Текст книги "Северный пламень"

Автор книги: Михаил Голденков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

– Давай, пошел! – толкнул солдат его в спину…

Шереметев по убедительной просьбе Марты и пастора не отдал приказа забить вздорного солдата немедля. Он распорядился бросить того в полковую тюрьму и передать для наказания его командиру. Сам же Микола, сидя в тесной, заполненной разнообразным военным людом московской армии тюремной камере, готовился к худшему. Но ему было уже все равно. Единственное, что хотелось, – это выхватить шпагу и проткнуть перед смертью этого наглого ухоженного графа с замашками татарского хана времен Батыя… Оршанский князь сидел словно громом пораженный. Он впервые чувствовал себя бесполезным, беспомощным и забытым даже самим Господом Богом…

Дверь с грохотом ставень и скрипом несмазанных петель открылась. Вошли офицер и два солдата с мушкетами.

– Кто тут рядовой пехоты Михайлов?

Микола понял, что это спрашивают его.

– Ну я, – он встал.

– Вроде как литвин, верно? – спросил его офицер.

– Вроде как, – безучастно ответил оршанский князь.

– Значит, из второго пехотного полка?

– Стало быть.

– Ну, собирайся. Пусть литовский штабс-капитан и разбирается с тобой…

Миколу Кмитича провели узкой мощенной булыжником улочкой, завели в двери какой-то брошенной горожанами конторы, где за столом сидел офицер в красном камзоле. У офицера на груди блестела металлическая бляха с выбитой датой и номером «1700 NО 19». Эту бляху он получил после Нарвской битвы за то, что не бежал, не сдался шведам, оборонялся до последнего. Звали офицера Павел Потоцкий. Микола лишь бросил на офицера быстрый безразличный взгляд, он и за тысячу лет не признал бы в этом царском служаке в белом парике Павла Потоцкого…Да и Потоцкий не сразу признал в побитом солдате в запыленном московском мундире своего сябра Миколу.

– Матка Боска! Господи Иисусе! – медленно встал из-за стола Потоцкий. – Микола, черт бы меня побрал! Это ты? В таком наряде?

– Павло! – Микола бросился навстречу другу. Они крепко обнялись.

– Писем моих ты, конечно, не получал? – радостно светились глаза Потоцкого. – Да ты садись! Садись, братка!

Побритый, без усов и в белом парике, подольский князь выглядел моложе лет на пять. Он усадил Миколу на стул, сердито махнул караульным, мол, идите вон, и налил легкого разбавленного водой вина в глиняную кружку.

– На, выпей! Выглядишь ты не очень! Рассказывай, как тут оказался!

– Из-за женщины, – Микола осушил разом кружку, утер рукавом губы, – налей еще.

Потоцкий быстро наполнил кружку вновь. Микола снова выпил.

– Мне бы помыться, – устало улыбнулся оршанский князь…

Кмитичу несказанно повезло. Из-за конфликта с Шереметевым ему светила либо разбитая палками спина, либо Сибирь. Да и Потоцкого он встретил случайно – Павел уже совсем собирался покинуть армию Шереметева, да задержался по просьбе фельдмаршала лишь на пару дней – слишком много поубивало русских офицеров.

– Это не война, это черт знает что, – объяснял Потоцкий свое желание уехать как можно быстрей, – летгаллов убивают только за то, что они летгаллы. То же в Эстляндии было. Все жгут, скот забирают, а какой невмоготу забрать, то режут и бросают на месте. Дикость! Я видел, Микола, сам видел, как войска Шереметева не только разоряли усадьбы, но и сжигали селенья и посевы, а людей и скот поголовно утоняли в Московию на продажу. Такого варварства я не ожидал. Думал, Петр – нормальный европейский государь.

– Он, может, и нормальный, европейский, да вот генералы и солдаты его – нет, – отвечал Микола. – Мне пастор Глюк рассказывал, что в каком-то эстляндском городишке царь лично запорол шпагой мародерствующих собственных солдат.

– Так, – кивнул Павел, – было такое в Нарве. Я тогда подумал, что царь и в самом деле благородный и справедливый человек. Может быть, он таковым бывает в какие-то моменты. Но… ведь все это пожженное и побитое, говорят, его же тактика! Он приказывает все это творить!

– Тогда и царю далеко до цивилизованного человека! Варвар и есть, как говорят о нем.

– Вот я и гляжу, – грустно покачал головой Павел, – может, он и образованный, умный человек, но весь русский народ для него – это одна большая дойная корова либо пушечное мясо, что литвины, что русины, что московиты. Он их, похоже, всех своими рабами считает и всех ненавидит. Московитов ненавидит за то, что они не такие, как литвины, а литвин за то, что они богаче и лучше московитов! А соседние народы или же собственных инородцев он считает вообще недочеловеками, жалеть которых просто смешно, когда идет речь о собственных интересах… Никакая цена не кажется ему слишком высокой, если речь заходит о главной цели: отечество должно стать великим, а он лично – могучим государем. И вот он начал всю эту войну за величие ради величия, за мощь ради мощи. Не спорю, мощь может быть очень важной и деятельной, но здесь и этого нет! Царь больше тратит, чем добывает. В чем тогда его ценность? – Павел в сердцах плюнул. – Вот тут все говорили раньше, мол, реформатор, учится у Европы, образованный! Как он учится? Чем он образованный? Его Европа интересует только своими новыми пушками, ружьями да кораблями. Будь таковые в Турции, он бы туда, к туркам ездил, там бы учился и послов засылал. «Северный турок»… Таков и есть! Царь не учится в Европе ничему благородному и доброму, но только одной войне. А воюет он как древний гунн, как варяг времен Рюрика! Нельзя так воевать! Нельзя! Насмотрелся я тут такого, что… – Потоцкий не договорил, рубанув рукой воздух.

– Раньше ты, Павел, был вдумчивым хлопцем, а теперь стал задумчивым философом! – усмехнулся оршанский князь. – Ты, любы мой сябр, пытаешься найти силу, ум и логику в войне? Ее там никогда не было! Еще ни одна война не принесла обычным людям, как, собственно, и дворянству, ничего хорошего – только расходы, потери и еще раз потери. От войны, думаю, выигрывают только сами короли, цари и прочие монархи, которые их начинают. Они становятся великими, если, правда, побеждают в этих войнах. И все. К примеру, Петр будет велик, если разобьет Карла! Кому от этого будет польза кроме одного-единственного царя Петра? Никому, мой сябр Павел! А победит Карл – то он единственным и выиграет во всей этой ситуации. Шведы, лифляндцы и прочие финны останутся при своем и просто будут вспоминать Карла и писать о нем книги как о разбившем царя Петра. Москве от победы над Швецией, вероятно, даже хуже будет – надо будет держать больше войск, набирать больше солдат для удержания прибалтийских земель, которые, к тому же, пожгли. Кому это нужно в Московии? Никому кроме Петра, ибо его дети все равно в солдаты не пойдут! Вот Московия завоевала наши восточные земли: Курск, Брянск, Смоленск. Стала ли Московия от этого богаче? Нет. Даже цари не стали богаче. У них там даже Смута развилась. Лишь ближе к моей Орше придвинулась граница, и теперь Оршу легче захватить стало. Верно ты говоришь! Тут просто война ведется ради войны! Вот почему я не желал участвовать в этой бойне и вас отговаривал. В любой войне нет пользы никакой кроме вреда! Будущее за торговлей и добрососедством между всеми странами. Будущее за миром и любовью. А тебя понесло в армию к Петру! Прозрел, молодец, да поздновато.

– Не знал я, не знал, – крутил головой Потоцкий, – а ты и в самом деле прав был. Как там Кароль?

– И не спрашивай. Лавирует между Карлом, Августом и Петром. Долавируется, навигатор!..

Потоцкий согласно покачал головой, но потом неожиданно улыбнулся:

– Все же дзякуй Богу, что я задержался. Как чувствовал! Поедем отсюда вдвоем…

Глава 17
Двукоролевие в Литве,
паника в Москве

14 февраля 1704 года Варшавская генеральная конфедерация объявила о низложении Августа II и провозгласила под аплодисменты и радостные крики шляхты королем Станислава Лещинского. Вместе со всеми радовались за Станислава Микола Кмитич и Павел Потоцкий, приехавшие в Варшаву на коронацию… Микола считал, что Станислав – это лучший вариант и для Польши, и для Литвы, король, за которого, кажется, голосовали все. Так в стране появилось два короля. Первый отказываться от короны пока не спешил, уйдя, впрочем, в свою родную Саксонию.

Кмитич с Потоцким лично подошли поздравить Лещинского. Он стоял, вновь чем-то похожий на Карла: без парика, с зачесанными вверх и назад волосами, но одетый по-польски и в красную королевскую мантию.

– Вот прогоним окончательно Фридриха и Петра – займемся и твоей, Микола, страной! – обещал Лещинский, отвечая на рукопожатие и поздравления. – Я не забыл наш разговор в Стокгольме. Тоже считаю, что Литве нужно больше свобод. Так и будет… Ну а Фридрих…

– Ничего, пусть сидит себе в Саксонии, – усмехнулся Карл, – скоро заставим его отречься лично. Еще раз навестим нашего кузена и еще раз положим его солдат. Под нашими ядрами и штыками он станет податливей…

Но тут в окружении короля активно заговорили о походе на Москву.

Станислав Лещинский

– Москва? Надо ли? – спрашивал Карл, не имея желания воевать в Московии.

– Надо, Ваше величество, – говорил Карлу бывший воспитатель царевича Алексея немец Нойгебауэр, ставший служить шведскому королю с 1703 года. – Поход на Москву заставит Петра уйти из Прибалтики, – утверждал Нойгебауэр, – и принять битву, которую его армия, конечно же, проиграет аналогично битве под Нарвой…

Карл кивал, похоже, находя советы немца весьма дельными. Впрочем, шведский король, несмотря на свою молодость, считал, что немец преувеличивал вероятность легкого сокрушения Московского государства. «Оно все же для этого слишком большое, и одной Москвой мы, чувствую, не ограничимся», – думал Карл и спрашивал о том других советников. Те соглашались:

– Верно. Наша маленькая армия растает в Московии, как кусочек снега по весне. Не торопитесь с этим, Ваше величество…

Не советовал идти на Москву и Лещинский.

– Страна там бедная, – говорил Лещинский, – но сама Москва – город большой, дикий и сложный. Литвины дважды снаряжали походы на Москву, оба раза успешные, но в самой Москве словно дыра: все, кто туда попадал, пропадали либо возвращались ни с чем. Там кого ци ставь монархом – все равно по-своему все выйдет… Целовали бояре московские нашему королю Владиславу крест на княжение, а все одно: не принял его московский люд, прогнал, сам же передрался из-за власти да вновь своего человека царем назначил. Не ходи туда, мой король…

Однако Нойгебауэр убеждал, что Дерпт, Нарву и Ингрию отвоевать куда как труднее, чем захватить Москву при содействии «большого друга шведов» князя Голицына. Голицын, по словам немца, готов поднять бунт пятидесяти тысяч человек, озлобленных на Петра из-за поборов, реформ, брадобрития, неуважения к церкви и прочих грехов царя.

– После победы нам надо аннексировать Новгородчину и Псковщину, – советовал Нойгебауэр, – там все за нас…

Тем не менее король, каким бы он ни считался азартным воином-викингом, рассуждал более чем здраво:

– Московия слишком большая и слишком далеко, и у меня нет цели ее завоевать. Моя цель – разбить ее армию и загнать московского медведя в его берлогу. Если Петр здесь уклоняется от битвы со мной, сидит сейчас в Полоцке, то точно так же он будет уклоняться от нее на собственной территории…

Как бы там ни было, но слухи о том, что Карл якобы собирается напасть на Москву, прошлись-таки по армии и докатились до ушей самого Петра…

– Мин херц! – делал страшные глаза Меньшиков. – Карл, говорят, на Москву итить желает. Это же смерть нам всем!

Петр белел лицом, а его щека нервно дергалась. Он не на шутку перепугался… Царь тут же бросился организовывать «генеральный план обороны». По этому плану западная часть Московии стала превращаться в военный стан. Царь указал оповестить все население в двухсотверстной полосе от Пскова до Гетманщины – «от границ на двесте верст поперег, а в длину от Пскова чрез Смоленск до Черкасских городов», – чтобы как можно дальше от дорог намечались «крепкие укрытия» для людей, скота и места для сена, а также ямы для хранения зерна. Жителям разъяснялось, что противник, не имея пропитания и подвергаясь ударам с разных сторон, будет побежден. Каждый комендант уезда должен был знать, где будут укрываться люди, и должен был собрать команды из дворян по тридцать человек, знающих леса и дороги, чтобы их отыскивать. От Чудского озера через леса Смоленщины и Брянщины прокладывалась огромная «линия Петра I»: рубились засеки в полях, отсыпались валы… На пересечении с малыми дорогами засеки тянулись на три сотни шагов. На перекрестьях больших дорог делали равелины, палисады, люнеты, шлагбаумы, рогатки. Позади «линии Петра» предполагалась рокадная дорога в девяносто шагов шириной с мостами и гатями для переброски колонн вдоль фронта по четыре человека в ряд… На земле Великого Княжества Литовского у родного города Кмитича Орши, словно в собственном огороде, хозяйничали московские ратники, по обеим сторонам Днепра строя мосты, транжаменты, которые «заметывались» звеньями и рогатками. Регулярная правительственная и военная почта связала все города на востоке ВКЛ.

Бойко работали почтовые линии Великие Луки-Витебск-Могилев-Гомель, Витебск-Лепель, Смоленск-Витебск-Полоцк-Рига, Смоленск-Орша-Минск, Могилев-Бобруйск-Минск и другие.

Крупные города Московии: Москва, Смоленск, Новгород, Псков, Великие Луки, Брянск – обращались в крепости, не подлежащие капитуляции.

– Стоять будем насмерть! – оповещали глашатаи напуганных жителей Москвы… В городе началась паника:

– Швед идет на нас войной!

– А кто это такие? – спрашивали многие. – Это как немцы или литовцы?

– Эти еще сильнее немцев! Лютые люди, с рогами на головах! У них король заговоренный, сабли, пули не берут его, а сам он всех побеждает, будь хотя бы сто солдат с ним всего, а у его врагов хоть сто тысяч, ибо он колдун, вещун и по течению звезд победы свои вычитывает!

– Он антихрист! – кричали московские попы, потрясая крестом в воздухе. – Покайтесь, люди! Это за грехи ваши наказание!..

Для подавления паники вышел указ об обороне столицы. Выезд из Москвы без разрешения запрещался. Москвичам предписывалось свозить хлеб для хранения в Кремль, чтобы не пришлось сжигать его во время осады. Но сии меры панику не гасили, лишь напротив – разжигали. Женщины плакали, мужчины крестились, разбегались, прятались в лесах… Жителям принялись разъяснять, что и в прежние времена «от бездельных татар» воздвигали Земляной город и копали в Кремле колодцы… Но это, похоже, мало кого успокаивало.

– А чего только сейчас стали копать? Верно! Лютый враг на Москову прет!..

В городе сформировали «Московскую регулярную армию». Этот тринадцатитысячный пеший гарнизон столицы Московии сбивался из московских ополченцев: семи тысяч рекрутов, трех-четырех тысяч «бесконных боярских людей» и тысячи «молодых посадских». Из приказов и ратуши выскребался весь канцелярский люд и ставился под ружье.

До двадцати тысяч конных ополченцев обязаны были собраться с лучшим оружием, предпочтительно огненного боя. Лошадей, седла, ружья и годовое денежное довольствие предписывалось взять с приказных, монастырских и посадских людей. Для выпаса этот конный корпус собирались расставить на такой дистанции, чтобы он за неделю до нападения на Москву мог собраться у стен города. Все распоряжения подлежали беспрекословному выполнению, «как в день судный».

С железоделательных заводов переправлялись на восток ядра, бомбы, гранаты, пушки. Население обязывали свозить свой «провиант и пожитки» в Смоленск, Великие Луки, Псков, Новгород и Нарву, «понеже под нужной час будут все палить»… Можайск и Тверь крепили пушками, палисадами и дополнительными людьми из уездов. Тех, кто не имел ружей, в города не пускали. В Петербурге царь приказал укрепить палисадом и брустверами кронверк Петропавловской крепости.

Смоленск с гарнизоном в шесть с половиной тысяч человек превратился в крупнейшую военную базу со складами муки, круп, сухарей и фуражного зерна. Но смоляне, похоже, сражаться не собирались.

– У Смоленска с готским и свейским берегом до захвата Московией всегда бойко торг и обмен шел. На Готланде даже свою церковь имели люди наши торговые. И сейчас отложимся от Москвы, как только швед подойдет, – шушукались в Смоленске люди…

Из округи в Смоленск свозили пушки, порох и свинец. Полосу земли в десяток саженей от смоленских стен расчистили от построек. Для развертывания госпиталей в городе готовили лес, железо, стекла и печные изразцы. Смоленскому воеводе Салтыкову предписали держать весь гарнизон в кулаке, мобилизовать все имеющееся оружие, уездную шляхту и наказать ей «под смертной казнью» свозить хлеб в Смоленск.

Но самым главным и возмутительным для Миколы Кмитича было то, что войска Петра, как собственную, заняли его родную Оршу, готовясь и там к обороне… Происходила тихая оккупация Литвы. Исполнялся худший сценарий оршанского князя.

* * *

Кароль Радзивилл, налаживая отношения с царем и его царедворцами, уже встречался и с Петром в Кареличах, и с Меньшиковым в Вильче, и с Иваном Мазепой в Меджиречье. Петр, веселый и милый в компании человек, в напудренном парике и в синем новом камзоле, все еще производил впечатление культурного образованного европейского монарха. Но только не своими поступками… Еще меньше нравился Каролю «правая рука» Петра новоиспеченный граф Меньшиков. Разодетый в красный камзол с огромным белым пышным париком Меньшиков, этот вчерашний продавец пирожков, старательно играл перед знатным Радзивиллом не менее знатного князя Московии. Каролю даже хотелось пару раз дать по морде этому надменному петуху, чья спесь живо исчезала в присутствии царя… И уж окончательно проливал свет на истинное лицо Петра и его дружка старик Иван Мазепа. Этот мудрый киевский гетман, верой и правдой служа московскому царю, во время встречи с Каролем в Меджиречье, выпив горелки, не удержался, чтобы не пожаловаться.

– Да они же, пан Радзивилл, собственными руками толкают меня в противоположный лагерь! – тряс кулаками в воздухе русский гетман. – Мне вот из-под Гродно жалобный лист прислал полковник Дмитрий Горленко. Его москали с коня спихнули, как и из-под прочих начальных людей коней забрали на подводы царской армии! Полковника Черныша людям Киевского и Прилуцкого полков приказали идти в Пруссию для научения и устроения их в драгуны. Их, свободных казаков, в подневольные солдаты переводят! Какого же нам добра вперед ждать за наши верные службы? Идут постоянные разграбления и побои казаков. Царь, похоже, не жалует совсем казаков, за людей не считает! И кто ж был бы такой дурак, как я, чтобы до сих пор не приклонился к противной стороне, где все права и свободы шведский король усердно соблюдает!..

И Кароль Станислав наконец-то решился покинуть стан Августа и перейти на сторону Лещинского. Решиться-то Несвижский князь решился, но заявлять пока что ничего не заявлял. Сидел тихо и наблюдал, как же разворачиваются события. А события, под его робкое молчание, разворачивались более чем драматично.

В ноябре 1704 года в Гродно Петр встретился с Фридрихом Августом, чтобы обсудить дальнейший план борьбы с Карлом и Лещинским. Сандомирская конфедерация только сейчас ратифицировала договор о совместной войне со Швецией. Августу помощь Петра нужна была как тонущему человеку брошенный с берега канат, а Петру нужен был Август как приманка против Карла. Несмотря на проблемы Фридриха с его ускользающей из рук властью над Речью Посполитой, Петру этот побитый шведским королем курфюрст был необходим, ибо продолжал отвлекать на себя основную армию Шведского королевства. Ведь за то время, что Карл потратил, гоняя, как зайца на охоте, Фридриха, Петр сумел собрать новую армию и уже вновь осадить и захватить Нарву, а также другие города Лифляндии и Эстляндии. Отлил новые пушки, построил новые заводы и фабрики для производства фузей и пистолетов. Овладел Дерптом, Ямом, Мариенбургом, Копорьем… И заложил на топких берегах Финского залива, где во время стройки погибли тысячи местных финнов-ингров, новую столицу, назвав ее в честь себя Санкт-Петербургом…

Ну а Карл все еще не обращал на битого им Петра внимания, почему-то совсем не интересуясь потерями городов в Лифляндии и Эстляндии. Для него куда как более важной целью было добить саксонское войско Фридриха. Шведский король понимал, что окончательно наступит на грудь своего личного врага, лишь вторгнувшись в Саксонию, ибо хорошо знал: больше, чем над короной Речи Посполитой, Фридрих трясется над своими фамильными имениями.

В декабре 1704 года Карл с войском расположился на зимних квартирах вблизи границ Силезии, грозя наследственным владениям Фридриха. Петр спешил помочь своему союзнику. Его войска еще в октябре пришли в Полоцк в составе десятитысячного корпуса. Командовал корпусом князь Репнин. В январе 1705 года туда пришел пятитысячный конный отряд Шереметева. Основные же силы разместились в районе Гродно, где царь видел стратегически важное место: через город проходили маршруты, связывающие Карла с его прибалтийскими землями, но главное, операционная линия Полоцк-Гродно давала возможность вести борьбу со шведами на чужой для Петра территории, не пуская армию в пределы Московии, чего царь очень боялся.