Текст книги "Северный пламень"

Автор книги: Михаил Голденков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава 5
Роковой Сочельник

Кароль Радзивилл после встречи с друзьями был несколько обескуражен. Ему было грустно, что Микола Кмитич так-таки его и не понял, так-таки и не растопил свой лед по отношению к Фридриху, в принципе, как уже казалось Каролю Станиславу, вполне деловому человеку… Не знал Кароль, что Фридрих и не собирался ничего никому давать. Напротив, он мечтал об узурпации власти на манер англичанина Кромвеля… Неограниченная власть над Речью Посполитой, власть над Ригой – вот чего единственно жаждал саксонский авантюрист, которому судьба благоволила настолько, что, кажется, посади он дерево в декабрьском заледенелом пруду, и оно прорастет…

Радзивилловский городок Биржи, не избалованный в свое время вниманием даже собственного князя Богуслава Радзивилла, ныне принимал дорогих гостей: короля Речи Посполитой Фридриха Августа и московского царя Петра… И почти в то же время, когда литвинские князья обсуждали насущные дела в Несвиже, здесь, в Биржах, накануне Сочельника за богато уставленным закусками и спиртными напитками всяких сортов столом заседали два союзника, два нашедших друг друга в этом бушующем мире сумасброда, каковых стоит еще поискать. Правда, внешне между огромным и изысканно одетым Фридрихом и Петром, в его абсолютно ненадушенном темном длинном парике, в скромном сюртуке из толстого серого баракана, без галстука, манжет и кружев, кажется, общего совсем ничего не было…

 
Бегла свiнка от Максiмка,
Да сгубiла коляду,
А ты, хлопчiк,
Не гуляй, не гуляй,
А калядкi збiрай, збiрай…
 

– доносилась с улицы через окно замка веселая громкая песня ряженых или же просто хмельных молодых хлопцев.

– О! Литвины уже завыли свои паганские песни! – кивнул надушенной белой гривой парика на окно Фридрих Август. – Да уж, Рождество…

И он поцеловал в губы сидящую у него на коленях обворожительную девицу с почти обнаженной умопомрачительной выпуклой грудью. Петр завистливо сглотнул. Девушка рассмеялась, показывая ровный ряд белых зубов. У нее было идеальной формы овальное лицо, прямой тонкий носик, маленький рот и огромные черные блестящие лукавые глаза. Волосы у нее были также черные, руки и плечи – само совершенство, а цвет лица – натуральный, без. пудры.

– А у меня тоже литвинская фамилия – Козел, – сказала девушка, шутливо щелкнув Фридриха по носу.

– А вот это странно, милая моя Констанция, – улыбался Фридрих, глядя на девушку влюбленными глазами. – Твой же отец датчанин?

Но Констанция не ответила. Она соскочила с огромных колен Августа и подняла кубок вина.

– Господа! Давайте выпьем за Рождество! А то ваши разговоры о политике меня изрядно утомили. Возьму сейчас и пойду с литвинскими ряжаными!

И она кокетливо покружилась в своем изысканном платье со смелым декольте. Фигуру ее можно было сравнить с произведением великого скульптора. Красивая, хорошо сложенная очередная фаворитка Августа…

– Ну, давай, герр Питер, за Рождество! – и курфюрст поднял бокал вина. – Правда, я не постился ни черта! Но… на кой дьявол поститься, если все эти посты и даже многие праздники сочинили обычные людишки, сами священники! Вот пускай они и постятся да заставляют поститься тупоголовых плебеев, что распевают такие вон песни, – король вновь кивнул на окно, за которым уже, впрочем, никто не пел, – хамы, не умеющие ни читать, ни писать, ни думать самостоятельно! Им же надо хоть чем-то заниматься помимо траханья своих не менее тупых свинских жен! Ну а нам, королям, не до такой ерунды. Нам каждый день нужно о делах думать, так что у нас пост порой каждый день и происходит!

– Верно, – Петр поднял и свой бокал. Чокнулся с Констанцией Козел, чокнулся с Фридрихом. Девушка не умолкая смеялась. Петру нравилась Констанция. Он завидовал Фридриху. Знал, что стоила ему эта красавица целого мешка талеров, который он держал в одной руке, прийдя как-то к ней в гости.

– К чертям этих священников! – московский царь выпил, скривил губки маленького рта под кошачьими усиками. – Эх, доброе вино! Крепкое! Правду сказали, герр Фридрих! Я так же думаю! Особенно наших московских священников терпеть не могу. Дикий мракобесный народ. Они мне все реформы тормозят! Они тянут мою страну на дно первобытной ущербности. Им не нужны науки и современные достижения! Вот собрал бы всех их в одну повозку да вывез бы в дремучий лес без еды и одежды. И пускай соответствуют там окружающей среде своим диким первобытным видом, своими бородами дремучими запущенными, как у дикарей!

– Ох, не жалуете вы своих священников! Аккуратней надо! – усмехнулся Фридрих, утирая ладонью блестящий от вина подбородок и вспоминая, что «нарядом дикаря» как раз называли французы платье самого московского царя. Впрочем, дикарем Петра считал и сам Фридрих. «Оделся, ордынский турок дурной, в немецкое платье и думает: стал немцем!» – мыслил про царя Фридрих. С другой стороны, Петр был ему чем-то близок и приятен. Такой же веселый сумасброд, и так же хочет отхватить от Швеции кусок из Прибалтики. «Вдвоем у нас выйдет, – полагал Фридрих, – поодиночке – нет…»

– Ох, аккуратней надо с этими чертовыми святошами, герр Питер. Аккуратней! Послушайте моего совета! Я ведь все-таки на пару лет вас старше!

Петр в 1700 году

– Да, не люблю я священников! – и делая страшные глаза, переходя на полушепот, Петр добавил:

– Религию вообще не люблю!

– О! – весело оживился Фридрих. – Еще один Лыщинский! Слышали о таком поляке? Тоже Бога отрицал!

– Геройский человек! – кивнул Петр. – Вот таковых я уважаю! И за что мне нравится ваша страна, герр Фридрих: заступилась же шляхта за Лыщинского! Не дала спалить на костре мракобесам-священникам! Поймите, церковь тянет нас всех на дно! Науки – вот истинная вера и церковь!

– Это понимают только такие люди, как мы, избранные Богом, – кивнул Фридрих, – народ этого не поймет. Науки… – Фридрих усмехнулся, потянувшись за полным бокалом вина. – Это верно, герр Питер. Вот у меня в Дрездене есть один химик. Или алхимик, как угодно. Йохан Беттгер его зовут. Он мне обещал из серебра золото сделать. Во! Ни один священник, сколько вы его не просите, не даст ни гроша, да и сам Бог не даст, а ученый – пожалуйста. Поэтому вы, герр Питер, правы, но все же, поосторожней со священниками.

– А я их и не трогаю, – зло мелькнули большие темные глаза московского царя, – хотя так хочется взять нож да срезать эти их космы страшные и лохматые! Пинком вытолкать из их долбанных храмов! Вот вы сменили конфессию, так?

– Так, – кивнул, состроив кислую физиономию, Фридрих, – пришлось стать этим дурацким католиком!

Он бросил взгляд на Констанцию, подливающую себе и Петру вина в бокалы.

– Милая, милая Анна Констанция! – умоляюще сложил на груди руки курфюрст. – Не могла бы ты оставить нас с герром Питером на пару минут одних. Мне тут нужно об очень важных делах поговорить с царем с глазу на глаз.

– Ну и пожалуйста! – деланно обиделась Констанция, метнув в мужчин игривый взгляд своих очаровательных глаз. Прихватив бутылку вина со стола, она удалилась, шурша платьем и постукивая каблучками.

– Красивая, – покачал головой Петр, – везет вам, господин Фридрих, на красивых женщин! И где вы их только находите? А где же та ваша, блондинка? Мария… Как там ее звали?

– А! – махнул рукой Фридрих. – Родила ребенка! Мне сейчас не до нее. Констанция, похоже, умеет ревновать. Очень сложно под ее пристальным наблюдением предаваться утехам с другими женщинами. Я стал почти что подкаблучником этой милой особы! А ведь нельзя зацикливаться на одной женщине, герр Питер! И религия этого, кстати, не запрещает!

– А я вот тоже, украдкой в лютеранство в Голландии перешел, – понизив до шепота голос, наклонился к Фридриху Петр.

– Отлично! Браво! – тот хлопнул московского царя по плечу. – Лютеранство – хорошая религия! Никогда бы из нее не ушел, если бы не эти чертовы поляки-фанатики! А почему шепотом, герр Питер?

– Не хочу, чтобы кто-то знал из наших, – покосился на лакеев Петр, – народ у нас не менее фанатичный по части религии и куда как менее образованный и цивилизованный в отличие от поляков! Им это знать не нужно. Дикари, одним словом!

– Попробуйте всю страну крестить в протестантизм! – усмехнулся польский король. – Дикари и исчезнут!

– Не сейчас, – покачал головой царь, – не поймут, осудят, мерзавцы. Их вначале нужно перевоспитать, людьми сделать, как у вас, в Европе. Вот я вам скажу, какой нынче год в Московии эти мрачные попы отметили, так вы и не поверите! В сентябре пошел 7208-й год. Что за дикое летоисчисление?! Я Новый год решил отметить, как все – 1-го января! И будет с этой поры у нас 1700-й год, как везде в Европе! А для этого мне вообще нужно уехать из Москвы и построить новую столицу, в Европе, где-нибудь на берегу Балтийского моря, ближе к цивилизованным странам. И название Московия отменить! Новую страну с новой столицей и названием строить буду! Московия – запятнанная кровью и холуйской слюной ордынская страна, герр Фридрих! Даже мой отец платил хану Гирею дань! А я Россией страну назову! Да и люди в Новгородщине не такие дикие как в Москве, все же европейцы куда как больше, чем татары да мордва. Только вот шведы ходу мне туда не дают.

Пытался купить в Финском заливе землю под город – деньги им, мерзавцам, не нужны!

– Да уж, – покачал огромным париком Фридрих, – Карл юнец упертый! Хотя чем-то он мне даже нравится. Взял, и собственноручно надел на свою башку корону, присягу не дал! Ха-ха-ха! Вот же бесенок, мой кузен! Так давайте же, мой друг, нападем на этого зеленого и желторотого Чарльза и отвоюем те земли, что нам нужны! Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Вы порты к морю в Ингерманландии возьмете, а я – Ригу и Лифляндию всю!

Фридрих весело смотрел на Петра, словно задумал славную вечеринку.

Петр нахмурился. Ригу он не любил. Губернатора Риги славного во всей Европе инженера фортификации Эрика Дальберга тоже… 31 марта 1697 года молодой двадцатипятилетний царь Московии впервые прибыл в Ригу, как и вообще в европейский город, по дороге в Голландию в составе Великого посольства. Петр, впрочем, скрыл, что он царь, взяв себе свой любимый псевдоним – Петр Михайлов, урядник Преображенского полка. И как следствие, Великое посольство разместили не по-царски, поселив не в самом городе, а на постоялом дворе Мермана, который не отличался удобством. С первых же дней Петр был жутко раздосадован, особенно тем, что отсутствовал фейерверк в честь посольства, и возмущался халатным с ним обращением. Проще говоря, на московитов, имеющих дурную репутацию во всей Прибалтике еще со времен Ивана Ужасного, мало кто обращал внимание (тем более, что там «не было царя»). Даже губернатор Дальберг отказался их принять, прикрывшись позже своим «неведением» относительно личности Петра, который, собственно, и сам скрывался под личиной «урядника». А когда длинная фигура Петра стала маячить у рижского рва, изучая городские укрепления, то какой-то стражник выстрелил поверх головы царя, немало того напугав. Петр выронил подзорную трубу и упал на колени, а стражник настоятельно приказал чужеземцу убираться вон. Петр не вытерпел такого обращения и 8 апреля в самый разгар ледохода самостоятельно переправился в лодке через реку, предоставив Францу Лефорту разбираться с его долгами за проживание. Лефорт безропотно уплатил затребованную сумму и отправился вместе с «великими послами» вслед за раздраженным негостеприимной Ригой государем…

– Дурное место. Гиблое место, – скрипнул зубами Петр, вспоминая унижения в Риге, – и нужно оно вам, господин Фридрих? Впрочем, то ваше дело! Берите! – махнул он рукой так, словно Рига была его собственностью.

– Воевать я свеев хочу, но… – Петр разом осушил бокал без тоста, без Фридриха. – Я ведь лишь только месяц тому назад отправил послов Швеции с клятвенным заверением в дружбе и любви. Хотя… Пошло оно к чертям собачьим! – Петр пьяно махнул рукой. – Я бы хоть завтра на них напал и забрал Нарву с Ивангородом, да у свейского короля армия не то что у меня. А я еще мир с турками не заключил. Там тоже тяжко пришлось. Жду вестей из Стамбула. Вот будет мир с Турцией подписан, тогда у меня и на севере руки развяжутся. Но опять-таки! Нет хороших воевод. Одни чурбаны!

– Я вам помогу с армией! Дам офицеров хороших, дам оружия нового немецкого! Питер! – Фридрих явно оживился. – Тут просто надо быстро действовать, пока этот Карл на охоте развлекается да с факелами голым по улицам бегает. Молодой датский король Фридрих уже на моей стороне. У него свои претензии к северной соседке имеются. Так что нас уже будет трое. Даже четверо! Саксония вся на моей стороне! За Данией Норвегия потянется, ибо датская это провинция. Создадим лигу! Ну, а вчетвером разве не одолеем этого молодого выскочку? К нам присоединяется и моя Констанция!

Август расхохотался.

– Она жуть как не любит этого Карла! Может, в ней говорит давнее соперничество датчан со шведами, но эта красавица меня здорово вдохновила на борьбу с моим шведским кузеном. Ведь что там за армия у Карла в Риге и в Ингерманландии?! Одни финляндцы, лифляндцы, эсты да ингры! Ведь эти финны не такие уж и хорошие солдаты! Они даже команд не всегда понимают, лопари дурные! Вот немцы и шведы – это да! Что вас так смущает, мой друг? Знаете, мой юный друг, как в рифмованной Саксонской летописи сказано, уж не помню по какому поводу…

Selhen, Liven, Letten lant

Waren in der Russen hant.

(Зелов, ливов, леттов земля

Была в русских руках – нем.)

– Вы московитянин, герр Питер, но вы же русский, так?

– Русский, – пьяно кивнул головой Петр, выпучивая блестящие от спиртного глаза, – самый что ни на есть, мой друг Фридрих! Хотя… кто такие русские? Русины польские, литвины – тоже русские! Новгородцы русские, но Москва с ними постоянно воевала!

– Значит, вам все эти земли в шведской Ингерманландии и принадлежат! Берите! Ха-ха-ха!

– И возьму! – Петр вдруг резко встал во весь свой почти трехаршинный рост. При этом хмельной царь шатался, и его худые руки и узкая грудь делали его похожим на раскачиваемое ветром тонкое высокое дерево. – Что мне тот Карл? Он еще совсем зеленый! Молоко на губах не обсохло! Воевать он скорее всего не умеет! Пока сообразит, мы уже Нарву возьмем! Народу у меня много! – и царь обратно сел.

– Лигу, говорите, создадим? – усмехнулся Петр, словно не одобряя решение, хотя еще раньше и сам предлагал такое. – Можно и лигу! Дело хорошее. Но я и один много чего могу! Во! – Петр, схватив блюдо, краснея и потея, так что жилы выступили на лбу, согнул эту оловянную тарелку почти пополам.

– Во! – Петр просиял и швырнул согнутое блюдо Фридриху на стол. – Во как я его! А вам слабо, герр?

– Хо! – усмехнулся Фридрих, схватил другую тарелку и почти без усилий повторил «подвиг» Петра.

– Вуаля! – и он всунул плод своих трудов в тонкие длинные пальцы царя.

– И это еще не все! – усмехнулся Фридрих и тут же крикнул в сторону: – А ну, подкову сюда!

Появился слуга с подковой в руке, словно бы специально заранее приготовленной.

– Глядите, герр Питер! – Фридрих напрягся и разогнул подкову. На этот раз на широком лбу немца выступил блестящий пот. Он тяжело выдохнул.

– А ну-ка дай мне! – Петр схватил подкову и затрясся от натуги, краснея, как вареный рак, согнул ее обратно.

– Браво! – крикнул Фридрих. – А как, мой друг, вам это?

И польский король, сграбастав руками золотой кубок, с силой сжал его обеими руками, скрипя от усилия зубами. Кубок смялся, словно картонный.

– Да уж, – только и произнес удивленный Петр, – да мы друг друга стоим, герр Фридрих!

Польско-литвинский король лишь улыбнулся в ответ, поднимая бокал навстречу царю.

«Стоим друг друга…» Тут царь Петр был полностью прав… Только вот если царь Московии собирался хотя бы официально объявить войну Швеции, то Фридрих даже этой «глупой формальности» не желал делать. «Еще чего! – думал курфюрст. – Нападу неожиданно, и все дела! Ну а Питер, если такой уж честный простак, то пусть объявляет войну да получает по роже шведским кулаком! Мне до этого дела нет никакого!»

– За нашу лигу, герр Питер!

– За нашу будущую побе…

Петр вдруг замер. Его пальцы разжались, и бокал полетел на пол, разбиваясь на мелкие кусочки. Но царь словно и не видел этого. Расширенными зрачками он смотрел в одну точку. Издав странный звук, Петр упал со стула на пол, его голова запрокинулась назад, лицо исказила страдальческая гримаса, длинное тело стянуло судорогой… Фридрих в изумлении смотрел, как дергается на полу царь, как выступает розовая пена на его губах… Словно с неба свалившись, в зал влетел Меньшиков. Он проехал на коленях по начищенному до блеска полу, подхватил голову царя, вставил ему в рот скрученный рулон платка, зафиксировав дрожащие челюсти… Но Петр уже очнулся. Он недоуменно оглядывался.

– Что, опять? – спросил царь, с ужасом глядя на Меньшикова…

Глава 6
Война

В мае 1684 года юный розовощекий мальчик, царь Петр I, целовал перед шведскими послами крест и клялся на святом Евангелии чтить все статьи Кардисского мирного договора с этой скандинавской страной. 20 ноября 1699 года, за месяц до пьянки Петра с Фридрихом, очередные шведские послы имели прощальную аудиенцию у царя Петра. Их одарили мехами и прочими подарками, а также вручили грамоту, в которой черным по белому заверялось, что «в соседственной дружбе и любви мы с вашим королевским величеством бытии изволяем»… В середине июля 1700 года из Стамбула в Кремль примчался взмыленный гонец Емельяна Украинцева, сообщивший радостную весть – мир с султаном подписан!

– Теперь и со шведами повоевать можно! – бросился в пляс Петр, хлопая себя по-чухонски ладонями по груди и ногам…

Тут же все царские клятвы на Библии, подписи всех договоров и указов по миру со Швецией превращались в филькины грамоты – царь давал приказ о срочном начале войны со шведским королем. И уже 28 июля 1700 года на стол русского посланника в Стокгольме Хилкова лета роковая депеша, в которой послу было предписано незамедлительно объявить войну шведскому королю. Царь, подписывая этот документ, даже и не подозревал, что в эти же дни датский король уже подписывает другой документ – капитуляцию с Карлом XII. Война еще не успела начаться, а антишведский заговор лишился одного своего верного члена… В депеше Хилкову были туманно и путано изложены и причины начала столь неожиданных военных действий против «доброго соседа»:

«…За многие их свейские неправды и нашим, царского величества подданным учиненные обиды, наипаче за самое главное бесчестье нашим, царского величества великим и полномочным послам в Риге в прошлом 1697 г., которое касалось самой нашей, царского величества персоны».

Что-то в этой официальной писанине уж сильно напоминало текст аналогичной претензии отца Петра Алексея Михайловича к польскому королю и к его «неправдам» в 1654 году. Та война унесла жизни многих граждан Речи Посполитой, и еще больше погибло в ней ратников Московии. И вот история повторялась. Но пока что в назревающей войне, кажется, не было опасности ни для Литвы, ни для Польши, однако очень скоро холодные северные ветра раздуют зарождающееся пламя пожара и в этих нейтральных странах.

Шведы были удивлены… Немало. Инцидент в Риге, где в сторону Петра выстрелил часовой, не имея и понятия, кто это тут рассматривает рижские валы в подзорную трубу, они считали давным-давно исчерпанным после того, как Карл XII извинился за этот случай и заверил, что губернатору Дальбергу вынесено замечание. Нет, оказывается, сия мелкая глупость служила Петру поводом ввести свою армию в Ингерманландию. И царь, объявив войну, страшно торопился. Государь Московии желал завладеть Нарвою, сильнейшей из шведских крепостей Финского залива финской страны Ингрии, что шведы именовали Ингерманландией. Петр спешил напасть на город прежде, нежели Карл XII, занятый разбирательством с Данией, успеет оказать помощь гарнизону Нарвы.

Войско Московии, назначенное в поход, разделено было на три генеральства: Головина, Вейде и князя Репнина. В генеральстве Головина было десять полков пехотных и один драгунский (в том числе Преображенский и Семеновский полки): всего 14 727 человек. В генеральстве Вейде находилось девять полков пехотных и один драгунский: 11 227 человек. В генеральстве князя Репнина располагалось девять полков пехотных: 10 834. Кроме того, в собственном полку фельдмаршала велено быть: стольникам 2920, стряпчим 1497, дворянам 1659 и жильцам 5457, всего 11 533. Из Новгорода назначены были два полка солдатские до 1700 и пять стрелецких полков до 3000; из Украины, той части, что незаконно после Вечного мира отошла Московии, под начальством наказного гетмана Обидовскаго собралось 10 500 казаков. Таким образом, наряжено под Нарву было 63 520 человек, но полки генеральства Репнина, равно и казаки русские к Нарве не поспели, наметилось массовое дезертирство, как и массовый грабеж местных городов и сел. Что касается самой войны, то новгородцы и псковитяне большую симпатию питали как раз к Швеции, нежели к Московии. До 20 000 человек перешло на сторону армии шведского короля. Шереметев был в панике.

«Все местные мужики-новгородские, псковские, валдайские – все нам противны. Переходят на сторону Карла», – писал дрожащей рукой фельдмаршал Борис Петрович Шереметев послание к царю…

Таким образом, под Нарву могло прийти, считая и полки иррегулярные, и новгородских со смоленскими дворянами, не более 40 000 человек. Осадная артиллерия была отправлена из Москвы, Новгорода и Пскова… В Новгород от Фридриха Августа к Петру на переговоры прибыл герцог Карл Евгений фон Круи. Или как его иначе называли на французский манер – Карл Евгений Кроа де Круи, французский герцог венгерского происхождения.

– Его величество король Польши и Великого Княжества Литовского выражает беспокойство действиями вашей армии, Ваше величество, – обратился фельдмаршал к царю. – Лифляндия, что должна отойти к Речи Посполитой по нашему предварительному договору («Хотя что для этого турка значит договор?!» – в сердцах думал фон Круи) и лично к Его величеству королю Августу, разоряется вашими войсками так же преступно и беспутно, как это делали Иван III и Иван IV Ужасный. Мы, представители священной Римской империи и Речи Посполитой, протестуем, мы хотели бы…

– Да, знаю! – перебил фельдмаршала Петр, густо покраснев щеками. – Я… я виноват, знаю! Мои солдаты – сущие воры! Но я вам в качестве компенсации выделю десять, нет, не десять, двадцать тыщ солдат! Идет? Ну а мародеров буду наказывать! Вешать, как собак! Кстати, господин фон Круи, не хотите ли возглавить мою армию здесь, под Нарвой? Мне нужно отлучиться, а вот никого вместо себя оставить не могу. Нет у нас таких блестящих военных, как вы, господин герцог!

Фон Круи, снисходительно улыбнувшись, милостиво поклонился:

– Премного благодарствую, Ваше величество, но ваше лестное моей скромной персоне предложение вынужден отклонить.

– Вы только послушайте, господин фельдмаршал, мои условия! Я вам предлагаю…

– Увы, нет, нет и еще раз нет, – худощавое чуть истерзанное лицо фельдмаршала скривила гримаса раздражения. Он не собирался возглавлять армию Петра, эту, как он полагал, армию полуазиатских варваров.

Тем временем войну, еще только-только начинаемую Петром и Фридрихом, уже заканчивал их датский сотоварищ король Фридрих, кузен Карла XII. Шведский семнадцатилетний король, будучи на охоте, узнал, что датчане, эти вечные претенденты на лидерство в Скандинавии, высадили до шестнадцати тысяч солдат в немецкой провинции Гольштейн-Готторп, что входила в Шведское королевство, взяв крепость Гузум и осадив Тоннинген. Карл не долго думая при поддержке англичан тут же пересек на кораблях Зунд и молниеносно появился у берегов Дании, в порту Копенгагена. Датский новоизбранный король Фридрих сдался, пообещав выплатить огромную контрибуцию в 200 000 талеров за участие в заговоре против Швеции. 26 июля между Данией и Швецией был подписан мир…

На борту одного из боевых кораблей, самого большого и красивого, – «Конунг Карл» – причалил в гавань Хельсингборга около датской столицы и Микола Кмитич. Перед самым началом войны, в апреле, оршанский князь поехал по торговым делам своего города, а также Менска и Могилева в Стокгольм, где его позже и застала весть о нападении на Шведское королевство вначале Речи Посполитой в лице Августа и его саксонского войска, а затем и Дании… Царь Петр пока молчал, но явно также готовился, спешно собирая войска и закупая офицеров у немцев, датчан и литвинов.

Фридрих Август напал на своего кузена как вор, без ультиматума, без объявления каких-либо претензий. Это был нож в спину Кмитича – его поездка в Стокгольм теряла смысл. Взбешенный оршанский староста явился к королевскому дворцу Карла XII, чтобы хоть что-то для себя прояснить.

Кажется, это было не очень патриотично, но собственного короля Кмитич всем местным характеризовал как проходимца и преступника, узурпировавшего власть, и, казалось, оршанский князь готов был удушить собственными руками Августа, лично стащить его за воротник с трона и пинком отправить обратно в Саксонию… Швеция для Миколы Кмитича всегда была не просто главным торговым и стратегическим партнером, но и хорошим примером для подражания. Находя многонациональное Шведское королевство во многом схожим с ВКЛ, Микола видел и те достоинства, которые хотел бы перенять у шведов, в частности, их организацию и дисциплину, четкую систему безопасности страны, хорошо организованную армию и флот, где не царили тот бардак и анархия, что литвины с гордостью именовали правами и вольностями… Шведы казались похожими на литвин и в быту. Они часто переезжали жить в Литву, и уже многие граждане Великого Княжества Литовского, и даже знаменитые, имели шведские корни. Так, Микола обожал литвинского поэта-латиниста XVI века Грегера Лаврена Барастуса, который в молодости под именем Грегера Ларссона переехал из Швеции.

В свою очередь многие литвины переселялись за лучшей долей в Швецию. Сейчас, возмущенный вероломным нападением на эту страну своей собственной, Микола стремился к тем из своих соотечественников, кто ненавидел Фридриха так же сильно, как и он. И нашел. В Стокгольме Микола встретился с молодым познанским воеводой Станиславом Лещинским, карпатским русинским шляхтичем, который собирал Варшавскую конфедерацию против Августа. Двадцатидвухлетний шляхтич, сын великого коронного подскарбия Рафаэля Лещинского, Станислав обаял Кмитича: энергичный молодой пан со светлым взглядом, образованный и логично рассуждающий… И главное: не терпящий махинаций ни Фридриха Августа, ни его рижского дружка Паткуля…

Вскоре после приезда Кмитича во дворец шведского короля «Тре Крунур» сюда прибыл и сам Карл XII… Первый и пока последний раз Кмитич видел Карла три года назад на похоронах Карла XI. И то был хрупкого вида бледный мальчик с длинными локонами светлого парика ниже плеч, с. робкой застенчивой улыбкой. Сейчас же Кмитич никогда бы не узнал короля. Он, впрочем, и не узнал его, даже когда Карл прошел мимо, звеня огромными шпорами… В обычном голубом однобортном рейтарском мундире с желтым подбоем и медными плоскими пуговицами, с красным воротником, в желтом лосинном нижнем платье и огромных сапожищах с пребольшими шпорами, с маленькой мятой без всяких галунов треуголкой под мышкой. Его лосинные желтые перчатки почти доходили до локтей, но такие, впрочем, носили все шведские офицеры, а вот сапоги со шпорами были явно не по его росту, хотя роста он был высокого, но по-подростковому худ и несколько бледен. Карл не носил парика, а его каштановые волосы, слегка напудренные, остриженные и взбитые или взъерошенные вверх, были буйно зачесаны назад и стояли почти дыбом. И мятая скромная фетровая треуголка, и сальная прическа, и не по размеру сапоги, и перчатки придавали королю слегка неряшливый вид младшего офицера.

– Titta, där kommer han (Смотрите, он идет сюда – швед.)! – шепнул Лещинскому и Кмитичу высокий генерал в белом взбитом парике, ярко-желтом мундире и в черной блестящей кирасе. Это был Магнус Стенбок – один из самых приближенных к королю людей, с кем до этого Микола уже успел познакомиться.

– Кто? Этот? – приподнял брови Микола, недоуменно спрашивая Лещинского. – Это же какой-то рейтарский офицер, причем не самого высокого ранга!

Две молодые девушки приглушенно фыркнули от смеха. Видимо, они также видели Его величество впервые.

– Рассматривайте короля, мой друг! – толкнул локтем в бок Миколу Лещинский. – Этот, как вы выразились, рейтарский офицер не самого высшего ранга есть великий муж, как наши Ян Собесский или Стефан Баторий! Я чувствую! Он – наше спасение и надежда!

Кмитич посмотрел на Станислава, не зная, шутил ли он или нет, потом с удивлением осмотрел толпу расфуфыренных офицеров, где наименее солидным по возрасту и одежде смотрелся тот, которого Лещинский назвал великим мужем.

– Эх, пан Микола, пан Микола! – сокрушенно покачал головой Лещинский, видя некоторое разочарование на лице Кмитича, и только сейчас оршанский князь обратил внимание, что у Станислава очень похожая на шевелюру Карла прическа: никакого парика, а светло-рыжие волосы, аналогично буйно зачесанные назад, стояли несколько дыбом. И вообще! Они, Лещинский и Карл, были похожи! Как братья! Только вот лихие усики делали из русинско-польского шляхтича явно брата старшего…

Карлу представили Миколу Кмитича. Представил сам Лещинский, видимо, уже встречавшийся ранее с королем Швеции… Карл приветливо улыбнулся литвинскому князю. Лицо у Карла было маленькое, совсем не соразмерное с его высоким телом. Красавцем молодой монарх явно не был, как нельзя было сказать, что он не красив. У короля были

Карл XII в 1700 году

тонкие черты слегка рябого лица, длинный с горбинкой нос, а темно-голубые глаза блестели, словно сапфиры, хотя улыбка по-прежнему была по-детски смущенной. «А ведь он рыжий, только темно-рыжий, каким был мой дед», – подумал Микола, рассматривая бледные рыжеватые веснушки и каштановые, а скорее всего темно-рыжие волосы…

– Я рад, что в вашей стране не все такие, как ваш король! А еще мой кузен! Как стыдно! – произнес несколько не сочетающимся с внешностью грудным и глуховатым голосом Карл. – Слышал, что польский сейм отказал в войне вашему Фридриху. Но этого нахала это не остановило. Он с саксонским и московским войском движется к Риге. Я восхищен и удивлен вашей государственной системой, господа Лещинский и Кмитич! Королю парламент отказывает в войне, и он воюет как частное лицо с наемным войском! Удивительно!

Король оглядел окружающих. Офицеры закивали головами в знак согласия. «В самом деле, удивительно, – подумал при этом Кмитич, – где еще такая странная вольность есть?»