Текст книги "Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825"

Автор книги: Михаил Бойцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)

3

В покое с ним в ночное время ночевать вам обоим, а днем может быть с ним и один, а другой в городе и за городом прогуливаться, только через реку не переезжать ни зимою, ни летом. Осторожность же употреблять следующую: во время ночное изнутри первые двери закладывать крюком, а другие запирать замком и ключи хранить у себя. А буде в день случится и другому из вас за нуждою отойти, то из сеней первые двери закладывать крюком, а другие запирать замком и припечатывать. И как скоро нужное дело исправил, то быть у своего места.

4

Ежели паче чаяния случится, чтоб кто пришел с командою или один, хотя б то был и комендант или иной какой офицер без именного за собственноручным Ее Императорского величества подписанием повеления или без письменного от меня приказа, и захотел арестанта у вас взять, то оного никому не отдавать и почитать все то за подлог или неприятельскую руку. Буде же так оная сильна будет рука, что опастись не можно, то арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать. В случае же возможности, из насильствующих стараться ежели не всех, то хотя некоторых захватить и держать под крепким караулом и о том репортовать ко мне немедленно чрез курьера скоропостижного.

5

В покое арестанта никакого орудия не иметь, чем бы он себя или из вас кого ранить или и умертвить мог.

6

Ежели арестант будет чинить какие беспокойства и непорядки, оного вам сковав держать, а что он предерзостного учинит, о том именно репортовать сверх ординарных репортом.

7

Никакой вам переписки об арестанте да и о собственных ваших нуждах ни с кем не иметь, да и другим к переписке поводу ни под каким видом не давать.

8

Ежели у коменданта случатся быть кто из приезжих, вам знакомые, то от оных вам укрываться и себя не показывать.

9

На карауле иметь вам из гарнизона одного унтер-офицера, одного капрала и двенадцать человек солдат с заряженными ружьями, из которых иметь часовых у дверей на галерее по два человека и одного под часами с таким приказом; чтоб на галерею посторонних к себе никого не подпущали ближе десяти саженей да и во сени никого, кроме вас и приставленного для надобности солдата. А ежели кто будет насильно подходить, то, дважды окликав, а в третий раз сказав, что убью, стрелять по нем, ежели и затем будет еще упрямиться. А между тем будущему под часами объявить вам, сказавши всей команде во фрунт. Где вы можете, усмотря обстоятельства, поступать так, как присяжная должность и к Ее Императорскому величеству верность вас обязывает. Буде же коменданту какое до вас дело будет, то бы находящийся под часами солдат о том прежде вас уведомил, которого одного допустить к себе и приказывайте.

10

За караульными солдатами смотреть, чтоб были безотлучно, а особливо за часовыми, дабы должность свою исправляли в силу данных от вас приказов. Чего ради и дозору быть в малые ночи по три, а в большие по пяти и по шести раз от вас самих, так же и от капрала.

11

Ежели случится (от чего Боже сохрани) в крепости опасный пожар, то вам, арестанта накрыв епанчею, так чтобы никто его видеть не мог, кроме вас двоих, свесть самим его на щербот и, выведши из крепости, посадить в безопасное место, при чем быть вам самим безотлучно, а по сторонам кругом саженях в десяти расставить всех солдат с ружьем, капралу же приказать людей к ним близко не подпущать и отгонять.

12

Репорты о состоянии арестанта присылать ко мне через две недели, подписывая обоим, и, запечатав, отдавать для пересылки ко мне коменданту.

13

Ежели арестант занеможет опасно и не будет надежды ему выздороветь, то в таком случае для исповеди и святого причащения призвать священника одного и велеть арестанта исповедовать и святых тайн причастить, но прежде, нежели священник допущен будет к арестанту, взять с него подписку в том, что кого исповедовал, о том никому до конца жизни своей не сказывал бы под лишением живота, и о том вам ко мне репортовать.

14

Присланы будут к вам от коменданта сверх караульных два человека солдат, из которых один для приготовления вам пищи, а другой для нужных в покое услуг, и кого вы еще для услуги своей выберете, пускать можете в покои, токмо им не входить без присутствия вашего, а что нужно, то бы при вашем бытии исправляли. И в то самое время как служащий солдат печь топит или ставит кушанье на стол и прочее, то б арестант был на своей постели и заставлен ширмами, дабы оный служащий видеть в лицо арестанта не мог.

15

Об оной инструкции никому знать не давать отнюдь, кроме вас двоих.

16

Впрочем, что вы сами усмотреть, бывши на месте к лучшему можете, о том представляйте репортами, при которых описывать имеете все припадки, разговоры повседневные и обхождение арестантово можете. А какова инструкция дана коменданту, с оной для ведома прилагается вам за моею рукою точная копия, дабы вы свыше повеленного ничего требовать от него не могли. Однако ж, ежели что в ней необходимое пропущено и время не терпит, того требовать имеете от коменданта, о чем после и меня репортовать.

Действительный тайный советник обергофмейстер сенатор Никита Панин

Указ генерал-поручику Г. Веймарну{120}

Рига, 9 июля 1764 года

По получении сего немедленно ехать вам в город Слюсельбург и тамо произвесть следствие над некоторыми бунтовщиками, о коих дано будет вам известие от нашего i тайного действительного советника Панина, у которого оное дело, и потому он как вам все наставления дать, так и вы всего, что касаться будет, от него требовать можете.

Екатерина

Екатерина II – Н. И. Панину{121}

Рига, 10 июля 1764 года

Никита Иванович. Не могу я довольно вас благодарить за разумные и усердные ко мне и отечеству меры, которые вы взяли в Шлюссельбургской гистории. J’aie le coeur contre quand je pense a cetle affaire et bien bien de la reconnoissance pour les mesures que vous aves pris et aux quelies assurement il n’y a rien a ajouter. La Providence m’a donne un signe bien evident de sa grace en tournant cette entreprise de la fafon dont elle est finie. Quoique le mal soit coupe dans sa racine, cependant j’aprehende que dans une grande ville comme Petersbourg les bruits sourds ne fassent encore bien des malheureux, car ces deux miserables que Dieu a puni des menteries atroces, qu’ils ont ecrits dans leurs soit disant Manifeste sur mon compte, n’auront pas manque (ou du moins il est a supposer) de semer leurs venin, et je crois en avoir une preuve. Le jour de mon depart de Petersbourg une pauvre femme avoit trouve dans la rue une lettre de main contrefaite ou il en etoit parle; cette lettre fut remise au Prince Wesemski et elle est chez lui. II faudra questionner ces officiers, si ce sont eux, qui l’ont ecrit et repandue. Je crains que le mal n’aye d’autre suite encore, car Ton dit cet Ушаков lie avec nombre de petits gens de la Cour.

Enfin il faut s’en remettre au soin du bon Dieu, qui voudra bien decouvrir, je n’ose en douter, toute cette horrible attentat. Je ne resteroi ici pas une heure plus que j’en auroi besoin sans faire cependant paraitre que je me hate, et je reviendrai a Petersbourg ou j’espere que mon retour ne contribuera pas peu a faire tomber toute ses calomnies sur mon compte[159].

Вспомните также вранья того офицера, что Соловьев привел, да с великого поста более двенадцати подобных было и все о той материи. Велите, пожалуй, рассмотреть, не оны ли тому причины были.

Хотя в сем письме я к вам с крайнею откровенностию все то пишу, что в голову пришло, но не думайте, чтобы я страху предалась. Я сие дело не более уважаю, как оно в самом существе есть, сиречь дешператный и безрассудный coup[160], однако ж надобно до фундамента знать, сколь далеко дурачество распространилось, дабы, если возможно, разом пресечь и тем избавить от несчастья невинных простаков.

Радуюсь, что сын мой здоров, желаю и вам здравствовать.

Екатерина

Стерегите, чтоб Мирович и Ушаков себя не умертвили.

Н. И. Панин – И. Бередникову{122}

6 июля 1764 года

(…) Мертвое тело безумного арестанта, по поводу которого произошло возмущение, имеете вы сего же числа в ночь с городским священником в крепости вашей предать земле в церкви или в каком другом месте, где бы не было солнечного зноя и теплоты. Нести же его в самой тишине несколькими из тех солдат, которые были у него на Карауле, дабы как оставляемое перед глазами простых и в движение приведенных людей тело, так и с излишними обрядами пред ними погребение оного не могло их вновь встревожить и подвергнуть каким-либо злоключениям.

Экстракт из следствия о Шлиссельбургском бунте{123}

(…) Смоленского пехотного полку подпоручик Василий Яковлев сын Мирович яко автор и предводитель сего бунта и изменнического возмущения сие злоужаснейшее намерение восприял не ранее как с 1-го числа апреля месяца сего текущего 1764 года, не имев к тому других причин и побуждениев, как только предпочитая себе во огорчение:

во 1-х, несвободный везде в высочайшем дворе; в тех комнатах, где Ее Императорское Величество присутствовать изволит и в кои только штаб-офицерского ранга имеющие люди допускаются, допуск;

во 2-х, в тех операх, в которых Ее Императорское Величество сама присутствовать изволила, равномерно ж допущаем не был;

в 3-х, что в полках штаб-офицеры не такое Почтение, какое офицер по своей чести к себе иметь долженствует, отдают, и что тех, кои из дворян, с теми, кои из разночинцев, сравнивают и ни в чем преимущества первым против последних не отдают;

в 4-х, что по поданной им Ее Императорскому Величеству челобитной о выдаче ему из описанных предков его имения, сколько из милости Ее Императорского Величества пожаловано будет, ему в резолюций от Ее Императорского Величества апреля 19-го дня написано было: что, как по прописанному здесь просители никакого права не имеют, и для того надлежит Сенату отказать им. Равномерно же прибавя он еще и то, что на вторичное Ее Императорскому Величеству поданное письмо, коим он просил о награждении из предковых имений или о пожаловании пенсии сестрам его, в резолюцию от Ее Императорского Величества надписано, чтоб довольствоваться прежнею резолюциею. К которым еще, и то причиною и побуждением своего намерения паче сим признавает:

5-е, что самолюбием воображая себе получением пожеланиям и страстям его преимущества, вяще всего к тому намерению склонясь утвердился.

С сими, как во огорчение себе почитающими, так и своелюбию его знатнейшими преимуществами, ласкающими причинами, побужденным состоя, и спомня он, Мирович, слышанных в прошлом 1763-м году в октябре месяце от отставного барабанщика, коего как он по имени, ниже жительства его не знает, то и толь же мало и сыскан, и в том удостоверен быть не мог (сколь же мало в том и большой к точному сего дела изъяснению надобности не предвидится), о содержании Ивана Антоновича в крепости Шлиссельбургской речей, и находясь уже тогда зараженным как против Ее Императорского Величества ненавистью, так ласканием своего собственного по страстям его к большим чинам и преимуществам желания наполненным, восприял намерение все свои силы, разум и помышление в том употребить, чтоб оного Ивана Антоновича, выведши из крепости Шлиссельбургской, привесть в Санкт-Петербург для возведения его на престол всероссийский!

Но, находив, что в таком его важном намерении исполнения, а паче в рассуждении вывода Ивана Антоновича из упомянутой крепости (и в чем он, Мирович, больше, нежели в приводе оного Ивана Антоновича в Санкт-Петербург, яко и в самых ко возведению оного на престол потребных предвидениев, мер и производств затруднений находил), необходимо верного, надежного и к тому во всем способного человека в товарищи иметь нужда состоять могла, к сему же, однако, никого лучшего и способнейшего не изобрел, как давнейшего и с ним, Мировичем, в нравах совсем сходного своего приятеля, Великолуцкого пехотного полку поручика Апполона Ушакова. То, как уже твердо в нем, Мировиче, те злодейские мысли апреля с 1-го числа сего года вкоренены были, сыскав в прошедшем мае месяце, около 8-го и 9-го числа, упомянутого своего друга Апполона Ушакова, состоящего тогда у Исакиевского моста при кордегардии на карауле, и вышед с ним из кордегардии, начал ему о злом своем намерении, сперва несколько окольными возражениями открываться, и хотя он, Ушаков, при выражении тех речей несколько в робость и пришел, но потом, поправя себя, спрашивал: что бы такое было, и с каким намерением Мирович ему о том объявляет?

На что Мирович в надежде признанной дружбы и сходства в нравах и склонностях ему точно открыл свое в том намерение, чтоб государя Ивана Антоновича, который содержится в крепости Шлиссельбургской, высвободить. Против чего Ушаков ему и сказал, что он и сам о том, что Иван Антонович в крепости Шлиссельбургской содержится, слышал от инженерного офицера, проезжего из Шлиссельбурга, а кто таков именем и прозванием оный инженерный офицер, того ему Ушаков не выговаривал, а следственно, потому Мирович у него и не спрашивал.

И как он, Ушаков, из слов Мировичевых точно себя уверил, что такое ему откровение не по коварству или притворством, но по самой истине, с твердым и неотменным к действительному производству намерением делается, то и он в том весьма не отрекся, но вскоре согласие свое к Мировичеву предприятию оказал. Почему они обще, Мирович с Апполоном Ушаковым, для толь наилучшего в общем намерении успеха друг другу взаимными обязательствами утверждали и ко всякому, как благого, так и злого из оного приключения приуготовляясь, условились, чтоб им в том твердо остаться и все меры в производство употребили б.

Еще и тем себя заимно вяще укрепили, что мая 13-го числа пришли в церковь Казанской Богоматери и отслужили по себе акафист и понафиду, так, как бы над умершими следовало, и утверждая себя тем к неотменному производству твердо предприятого и воображая себе все смертные страхи отвращением от предприятия за неопреодолимые. А по выходе из церкви приступили они, Мирович и Апполон Ушаков, к ближайшему о производстве своего намерения и к тому способнейших мер, средств и способов изобретению и расположениям в том точно состоящих и тогда же принятых постановлениев:

1 Чтоб себя опасности не подвергну ли б и чьей-нибудь нетвердостию не открылось бы их намерение, то без помощи других сообщников почитали себя одних, по принятому и ниже сего объясненному в дело производства плану, в том предприятии за весьма довольных, почему и условились о принятом своем намерении отнюдь никогда никому не открывать и никого себе в сообщники не приискивать.

А по сему они, Мирович и Апполон Ушаков, и других о том прямо и подробно знающих и потому в согласии состоящих сообщников и помощников, ниже действительно имели, ниже приуготовить нимало не старались, окроме тех, коих Мирович после смерти Ушакова при самом в дело производстве своего предприятия (и окроме тех., о том деле некоторым образом несколько известных, но со всем тем о точном намерении несведующих людей, о которых ниже сего упомянуто) себе присовокупил.

2 Намеренное ими освобождение Ивана Антоновича из Шлиссельбургской крепости к приводу в Санкт-Петербург и к возведению на престол полагали они, Мирович и Ушаков, почитая, как и выше упомянуто, себя одних к тому весьма достаточными, тем самым совершенно в дело и к желаемому ими концу произвесть, следующие способы столь довольными, что от них себе всемерно благоуспешного в своем намерении конца ожидали.

А как ни в чем больше, как во освобождении и выводе Ивана Антоновича из крепости Шлиссельбургской затруднения находили, то для преодоления оных к достижению своего намерения, положили они лучшим посредством, чтоб сему их злого предприятия в дело производству быть по отшествии Ее Императорского Величества в Лифляндию на третий, или поздно на пятый день, а отнюдь не далее недели. И тогда иметь лжесоставленный и написанный Мировичем от имени Ее Императорского Величества указ к состоящему в Шлиссельбургской крепости караульному офицеру, которым бы был он, Мирович. Приехать [следовало] часто упомянутому Ушакову со оным указом в назначиваемое ему тогда время, как он, Мирович, в крепости Шлиссельбургской на карауле состоять имел бы, под именем подполковника и Ее Императорского Величества ордонанса Арсеньева в 12-ть часов пополуночи, к самой пристани на шлюпке, которую б ему нанять во что, б ни стало в Санкт-Петербурге.

И, подъехав на оной шлюпке к крепости, как скоро лишь часовой окличет, тогда сказать ему, что куриер от государыни, и в то время уже шлюпку немедля отпустить, а ему, Ушакову, имев на себе камзол штаб-офицерский с позументом, который для сего случая нарочно Ушаковым по условию с Мировичем сделан, и прочие наружности в таком состоянии, как бы тем вяще показываться мог всем за небеззнатного человека, вошед в крепость, и оказать свой вид гораздо важно и храбро и с Мировичем во уважении отданного Ушаковым указа, поступать бы так, как с офицером, которого будто бы отроду не знавал. А Мирович, получив оный указ, в самый тот момент, отнюдь нимало мешкая, всей команде [должен] прочесть, чтоб им тем лучше вперить в мысль сие повеление и тем бы привесть в состояние ко исполнению их намерки и тогда, не медля ни мало, тотчас, взяв из фронта 8 человек рядовых, арестовать и сковать коменданта и тот же час ему, Ушакову, самому идти к состоящим при упоминаемой содержащейся под караулом особе офицерам и объявить им, что он от Ее Императорского Величества прислан к караульному офицеру, который оковывает коменданта и кой тот час к ним будет, приказывая притом, чтоб они между тем убирались.

А как бы скоро Мирович к ним пришел и посредством освобождения из-под караула получили бы Ивана Антоновича, то б тот же час, взяв крепостную шлюпку и гребцов, посадя с собою на оную шлюпку для битья тревоги барабанщика, и следовать бы в Санкт-Петербург.

С сим-то способом лаская себя произведши освобождение Ивана Антоновича и выведши его из крепости Шлиссельбургской, намерение их состояло, прибыв в Санкт-Петербург к Выборгской стороне, представить его артиллерийскому лагерю, а если ж того лагеря там не находилось, то ни мало [не] медля к пикету того [же] корпуса на Литейной стороне стоящему, которого они, хотя в нем и никакого предварительного соглашения или другого какого приуготовления Или сообщников действительно не имели, следственно, и ни малейшей справедливой надежды в том, как единственно только на удачу не полагали. Но потому предпочтительно избрали, что во оных полках против прочих многолюднее и гораздо больше отважливее потому состоят, как из многих полков лучшие собраны, следственно, и к сему их предприятию они почитали их способнее, нежели другие полки.

И, прибыв туда, имевшему при них барабанщику приказано б было бить тревогу, причем бы собравшемуся народу чинили б они объявление, что представляющаяся особа есть действительно государь Иван Антонович, который по седмилетнем в крепости Шлиссельбургской содержании оттуда ими самими высвобожден. И в надежде той, что по отбитии тревоги любопытный народ, по обыкновению к тому месту сбираться не оставил бы, имели б они, Мирович и Ушаков, оного, а паче артиллерийских служителей к признанию Ивана Антоновича государем скланивать и о восприятии им престола лжесоставный ими манифест тогда прочитать, не сумневаясь, что как в собирающемся народе, так и в корпусе артиллерийском по прочтении того манифеста, коего такой силы составленным быть почитали, что во уважении прописанных в нем обстоятельств и возражений как народ, так и артиллерийский корпус не оставили бы к ним пристать и единомышленниками учиниться.

По усмотрении ж такого себе уповаемого успеха приказано б было возводимому на престол государю учинить всем присягу, а потом бы и далее поступить таким порядком. А именно, чтоб из присягавших артиллерийских полков или других случившихся штаб– или обер-офицеров с пристойными командами тотчас послать на Санкт-Петербургскую сторону и, взяв тамо состоящую крепость, овладеть всеми тамошними орудиями, пушками и прочими припасы, не умедливая притом повелеть через тех же посланных произвесть пушечную пальбу, хотя б и не в большом числе выстрелов, но по крайней мере продолжительную, дабы тем только подать знак к собранию народа и приведения оного в страх, а к лучшему успеху подвержением под власть восстановляющегося на престол и ко учинению ему присяги.

Самого же того времени и яко за нужное ими признанное, дабы не могла чрез Неву-реку посредством разломания имеющихся на оной мостов несклонными на их сторону и еще не присягавшим новому государю народом перервана быть коммуникация, и тем бы не учинилось их делу помешательство, то б сделано было распоряжение посылкою достаточных пикетов, поставляя оные при всех мостах со обоих сторон реки.

В то же самое время из таковых же присягнувших штаб– и обер-офицеров разослать во все стоящие в Санкт-Петербурге гвардии и полевые полки с повелением полковым командирам, чтоб возводившемуся на престол новому государю учинили присягу, а в противном тому случае, где б и от которого полку ни воспрепятствовалось, то для подкрепления повеления нового государя из них одному в те места ехать и понуждать во исполнение к приведению к присяге, а другому, не отлучась отнюдь, находиться при восстановляющейся на престол особе. А оная б особа для сохранения целости и здравия должна была тогда до получения торжественного окончания под собственным сохранением артиллерийского корпуса пребыть.

Между сим расположением не оставили б они наблюсть и, как наискорее возможно определя из артиллерийского корпуса писцов достаточное число, с сочиненного манифеста до несколько числом написать экземпляров, и в нужные места наперед отправить, а в прочие как бы время додало.

А при всем том отнюдь не умедлили б и не последним из других делом учинили б, как только можно поспешнее в правительствующий Сенат и в святейший Синод яко в вышние Российского государства начальства, а потом и в другие коллегии и присутственные места таковых же нарочных о учинении присяги разослать. А в Сенате и в Синоде как сенаторам, так и духовным членам, собрався, ожидать повеления, а буде б иногда ослушность оных воспрепятствовать хотела сему их предприятию, то с принуждением определилось бы оных собрать.

И таким-то точным образом уповали они все в дело и в действо произвести, усиливая тех, кои б противными учинились. В противном же случившемся им из сего предприятия приключении, полагали они в жизни своей упадок, а другого средства к распоряжению правительства и ко установлению порядков, а паче ко утверждению восшествия на престол нового государя предпочтительно ту особу избрать желали, которая б скорее склонною им оказаться могла, а особливо на то ими назначена не была.

А в рассуждении освященной. Ее Императорского Величества особы, яко же и в рассуждении высочайшей особы Его Императорского Высочества государя цесаревича и великого князя Павла Петровича, намерение его, Мировича, с Апполоном Ушаковым было при восстановлении Ивана Антоновича, ежели бы он на то склонным нашелся, в какое-нибудь отдаленное и уединенное место заточению предать. А окроме того до здравия и жизни освященнейшей Ее Императорского Величества яко же и Его Императорского Высочества особ никакого вреда учинить в уме у них не было.

В последовании сего вышеупомянутого злодейского намеренного расположения для толь совершеннейшего и действительного в дело производства со общего их, Мировича и Апполона Ушакова, согласия, составил он, Мирович, и своеручно написал: во 1-х, указ от имени Ее Императорского Величества караульному в Шлиссельбургской крепости офицеру, коим бы он, Мирович, сам быть имел об арестовании и сковании той Шлиссельбургской крепости коменданта и о привозе как оного, так и содержащегося в той крепости часто упомянутого Ивана Антоновича в Санкт-Петербург. Во 2-х, письмо от них, Мировича и Апполона Ушакова, ко освобождающемуся ими Ивану Антоновичу. В 3-х, манифест от имени возводимого ими Ивана Антоновича, писанный и подписанный именем оного же Ивана Антоновича рукою Мировичевой. В 4-х, форма клятвенного обещания, служащая к вышеписанному случаю и обстоятельству, написанная ж своеручно Мировичем.

А потом уж пошли они, Мирович и Апполон Ушаков, на Выборгскую сторону осматривать под артиллерийский лагерь занимающегося места, дабы им тамошние положения к предприятию их все известны были, при котором случае сделали они обще обещание о построении в том месте, буде их намерение преуспеет, церквей и прочих украшений.

Не меньше ж к такому ж подробному их знанию неотменно учиняемых примечаниев положили они, Мирович и Ушаков, вместе отправиться в Шлиссельбург, чтоб и тамо как приезд к крепости, так и прочие окрестные обстоятельства елико возможно и подробно разведать. Вследствие чего на третий день по смене с караула Ушакова из Санкт-Петербурга в Шлиссельбург ездили. И по приезде, пристав в Рыбачью слободу и наняв рыболова под видом, чтоб переехать в те две избушки, где рыбу ловят, для покупки оной, куда и переехали, и оттуда смотря на крепость, сожалели, что им войти в оную возможность не допустила.

А потом в той же рыбачьей лодке ездили они по реке и осматривали состоящую под крепостью пристань, где б по учиненном между ними условии должно бы с написанным караульному офицеру указом Ушакову пристать, а потом, переехав обратно на берег, возобновляя тамо еще между собою условленные намерения и все к тому постановленные средства с тем, чтоб, конечно, им то свое предприятие исполнить, оттуда и разъехались: Ушаков в Санкт-Петербург, а Мирович в роту. Вследствие чего он, Мирович, хотя пред сим в крепости Шлиссельбургской и бывал, но еще для таких надобных примечаниев чаще само охотно напрашиваться стал, почему в карауле в той крепости неоднократно и находился.

А понеже он, Мирович, по зараженному уже в нем тогда духу время от времени себя в том утверждая, вяще старался всякие разведывания, к сему его злодейскому предприятию служащие, неприметным образом учинять, то потому, как он был второй раз, то есть в мае месяце, в Санкт-Петербурге, от едущего с ним отсюда обратно на лодке солдата из разговоров слышал, что Иван Антонович в Санкт-Петербурге как при бывшем государе императоре Петре Третьем, так уже и во время державствования Её Императорского Величества два раза был. Чего для он, Мирович, как в последний раз в Санкт-Петербурге был и стоял квартерою на Литейной части в доме адмиралтейского мастерового человека, в котором доме, обще с ним, Мировичем, в нижних покоях, стоял придворный лакей Тихон Касаткин, с коим он, возымея знакомство, у него, лакея, о тех речах, что не был ли Иван Антонович два раза в Санкт-Петербурге, спрашивал. И хотя тот лакей ему в том и ответствовал, что он не знает, но Мирович хитростью своею не оставил его и далее на разговоры свои позвать и от него всяких к видам и намерениям его служащих известнее получить и его, лакея, неприметным образом к вознамеренному его, Мировича, предбудущему предприятию в том разуме приуготовить, чтоб и посредством оного лакея то его дело охотнее в народе принято быть могло.

И хотя в его, Мировичевых, ответах о чинимых им с тем лакеем разговорах самой истины и не показано было, но при допросе оного лакея о всем том более, нежели в его, Мировича, показаниях, в которых его оный лакей уличил, и сам он, Мирович, на очной ставке признался, открылось, что идучи за несколько дней перед праздником сошествия Святого Духа, оный Мирович и лакей Касаткин, чрез летнего Ее Императорского Величества дворца сад, по соответствовали на Мировичев вопрос о бытности Ивана Антоновича в Санкт-Петербурге он, лакей, спросил у него, Мировича, об Иване Антоновиче, что где же де он ныне содержится? На что ему. Мирович сказал, что он содержится в крепости Шлиссельбургской в темнице; у которой-де и окна забрызганы, и мы-де часто в крепости бываем и туда на караул ходим.

А по учинении того ответствия он, Мирович, спрашивал у того лакея, что каков-де нынешний двор им кажется в сравнении против того, как при жизни блаженной памяти государыни императрицы Елисаветы Петровны и при государе Петре Третьем было? На что ему лакей и ответствовал, что как-то невесело. А невеселость оная причиною к неудовольствию состояла потому, что-де прежде из придворных лакеев выпускаемы были в офицеры с рангами поручичьими и подпоручичьими, и ныне-де никакого выпуску нет, а слышно-де, что по новому стату будут их выпускать сержантскими чинами.

А на те лакейские речи Мирович ему, лакею, сказал, что здоров ли де то поход[161] нашей государыни будет? А у нас-де солдаты, как вещуны, говорят, что Иван Антонович будет возведен на престол. На что оный лакей ему, Мировичу, сказал: «О! сохрани-де Господи! И не дай Бог слышать, нам и так-де уже эти перемены надоели». Сказывая притом оному Мировичу слышанные от пришедшего в квартиру его конной гвардии рейтара Михаила Торопченина речи, которые он, рейтар, ему говорил, и хотел идти к его сиятельству графу Алексею Григорьевичу Орлову объявлять, что везде говорят про Ивана Антоновича, и конечно, будет ли-де здоров нашей государыни поход? И что он, лакей, его рейтара, дабы больше не болтал, от себя выслал, а пересказав то и паки ему, Мировичу, он, лакей, сказывал же по слышанным им от двоюродного брата его, лакея, Троицкого Собора священника Ивана Матвеева речам, таким образом, что здоров ли де то будет ваш поход, в коем он, лакей, назначен был в Ревель? А я-де слышал, что ныне за море отправлено два корабля с серебряными деньгами и будто обратно возвращены.

К сему еще прибавил от себя он, лакей, что перед сим-де: находящимся при дворе придворным лакеям всегда сверх определенного жалованья от кавалеров награждения бывали деньгами, а ныне-де и жалованье медными деньгами им дают, а при государе Петре Третьем по большей части все серебряная монета ходила, и как-де я думаю, что очень много оного серебра отправлено. На что Мирович ему и сказал, что, конечно-де много, когда на двух кораблях, и уповаю-де, что миллионов до шести будет.

В котором лакея Касаткина показании подпоручик Мирович не токмо не заперся, но с очной ставки в том точно во всем признался и утвердился. Но сверх того в пополнительном своем допросе он, Мирович, точно объявил, что оный лакей Касаткин самого его, Мировича, злодейского намерения и предприятия не токмо совсем не знал, но те речи, которые в его, Мировичевом, и лакейском показании находятся, к нему, лакею, в знание дошли с его, лакея, одной простоты. И оного Мировича действительным злоковарным выведыванием к тому приведен, как то он, Мирович, старался более в него вперить и совершенно усугубно вкоренить примеченного им в нем и без того неудовольствия и буде возможно до той степени привести, как то он и сам в себе имел, и чем бы лучше можно было повод иметь во удовольствие ему, Мировичу, и к пользе им предприятого дела.