Текст книги "Светить можно - только сгорая. Повесть о Моисее Урицком"

Автор книги: Михаил Скрябин

Соавторы: Леонард Гаврилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Моисей, тебе придется заняться доставкой для пропагандистов нелегальной политической литературы.

Урицкий давно ждал какого-либо серьезного поручения. Да и сам знал, как остро ощущается нехватка политической литературы даже в Киеве. Урицкий в это время уже заканчивал первый курс университета, приближались летние каникулы – значит, ничто не мешает поездкам по югу России для транспортировки политической литературы в различные социал-демократические организации.

И Моисей Урицкий мог только поблагодарить Бориса Эйдельмана за столь ответственное поручение. Он купил костюм-тройку, отпустил усики, чтобы стать похожим на купеческого сынка, разъезжающего по делам родителей, но сообщение Берты о внезапной смерти матери заставило срочно выехать в Черкассы.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Умерла мама. Моисей пытался вызвать в себе горькое чувство сиротства, но оно не приходило. Для него всегда роль мамы исполняла Берта. А мама? Мама над всем и над всеми.

Так было до того момента, пока он не сошел на дебаркадер черкасской пристани и не встретил Берту. Сестру трудно было узнать: непрнчесана всегда такая аккуратная голова, мелово-белый, покрытый капельками пота лоб. Исхудавшая, как после долгой болезни, она припала к плечу брата и дала волю слезам. Острое ощущепие утраты перешло от Берты и к Моисею. А еще родился жгучий стыд: как он мог взвалить на хрупкие сестринские плечи все заботы о доме, о стареющей матери, а теперь вот о похоронах со всеми сложнейшими религиозными обрядами. Отделался подтверждением, что все вопросы наследства доверяет решать старшей сестре.

– Берта, чем я могу тебе помочь? – спросил Моисей.

– Чем? – Берта задумалась. – У тебя все лето свободно. Вот если бы ты смог съездить на закупку леса, получить деньги за проданный товар!

«Съездить на закупку леса». Ворочаясь без сна на своей юношеской постели, Моисей мысленно сопоставлял два задания: Эйдельмана и Берты. Утром он назвал сестре места, намеченные Борисом на карте Малороссии. Оказалось, что среди них были и те, из которых лес поставлялся в Черкассы.

Через несколько дней с доверенностью на закупку леса агент Моисей Урицкий выехал из Киева в деловую поездку. Вот теперь и Борис, и Мельников, и даже Чорба могут сказать, что молодой Урицкий обладает необходимыми для настоящего революционера конспиративными способностями.

Кременчуг и Полтава были первыми пунктами, куда просила заехать Берта по лесоторговым делам. Там же находились и политические кружки, в которые Борис отсылал брошюры Плеханова.

До Кременчуга Моисей добрался привычным водным путем. Теперь молодой «купец» знакомился с пассажирами, расспрашивал о ценах на лес. Но палубные пассажиры, только что о чем-то громко спорившие, завидя приближение одетого в тройку «барина» с модными усиками и отцовской цепочкой от часов в жилетном кармане, тут же смолкали. Мужики деланно зевали и начинали говорить о погоде и видах на урожай.

Когда впереди показался Кременчуг, мерное шлепанье пароходных колес стихло, и скоро пароход мягко пришвартовался к пристани.

Народ столпился у сходни и, едва она коснулась дебаркадера, хлынул на берег. Урицкий заметил на берегу двух жандармов и, несмотря на полную легальность своей поездки, почувствовал неприятный холодок у сердца, где хранился пакет с брошюрами. «Поначалу всегда боязно, потом привыкаешь», – вспомнились слова Бориса. Он выпрямился и, не глядя на застывших, словно в стойке, жандармов, двинулся к выходу.

«Когда выполняешь задание, проверь, нет ли за тобой хвоста», – учил Эйделъман. Моисей, вместо того чтобы направиться в город, повернул к причалам торгового порта. Пристань была до отказа забита мешками с пшеницей, подготовленными для погрузки на широченные баржи – «берлины». Несколько в стороне он заметил сложенные пиломатериалы. «Хороший хозяин сразу бы определил, есть ли здесь закупленные у нас доски?» – думал Моисей, разглядывая аккуратные штабеля. Он достал из кармана трубку, набил ее табаком-самосадом, раскурил. Едкий дым вызвал злой кашель: курить не привык, начал только недавно в Киеве, да и то больше из баловства. Осмотревшись и удостоверившись, что никто за ним но наблюдает, Моисей медленным шагом вернулся к пассажирской пристани. Жандармов уже не было. На явке следует быть утром, а сейчас нужно подумать о ночлеге.

Гостиница оказалась переполненной. Снимать комнату в чужом городе всегда опасно – можно нарваться на неприятность. Грустный вид прилично одетого молодого человека вызвал сочувствие у какого-то купца-хлеботорговца.

– Эй, милок, человек обязан помогать человеку. Так в священном писании сказано? – обратился он к Моисею. – Давай ко мне в номера.

От купца несло винным перегаром. Но для конспирации лучше не придумаешь…

Через полчаса Урицкий сидел за столом в номере хлеботорговца, а тот доставал из необъятного купеческого чемодана последовательно бутылку водки, сало, полбуханки хлеба, соленые огурцы. Моисей попытался было достать из своего чемоданчика съестное, заботливо приготовленное сестрой, но купец широким жестом стряхнул сверток обратно в чемодан.

– Брось, я угощаю! А ты подумал, почему никто другой, а я пригласил тебя к себе жить? – наполняя стаканы водкой, спросил купец. – Да потому что вижу, одной мы с тобой породы. Купеческой. Не какие-то там голодранцы-шаромыжники. Вот нам и надо держаться поближе друг к другу, пока всякие пролетарии не свернули нам шею. Пей!

В доме Урицких водка употреблялась только для угощения деловых людей. Сами не пили. Среди студентов были поклонники Бахуса, но пили обычно не водку, а дешевые вина, и потом Моисей старался держаться подальше от таких компаний, а тут…

– Пей, пей, – хлеботорговец поднял свой стакан. – Давай за самый прогрессивный класс, которому принадлежит будущее, за купцов и промышленников. Ими будет держаться теперь Россия. Деловыми людьми, а не помещиками-дворянами.

«Вот марксизм наизнанку». Моисей поднял стакан ко рту. Едкий сивушный запах ударил в нос, перехватило дыхание, он поставил свой стакан на стол.

– Эх, жидок, а ты оказывается жидок, – купец залпом осушил стакан и, видимо, довольный своим каламбуром, громко захохотал. Потом посерьезнел – хмель настраивал его на философский лад – и, не замечая, как дернулся от его каламбура гость, продолжал:

– Ведь я сразу распознал, что ты из жидов, а вот сижу с тобой, как с равным, и пью, а почему? Да потому, что сегодня не национальность решает, а дела. Деньги не пахнут, значит, и настоящие дела не пахнут, а тогда и мы с тобой не враги. Это те, у кого власть из рук уплывает, разные погромчики устраивают, а нам, купцам, важно, чтобы наше дело доход добрый приносило. – Купец наполнил снова свой стакан, не обращая больше внимания на гостя, выпил до дна и стал хрустеть огурцом. – Вот мне пшеничка дает на рубль полтинник, а тебе лес, гляди, и на рубль рубль прибыли натянет. А?

В вопросе явно слышалась зависть к более прибыльному делу. Моисей слушал пьянеющего купца, а сам мысленно вернулся в Черкассы к Берте, к ее приходно-расходным книгам, к которым никогда не прикасался и ничего в них не понимал. Ведь бедная Берта, для того чтобы содержать братцев, должна досконально изучать все эти торговые хитросплетения, позабыв о своем образовании, о личной жизни. Теплая волна благодарности к старшей сестре затопила ему душу. «Вот Берта, наверное, знает, сколько прибыли дает торговля лесом. Неужели в самом деле – рубль на рубль? Вот она бы нашла общий язык с купцом, потолковала бы с ним о приходах-расходах», – мелькнула мысль, которой он тут же устыдился. Да как он смеет сравнивать умницу сестру с этим пьяным торгашом, утверждающим будущее капиталистов и спекулянтов! А почему бы и нет? А сам-то он, Моисей Урицкий, разве честно поступает, согласившись на эту поездку в качестве агента по скупке-продаже леса? Ничего не понимая в делах, он и купит дороже, чем надо, и продешевит при продаже, чом нанесет ущерб делу Урицких. «Дело Урицких!» Выходит, Моисей Урицкий тоже заинтересован, чтобы дело процветало, чтобы кого-то обманывали, покупали подешевле, продавали подороже. Какое же он имеет право презирать человека, прямо о таких вещах говорящего? Но ведь он, Урицкий, все делает для конспирации, высшие цели у него совсем другие, ему не нужны ложь и обман! А только ли для конспирации? Нет, не надо лгать самому себе. Система опутывает его с ног до головы: он не просто поддельный купчик, использующий документы «фирмы Урицких» для выполнения поручения киевской социал-демократической группы, он явно заинтересован в успешном выполнении поручений главы «фирмы» Берты. Нет, он не хочет принести горе родным – братьям и сестре. Он выполнит все, что обещал, но для себя надо категорически сделать вывод. Нельзя сидеть сразу на двух стульях. Став на путь революционера, нужно быть абсолютно чистым и в помыслах и в делах. Нужно раз и навсегда порвать с прошлым. Вот Ювеналий Мельников не чета какой-то «фирме Урицких». Мог бы пользоваться доходами с отцовского имения. Однако не стал, он имеет полное моральное право разговаривать с рабочими, глядя им в глаза, и они слушают его, как никого другого.

Моисей поднялся со стула.

– Ну, спасибо за угощение, за беседу. – И он не кривил душой. Этот пьяный купец заставил его задуматься о себе, посмотреть на себя как на представителя определенного социального слоя и в то же время вот так, с глазу на глаз, столкнуться с новой силой, с которой предстоит борьба не на жизнь, а на смерть. Силой, уверенной в своей правоте, в своем предначертании. – А сейчас я пройдусь по городу.

– Что-ж, дело молодое. – Купец широко зевнул. – А я часок-другой вздремну.

На следующее утро, уже твердо уверенный, что не привлек к себе внимания жандармов, Урицкий отправился на явку, данную ому Эйдельманом. Явка была в одной из восьми типографий Кременчуга, и не представляло большого труда найти типографию, где принимались заказы на визитные карточки.

– Желаете заказать визитные карточки? – встретил его человек, по приметам похожий на описанного Эйдельманом.

– Да, если успеете к сроку, намеченному господином Залетаевым, – ответил Моисей фразой-паролем.

– Заходите, постараемся к нужному часу выполнить, – отзывом ответил человек в рабочем халате и очках, сидящих на лбу под седым венчиком волос.

В конторке, размещавшейся в конце типографии, он крепко пожал руку гостя:

– Неужели привезли Плеханова?

– Да, «Русский рабочий в революционном движении», по одному экземпляру на каждый кружок. Думаю, что скоро литературы будет больше. – Урицкий достал из-под пиджака пакет. По радости, отразившейся в глазах этого немолодого и, видимо, очень усталого человека, понял, как ждали в Кременчуге эту литературу. И поездка, еще вчера казавшаяся Моисею не очень значительной, выросла в его глазах до большого, важного дела.

С ощущением выполненного долга он отправился по адресам, записанным в его книжечке рукой Берты. Дел оказалось немного; подписав какие-то счета и получив заверения, что все будет выполнено в строгом соответствии с договорами, он смог уже ночным поездом выехать в Полтаву.

В Полтаве Урицкий должен был встретиться с Павлом Тучапским. Моисей познакомился с ним на юридическом факультете университета. «Щирый украинец», сын священника, Павел Лукич Тучапский был года на четыре старше Урицкого. Он уже успел закончить историко-филологический факультет и пришел на первый курс юридического, понимая, что знания законов помогут вести революционную борьбу.

Когда Урицкий познакомился с Тучапским, тот уже руководил в университете украинским социал-демократическим кружком и был целеустремленным марксистом.

В конце 1893 года за политическую пропаганду среди студентов Тучапский был арестован и приговорен к трехмесячному тюремному заключению. При обыске у него нашли политическую литературу.

После тюрьмы, находясь под надзором полиции, он отбыл в Виннице воинскую повинность, и надзор был снят. Но возвращение в Киев было нежелательно, и с помощью товарищей Тучапский получил штатное место помощника секретаря Полтавской губернской земской управы.

Подъезжая к городу, Моисей вспомнил предупреждение Эйдельмана: «Тучапский пока в Полтаве вне подозрений. Поэтому встреча с ним требует соблюдения всех правил конспирации. Нам нужно сохранить его „чистым“ для большой работы. Лучше всего найти повод для встречи с ним и передачи литературы не на дому, а в помещении земской управы».

Повод был. Берта поручила брату найти в Полтаве заказчика, купившего доски для работ по установке нового памятника «Шведская могила». Этот памятник в виде православного креста из сердобольского гранита устанавливался вместо пришедшего в ветхость креста, поставленного самим Петром I в честь победы над шведами в Полтавской битве. Работы, по полученным Бертой сведениям, были уже закончены, однако за доски заказчик еще не рассчитался, о чем и надлежало пожаловаться в земскую управу.

Прибыв в Полтаву, Моисей устроился за небольшую плату на постоялом дворе и пошел знакомиться с городом. Ровные чистенькие улицы с цветочными клумбами и роскошными вековыми деревьями делали город похожим на большой цветущий сад.

Откуда-то доносились звуки духового оркестра. В центре города раскинулся Александровский парк. Под руку с «благородными» девицами гуляли юнкера, а на парковых скамейках сидели похожие на скворцов семинаристы в строгой черной одежде и с завистью поглядывали на юнкеров.

Управа находилась недалеко от сада. Соблюдая конспирацию, Павел Лукич сделал вид, что не знает Урицкого и, даже находясь в отдельном кабинете, продолжал конспиративную игру. «Стены имеют уши», – жестом показал он гостю, принимая пакет с литературой.

– Ну что ж, обещаю, обещаю разобраться с вашими заказчиками, – громко сказал он, выходя с Урицким из управы.

– Спасибо за литературу, – мягко заговорил Тучапский, когда они вышли на тихую, безлюдную улицу. – Здесь у нас в Полтаве народничество гораздо крепче сидит, чем в Киеве. Надеюсь, что с помощью Плеханова нам удастся многих переубедить. Ну как, пойдем тормошить ваших заказчиков? – перешел он к «делу» Урицкого.

– Да нет, спасибо. Сам разберусь, – улыбнулся Моисей и, тепло распростившись с Тучапским, отправился выполнять поручение Берты.

Так же, как и в Кременчуге, никаких сложностей оно не вызвало. Даже больше: деньги были уже переведены в Черкассы, и поездка оказалась просто ненужной.

«Как будто Берта специально организовала эти поездки в Кременчуг и в Полтаву, чтобы я смог выполнить поручение Эйдельмана», – мелькнула смешная мысль.

Видимо, Борис Эйдельман не ожидал, что Моисей Урицкий так быстро справится с первым конспиративным заданием: он встретил появившегося на явочной киевской квартире «купчика» вопросительным взглядом.

– Ну, брат, ты просто профессор конспирации, – одобрительно похлопал он по плечу Моисея, после того как тот рассказал о своем путешествии. – А раз так, получай новое, более сложное задание: с большой партией литературы в Гомель должен был выехать сегодня вечером Мельников. Но состояние его здоровья внушает мне серьезные опасения. Не попробуешь ли ты съездить вместо него?

Вечером того же дня Моисей сдал в багаж большой, завернутый в полотно увесистый тюк «домашних вещей» и с тем же поездом выехал в Гомель.

За прошедшие песколько лет Гомель ничуть не изменился. Те же одноэтажные домики в центре, лачуги бедноты по окраинам. Моисей должен был сначала доставить литературу на квартиру, которую снимал, будучи гимназистом, а оттуда разнести ее по явочным адресам. Моисей был уверен в успехе – хозяева квартиры относились к нему с легкой руки матери, как к своему сыну, и, конечно, никаких неприятностей там быть не могло. Он так ясно представил себе улицу и дом, дорогу от вокзала, что, кажется, добрался бы с завязанными глазами. Ну а тюк? Возьмет носильщика, погрузит на извозчика и через пятнадцать минут будет на месте.

Но человек предполагает, а… Носильщик, получив по квитанции багаж, зацепился за угол стоявшего на пути деревянного ящика и упал. К ужасу Моисея из разорвавшегося тюка высыпались в привокзальную пыль брошюры, книги. Носильщик кинулся было их собирать. Но если он грамотный, он тут же кликнет полицию, а то и жандармов, которые днюют и ночуют на вокзале. Решение пришло мгновенно.

– Недотепа, я уж сам соберу, а ты сбегай в камеру, попроси веревку перевязать заново, – оттеснил он носильщика. Тот, считая, что легко отделался, быстренько отправился за веревкой, а Моисей торопливо запихал все обратно, обмотал простыней и вместе с вернувшимся носильщиком крепко перевязал драгоценную ношу.

Погруженный на линейку тюк был благополучно доставлен на квартиру маминых друзей, которые приняли Моисея действительно, как родного.

Удача сопутствовала Моисею и весь следующий день: груз был вручен нужным людям.

За лето Урицкому удалось без единого провала снабдить политической литературой социал-демократические кружки нескольких городов – и все с использованием документов комиссионера по скупке-продаже леса. Так что намерение порвать все деловые связи с Бертой, зародившееся после встречи с кременчугским хлеботорговцем, откладывалось на неопределенный срок.

Начался второй академический год в Киевском университете. И в первый же учебный день Урицкий был приглашен к инспектору.

– Так, молодой человек, – не глядя на студента, заговорил инспектор, – согласно параграфа № 129 устава университета, для продолжения учебы вам надлежит в течение трех дней внести плату за слушание лекций и посещение практических занятий.

– Но у меня нет сейчас таких денег, и в такой короткий срок вряд ли я смогу их получить, – сказал Моисей.

– Ну если вы, господин Урицкий, так стеснены в средствах, – тем же монотонным голосом, продолжая смотреть куда-то в сторону, проскрипел инспектор, – можете подать прошение об освобождении вас от платы. Однако должен предупредить, что условия освобождения от платы, установленные министерством народного просвещения, весьма жесткие: только пятнадцать процентов от общего числа студентов могут быть освобождены. В вашем распоряжении три дня.

Моисей отправился искать Чорбу. Положение складывалось катастрофическое, денег на оплату учебы не было. Причитающаяся ему после смерти матери часть наследства осталась в деле «Лесоторговой фирмы Урицких», которую возглавила Берта. Конечпо, если попросить сестру выслать денег, она не откажет, но хороший же ты революционер, Моисей Урицкий, если не можешь жить без помощи старшей сестры, получающей средства от торговых сделок. Можно рассказать все Борису Эйдельману, но тогда придется признаться ему, что значительная часть денег, выдаваемых Бертой, ушла на поездки, связанные с его же поручениями.

Войдя в кабинет с табличкой на двери «Кандидат прав И. И. Чорба», Моисей смущенно остановился у стола, за которым, обложенный книгами в тяжелых кожаных переплетах, восседал Иван Иванович. Ничего общего с добродушным украинцем, с которым Моисей встречался столько раз и у Ювеналия Мельникова, и у Бориса Эйдельмана. «кандидат прав», сидевший за огромным письменпым столом, не имел. Уж не перепутал ли чего-нибудь студент, отчисляемый из университета за неуплату?

– Что вам угодно? – строго спросил Иван Иванович.

– Я Моисей Урицкий, – неуверенно заговорил Моисеи, – студент этого университета. Вы что же, меня не узнали?

– Ну так что же что студент?

– Я хотел… – Моисей окончательно растерялся. Несколько дней назад этот же самый человек напутствовал его в дорогу, давал добрые советы по конспирации, а теперь…

– Вы же видите, я занят, – еще строже сказал Иван Иванович и придвинул к себе огромный фолиант, на переплете которого Моисей успел прочесть одно слово, тисненное золотом, – «Кодекс». – Вы меня поняли?

– Понял. Прошу прощения, – сказал Моисей и попятился к выходу. И вдруг ему показалось, что грозный Иван Иванович подмигнул ему озорным веселым глазом.

Чорба нагнал Урицкого при выходе из университета. Тот стоял на тротуаре, словно не зная, куда идти, и безучастно смотрел, как несколько рабочих в белых комбинезонах крепили на красные университетские колонны портрет царя Александра III, писанный масляными красками на широченном полотне. Царь смотрел на своих подданных немного выпученными усталыми глазами, серебряный вензель, закрывая свет студентам, расположился на балюстраде университетского балкона.

– Иди за мной, – проходя мимо Урицкого, коротко сказал Чорба и быстро зашагал по направлению к Софийскому собору. – Обиделся? – улыбаясь, спросил он, когда Урицкий поравнялся с ним.

Опять это был обычный, приветливый товарищ, каким его знал Урицкий.

– Пусть это будет тебе хорошим уроком, – продолжал Чорба. – Мне Борис Эйдельман назвал тебя чуть не профессором конспирации, а ты? Приход студента по любому поводу в мой кабинет может вызвать недоумение ректора. Теперь говори, что тебя ко мне привело?

– Я больше не буду, – совсем по-мальчишески пообещал Моисей.

– Вот и отлично, но все же зачем пожаловал?

Урицкий рассказал.

– Да, вопрос непростой, – задумался Чорба, – процедура освобождения сложная и длительная, но попробуем. Пойдем к тебе.

Когда прошение было составлено по всей форме и подписано, Чорба неожиданно спросил:

– Послушай, а какой у вас дом в Черкассах? Подвал есть? Можешь ты мне нарисова ть его?

– Отлично, ты даже представить себе не можешь, как это отлично, – приговаривал Иван Иванович, следя за рукой Моисея, набрасывающей чертеж подвала. Это место детских игр, запретное и потому вдвое заманчивое, помнилось во всех деталях.

«Наверно, предполагает использовать как склад политической литературы», – думал Моисей, но вопросов не задавал. Проштрафился – хватит.

– Это я оставлю у себя. Надо показать Борису и Ювеналию, – спрятав чертеж в карман, сказал Чорба.

Процедура освобождения от платы за посещение лекций в университете затянулась.

Первого октября Урицкого вновь пригласил хмурый инспектор. Готовый услышать положительное решение, Моисей вошел в кабинет с улыбкой, и даже равнодушно-отчужденный инспектор показался ему гораздо приятнее, чем в прошлый раз.

– Должен вас уведомить, что управляющий учебным округом ваше прошение не удовлетворил, – протянул он Моисею его прошение с какой-то закорючкой в верхнем углу.

Моисей словно споткнулся о невидимую преграду на ровной дороге:

– Как же мне теперь быть?

– Вам, господин Урицкий, надлежит немедленно уплатить за тринадцать недельных часов и три часа занятий по французскому языку, – полистав бумаги, продолжал инспектор. – В противном случае вы будете отчислены из университета. Всего шестнадцать рублей. Полагаю, что вам как представителю еврейского купечества уплатить эту сумму большого труда не составит.

Ударение, сделанное инспектором на слове «еврейского», подсказало Урицкому главную причину отказа в его просьбе. Свое предположение он высказал Эйдельману.

– Ну что ж. Вполне вероятно, – согласился Борис, – а вопрос с уплатой за учебу мы с тобой разрешим таким образом: деньги на этот взнос мы тебе соберем. Не дергайся, в долг, – засмеялся он, заметив протестующее движение Моисея. – О твоих репетиторских успехах мы наслышаны, вот я и подобрал тебе несколько оболтусов, которых надо дотянуть до окончания гимназии.

– В дальнейшем не рекомендую затягивать сроки оплаты, это тоже может послужить причиной отчисления из нашего университета, – предупредил Урицкого инспектор после вручения ему квитанции об уплате денег в кассу.