Текст книги "Северный пламень"

Автор книги: Михаил Голденков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Карл XII

– Из Курляндии к нам на воссоединение движется большой обоз генерала Адама Левенгаупта с вооружением, – Карл, скрипя половицами, ходил взад-вперед, заложив руки за спину, – с провиантом, лекарствами и подкреплением из курляндцев, немцев и финнов. Этот обоз очень нам будет нужен для осады города Полтава. Только вам я могу доверить помочь генералу Левенгаупту, вашему хорошему знакомому, провести литвинскими дорогами обоз до Полтавы. Туда, в Полтаву, скоро направлюсь и я на встречу с войском гетмана Ивана Мазепы. Вы же хорошо ориентируетесь на дорогах Литвы, не так ли?

– Так, Ваше величество, ориентируюсь хорошо!

– Выделяю вам отряд охраны, и выезжайте немедля в Вильну. Левенгаупт хорошо знает Лифляндию и Жмайтию, но Литву не так хорошо. И пусть у него и будут проводники, самый главный и надежный проводник и переводчик – это вы, полковник Кмитич. К тому же вы прекрасно справитесь с улаживанием недоразумений с местным населением. Таковые, думаю, возникнут, и не раз.

– Благодарю за доверие, Ваше величество, – слегка поклонился Микола и вновь взглянул на Карла. Тот улыбался.

– Идите, собирайтесь, господин Кмитич! Счастливого вам пути! Еще увидимся, надеюсь?

– Так, Ваше величество! Обязательно! – кивнул Микола…

Кмитич стремглав побежал собираться… В тот же день он, быстро попрощавшись с Потоцким, выехал из Могилева в сопровождении небольшого отряда, в котором вызвались ехать и Могилевские добровольцы – местные шляхтичи и мещане.

Дальнейший же маршрут армии Карла должен был пролегать на юго-восток, через территорию уже Московии на Полтавщину в Русь, на соединение с войсками Ивана Мазепы, который в конечном итоге, после многих обид, нанесенных ему Петром и Меньшиковым лично, прознав к тому же, что на место киевского гетмана метит сам Александр Данилович, решил все же уйти от Петра, заключив пока что тайный союзный договор с Карлом.

Глава 26
Могилевский апокалипсис

К переманиванию Ивана Мазепы, что было непросто, приложил руку и Кароль Радзивилл, активно переписывающийся с Лещинским, Синявским и Мазепой. Пока его друзья громили армию Меньшикова под литвинским Головчином и стояли лагерем в Могилеве, Несвижский князь вел бурную подковерную игру между Лещинским и Мазепой практически все лето. После того как Кароль подписался под трактатом о лишении власти Фридриха Августа, Кароль получил в собственность староство Дубовское, и под его руководством с 14 по 16 ноября минулого года прошло заседание Сейма. Кароль, долгое время оставаясь вопреки собственному желанию в лагере Августа и Паткуля, ныне активно подключился к сотрудничеству с новой властью. Правда у самого Лещинского были большие сомнения насчет Кароля – искренен ли он? Не остался ли он человеком Фридриха Августа?.. Ну а Кароль развернул бурную деятельность по налаживанию контактов с берлинским Фридрихом I, с Силезией… Там он встречался с королевичем Константином Собесским и наконец вернулся к Лещинскому, рассказывая об успехах своей миссии. И все это время Кароль переписывался с коронным гетманом Адамом Сенявским, с которым обсуждал проект «успокоения Речи Посполитой», все еще разрываемой политическими противоречиями сторонников Августа и Лещинского, сторонников Сапег и Огинских… Синявский в свою очередь поддерживал негласный контакт с московским царем Петром и шепнул Каролю по секрету одну деликатную новость: Меньшиков нацелился на пост киевского гетмана, пост самого князя Ивана Мазепы. И если бы не Петр, который пока что не желал смещать надежного старика, то гетманскую булаву Мазепы уже давно бы забрал чванливый Александр Данилович. Да и Петр, впрочем, уже сомневался, оставлять ли украинского русина в русинском знатном городе или же заменить своим, московитом, верным Алексашкой…

«Это шанс переманить на нашу сторону Мазепу!» – решил тогда хитрый Юстус…

Кароль еще раз встретился с Мазепой. Старик выглядел совсем подавленным. Но не по поводу борьбы за гетманскую булаву. Приближающиеся к Полтаве войска Меньшикова дотла спалили русский город Батурино… Солдаты безжалостно уничтожили город, разрушив все, взорвав даже православные церкви, убивая всех, кто попадался на их пути: мужчин, женщин, детей… В это же время в городе находился и сам Мазепа, и гетману чудом удалось отбиться от наседавших царских ратников и унести ноги. Произошла же эта трагедия из-за того, что до Меньшикова дошли слухи, что Мазепа недоволен им и размышляет о смене хозяина. Хотели ли Меньшиков и его неравнодушный к крови царь запугать старого князя? Возможно… Но добились эти два кровопийцы обратного. Безумное преступление московской армии всколыхнуло всю Русь, не только Украйну. Люди брались за оружие и нападали на обозы и казачьи и калмыкские разъезды «подлых москалей», убивая их всех подряд…

Подталкивал Мазепу и Кароль Станислав:

– Ваш кум, Михал Серваций Вишневецкий, сына которого вы год назад крестили, уже перешел к Карлу! Это ли не показатель! Да, он молод, но каковым же противником был и Сапег, и Карла, а вот нынче уже тоже за шведов и Лещинского!

– Верно, Михал свой выбор сделал. Надеюсь, правильный. Только вот у вас данные по Вишневецкому устарели, пан Кароль, – глухо отвечал Мазепа, задумчиво крутя пальцем длинный ус, – выкрали москали Вишневецкого и увезли к себе. Вот за то и выкрали, что перешел к Карлу!

Кароль Станислав почувствовал нахлынувшее раздражение от упрямства этого старика. «Он, кажется, намекает, что из-за боязни повторить судьбу Вишневецкого нужно и дальше держаться за царский подол – так, что ли?» – сердито думал Несвижский князь.

– Пан гетман, Вы повторяете мои ошибки, пан гетман, – нервно заговорил Кароль, – я так долго сидел в ненавистном мне стане Августа, что дождался, пока шведы спалили мой Несвиж. Лучший замок Речи Посполитой, символ нашей силы и красоты сгорел, и теперь я не уверен, что лично сам успею его восстановить. Наверное, уже дети мои завершат сей труд. И это мне поделом, пан гетман! Сидел, как дурак, да смотрел, как с одной стороны меня жгли мои союзники московиты, а с другой враги – шведы. И какой смысл держаться за царскую свитку, когда он, царь, ведет себя хуже врага? Так уж лучше со шведами против московитов, тем более что воевать царская армия так и не научилась. Она только научилась с бабами да детьми малыми воевать да хаты литвинские и русинские палить. Вот это они умеют!

– Злые и несчастливые наши початки, – говорил Мазепа Каролю, опустив лысую голову с выстриженным длинным оселедцем, – знаю, что Бог не благословит моего намерения. Теперь все дела инако пойдут…

– Не вы ли, пан гетман, говорили, что только дурак не отложится от лагеря царя за все, что он вам сделал? – спрашивал Кароль, упорно желая вытащить Мазепу из враждебного стана.

– Говорил. Но присягал же я царю!

– Присягали? – возмущенно воздел руки Кароль. Он встал и принялся расхаживать перед сидящим у края стола гетманом.

– О какой присяге вы говорите, пан Мазепа?! – возмущался Кароль. – Ответьте мне лучше, по праву ли царь удерживает Киев? Ведь вспомните артикул договора Вечного мира от 1667 года! Царю разрешалось оставить войска в Киеве всего на два с половиной года! Увел ли отец царя Петра свои войска через эти два с половиной года? Нет! И через пять лет не увел! И через десять! Вообще не увел! Исправил ли ошибку папаши наш буйный реформатор и поклонник справедливых и правильных во всем немцев Петр? Тоже нет! Так что забудьте о присяге, пан гетман! Присяга для негодяя не стоит и ломаного гроша. Царь сам нарушил уже не одну присягу, и шведам данную, и нам! Он шведам тоже клялся не нападать на них. А как и какой присягой объяснить его разбойные деяния в наших городах и весях? Оскверненная София Полоцка – вам, православному человеку, ничего не говорит? Дьявол он, этот царь! Антихрист! Не православный и не христианин вовсе! Как наш Казимир Лыщинский! Но тот, правда, лишь Бога отрицал, да никого не убивал и не жег.

– Это верно, – кивал грустно обвисшими усами Мазепа, – верно, пан Кароль Станислав. И чего я ждал? Думал до последнего, что, может, одумаются они! Так ведь нет… Батурино сожгли наше. Сволочи… За что? Может, Украйна, устрашенная Батурином, будет бояться стать с нами заодно?

– Украйна ваша должна прежде всего защиту получить! – подался вперед Кароль, стараясь заглянуть в голубые подпухшие глаза Ивана Мазепы. – А кто ее защитит, если шведы – враги, а московиты – союзники, но хуже врагов себя ведут? Батурино сожгли, – усмехнулся невесело Несвижский князь, – у меня пальцев не хватит на обеих руках, чтобы перечислить половину хотя бы того, что пожгли москали в моей земле! А вот что пишет мне знакомый шведский офицер с границы Литвы и Руси, – Кароль извлек из кармана лист и зачитал: – «На 40 миль пути все деревни сожжены, все съестные припасы и фураж испорчены, так что мы не нашли там ничего, кроме голой пустыни и лесных пространств, в которых уже погибло великое множество людей и бесчисленное количество лошадей и другого скота… Мы находились в опустошенной стране…» Вот! – Кароль потряс листом в воздухе. – Вот что ждет вас, пан гетман! И я не пугаю. Ибо был с армией Августа в Лифляндии и слышал, что там московиты делают то же самое. По приказу Петра. Царь воюет, как старинный паганский король, как гунн Атилла, когда воевали мечами да стрелами только. Разве это по-христиански?

– Волки, – нервно пригладил серые от седины усы Мазепа, – волка пока не убьешь, передушит все стадо… Ухожу я от Петра. Мочи моей больше нет с волком жить.

* * *

Сентября 8-го дня, на день святого мученика Сазонта, перед Нарождением Наисвятейшай Панны, Могилев на целый день оказался объятым пламенем пожаров… Менее месяца до этого несчастья армия шведов, соорудив с помощью финских и шведских мастеров два новых моста через Днепр по Смоленскому тракту, присоединив к себе Могилевских добровольцев, перешла на другой берег славной реки легендарного пути «из варяг в греки», чтобы продолжить поход навстречу битве с врагом.

Ну а в Могилев вернулись московиты. «По приказу царя Петра Алексеевича москва, калмыки и татары в вышеупомянутый день, ровно с восходом солнца, окружили место со всех сторон. Местные закрыли все ворота, по тревоге ударили в колокола, но заметили, что замок уже горит», – записал Могилевский хронист Арэст… Горожане открыли ворота, просили пощады, но все напрасно… Захватчики лишь дали один час, чтобы из ратуши в склеп вынесли все ценные городские книги. В то же время калмыки стали громить магазины, грабить и поджигать. Брали все: одежду, отнимали деньги у могилевчан, бросались на предместья и грабили там тоже… Когда же огонь занялся со всех сторон города, то негодяи быстро уехали вон… Люди хватали детей и самое ценное, что можно было унести в руках, и бежали. Кто-то пытался тушить пожар, кто-то просто голосил:

– Гэта ўжо Масква высякае места!

Православный священник в черной рясе, воздев руки к небу, кричал:

– Горы-горы, прытуліце нас, бо хто ж сьцерпіць дзень гневу Божага!

Полыхали крамы, хаты, полыхали церкви. Один деревянный православный храм, быстро, как порох, выгорев, рухнул,

подняв облако огненных искр пепла… Упал и покатился церковный колокол, жалобно глухо позвякивая языком… Церковные купола, недавно отремонтированные, горели, трещали, ломаясь, падали обугленными кусками на землю, окутанную черным дымом…

Горел город, рушились от огня его церкви, в смятении носились меж полыхающего пламени и черного дыма люди с ведрами, тщетно пытаясь потушить разбушевавшегося «красного петуха»… Горел крупнейший торговый центр Восточной Европы, конкурент Гданьска, Риги и Вильны…

* * *

Петр генералу Боуру: «Господин генерал-порутчик. Письмо Ваше без числа писанное я получил, на которое ответствую. Первое, чтобы все, как уже и прежде указ дан вам, пред неприятелем жечь, не щедя отнюдь ничево, а именно знатных мест и Витебский уезд, сим куды обращение ваще будет разорять без остатку, хотя Польское или свое. Piter».

Генерал Боур Петру: «В Могилев сего числа отправил в партию майора Видмана, с ним драгун 300, казаков 500 и по указу вашего величества приказал управить повеленное, а со оными майором поехал вашего царского величества господин атьютант Бартенев».

Генерал Боур Петру: «Отьютант Бартенев вчерашнего 9 дня сентября из Могилева приехал в добром здоровье и по указу вашему исполнено».

Бартенев Петру: «А местечка Могилев в замке и предместье все выпалили. А от Могилева по дороге деревни и местечки Дрыбин и Горы все попалили».

Могилев был во власти пожара. Горела цитадель православия во славу православного царя.

Глава 27
Обоз Левенгаупта

В то время как главная армия короля собиралась сворачивать в Русь, вспомогательный курляндский корпус под предводительством генерала Адама Людвика Левенгаупта с обозом для армии шведского короля медленно вползал на территорию Литвы, чтобы доставить в район Полтавы провиант для королевского войска… К самому корпусу, стоявшему в сотне верст к северу от Вильны, Адам Левенгаупт прибыл только 28-го июля. Через сутки там же к курляндскому войску присоединился и оршанский князь Микола Кмитич с отрядом Могилевских волонтеров… Микола, конечно же, не мог отказать ни Карлу, ни своему старому боевому товарищу по венскому походу и выступил в качестве навигатора на дорогах, которые отлично знал.

Уже выехав из Могилева и пройдя с отрядом с десять верст, Микола вспомнил о просьбе Авроры, чуть было не проломил себе лоб, с досады ударив ладонью, и уже собирался было повернуть коня обратно, но потом сказал сам себе: «Письмо я передам, когда вернусь с обозом. Возвращаться и поздно, и плохая примета…»

К тому же Кмитич ужасно спешил к Левенгаупту. Хороший экономист, он прекрасно знал, что уставная суточная норма питания шведского солдата была обильной. Она включала 850 грамм хлеба, 850 грамм мяса, 2,5 литра пива, 200 грамм масла или сала, 1,5 литра гороха или другой крупы, также соль, водку и табак. Только мяса и хлеба тридцатитысячная главная и одиннадцатитысячная курляндская армии ежедневно должны были съедать по 32,3 тонны. Все это ложилось на плечи местного населения в виде традиционного для Европы контрибуционного сбора. «Мое присутствие сведет вероятность разорения наших земель солдатами Левенгаупта до минимума, – думал Микола, – и я не позволю солдатам грабить моих людей».

В самом генерале Кмитич не сомневался: Адам Левенгаупт был честным и храбрым воякой. Они подружились еще более двадцати лет назад, когда под Веной молодыми и горячими юношами громили турок, а потом вместе пили вино за великую победу над османским нашествием. Адам Людвик, этот бравый не то датчанин, не то немец, родился где-то под Копенгагеном, но двойное образование получил в Швеции и там же пошел на государственную военную службу. Но сейчас Левенгаупт возглавлял курляндский корпус, числом в 11 450 солдат и офицеров, набранных со всей Прибалтики: в Эстляндии, Лифляндии, Курляндии и Финляндии. И Микола знал, что это не те дисциплинированные каролинги самого Карла и что люд там соберется разный, много будет таких, для которых война – это лишний повод пограбить.

Микола Кмитич уже привык, что в армии шведского короля в форме рядовых солдат самих шведов увидеть можно не часто: лишь офицеры – шведы. Но в курляндском корпусе Левенгаупта даже офицеры были в основном из остзейских немцев либо из летгаллов, а из шведов Кмитич пока что встретил только генерал-майора Стакельберга, постоянно спорившего с Левенгауптом. Состав низших чинов представлял из себя более пеструю смесь из остзейских немцев, латышей, куршей, эстонцев, финнов и даже ливонских литвинов. В отличие от обмундирования шведских полков армии самого Карла форма этих солдат состояла из серых сермяжных кафтанов со светло-голубыми воротниками и подкладкой, а также простых войлочных треуголок, далеко не всегда имевших привычную белую обшивку по краю поля. И лишь галстуки были такими же черными, как у основных каролинцев. Офицеры же носили в основном привычную шведам синюю форму.

С апреля и до июня 1708 года курляндское войско основательно загружало свои полковые повозки и 1300 фургонов для королевской армии порохом, военными и санитарными припасами, сухарями и прочим продовольствием, достаточным для ее шестинедельного содержания. Уже в конце июня почти весь прибалтийский корпус без самого генерала Левенгаупта отправился на восток через земли Лифляндии и Жмайтии, имея восемь тысяч пехоты и две тысячи кавалерии с почти тремя тысячами драгун и с шестнадцатью чугунными пушками. Для разведки и как переводчиков прихватили до полусотни литвинских офицеров, в том числе и Миколу Кмитича… Ну а 1-го августа обоз отправился в свой дальний путь по земле литвинского Княжества, чтобы стать здесь частью истории сразу трех государств…

Большие фургоны с цилиндрическими кузовами, крытыми парусиной или холстом, тянули парами по две или же по четыре лошади, на одной из которых непременно сидел возница. Все, что было необходимо для ремонта: запасные колеса, подковы, упряжь, молотки, клещи, кадки с дегтем – все это в добровольном либо принудительном порядке забиралось у местного населения, что вызвало первое недовольство Миколы.

– Адам, неужели всем этим нельзя было обзавестись заранее, а не собирать по нашим вескам и хуторам? – с неудовольствием спрашивал Кмитич Левенгаупта.

– Микола, прости, – отвечал, виновато улыбаясь, генерал, – всего и не предусмотришь. А я солдат, а не камердинер. Невозможно вообразить, как тяжело мне пришлось в июне при подготовке похода от назойливости офицеров, которые хотели под разными предлогами уйти в отпуск и остаться. Дело дошло до того, что мне стали предлагать взятки, чтобы не идти с обозом! Увы, эта война в самой Курляндии, как и везде в Прибалтике, не имеет столь уже большой популярности, как шесть лет назад, когда оттуда выбивали московитов и саксонцев.

– Я их понимаю, – Микола тяжело вздохнул, – война чертовски затянулась. А этот обоз… Значит, близкого конца не жди?

– Вот-вот! Так что проблемы у меня были и без колес и инвентаря, и в большей степени с офицерским составом, даже не с рядовым…

В принципе, даже сам Левенгаупт не стремился в этот поход. Как профессиональный военный он не мог не понимать, что марш короля по русским дорогам Литвы и Руси все больше развязывает руки Петра I в Прибалтике. Генерал продолжал сообщать королю, что над Эстляндией и Лифляндией все еще висит кровавой секирой угроза окончательного разорения края московским войском. До последнего момента генерал надеялся на отмену приказа своего командира. Тщетно… Левенгаупт даже не успел набрать возниц, которых пришлось заменить обычными солдатами – общим числом до полутора тысяч. Вот почему повозки оказались не готовыми, а те колеса телег, что конфисковывали у жмайтских и литвинских крестьян, не были схвачены железными шинами и часто ломались. Трескались и оси повозок, не выдерживая больших нагрузок…

Предполагалось, что такая «подвижная база снабжения» поможет королю долгое время барражировать без всяких забот по русским землям гетмана Ивана Мазепы… Предполагалось… Вопреки советам Левенгаупта, шведский король разрешил каждому полку обеспечить самим себя на двенадцать недель похода. В среднем на пехотный полк допускалось иметь по две сотни фур, офицерам – не более четырех, но на марше почти весь командный состав оброс дополнительными повозками с награбленным в Жмайтии и Литве добром. По дороге к корпусу постепенно присоединялись десятки, а возможно, и сотни телег маркитантов и евреев, надеявшихся погреть руки на продаже солдатам вина, водки, пива и табака. Их количество никто не учитывал. И таким образом обоз вырос до чудовищного размера – семи или восьми тысяч повозок. Все это обернулось головной болью Левенгаупта и ограничило его действия как полководца… Рядовые и младшие офицеры, набранные в значительной мере из остзейских немцев, представляли из себя не только людей сугубо военных, хорошо знакомых с армией и дисциплиной, но и, порой, личностей явно с большой дороги, записавшихся в корпус Левенгаупта за явно крупной наживой…

Кмитич уже перестал то и дело подъезжать к своему боевому товарищу и тыкать пальцем в недостатки и явные нарушения солдатами всех правил и инструкций. Он предпочитал сам гасить то и дело вспыхивающие конфликты с литвинскими крестьянами, всегда вставая на сторону земляков и пресекая вероятность банального грабежа.

– Предупреждаю! Буду арестовывать! Рубить пальцы на руке буду! – грозил саблей Микола смутьянам. – Все съестные контрибуции у местного населения сбирать только за деньги или в крайнем случае под расписку! Никаких грабежей! Карать буду нещадно! На то есть разрешение генерала!

– Во имя Иисуса! – к Кмитичу подъехал молодой лейтенант Вайе. – Не будьте так строги, господин полковник! Это же армия Его Королевского Величества Карла XII!

– Вот именно! – зло сверкнул глазами на лейтенанта Кмитич. – Тем более нужно вести себя достойно! Вот вы зачем здесь? Чтобы выказывать свою силу местным беззащитным крестьянам?

– О нет! – розовощекое лицо белокурого лейтенанта светилось, словно он только что получил капитанский чин. – Неужели я бы сейчас ржавел в своем гарнизоне в Курляндии? Впрочем, господин полковник, часть старших офицеров-остзейцев курляндской армии напротив не захотели уходить от своих очагов на «край света».

– Может, они и правы! – ответил сердито Микола и, пришпорив коня, поскакал в голову обоза.

Ветер шумел в кронах деревьев, ярко светило жаркое летнее солнце, выглядывая из-за серых дождевых облаков, и настроение у всех, кроме Миколы, было хорошее… «Литвинский ворчун», – думал Вайе, глядя вслед темно-синему мундиру Кмитича…

Левенгаупт тоже много ворчал. Он постоянно серчал по поводу того, что Рига осталась без солидного шведского прикрытия, пусть московиты и не планировали нападение на нее… Ну а царь Петр полагал, что шведский генерал, как и король, пойдет к Смоленску (туда из Могилева неожиданно направился сам Карл), и советовал Меньшикову между Копысью и Витебском «поперек той дороги, где иттить» Левенгаупт, послать «легкую партию».

Одни шляхтичи и крестьяне добровольно везли требуемое в обоз Левенгаупта, кто-то вступал в ряды курляндцев добровольцем, другие же, напротив, прятали продовольствие, скрывались сами. Принудительное изъятие контрибуции в Литве проходило с трудом: с арестами саботажников, с допросами… Шведским курляндцам часто приходилось замедлять марш и неоднократно останавливаться, ожидая фуражистов, ожидая отстающих… Очень часто на бездорожье лесных троп застревали пушки… Словно голодный гигантский змей, полз длинный обоз Левенгаупта по земле потомков легендарных лютичей, постоянно требуя пожертвований… Хотя, и это не мог не оценить Кмитич, солдаты строго блюли главное правило: не воровать из обоза, предназначенного солдатам Карла, никаких грабежей и убийств местных жителей…

Веску за веской, город за городом проходили курляндцы по пыльным дорогам Литвы, пока, как по расписанию, с первого дня осени не пошли проливные дожди… Дожди, в принципе, шли с мая до середины июня, но весь август был относительно сухим. И лишь однажды, когда корпус Левенгаупта 9-го августа вступил на литвинскую землю, разразилась страшная буря с молниями и градом, валившая на землю людей и животных. Многими суеверными прибалтами сие было воспринято как предвестие беды…

– Плохо нас приветствует твоя страна, – сказал тогда Левенгаупт Кмитичу…

Миновали столицу ВКЛ Вильну, тихие лесные Лынтупы, Кобельники, зачарованный озерный Мядель… В Довгинове корпус сделал остановку аж на две недели, дожидаясь сбора контрибуции с Менского воеводства да поджидая виленских и прусских купцов с товаром… Затем был второй родной город Кмитича – благополучный и тихий Менск с его обилием храмов всех конфессий и синагог; ограбленный московцами Полоцк с полуразрушенным Софийским собором и с ужасными рассказами о жестокости Петра; почти полностью православно-униатский Витебск… Там, в Витебске, где жители не собирались выплачивать, по их мнению, грабительскую контрибуцию Левенгаупту, генерал приказал арестовать бурмистра и дюжину других важных особ города прямо в Городской ратуше и доставить их в Островно, где витебчанам предъявили ультиматум: либо платите 1000 талеров выкупа, либо расстрел «отцов города»… Жителям пришлось платить… Кмитич так и не смог помешать этой силовой акции… Тут он скорее был даже на стороне Левенгаупта – у горожан были деньги, но они явно жадничали. Впрочем, винить в том Витебск было крайне трудно – с чего бы это им платить проезжему иностранному войску? Но такова была плата за собственного короля, развязавшего эту никому не нужную войну…

– Или вы хотите, чтобы царь Петр сам пришел сюда и все забрал без спроса да пожег? – гневно обращался Кмитич к бурмистру Витебска. – Мы же и вас защищаем, борясь с царем!..

Прошли Березу, Сапескую, Пышню, Лепель, Лукомль, а 10 сентября въехали в Чарею, где простояли несколько дней, собирая контрибуцию. По мокрой глинистой дороге, под струями дождя 17-го сентября вошли в Талачин…

– Микола, – обратился к оршанскому князю Левенгаупт, глядя из-под блестящего от дождевой воды капюшона кожаного плаща, – у вас, кажется, сохранились древние, еще языческие названия месяцев. Как вы называете сентябрь?

– Верасень, генерал!

– Это что значит?

– Разве не видели розовый цвет у болота? Это цветет вереск! Верасень – значит вересковый!

– Ваши предки были большими романтиками, а не прагматиками! – усмехнулось всегда строгое и чисто выбритое лицо генерала из-под мокрого капюшона. – Я бы назвал этот месяц дождевиком!

– Это верно, – также улыбнулся Кмитич, – в верасне льет как из ведра. Но именно осенью вереск дает хороший мед. Вот почему сентябрь – вересковый месяц! Раньше из вереска мед гнали, что-то вроде нынешней крамбамбули, только полезней и не такой пьяный. А сейчас этот рецепт, увы, забыли.

– Ох, да! Вереск не простое растение! Из вереска наши прадеды да прабабки тоже мед готовили, – оживился Левенгаупт, – эдакий темно-желтый терпкий напиток, – усмехнулся Адам, словно сам его пробовал, – в Норвегии реслинг, как называется там вереск, считается национальным цветком.

– А вы, Адам, норвежец?

– Черт ногу сломает, кто я! – улыбнулся генерал. – Дед был норвежец, мать – шведка, отец – немец, но у матери, в свою очередь, были в роду и датчане, и немцы, и…

– О! – засмеялся Кмитич, прерывая генерала. – Не продолжайте, герр Адам! Я уже запутался! Да вы не расстраивайтесь, генерал! Скоро кастрычник, в кастрычнике сразу начнется Бабье лето!

– Спасибо, успокоили!.. Однако если честно, то прямо могу сказать, что беспорядок при нашем следовании в войсках все же более скверный, чем ваша сентябрьская погода…

И это была сущая правда. Отношения между графом Левенгауптом и некоторыми его офицерами также не складывались. В частности со строптивым помощником генерал-майором Стакельбергом. Левенгаупт упрекал, что Стакельберг затягивает его в силки, подрывая доверие войск, жалел, что дал «пылкому» своевольнику много свободы, и огорчался, что «завистники» (в их числе был и Стакельберг) донесли королю о выколачивании из местных жителей чрезмерных контрибуций (тут руку к жалобе приложил и Микола Кмитич). Впрочем, когда колонны, ведомые Стакельбергом, отстали и 18 августа Левенгаупт не обнаружил их в Долгинове (в восьмидесяти верстах к северу от Менска), то генерал сильно забеспокоился, что отставшие полки разбиты московитянами. Однако выяснилось, что Стакельберг всего-лишь удалился на пятьдесят верст к северо-востоку, чтобы «не околеть с голода», и даже не знал, где находятся его собственные четыре полка…

Две недели Левенгаупт дал полкам для ремонта фургонных колес.

Вечером Микола подошел к костру, вокруг которого сидели его земляки, могилевчане Жиркович, Калиновский, Ивановский и Загурский. Завидя издалека Кмитича, могилевчане позвали полковника присоединиться к ним. Микола подошел и сел на бревно возле потрескивающего костра, на котором литвины жарили подстреленных опытным охотником Загурским куропаток. Оршанскому князю протянули кружку с крепкой Могилевской наливкой. Он выпил, поморщился:

– Эх! Добра! Большей дряни не пил!

Могилевчане рассмеялись.

– Закусывайте, пан полковник! – протянул Жиркович Миколе зажаренную ножку куропатки.

– Дзякуй, Рыгор! – ответил Кмитич.

– Вот вы, пан полковник, Карла близко знаете, – стал расспрашивать оршанского князя Рыгор Жиркович, тоже шляхтич. – Когда война закончится? Что свейский круль по этому поводу говорит?

Кмитич лишь покачал головой.

– Думаю, этого он и сам не знает. Тут на все воля одного Бога. Поймите, не Карл начал эту войну.

– Но он ее продолжает, – заметил Жиркович, – и наш обоз, способный прокормить целую армию пару месяцев, говорит мне, что скоро конца войны не ожидать.

– Обоз нужен армии для осады Полтавы, – сказал Кмитич, нахмурившись. Жиркович задавал вопросы, которые его самого интересовали. И на которые ответов не знал ни он, ни даже Карл…

– Стало быть, война уходит из наших краев? – Загурский улыбнулся.

– Ага! Уходит! ответил за Кмитича Жиркович. – В погреб уходит, а когда опять ее достанут из этого погреба? В каком месте?

Калиновский и Ивановский невесело усмехнулись.

– Почему бы Карлу мир сейчас не заключить и не загонять царя на Полтавщину? – вновь спросил Жиркович Кмитича.

– Карл и сам не против заключения мира, но, увы, никто уже не предлагает, а сам он никогда не попросит. Гордый, – сокрушенно покивал треуголкой Микола, – восемь лет назад, Панове, под Нарвой царь умолял о мире. Но нашему Карлу было тогда всего лишь восемнадцать годков. Он по-мальчишески желал драться с обидчиками, ни о каком мире слушать не хотел. Теперь бы и послушал, да Петр на мир уже не идет. И сражаться в чистом поле тоже не идет, боится повторения Нарвы, Гродно и Головчина. Вот пока не разобьет Петра Карл, до тех пор и мира не будет.

– Как же его разбить, коли он как ужик на сковородке! – засмеялся Загурский.

– Вот в том-то и проблема, – вздохнул Кмитич.

– А если Карл устанет бродить по нашим лесам да болотам и Петр его побьет? – вновь спросил Жиркович.

– Тогда война тоже закончится, – ответил Микола, – но тогда не ясно, что же от этого выиграет Речь Посполитая и как себя поведет победитель царь. Его поведение непредсказуемо, Панове. Вдруг царь заявит, что вся Литва принадлежит ему по праву победителя, как заявлял его отец, как заявлял даже про Курляндию Иван IV.

– Значит, Карл для нас меньшее зло? – задумчиво произнес Ивановский, глядя на пламя костра.

– Значит, так, – согласился Микола, хотя слово «зло» ему не понравилось.