Текст книги "Северный пламень"

Автор книги: Михаил Голденков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

16 ноября, в полдень, московский карательный отряд неожиданно наткнулся на шведский авангард, состоявший из не более чем шестисот человек, и под огнем пушек и фузей повернул врассыпную назад в полной панике. Карл по первым же пушечным выстрелам прискакал к своему авангарду уже вечером и направил орудия на теснины Пигайоки, с тем, чтобы на рассвете взять их штурмом. Шереметев, имея при себе дворянских «недорослей» до шести тысяч человек, полагая, что перед ним большое войско, оставив мосты в теснинах нетронутыми, в ночь на 17-е ноября почти бежал к Силламеге, где также не горел желанием оставаться, и уже на другой день пришел побитым псом к Нарве. Карл быстро следовал за ним. Быстрый марш шведской армии обеспечил местный латышский крестьянин Стефан Раабе, указав королю самые короткие и удобные тропы. На следующий день Микола Кмитич со своим полком был уже в Лагене, верстах в десяти от Нарвы…

* * *

Рано утром 18-го ноября царь Петр покинул нарвский лагерь своей армии, уехав в Новгород и передав бразды правления только что появившемуся перепуганному Шереметеву. Скорый и непонятный отъезд царя и появление графа, а вместе с ним и слухов, что приближается многочисленная армия шведов, внесли страх в сердца солдат и создали переполох. Солдаты бузили, то и дело делегация от новгородских русин подходила к Шереметеву, Потоцкому либо самому фон Круи. с требованием сдачи шведам. Шереметев был в растерянности, но Круи уверял: нельзя идти на поводу у солдат, надо им отвечать, что переговоры ведутся, но самим готовиться к обороне…

– Шведов до тридцати тысяч. А то и до тридцати двух, – уверял трясущийся Шереметев герцога фон Круи…

В это время изнуренная стремительным марш-броском восьмитысячная армия Карла с тридцатью семью пушками представляла из себя далеко не самое устрашающее зрелище: много было больных от трудности быстрого похода в глубокую осень, которая всегда холодна в Южной Балтике. Тем более, что вся страна от Пурца до Нарвы вконец была опустошена царскими ратниками… Шведское войско то и дело останавливалось на ночлег под открытым небом, нередко шли проливные дожди, а продовольствия было явно недостаточно: обоз остался в Везенберге, и солдаты все несли на себе. Никто, правда, не роптал… Карл мужественно разделял со своими солдатами все тяготы похода, ночуя под открытым небом, помогая канонирам выталкивать из грязи пушки, поедая солдатскую похлебку на глазах у своих подчиненных… До Нарвы оставалось пройти не более пяти верст.

Днем 18-го числа, когда в Литве сошлись друг с другом войска Огинских и Сапег, в московской армии тоже ударили тревогу. Пока что учебную. Герцог фон Круи осмотрел лагерь, велел поставить впереди него сто человек для наблюдения и, при пароле «Петрус и Москва», отдал приказ всем офицерам:

– Тщательно всю ночь ходить дозором от одного полка до другого. Если же случится тревога, немедленно донести. После пароля в лагере не стрелять, под смертною казнию. Половине войска всю ночь стоять в ружье. Перед рассветом раздать солдатам по 24 патрона, и в случае тревоги полковнику артиллерии Крагену быть на главной батарее, а по сигналу всем офицерам находиться на своих местах. Пред солнечным восходом всей армии выстроиться, чтобы видеть, в каком она положении, и по трем пушечным выстрелам музыке играть, в барабаны бить, все знамена поставить на ретраншементе. Стрелять же не прежде как с двадцати или с тридцати шагов от неприятеля.

– Но ведь солдаты могут ослушаться! – возразил Потоцкий. – Мы же дурим их насчет переговоров о сдаче!

– Никаких попустительств этим чертовым солдатам! – разгневанно выкрикнул герцог, обведя всех раздраженным взглядом. – Слышать больше об этом не желаю! Всем выполнять свои обязанности! Дер тойфель! – выругался он в конце по-немецки…

Микола Кмитич со своим Вестманландским полком был уже на расстоянии пушечного выстрела от московитского лагеря. В подзорную трубу был хорошо виден остров «Пильной мельницы».

– Именно это препятствие предстоит вашим солдатам взять, – тыкал пальцем в желтой перчатке Жигимонт Врангель, указуя на остров, – мы тогда разрежем московскую армию на две части и разобьем…

Ночь прошла спокойно. Объезд, назначенный фон Круп для дозора, из лагеря выслан так и не был, и шведский генерал Рибинг, пользуясь ночною темнотою, измерил глубину рва вокруг московитского ретраншемента совершенно никем из московитян не замеченным. В 11 часов утра 19-го ноября полк Кмитича вместе со всей армией шведов вышел из леса на возвышении Германсберг, прямо перед московитским лагерем. Карл и его «правая рука» – генерал Карл Густав Реншельд, весь торжественный, в длинном белом парике, в черной кирасе поверх желтого мундира, приказали войску строиться в боевой порядок, сами же поскакали вперед для обозрения местности. Шведская армия была так малочисленна, что, при полном ее выходе из леса, герцог фон Круи сказал своим офицерам, опуская подзорную трубу:

– Ну, господа, прибыл авангард шведов. Надо быть готовыми, что вскоре появятся и основные силы нашего друга Карла. Авангард слишком мал, чтобы атаковать наши позиции…

На правом фланге шведского войска командующим был генерал от кавалерии барон Отто Веллинг. Пехотой руководил генерал-майор Кнут Поссе… Один взвод гвардейских гренадеров шел под командованием лейтенанта Франса Антона Реншильда. Один батальон лейб-гвардии пешего полка (сводный гренадерский) подчинялся капитану графу Якобу Сперлингу. Первая линия атаки состояла из трех батальонов лейб-гвардии пешего полка под командованием майора Карла фон Нумерса, подполковника Карла Густава Пальмквиста, капитана Эдварда Эренштеена. Второй линией командовали капитан барон Карл Магнус Поссе и капитан Карл Эриксон Спарре. В третьей линии синими рядами с поблескивающими багинетами стояли солдаты батальона Хельсингландского пехотного полка полковника Ерана Юхана фон Кнорринга. Казимир Жигимонт Врангель – земляк Кмитича – находился рядом с оршанским полковником, командуя вторым батальоном Вестманландского полка.

Для атаки развернулись две роты Карельского ланддрагунского батальона майора Николаса де Молина, а также семь рот Карельского кавалерийского полка полковника барона Ханса Хенрика Ребиндера…

Кавалерия расположилась за пехотными колоннами. Резервной же кавалерией командовал генерал-майор Юхан Риббинг, пехотой – три роты эстлянского адельсфана – подполковник барон Рейнгольд фон Ливен. Всего резерв состоял из 1650 человек. Остальные семь тысяч должны были не медля вдарить по московитам после артобстрела.

Артиллерией армии командовал генерал-фельдцехмейстер барон Юхан Шеблад. Он разбил ее на две группы: правую – 16 орудий под началом майора Густава Габриэля Аппельмана, и левую – 21 орудие, где распоряжался генерал-фельдцехмейстер барон Юхан Шеблад. Триста тридцать четыре человека обслуживали пушки.

Маленькая армия работала как хорошо смазанный механизм: все знали свои места, все понимали свои обязанности… Кмитич, явно волнуясь, присматривался к своим солдатам. Но они, кажется, чувствовали себя вполне уверенно. Карелы о чем-то, улыбаясь, переговаривались с финнами, натачивая багинеты, а пять литвинов из Ливонии вновь хором пели, но уже молитву Ангелу-Хранителю:

 
Анеле Божы, дружа мой,
Ты заўседы будзъ са мной,
Рана, увенар i ўначы
Будзъ ласкаў мне памагчы
Змагацъ духа злога,
Верна служыць Богу,
Душу, цела сцеражы,
Да жыцця вечнага давядзi
Амэн.
 

При этом их лица сияли, словно они пели калядки на Рождество, а не молились перед боем. Лишь десять русских солдат батальона Врангеля выглядели слегка подавленными, видимо, зная, что по ту сторону укреплений такие же русские, как они, люди.

– Там против нас не хотят воевать, – к Кмитичу подошел солдат-карел, говоривший с окающим акцентом, – там ждут сдаться.

– Нам этого никто не предлагал, – ответил Микола Кмитич, и солдат, опустив голову, вернулся на свое место…

А вот точной численности армии Московии не знал не то чтобы Павел Потоцкий, но даже сам фон Круи. Солдаты продолжали сбегать. Сам фон Круи уговаривал себя тем, что те, кто хотел капитуляции, уже давно разбежались и от состава смутьянов никого почти не осталось. Так ему хотелось верить…

– Будем надеяться на шесть полков стрельцов и Преображенский, Лефортовский и Семеновский полки, – говорил фон Круи офицерам. Да и на драгун Шереметева герцог также делал большую ставку. Успокаивало его и то, что, по слухам, у шведов мало пушек, а в московском лагере их было до ста восьмидесяти четырех.

Карл XII, основываясь на сведениях, доставленных рекогносцировкою, перебежчиками, а также местными жителями, решил сосредоточенными силами ударить по центру армии Петра, чтобы разделить московитскую армию пополам и разбить отдельно оба крыла ее.

Простояв напротив московских укреплений минут двадцать при сравнительно ясной погоде, Карл дал приказ сигнальщикам открывать огонь. Трубы и литавры возвестили о начале битвы… Ухнули пушки левой и правой группы. В ответ облачками порохового дыма окутались московские укрепления. До двух часов дня продолжалась яростная

Шведская артиллерия

перестрелка двух артиллерий. Но шведы били прицельней. Это хорошо было видно в подзорную трубу, которую Кмитич то и дело прикладывал к правому глазу… К оршанскому князю вновь подъехал Карл в сопровождении генерала Магнуса Стенбока. Генерал Стенбок, словно спелый лимон, в абсолютно желтой форме от перчаток до штанов – черными были лишь его блестящая кираса и низенькая треуголка на белом парике – постоянно улыбался, словно победа была уже одержана… Король, бросив взгляд на Миколу, тоже улыбнулся.

– Ну как настроение, господин полковник Кмитич? – спросил по-немецки король, полагая, видимо, что немецкий Микола знает лучше шведского.

– Jag fryser (Я мерзну – швед.), – ответил подчеркнуто по-шведски оршанский князь и добавил:

– Как и положено перед боем, немного нервничаю, Ваше величество.

– Пустое! – усмехнулся Карл. – Вы протестант? Лютеранин?

– Я, как и мой покойный отец, протестант, но кальвинист, – ответил Микола.

– Прекрасно! – воскликнул Карл. – Кальвинисты – это улучшенные лютеране! Тогда давайте, князь, помолимся перед битвой. И вы перестанете сразу нервничать!

Карл махнул рукой. Все солдаты и офицеры опустились на колени. Вслед Стенбоку и самому Карлу соскочил с коня и встал на колено Микола, сунув треуголку под мышку, сжав руки у подбородка.

 
Pater noster qui est in caelis…
 

– кто-то громко читал Отче Наш на латыни сразу за спиной у Кмитича. Карл, закрыв глаза, низко склонив свои торчащие дыбом волосы, самозабвенно молился. Рядом с Миколой какой-то солдат, не то финн, не то эстонец, читал по-своему, бормоча:

 
Теiе palvetage
Teie palvetage…
 

Оршанский князь закрыл глаза и погрузился в молитву на родном языке:

 
Ойца наш, які есьць на небе!
Сьвяціся Iмя Твае.
Прыйдзі Валадарства Твае.
Будзь воля Твая
Як на небе, так i на зямли
Хлеб наш штодзенны
дай нам сеньня.
I адпусьцi нам грахi нашы,
як i мы адпускаем
вінаватым нашым.
I ня ўводзь нас у спакусу,
але збаў нас ад злога.
Амэн.
 

Вдруг над склоненными головами молящихся солдат и офицеров что-то прожужжало.

– Ого! – Карл обернулся и встал. – Что это был за звук, господин Кмитич?

– Не иначе ядро, – обеспокоенно заметил оршанский полковник, вспоминая, что аналогичный вопрос Карл задавал по поводу свиста пуль над его головой. – Давайте все-таки отъедем подальше, Ваше величество. Здесь небезопасно…

– Ядро? – Карл загадочно улыбался. – Еще один прелестный звук, пан Кмитич! И в самом деле, музыка войны мне определенно нравится!

И король, выхватив длинную саблю, громко крикнул:

– Meth Guds hielp (С Божьею помощью – швед.)!

Все офицеры также сверкнули над своими черными треуголками клинками, крича: «Мет гуде хьелп!» То был сигнал к атаке…

И вдруг, словно юный шведский король повелевал не только своей армией, но и небесами – как будто сам Бог был явно на стороне этого конопатого юноши, – подул сильный западный ветер, и серые скученные облака также откликнулись на призыв короля: небо заволокло аспидной пеленой, ветер задул вперемешку с мелким снегом. И все это моросило, выло и дуло прямо в лицо московской армии и в спину шведской. Под прикрытием снега и града, словно это было обговорено с небесной канцелярией заранее, солдаты тихо, без барабанов и флейт пошли вперед. Над головами по-прежнему жужжали ядра, свистели редкие пули, хлопали разрывы гранат, но в московском лагере из-за метели и порохового дыма никто и не заметил, что их атакуют. А снег с градом повалил так густо, что Кмитич, со шпагой в вытянутой руке и с пикой в другой, ведя свой батальон вперед, ничего не видел уже в пятнадцати шагах перед собой. Ветер трепал его длинные волосы, мелкий снег и град кусал щеки… Солдаты, впрочем, не выглядели обескураженными такими капризами природы. Почти все местные, они, похоже, привыкли к подобному климату…

Первые колонны солдат несли фашины из хвороста, чтобы завалить ими ров. Вот и ров. «Почему никто не стреляет?» – подумал Кмитич, но дальше думать времени не было. Над укреплениями показались небритые лица в серых ушанках. Кмитич махнул шпагой:

– Фойер!

Его солдаты дали два рваных залпа. Пороховой дым тут же смешался с белой вьюгой… Солдаты бросали фашины в ров. В ответ никто не стрелял. То же самое происходило в батальоне Врангеля, но сквозь пелену метели в той стороне ничего нельзя было разобрать: лишь копошилась какая-то серая масса.

– Форвард! – крикнул оршанский князь, махнув шпагой вперед. Его солдаты, опустив фузеи с фиксированными багинетами-штыками, с криками ринулись на плетеный забор, куда уже бросились два знаменосца с багровыми полотнищами, развевающимися на порывистом ветру. Захлопали нестройные мушкетные выстрелы где-то справа и слева, но на участке Кмитича все было тихо, лишь сигнальщик громко бил в барабан. Солдаты бежали по хворосту фашин, перелазили через укрепления «пильной мельницы». Со стороны неприятеля застучали первые выстрелы. Стреляли беспорядочно, стреляли свои, стреляли чужие…

– В штыки! – скомандовал Кмитич и сам перемахнул через забор. Впереди суетливо разбегались люди в светлосерых зимних зипунах. Никто не сопротивлялся.

– Шведы! Шведы! – кричали перепуганные русские солдаты. – Немцы нас предали! Они атакуют!..

– Не адыходзим! – истошно орал какой-то московитский офицер, явно по-литвински. Кмитичу показался знакомым голос… Но увидеть кричавшего человека в этой каше метели, дыма и бегущих людей было невозможно.

– Фойер! – крикнул младший офицер батальона Кмитича – совсем еще юный парень в простой черной фетровой треуголке. Сухо треснул короткий залп, и еще одна дюжина солдат в синих ушанках с желтой оторочкой ринулась вперед, поблескивая матовыми на морозе штыками…

Холодный воздух огласился громким подбадривающим ревом сотен атакующих солдат:

– Мет гуде хьелп!

Кмитич от неожиданности ойкнул, перепрыгнув через лежащего на земле московитского солдата… Не разглядев из-за вьюги, споткнулся еще об одного… Тела убитых и раненых московитов в серых, зеленых и красных кафтанах, кажется, лежали повсюду. На заснеженной земле валялись похожие на скоморошьи гренадерские колпаки из красного сукна с вышитым спереди серебристым двуглавым орлом… «Откуда их здесь столько?» – в ужасе думал Микола, глядя на припорошенные вьюгой тела убитых московитов… Но тут же сообразил: от точной пушечной стрельбы… В руке одного убитого московита Микола заметил сжатый листок вроде как газеты, что показалось несколько странным. Он нагнулся и вытащил листок из окоченевших пальцев мертвого солдата… Это была шведская пропагандистская листовка, отпечатанная на русском языке:

«Армия короля освободит народ от несносного ига и ярости московского правительства, от иностранного тягостного утеснения и бесчеловечного мучительства ради свободного и вольного избрания законного и праведного государя вместо Петра I. Как только утвердится новый государь, шведский король сложит оружие, но будет помогать всем, кто на его стороне…»

«Холера! – Кмитичу стало все понятно. – Эти несчастные солдаты готовы были идти в плен! Ждали случая, чтобы капитулировать… Вот почему никто не стрелял! Но почему? Почему никто об этом не знал? Почему не знал Карл? Ведь подходил же ко мне карел, говорил!..»

Микола, сторонник дипломатических мер во всем, от этой ужасной мысли даже забыл, где находится. «Бедные люди! Погибли ни за что!» – вертелось в его голове…

Центр московских укреплений был уже полностью в руках армии Карла. Батальон Кмитича, кажется, обошелся вообще без потерь во время атаки… С ходу его солдаты налетели на правофланговый вагенбург, над укреплениями которого мелькали черные треуголки преображенцев. Но здесь аналогичного легкого успеха достичь не удалось. Вагенбург прямо разрывался облаками порохового дыма-московские гвардейцы стреляли часто и дружно, тут сдаваться никто не желал. Подойти к укреплению не удалось. Пули свистели повсюду. Стали падать первые сраженные солдаты батальона Миколы Кмитича. Одна из пуль сбила треуголку князя.

– Холера! – ругнулся Микола, поднимая треуголку и рассматривая круглую дырку от пули…

Пехота Миколы Кмитича открыла пальбу по огрызающемуся вагенбургу. Вперед выскочил строй гренадер, в колпаках с желтыми медными налобниками и с гербом Швеции на них – три короны. С гренадными сумками через плечо, эти высоченные солдаты сжимали в руках дымящиеся гранаты. Черные шарики брошенных бомб тут же исчезли в сером вьюжном воздухе. Бах! Бах! Бах!.. Укрепления московитов осветились рыжими всполохами взрывов. Кто-то истошно закричал по ту сторону вагенбурга…

– Форвард! – вновь махнул шпагой своим финнам оршанский князь, полагая, что взрывы разбросали преображенцев… Но атака снова захлебнулась в ожесточенном огне со стороны московских солдат.

– Фойер! – командовал Микола. Его мушкетеры давали залп за залпом, вновь в ход шли бомбы гренадер – уже последние. Кажется, повозки и рогатки преображенцев утонули в огне и дыме гранат, были посечены и разбиты пулями… Но и следующая атака солдат Кмитича была остановлена яростным огнем московских гвардейцев… Преображенцы оттаскивали убитых и раненых, тут же на их места вставали новые… И вдруг прямо на повозках вспыхнула ожесточенная схватка между пятеркой литвинов из батальона Миколы и московскими гвардейцами. Прав был Врангель – лявоны оказались не простаками. Эти смышленые славяне, орудуя, как шестами, длинными оглоблями, как заправские гимнасты, запрыгнули на вагенбург и, расстреляв оттуда заряды своих фузей прямо в упор, выхватив сабли, спрыгнули вниз, рубя направо и налево. Эта атака обещала много: прорыв обороны противника, но только если бы храбрую пятерку кто-нибудь поддержал. Увы, поддержать лявонов было некому. Уложив с десяток вражеских солдат и утаскивая своего раненого, ливонские литвины вынуждены были отступить обратно за вагенбург.

– Фойер! – надрывался Микола, прикрывая храбрых земляков. Солдаты его батальона беспорядочно стреляли, и это помогло славянам отойти назад к своим, без новых потерь, уволакивая раненого товарища. Но тот был уже мертв… Им был тот самый восемнадцатилетний чернявый хлопец, что напросился в батальон Кмитича.

– Эх, жаль парня! – плакал рыжий. – Молодой, горячий, на рожон полез…

– Отходим! Цурук! Аллее декен! – крикнул оршанский князь, ибо прямого приказа штурмовать Преображенский полк не имел, но мог запросто положить под интенсивным огнем многих своих людей…

Из всей московской артиллерии отстреливалась лишь одна пушка Преображенского полка и две-три Семеновского. Остальные артиллеристы петровской армии сраженными устлали заснеженную землю своими красными зипунами либо разбегались кто куца. Менее чем через четверть часа центральные укрепления были в руках шведов. Быстрый разгром московитов здесь определило и то, что вдоль бруствера солдаты Московии стояли в одну шеренгу, нередко на расстоянии сажени друг от друга. Прочие же были в резерве и, не трогаясь с места, ожидали обещанной сдачи в плен… Шведы достаточно быстро опрокинули и этих, и всеобщий ужас распространился по всему лагерю герцога фон Круи.

– Немцы нам изменили! – кричали не дождавшиеся капитуляции перепуганные солдаты и, вместо того, чтобы дружным отпором отразить атаку малочисленного неприятеля, в беспамятстве бросились врассыпную…

– Стойте! Стойте! Не отходим! – Потоцкий бегал со шпагой между разбегающимися солдатами. Его парик с треуголкой сдуло ветром, и короткие волосы трепала снежная вьюга.

– Получи, сука! – кто-то с силой приложился кулаком к лицу штабс-капитана. Потоцкий, ослепленный яркой вспышкой, упал лицом в мокрую от дождя и снега землю. С трудом встал, утирая кровь с лица.

– Бей немцев! – орал кто-то по-русски…

Всей московской армией овладела паника. В числе первых бежал сам Шереметев. Он, в страхе отступавший от шведов и раньше, полагая, что неумолимая кара шведов, словно Дикая охота Одина, настигла-таки его, вместо того, чтобы пойти вперед и смять атаку врага, кинулся со своею немалой по численности конницей вплавь через Нарову близ порогов. Люди кричали, ржали кони, вода кишела драгунскими голубыми мундирами и их треуголками, конскими головами, и все новые и новые всадники плюхались в реку, толкая друг друга, падая, скрываясь в мутной серой воде… По реке били ядра, часто влипая в человеческие и конские тела, плескали фонтанчики злых шведских пуль… Сам не зная как, Шереметев выбрался на противоположный берег, весь мокрый и дрожащий, его высокую треуголку сбила пуля… Граф, не оборачиваясь, пришпорил коня, оставляя в воде убитыми и утонувшими до тысячи своих драгун… Прочие бросились бежать через узкий мост на остров Камперхольм. От страшной давки мост разорвался и с ужасным треском ухнул в реку. Десятки людей и коней вновь полетели в студеную воду…

– Вуаля! – смеялся Карл, отдавая камергеру Акселю Гердту подзорную трубу. – Мы разгромили их в пух и прах менее чем за двадцать минут!

И только два московских полка, Преображенский и Семеновский, оградив себя рогатками, отбивались и стояли на берегу реки непоколебимо, хотя на их головы постоянно летели ядра, по ним давали залпы колонны атакующих солдат и драгун, швыряли гранаты рослые гренадеры в высоких колпаках… Тут же находился герцог фон Круи с генералом Галлартом, саксонским посланником Лангеном и командиром Преображенского полка полковником Блюмбергом. К ним в шатер с окровавленным носом вбежал Потоцкий.

– Господин герцог! – крикнул штабс-капитан, утирая нос платком. – Полный конфуз! Все бегут! Что делать?

Герцог в залепленной снегом шубе ничего не ответил Потоцкому, он тут же вышел из шатра, все выскочили за ним следом.

– Коней сюда! – крикнут фон Круи, размахивая маршальским жезлом. К нему и генералам подвели коней. Фельдмаршал нервно оглянулся на убитого немецкого офицера, лежащего в окровавленном снегу. Его явно только что застрелили свои же солдаты.

– Es mochte der TeufFel mit solchen Soldaten fechten (Пусть сам черт воюет с этими солдатами – нем.)! – повторил свою фразу фон Круи. – Уходим, пока не убили и нас!

– Куда? – недоуменно спросил Потоцкий.

– К шведам, конечно! – сердито ответил фон Круи, взобрался в седло и пнул пятками коня. Галларт, Ланген и командир преображенцев Блюмберг последовали за своим командиром. Их кони спустились в долину реки и, с трудом ступая по топкой перемешанной со снегом земле, двинулись вдоль берега в сторону шведского войска…

– О, черт! – Потоцкий бросился в противоположную от них сторону…

Карл видел, как немецкие офицеры царя Петра вручают полковнику графу Стенбоку свои шпаги, как сдается командир гвардейского полка преображенцев… В начале атаки король стоял со своими драбантами между отрядами Стенбока и Мейделя… Однако, несмотря на кажущуюся быструю викторию, с флангов, где стояли семеновцы, лефортовцы и преображенцы, все еще доносились выстрелы и грохот орудий…

– Скачем туда! – крикнул Карл Акселю Гердту и, пришпорив коня, понесся прямо в грохочущее месиво из дыма и мокрого снега. Но на пути лежало болото. Король из-за свежевыпавшего снега не разглядел топь, и его конь тут же увяз в трясине.

– Достаньте меня! – кричал Карл, видя, что самому ему уже не выбраться. Два финских солдата-пикенера – род войск, от которого в Швеции решили пока не отказываться, – подбежали и протянули королю свои длинные копья. Карл схватился за протянутые ему древки, с трудом на четвереньках вылез из трясины, оставив в болоте ботфорт, шпагу и коня, которого продолжали вытаскивать солдаты. И так, без ботфорта и с солдатской саблею в руке, король поскакал к своей инфантерии, сражавшейся с полками Преображенским и Семеновским.

– En fӧr alia och alia fӧr en (Один за всех и все за одного! – швед.)! – громко крикнул своим солдатам Карл и, размахивая одолженной у пикенеров саблей, отважно бросился под пули. Ободренные присутствием государя, солдаты пошли на штурм укреплений, составленных из повозок и рогатин, с маячившими за ними темно-зелеными и синими силуэтами преображенцев и семеновцев, укутанных в красные и серые плащи. Перед укреплениями королевские солдаты остановились от шквального огня, дали ответный залп, второй… но приблизиться к ограде не смогли. Подскакали карельские драгуны, вооруженные парой пистолетов и коротким мушкетом, выставляя вперед свои широкие и острые палаши. Но до палашей дело не дошло. Драгуны, разрядив в неприятеля свои фузеи и пистолеты, все равно не могли преодолеть заграждения – в них также с близкого расстояния стреляли московские гвардейцы, выставляя длинные, в пять сажень пики. И драгуны отпрянули, потеряв за раз два десятка ранеными и убитыми… Еще несколько раз бросались они в атаку вместе с самим Карлом и пехотой, но тщетно. Оградив себя повозками артиллерийского парка, московитяне отчаянно защищались. В снегу и под повозками темными холмиками виднелись тела их павших товарищей, которых уже не было куда оттаскивать – треть преображенцев полегло, но бывший потешный полк царя не сдавался…

Гвардейские пушкари московитов перетащили шесть орудий из редутов циркумвалационной линии в вагенбург, и сейчас эти пушки также активно огрызались на огонь и атаки шведской армии. Вновь и вновь бесстрашно бросался Карл на туманные от порохового дыма укрепления, пока его лошадь не свалило ядром. Карл кубарем полетел из седла, перелетев через голову убитой лошади, вновь оказавшись на земле.

– Каковы же московские мужики, однако! Не такие уж и никудышные воины! – усмехнулся Карл, когда два солдата вновь заботливо помогали ему встать на ноги. Король при этом имел вид жалкий: весь мокрый, чумазый, в разных ботфортах, со слипшимися мокрыми волосами…

Уже начало смеркаться, но ни яростный огонь шведов, ни атаки пехоты и карельских драгун, ни усталость не заставляли преображенцев и семеновцев сложить оружие или бежать… Карл велел прекратить атаки. В темно-сером воздухе ижорской страны наконец-то зазвенела тишина…

Микола Кмитич не участвовал в последних атаках на укрепления московитян, его батальон стоял в резерве, ожидая момента, чтобы ворваться и поддержать шведов, карелов и финнов, атакующих московские полки… Сам Микола все время думал о том молодом парне, сложившем голову на вагенбурге, и перед глазами то и дело всплывала плачущая физиономия рыжего солдата, до того постоянно смеявшегося…

Король вызвал к себе Себлада, Мейделя и Стенбока и приказал занять высоту, где находилась главная московская батарея. Сам же Карл расположился с левым крылом между городом и ретраншементом, в намерении возобновить битву на другой день. Однако продолжения битвы более не предвиделось.

Часам к восьми, когда уже совсем стемнело и пальба стихла, генерал-комиссар князь Долгорукий, царевич Имеретинский Александр, Головин и Бутурлин, собравшись в окопе под землею, в деревянной избице решили послать к королю князя Козловского, Потоцкого и майора Пиля с предложением о капитуляции, изъявляя согласие отступить с войском в пределы своего государства. Именно на Якова Долгорукого как на наиболее родовитого и старшего по возрасту генерала в этом грязном окопе легла горькая ноша руководить последним военным советом в отсутствие бежавших командиров Шереметева и фон Круи…

– Глупцы мы все! – говорил генерал-комиссар. – Солдаты раньше тоже сдачи требовали. Мы же сопротивлялись, а теперь исполняем их требования, только положив костьми половину армии и потеряв всех офицеров-немцев!..

Втроем парламентеры отправились к шведским позициям. Снега намело по щиколотку. Офицеры старательно ступали, чтобы в темноте не провалиться в яму или в теснину Наровы, как вдруг вспышка озарила вечернюю мглу и ахнул выстрел. За ним второй.

Генерал Стенбок поздравляет короля с победой

– Vem går där (Кто там идет – швед.)! – раздался из темноты голос.

– Не стреляйте! Нихт шисен! – кричал майор Пиль, вместе с Потоцким падая в мокрую траву и снег. – Мы парламентеры! Идем сдаваться!

– Вем гор дэр? – громко повторил голос, словно и не слышал ответа.

Пиль прокричал по-немецки, добавив на плохом шведском:

– Комиссион комма!

Но шведские солдаты, карелы или же финны, либо плохо понимавшие немецкий, либо не знавшие его совсем, как, впрочем, и мало говорившие по-шведски – зная лишь «кто там идет», – продолжали стрелять.

– Отползаем и уходим отсюда! – прошипел Пиль. Они с Потоцким стали пятиться. Козловский все еще лежал, сжимая в правой руке белый флаг.

– Козловский! Уходим! – кричал Потоцкий. Но его товарищ не шевелился, лежа ничком.

– Козловский! Что с вами, спадар Козловский! – Потоцкий подполз. Но литвинский офицер по-прежнему не шевелился. Штабс-капитан перевернул Козловского и… заплакал, увидев слипшийся от крови мундир на груди. Козловский уже не дышал…

И еще где-то зазвучали выстрелы… Правда, вскоре прекратившиеся. Это два шведских батальона, состоявшие из финнов и латышей, спьяну принялись было палить друг в дружку…

* * *

В шведский лагерь от московского отправился сам генерал-майор Бутурлин. После долгих переговоров, шведские генералы, именем короля, дали слово, что на следующий день московское войско может свободно отступить с знаменами и оружием, но без артиллерии… Причем самого Бутурлина оставляли в плену.

По заключении условия со стороны царской армии отправились в шведский лагерь часов в девять вечера князь Долгорукий, царевич Александр и Головин. Король принял их сидя, держа по привычке треуголку под мышкой. Он подтвердил условие о свободном отступлении. Московские генералы просили всей артиллерии. Король, снисходительно усмехнувшись, отвечал:

– Артиллерия ваша за моей спиною, и нечего о ней говорить. Хотя… так и быть. Мы великодушны. Можете забрать, но только… пять… нет, пожалуй, все шесть пушек…