Текст книги "Подчасок с поста «Старик»"

Автор книги: Михаил Божаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Если признаем, что тогда? – спросил белокурый.

– Предлагаю влиться в наш отряд и вместе отстаивать Советскую власть, биться с немцами.

– А если не согласимся?

– Разоружим. Кто не подчинится – уничтожим.

– Разрешите посоветоваться, подумать.

– Хорошо. Через час ждем ответа. – Матвеев встал, направился к выходу, но около двери обернулся.

– Можно вопрос?

– Прошу!

– Вы на Кавказском фронте воевали?

– Так точно!

– Из Трапезунда на эсминце «Дерзком» уходили?

– Кажется…

– Тогда вы, господин поручик, должны меня помнить.

Белокурый по-волчьи, сбоку быстро взглянул на Матвеева.

– Простите, не узнаю… Сами понимаете, в команде вас было много, и с первого взгляда все матросы кажутся на одно лицо… Да и переход был, насколько мне помнится, ночью.

– Это точно… Но вечером, сразу же по выходу из порта, ведь вас солдаты хотели за борт выбросить?

Поручик промолчал.

– Я тогда за вас вступился, – напомнил Матвеев и покинул комнату.

Напрасно Матвеев ждал ответа – анархисты через несколько минут улепетнули из имения и исчезли, растворились в степной темноте. Потом говорили, что их отряд подался вверх по Днепру, в Екатеринославщину, а то вроде бы перешел к махновцам. Но ходили слухи и о том, что поручик Булдыга-Борщевский, узнав, что Махно не жалует офицеров, застрелил свою сожительницу-атаманшу, забрал награбленные ценности и исчез.

«Вот где выплыл», – подумал Тимофей и ответил:

– Куда уж мне теперь деваться…

Глава XIII
ЗАПИСКА

Лежать бы да блаженствовать Тимофею: тишина, покой, еда отличная, сено в возке, покрытое рядном, мягче перины. Шеллер-Михайлов оказался не таким уж и скучным, как казалось вначале. Да нет покоя на душе; дни идут, а пока ничего не известно.

Послышался рокот мотора. Автомобиль? Нет, не похоже. Самолет? Откуда он здесь мог появиться? Рокот затих около дома, и вдруг в сарай вскочила Настя, схватила вилы и к двери.

– Ты куда?

– Там Шок приехал… Сейчас я его!..

– Да ты с ума сошла! – поймал ее около самой двери Тимофей.

– Пусти меня, пусти!.. Это он, Людвиг Шок, моего отца… И тогда он на мотоцикле приезжал… Пусти, я его… – и она попыталась вырваться.

– А ну не дури! – Тимка вырвал вилы, отбросил в угол, а ее оттолкнул к возку. – Да ты и подойти к нему не успеешь, как тебя…

– Но он же моего отца… Я сама видела…

– Ну хорошо, убьешь ты его, но ведь остальные останутся…

Снова застрекотал мотор мотоцикла, стал удаляться и стих.

– Да ты и не успела бы ничего сделать, уехал…

– Но как же так… Ведь сам дядя Адам говорил, что Шоки – бандиты… А сейчас руку ему пожимал, улыбался… – шептала сквозь слезы Настя.

Тимофей усадил ее на сено, заговорил, тихонько поглаживая вздрагивающие плечи девушки:

– А они и есть бандиты. Все, что здесь собираются. Почему они твоего отца убили? Потому что он был за Советскую власть, хотел, чтобы всем беднякам хорошо жилось. А чего хотят Шоки, эти офицеры, твой дядя Адам? Свергнуть Советскую власть, уничтожить большевиков. Значит, они идут против народа. Как же их иначе назвать? Бандиты!

Настя молчала, только плечи ее по-прежнему вздрагивали от сдерживаемых рыданий. И вдруг она заговорила быстро, сбивчиво:

– Я тогда обед бате принесла… Он куда-то собирался, поел наскоро… Я только вышла – мотоцикл подъехал. Красный весь – я впервые его увидела. Трое на нем. Я за кусты спряталась, смотрю, что будет. Один у машины остался, двое в ревком пошли. Потом вытащили отца. Тот, что за рулем был, в перчатках таких длинных, до локтя, отца наганом по голове. Потом выстрелил… Я так испугалась, даже кричать не смогла. А когда они уехали – к отцу. А он уже и не дышит… Люди сказали, что это были Шоки. За рулем-то старший, Людвиг. И сейчас он приезжал. И мотоцикл тот же, и перчатки такие же… Ну зачем ты меня не пустил?

– Успокойся, Настя, успокойся, – машинально гладил ее плечо Тимофей. – Ведь Шок-то не один. Смотри, сколько их. Вот нам и нужно разузнать, что они замышляют, чтобы не только Шока, а всех… Под корень…

– Я понимаю, Тима, понимаю, я постараюсь, я все сделаю.

– Смотри, чтобы они не догадались!

– Ну нет, теперь я буду стараться, стану улыбаться, прислуживать. Нет, Тима, они ничего не заметят.

Она встала, вытерла концом платка глаза, лицо. Вздохнула.

– Я пойду, Тима…

– Посиди еще, успокойся…

– Ничего, ты за меня не волнуйся. Ну и обо всем, что услышу или узнаю, я тебе буду рассказывать, – и выскользнула из сарая.

А Тимофей прилег на сено, и снова думы нахлынули на него. О Шоках он слыхал. В прошлом году они организовали небольшую банду, терроризировали население, уничтожали советских работников. Потом служили в деникинской армии, а теперь, значит, здесь.

«Сколько же здесь офицеров?» – начал подсчитывать Тимофей. Выходило, не менее двух десятков. Это те, которые сюда приезжали, а, наверное, есть и в других колониях. «Широко размахнулись! Как же обо всем сообщить Неуспокоеву?» – ломал он голову.

И неожиданно случай подвернулся. Вечером приехал Жора Мичиган. Увидел Тимофея и сразу же рот у него растянулся от уха до уха, глаза скрылись в щелочках век – полный восторг.

– Ну как, загораешь? Молодичку еще не нашел? Только ты смотри, за Настей ни-ни… Поговаривают, хозяин на нее сам метит…

Говоря откровенно, тут Жора Мичиган немного приврал. Адам Гильфер был вдов, может быть, он и подумывал о женитьбе, но не на неимущей же сиротке!.. Нет, это было на него совсем не похоже. Вот Жора – это да. Он сам предлагал Насте руку и сердце и, внутренне чувствуя превосходство Недоли над собой, старался уберечь ее, прячась за чужой спиной.

– А немцы, они, брат, такое могут сделать – был человек и нету…

«И этот пугает…»

– До молодок ли мне, – ответил. – После госпиталя до сего времени от ветра шатаюсь… Да и есть у меня человек.

– Это Маруся-то, что ли? Когда ты теперь ее увидишь! Да что у вас случилось, пропал кто-то? А то вдруг на хутор Данциг прибежал конь. Оседлан, все честь по чести, а без седока.

– Утонул тут один в колодце. Хоронили утром.

– Пьяный, наверное. И чего они так пьют? Ну словно век не видали… Пойдем-ка перекусим. Я тут кое-что привез, специально для тебя…

– Ел я недавно.

– Ну, ну!.. Брюхо, оно, брат, добра не помнит. Как в обед в него не пихай, а вечером снова просит.

На возу Жора отодвинул солому, из-под нее показался тупорылый кожух пулемета.

– Вот, еще один. А как тот?

– Как часы!

– Ну и с этим тебе тоже, наверное, придется возиться… Держи-ка, – достал Жора со дна повозки бутылку. – Это не самогон – медовуха. На вкус сладковата, но бьет наповал. И вот это, – вытащил объемистый узел, в котором оказались свежие помидоры, вареное мясо, курица, сало, кусок брынзы.

И верно, желудок добра не помнит; казалось, в обед насытился дня на три, а снова на еду потянуло. Особенно после того, как хлебнул из горлышка крепчайшей медовухи.

– Ну, ты давай нажимай, а я… Доложить надо.

Пробыл он в доме довольно долго. Вышел посерьезневший, зашептал Тимофею на ухо:

– В город поеду. Могу записочку твоей крале подбросить. Помоги-ка снять, – взялся он за пулемет, – да иди пиши. Только чтобы никто не знал… А то этот… – Жора оглянулся на дверь дома. – Боюсь я его. Ведь он у Слащева [9]9
  Я. А. Слащев – белогвардейский генерал, известный своей жестокостью.


[Закрыть] – слыхал небось такого – чуть ли не правой рукой был…

Тимофей задумался. Не провокация ли? Отказаться? Пожалуй, подозрительно будет: то даже перед дезертирством побежал ее навестить, а тут и писать не стал. И потом – иметь возможность сообщить Неуспокоеву о готовящемся восстании и упустить такое!..

– Эх, черт, ни карандаша, ни бумаги нет… Ну бумагу-то найду, из книжки лист выдеру, а чем писать?

– Ну-ка, ну-ка… – начал рыться Жора в карманах. – Вот, держи! Я побежал, дельце одно есть…

А Тимофей вырвал из Шеллера-Михайлова титульный лист и начал составлять сентиментальное послание. Ох, нелегко далось это письмо. Однако сумел вставить, куда нужно, и о «семье», и о «друзьях» и о «харчах». Вот только о «свидании» ничего определенного сказать не мог, так и написал: «Думаю тут с одной кралей познакомиться и уже закинул удочку, только когда она на свидание придет – не знаю». Ну и на всякий случай успокоил Марусю, чтобы не ревновала, что все это в шутку.

«Поймет Неуспокоев, что к чему», – подумал Тимофей, перечитывая послание. А тут и Жора подошел.

– Ну давай. Да смотри, никому!.. Тащи этот, – ткнул ногой пулемет. – Где ты их прячешь?

Тимофей потянул «максима» в кусты дерезы. Но вот так дело – первого-то там не оказалось! Куда-то утащили, гады. Значит, ему все-таки не доверяют… И как ловко сделали: все время здесь был, никуда не отлучался и не заметил.

Понурый поплелся Тимофей во двор. Жоры там уже не оказалось. Уехал.

«Может, он увез? – подумалось. – Да нет, не должно быть, телега пустой была».

Зашел в сарай, прилег на сено. На дворе уже совсем вечер. Щели в дверях чуть-чуть синеют, между неплотно пригнанными черепицами на крыше звезда показалась. Прохладой потянуло, а с ней и неистребимые степные запахи – чебреца, полыни и еще чего-то незнакомого, но неуловимо приятного – усилились. И далекодалеко, за селом, тоскливо закричала птица бугай.

Слышит и не слышит все это Тимофей Недоля. Мучают его сомнения: думал – в самый центр заговора попал, а оказывается, центр где-то в другом месте. А как узнаешь где? Не станешь же расспрашивать об этом у штабс-капитана… Так можно запросто пулю в лоб заработать. Ну хоть предупредил Неуспокоева о готовящемся восстании – передаст же, наверное, Жора письмо Марусе, не зря дружком считается…

Это немного успокоило Тимофея, и он уже было и подремывать начал, да скрипнула дверь. По легким, почти неслышным шагам узнал – Настя. Точно, она. Окликнула:

– Не спишь?

– Нет еще…

Подошла ближе.

– Может, поесть тебе принести?

– Да что ты! Так налопался – на неделю хватит.

Замолчали, и кругом ни звука, ни шороха. Только жалуется, тоскует за селом птица бугай.

– Их самый главный уехал. Кого-то встречать, кажется. Оттуда, с моря ждут.

– Слушай, Настя, а ты не знаешь, когда они выступать думают?

– Не знаю… Да они и сами не решили. Ожидают…

– А центр где у них, здесь?

– Тоже не знаю. Сюда все больше собираются.

– Понимаешь, пулемет куда-то задевался…

– В тайник его стащили.

– В тайник? Какой тайник?

– Под домом. А вход из погреба. И так заделан – нипочем не найдешь.

– И много у них там оружия?

– Не знаю, не заглядывала. Боюсь, догадаются – убьют.

– Молодчина ты все-таки, – прошептал Тимофей и потянулся, чтобы обнять.

– Да ну тебя! – стукнула по руке. – Нашел время… – И исчезла так же неслышно, как и вошла. Только дверь тихонько скрипнула.

Глава XIV
РЕШАЮЩЕЕ СОВЕЩАНИЕ

При встрече Тимофей спросил Жору Мичигана:

– Передал?

– А как же!.. Лично.

– Ну, как она? Что сказать велела?

– Привет передавала. Что-то я смотрю, не очень она о тебе скучает, приветик-то передала не как жениху, а как чужому дяде, – начал было с иронией рассказывать Утробин, но спохватился: ведь если он убедит Тимофея, что Маруся его забыла, то и он может к ней охладеть. И тогда прощай, Настя…

– Ну-ну, я пошутил. Любит она тебя, да еще как! За письмо так и ухватилась…

А у Тимофея от радости губы сами от уха до уха в улыбку растянулись: раз письмо у Марии, то не минует оно и Неуспокоева, значит, будет он знать о готовящемся восстании, примет меры.

Да только напрасно радовался Недоля – не получил письма уполномоченный особого отдела. Дошли до него сведения, что в селе Большая Акаржа – немцы-колонисты называют его Гросс-Либенталь – появился генерал-майор Адольф Шелль. И не один, с полковником Бруслером, штабс-капитаном Гартманом, ротмистром Сингейзаном. Со всеми теми лицами, которые и в прошлом году стояли во главе восстания, вспыхнувшего здесь примерно в это же время. И уж если Шелль появился вместе со своими помощниками, то наверняка не за тем, чтобы проведать родственников. Правда, сведения еще требуют проверки, но это вполне возможно.

В девятнадцатом в южных степях почти непрерывно полыхали кулацкие восстания, и многие из них начинались среди колонистов. После разгрома Деникина кулаки притихли, но как только Врангель вылез из Крыма, снова неспокойно стало в округе. То и дело возникали стычки с милицией, продотрядчиками. И вот сведения о генерале Шелле и его подручных.

Пожар легче предупредить, чем потом тушить, и Неуспокоев выехал в Гросс-Либенталь. Будто бы все спокойно. У подозрительных лиц сделаны обыски – ничего. О приезде генерала Шелля слухи тоже не подтвердились. Провел Неуспокоев митинг, на котором призвал сдавать оружие. Тут же принесли десятка два старых японских и австрийских винтовок, немного патронов. Даже пулемет, приволокли, правда, неисправный, с раздутым стволом.

А пока уполномоченный особотдела был в Акарже, Маруся и принесла письмо в штаб батальона. Жалко ей было отдавать его – никто никогда ей таких писем не писал. Хотя и были у нее поклонники, но все кончалось заверениями ждать да иногда поцелуями украдкой в коридоре госпиталя или на вокзале перед уходом на фронт очередного эшелона. А тут такое… Как в книгах…

Маруся понимала – не ей предназначается оно. Понимала, за этими грустными и ласковыми словами кроется что-то другое, неизвестное ей, но, наверное, очень важ ное, если ее так строго предупредили: сразу же снести в штаб, Неуспокоеву.

И Маруся понесла, отдала письма Павлу Парамоновичу Клиндаухову, который в этот момент был страшно сердит. За последние дни в батальоне несчастье за несчастьем. То разгром поста Карабуш, то исчезновение этого тихони Недоли, то хищение соли на Тузловских промыслах, в котором оказались замешанными двое красноармейцев батальона. А вчера у Дофиновки на глазах у всех среди белого дня ушла в море шлюпка. Сначала хозяева ее, как и многие шлюпочники, стояли недалеко от берега, ловили рыбу, купались, а потом вдруг налегли на весла. Попробуй догони – катера нет, а ветер с моря, так что парус совершенно ни к чему.

И со снабжением ерунда получается. Со складов 121-й бригады только продукты выдают да оружие удается выцыганить. А про обмундирование и разговаривать не хотят.

– Нет у меня ничего, – на все просьбы отвечает комбриг Котов. – Будь – с дорогой душой дал бы…

Несколько раз ездили к командующему морскими и речными силами Юго-Западного фронта, но и там полный отказ. А люди донельзя обносились, никакого вида нет.

И когда Клиндаухов развернул принесенное Марией Тимофеево послание и начал читать – прямо-таки рассвирепел:

– Нашли время любовные шашни разводить!

Разорвал на мелкие клочки, выбросил и даже не спросил, от кого.

Но Тимофей этого не знал и радовался. Даже попытался расспросить Жору, зачем тот ездил в Одессу.

– Да так, – уклонился от ответа Мичиган; не сказал, что привез очередного посланца от Врангеля.

Еще немного поболтали кое о чем и ни о чем, а потом Жора вдруг заторопился. Простились, и Тимофей поплелся на облюбованное им место над обрывом балки. Начал копаться в пулемете. Прекрасно понимая, что ему в любом случае не придется работать сразу на двух пулеметах, в этом «максиме» он подпилил пластинчатую пружину так, чтобы она лопнула после нескольких десятков выстрелов.

Сидел Недоля в кустах дерезы, протирал пулеметные части и в то же время обдумывал события последних дней. Подсознательно чувствовал: вот-вот что-то должно произойти. Все в этом доме-крепости и прежде всего сам хозяин встревожены. Да вот и штабс-капитан Булдыга-Борщевский за весь день ни разу не показался, хотя обычно он с Тимофея глаз не спускает. И, как сказала Настя, второй день в рот ни капли спиртного не берет. К неожиданным посетителям в доме привыкли: в том, что ночью прибыли князь Горицкий, полковник Эбеналь и еще какой-то человек, которого Настя ни разу не видела, нет ничего необычного. Но когда она подавала обед, то заметила, как все четверо склонились над картой: ее сразу же накрыли скатертью.

– Карта нашей местности, – уверенно говорила Настя.

– Да ты откуда знаешь? Ведь видела-то ее мельком, – не поверил Тимофей.

– Один край у нее синий был – море.

– Да, море отсюда недалеко… Молодчина!

И как-то само собой с языка соскочило:

– Хорошая ты, Настя!

– Ты мне тоже нравишься… Только вот одет-то ты уж больно…

Тимофей и сам чувствовал себя неуютно в генеральских брюках и огромной фуражке. Вот если бы красноармейскую форму, да по росту. А еще лучше военморовскую. Как у Неуспокоева. Только что он мог сделать? Протянул обиженным голосом:

– Разве это главное? Одежда – дело наживное, – и потянулся к Насте.

Да девушка отстранилась:

– Не надо, Тима!..

Под вечер еще одна новость: хозяин велел зарезать и сварить пяток кур и столько же уток. Значит, будут гости.

И они начали прибывать. Сначала один, затем другой. Нерасседланных стреноженных коней оставляли у колодца; сами, наскоро умывшись, шли во двор. И чувствовалось – они здесь не впервые, и дорогу, и расположение построек хорошо знают. Один из приехавших показался Тимофею знакомым, вроде бы из тех, кто тогда из госпиталя убежал.

Но наблюдать долго не довелось. Пришел Гильфер, потоптался несколько секунд около, предложил!

– Иди-ка поужинай да ложись спать…

Сказал негромко и вроде спокойно, но таким голосом, что возражать не хотелось. Закрыл пулемет рядном, накидал сверху веток, поплелся во двор. С Настей даже и словом перекинуться не удалось: Гильфер ни с него, ни с нее глаз не спускал.

«Неужели в чем-то подозревает?» – мелькнула мысль.

Тревога еще больше усилилась, когда услышал, как за ним щелкнул засов – значит, заперли.

Прижался к щели. В густых сумерках мелькали расплывчатые фигуры людей, доносились приглушенные голоса. Потом все стихло. Вот легкие шаги послышались: вроде бы Настины, и тут же голос Гильфера:

– Сказал же – ложись спать!

– Да я…

– Сколько еще повторять нужно?

Исчезла Настя.

«Ишь, филин, сидит настороже!..»

Не иначе что-то исключительное происходит в доме, раз такие предосторожности приняты. Вот узнать бы!..

События и впрямь происходили необычные. Если бы Тимофей вдруг очутился в парадной комнате дома, то, кроме штабс-капитана Булдыги-Борщевского, князя Горицкого и полковника Эбеналя, увидел бы и тех двух офицеров, которые лежали вместе с ним в госпитале и потом убежали, увидел бы и еще немало людей – связных из ближних и дальних колоний. Приехали даже представители из-за Буга, из Богоявленска.

Это было что-то вроде смотра сил, вернее, готовности к выступлению. Каждый докладывал о положении дел в колониях, количестве верных людей, собранном оружии Сидящий во главе стола рядом с князем Горицким худощавый человек с седеющими волосами – посланец генерала Врангеля – делал какие-то пометки на листе бумаги.

– Господа, – поднялся он, когда все сообщения кончились, – я думаю, нет нужды объяснять вам, что мы сейчас на пороге великих свершений.

Войска их превосходительства правителя и главнокомандующего вооруженными силами юга России генерала Врангеля стремительно наступают. У большевиков сейчас нет реальных сил, чтобы задержать движение войск на север, все наиболее боеспособные армии переброшены на запад. Но, чтобы облегчить задачу, мы должны взорвать фронт большевиков изнутри. Вот смотрите, – он развернул на столе карту. – Отсюда, – показал на Борислав, – и до Очакова на протяжении ста шестидесяти трех верст совершенно нет большевистских войск. Оборона этого участка командованием Юго-Западного фронта возложена на гарнизоны Николаева и Херсона. Но гарнизоны эти очень слабы, не представляют сколько-нибудь реальной силы и способны нести только сторожевую охрану и караульную службу. Но даже для этого людей не хватает, и нам доподлинно известно, что охрана зачастую поручается женщинам.

– Это точно, – вставил Николя, представитель из Богоявленска, который находится от Николаева всего в каких-нибудь двенадцати верстах; что делается в городе, ему, конечно, было известно.

– Вот видите. К тому же нам известно из совершенно достоверного источника, что на просьбы прислать дополнительно людей командование фронтом ответило отказом. Могу вам доверительно сообщить, что вот сюда, – врангелевский посланец обвел местность между Николаевом и Херсоном, – через Днепр доставляется оружие.

– Точно! – снова подтвердил Николя.

– Дальше. Вот этот участок, – посланец Врангеля провел карандашом по побережью Черного моря от Очакова до Днестровского лимана, – обороняют 121-я бригада 41-й дивизии и отдельный батальон пограничной охраны. Обе части неполного состава, в батальоне примерно половина штатного количества красноармейцев, а в бригаде и того меньше. Так что они тоже не представляют серьезной военной силы. Их превосходительство генерал Слащев предложил план, с которым выразил полное согласие верховный главнокомандующий Петр Николаевич Врангель. Здесь, – сделал карандашом кружок между Николаевом и Херсоном, – и здесь, – обвел Ландау и прилегающие к нему колонии, – поднять восстание. Из-за Днепра, – прочертил стрелку, – и с моря, – прочертил другую, – вам будут подброшены подкрепление и оружие, вплоть до артиллерии. Фронт окажется рассеченным на отдельные участки. Херсон, Николаев, Очаков и Одесса окажутся изолированными и скоро падут, повстанцы вместе с регулярными частями займут Вознесенск, Помощную, а оттуда – прямой путь, – и большая стрелка потянулась на север, – туда, где за пределами карты находилась Москва.

– Отдельных господ офицеров я уже знакомил с этим планом, правда, в общих чертах, – сказал князь Горицкий. – Детализация только подчеркивает, что план вполне реален.

– Несомненно, несомненно… Меня несколько смущает, что людей у вас, – посланец взглянул на листок с записанными на нем цифрами, – маловато…

– Мы учитывали только наиболее активных, преданных людей, – успокоил его князь Горицкий. – Когда восстание начнется, к нему присоединятся все жители, восстание станет массовым. Кроме того, начало мы думаем приурочить ко дню, когда будет объявлена мобилизация и в волостях соберется много призывников. К сожалению, мы пока еще не знаем время призыва. Но уверяю вас, это нам будет известно своевременно.

– Что ж, это очень хорошо. Под видом родственников и сопровождающих вы можете подтянуть в волостные пункты большое количество людей, на подводах тайно доставить оружие…

– Оружия у нас маловато, особенно пулеметов.

– Важен первый успех, потом оружие вы получите.

– У нас нашелся отличный специалист по пулеметам, сейчас он приводит их в порядок, – заговорил Булдыга-Борщевский. – И у меня есть предложение создать из имеющихся пулеметов подвижной ударный отряд, как в армии Махно…

– Я думаю, вы рассмотрите это предложение, – взглянул на князя Горицкого эмиссар Врангеля.

Тот согласно наклонил голову.

– А сейчас, господа, по местам. Просьба здесь не задерживаться, чтобы не вызвать подозрений. Желаю успеха вам, господа.

Люди стали расходиться. Последними покинули комнату Горицкий с представителем врангелевской армии.