Текст книги "Звезда Ирода Великого"

Автор книги: Михаил Иманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

– Это все, что ты можешь мне сказать?! – не скрывая недовольства услышанным, сказал Помпей.

– Да.

Помпей повернулся и прошел в глубь палатки, туда, где находилось его ложе. Там стоял полумрак, лицо Помпея было в тени. Он перебрал рукой свитки, лежавшие на столике у ложа, и, не поворачивая головы к Гиркану и Антипатру, проговорил тоном человека, занятого важным делом:

– Я приму решение. Мы выступаем на рассвете. Идите.

Они уже отошли от палатки на почтительное расстояние, когда Гиркан, взяв Антипатра за рукав, сказал, глядя на него с укоризной снизу вверх:

– Как же ты решился при мне пожелать смерти моему брату?!

Антипатру хотелось крикнуть прямо в лицо этому ничтожеству: «Лицемер, а разве ты не желаешь того же?!», но, помолчав, он сказал другое, придав голосу особенную твердость, сквозь которую явственно слышалась грусть:

– Я сказал это, потому что твое благо важнее для меня твоего гнева.

Гиркану нечего было возразить, он лишь вздохнул прерывисто, тряся головой.

Оставшись один, Помпей подумал, что этот Антипатр прав и лучше всего было бы приказать солдатам без шума прикончить иудейского царя. Он и сам чувствовал, что этот строптивец никогда не подчинится – ни ему, ни Риму.

Поход в эту жалкую Иудею был Помпею совершенно не нужен, он ничего не мог добавить к огромности его славы. Но еще один царь, идущий за его колесницей во время триумфа, хоть на одного человека, но все же увеличивал толпу поверженных им царей.

Он вспомнил слова Антипатра, только что сказанные об иудейском царе, и, разведя руки в стороны, повторил их, обращаясь к самому себе:

– У него не будет выбора.

Антипатр прошел мимо Ирода, не заметив его в темноте, а Ирод не окликнул отца. Спрашивать, вызнавать что-либо сейчас не имело смысла. По одному только звуку отцовских шагов, по тому, как он твердо ставил и вдавливал ноги в песок, Ироду стало понятно, что отец вернулся не только в хорошем настроении, но вернулся победителем.

Проверив посты и отдав последние распоряжения, Ирод, прежде чем отойти ко сну, поднял голову и поискал глазами звезду, которую он теперь называл своей. Луна светила ярко, и рядом с ней небо было чистым. Но там, где должна была находиться его звезда, висело большое облако, медленно, почти незаметно для глаза, сдвигающееся на запад.

Ироду очень хотелось спать, настолько, что веки опускались сами собой, но он заставил себя смотреть и дождался, пока из-за края посеребренного лунным отсветом облака, дважды помигав ему в облачных разрывах, покажется его звезда. Тогда он опустил голову и, уже не в силах бороться со сном, закрыл глаза, на ощупь найдя и отдернув полог у входа, затем пригнулся и шагнул внутрь палатки.

Утром, оставив в сдавшемся Александрионе две когорты солдат, Помпей повел армию в направлении Иерусалима. Войско двигалось медленно, поднимая тучи пыли и оглашая окрестности топотом, криками, лязгом оружия, ржанием коней, визгом и скрипом колес множества повозок и осадных машин.

Плененного Аристовула везли в наглухо закрытой повозке, окруженной стражей.

На четвертый день, в полдень, вдалеке показались стены Иерусалима. По приказу Помпея Антипатр с Иродом и пятью сотнями всадников поскакали к городу. Крепостные стены встретили их угрюмым молчанием. Ироду в какую-то минуту показалось, что город покинут жителями.

– Как ты думаешь, отец, они будут защищаться?

Антипатр не успел ответить – несколько стрел, пущенных со стены, вонзилось в землю в нескольких шагах от них. Некоторое время, прикрыв глаза ладонью, Антипатр осматривал толстые стены и высившиеся над ними грозные башни. Римское войско приближалось, охватывая город со всех четырех сторон. Антипатр и Ирод поскакали навстречу Помпею. Тот, придержав лошадь и указывая глазами на крепостные стены, задал Антипатру тот же самый вопрос, который некоторое время назад задал сын:

– Ты полагаешь, они будут защищаться?

– Да, – кивнул Антипатр, – в этом нет никакого сомнения.

– Вот как, – недовольно отозвался Помпей. – Они что же, думают, что смогут противостоять натиску моих легионов?

– Нет, Помпей Магн, они так не думают. – Антипатр проследил глазами за взглядом Помпея.

– Не думают? Тогда на что они надеются?

Антипатр чуть заметно пожал плечами:

– Они не задают себе такого вопроса, они будут защищаться, потому что они иудеи, потому что это их родной город и потому что в нем их великие святыни.

Выслушав, Помпей раздвинул губы в насмешливой улыбке и, не отвечая, тронул лошадь шагом. Антипатр и Ирод присоединились к всадникам, сопровождавшим римского полководца.

Приблизившись к стенам, Помпей стал высматривать удобное место для штурма. Он нашел, что городские стены сами по себе настолько крепки, что штурмовать их будет чрезвычайно трудно. К тому же стены окружал глубокий ров, а площадь храма, находящегося по ту сторону рва, была снабжена такими сильными укреплениями, которые и после взятия города могли служить убежищем для осажденных.

Помпей находился в нерешительности. Одну из когорт, для демонстрации силы подошедшую к воротам, засыпали со стен стрелами и камнями, и она отступила в беспорядке.

Столица Иудеи была слишком хорошо укреплена, крепостные стены не имели очевидно уязвимого места. В течение первой недели римляне оборудовали и укрепляли свой лагерь, устанавливали метательные машины и свозили из окрестностей камни для метания. О штурме в ближайший месяц или полтора не могло быть и речи. Каждое утро Помпей садился на лошадь й в сопровождении командиров легионов объезжал крепостные стены, следил за установкой метательных машин и делал смотр войскам. В этих его действиях не было никакой особой военной надобности, но следовало чем-то заполнять время и, главное, скрывать от окружавших его свои нерешительность и сомнения.

Вначале второй недели осады, вечером, в палатку Помпея пришел Антипатр.

– Разреши мне говорить с тобой, Помпей.

– Говори, – разрешил Помпей, с иронией взглянув на Антипатра. – Наверное, у тебя есть план взятия города? Конечно, каждый мнит себя великим стратегом, когда не несет никакой ответственности за войско и за исход войны.

Проговорив это, Помпей усмехнулся одной стороной лица, отвернулся и отрешенно уставился в темный угол палатки. Ирония Помпея и неприветливость приема не смутили Антипатра.

Он начал – как и всегда при разговоре с Помпеем – ровным голосом, с непроницаемым лицом:

– Я никогда бы не осмелился давать советы по руководству войском такому прославленному полководцу, как ты, Помпей Магн.

В том, что он сказал, несмотря на смысл, не чувствовалось желания прославить или польстить. Помпей повернул голову и посмотрел на Антипатра. В который уже раз он удивлялся умению этого варвара прославлять не льстя, знать свое место, сохраняя достоинство. Помпей теперь глядел на него, сбросив усталость и не скрывая любопытства. И Антипатр, почтительно переждав несколько мгновений, продолжил:

– Среди жителей города достаточно много сторонников Гиркана. Значительно меньше, чем сторонников иудейского царя, но все же достаточно много. Полагаю, что сторонников Гиркана не меньше трети всего населения. Еще одна треть – те, кто не взял ни ту, ни другую сторону. Они не хотят войны, желают жить в покое и мире при любом правителе и при любой власти. Желают, даже если вслух высказываются иначе. Если правильно повести дело, то в нужный момент они будут на стороне Гиркана и Рима. Сторонники иудейского царя – я знаю их – никогда не смирятся, их придется уничтожить.

Антипатр замолчал, и Помпей спросил:

– И что же ты предлагаешь сделать?

– Я предлагаю послать первосвященника в город. Он должен говорить с народом, его появление в Иерусалиме усугубит раскол двух партий, и мы быстрее добьемся желаемого. Все-таки лучше штурмовать одну крепость, чем две.

– Две? – переспросил Помпей. – Почему ты говоришь о двух?

– Потому что Иерусалим состоит из двух крепостей: города и храма [20]20
  …Иерусалим состоит из двух крепостей: города и храма… – Иерусалим возник на месте древней крепости иевуситов, был столицей царства Давида и Соломона и всегда считался для иудеев священным городом. Но главной святыней города оставался храм, построенный еще при Соломоне и первый раз разрушенный в 586 г. до н. э. вавилонянами. В 537–515 гг. до н. э. в Иерусалиме был построен новый храм, который Ирод затем роскошно украсит и фактически перестроит. Этот последний римляне разрушат в 70 г., во время взятия Титом Иерусалима.


[Закрыть], и храм значительно лучше укреплен, чем город.

– Постой, – Помпей сделал движение рукой, как бы останавливая Антипатра, хотя тот уже молчал, – если предположить, что они откроют ворота и мы войдем в город, то тогда…

Он не договорил, вопросительно посмотрев на Антипатра, и тот закончил за Помпея:

– Тогда сторонники иудейского царя запрутся в храме, и тебе придется брать его штурмом.

Значит, ты считаешь, что их не удастся уговорить, даже если они останутся в меньшинстве?.,

– Они останутся в меньшинстве, – кивнул Антипатр, – но уговорить их не удастся, они не станут разговаривать, вместо слов они будут метать стрелы и камни и умрут на стенах все, до последнего человека.

– Все, до последнего человека, – вслед за ним задумчиво повторил Помпей. Некоторое время он молчал, потом рывком поднялся, прошелся по палатке от стены до стены, остановился перед Антипатром, некоторое время молча смотрел на него и наконец сказал: – Я счел бы твои предложения глупостью, если бы ты не доказал своим посольством в Александрионе, что умеешь думать и умеешь исполнять задуманное. Ты предлагаешь послать Гиркана, но я не верю в его возможности и хочу, чтобы в Иерусалим отправился ты сам.

– Это невозможно, – спокойно ответил Антипатр.

– Ты отказываешься? – Помпей подался вперед, склонил голову набок так, словно плохо расслышал то, что сказал собеседник.

– Если ты полагаешь, что я страшусь вступить в город, – впервые за все время разговора голос Антипатра дрогнул, – то ты ошибаешься. Если ты прикажешь пойти, я пойду. Я сказал, что это невозможно, думая о деле, а не о своей безопасности. Я ненавидим жителями, во-первых, потому, что я идумей, во-вторых, потому, что я всегда был сторонником Рима. Гиркан же первосвященник из рода Маккавеев и настоящий, законный наследник престола – он единственный, кто способен склонить жителей открыть ворота перед римским войском. Чтобы ни у кого не возникло сомнения, что я не иду в город из страха за свою жизнь, я пожертвую тем, что мне дороже жизни, – мой сын Ирод войдет в город вместе с Гирканом.

Верный своей привычке никогда не показывать, что он принимает чужое предложение, Помпей сказал:

– Я обдумаю твои слова, – Но когда Антипатр, молча поклонившись, уже хотел уйти, Помпей остановил его, спросив: – Почему же ты не пришел ко мне раньше?

– Потому что я знаю иудеев, они не принимают решения сразу. – Антипатр сделал паузу, хотел добавить: «Как ты, Помпей», но сдержался. – Они должны обдумать свое положение, созреть, а главное, покричать, поспорить. Для этого им нужно время.

Помпей протянул руку в сторону Антипатра, словно хотел еще что-то спросить, но, как видно передумав, вяло махнул и отвернулся.

18. Смертельная опасность

На следующий день около полудня Гиркан прислал за Антипатром слугу с просьбой немедленно прийти. Он не жил в лагере идумейских отрядов Антипатра, а безотлучно находился в римском лагере, его палатка была разбита недалеко от палатки Помпея.

Едва Антипатр вошел, Гиркан бросился к нему и схватил за руку.

– Ты знаешь, – в волнении проговорил он, – Помпей хочет, чтобы я шел в Иерусалим и уговорил жителей открыть ворота.

– Ты принял мудрое решение, – неожиданно торжественно произнес Антипатр.

В свою очередь Гиркан в страхе воскликнул, будто не понял того, что сказал Антипатр:

– Он хочет моей смерти, ты слышишь? – Его маленькие, глубоко посаженные глаза впились в глаза Антипатра не столько ища сочувствия, сколько с надеждой на помощь.

– Твое мудрое решение, – произнес Антипатр с прежней торжественностью, словно так же, как и первосвященник, не слышал слов собеседника, – преисполнено настоящей доблести, настоящей отваги. Я счастлив, что моя судьба связана с таким великим правителем, как ты.

Лицо Гиркана выразило крайнюю степень недоумения.

– Но я же говорю тебе… – пробормотал он все более слабеющим голосом, и фраза осталась незаконченной.

– Я знал, что ты не можешь поступить иначе, – Антипатр полуприкрыл веки, как бы укрываясь от ставшего пронзительным взгляда первосвященника, – Благополучие родины для тебя превыше всего, и я уверен, что в этом благородном деле тебе будет сопутствовать удача. Я пойду с тобой, я буду рядом.

– Но он хочет, чтобы не ты, а Ирод… – Гиркан несколько раз прерывисто вздохнул и, неверными шагами отступив в глубь палатки, присел на край ложа. – Он хочет, чтобы со мной шел не ты, а твой сын Ирод.

Он хотел еще что-то добавить, но Антипатр, шагнув к нему, горячо воскликнул:

– Благодарю тебя! Ты не представляешь, какой сладостью наполнилось мое сердце! Мой сын Ирод будет рядом с тобой.

Антипатр опустился на колени перед первосвященником и, низко склонившись, прикоснулся лбом к его ногам. Наступило молчание. Потом Антипатр услышал вздох и почувствовал, как руки Гиркана легли на его плечи.

– Встань, мой верный Антипатр. – Голос первосвященника прозвучал довольно твердо: в нем уже не было прежнего страха, но слышались нотки обреченности. – Я сделаю то, что должен сделать. Пойди и приведи ко мне Ирода.

Антипатр осторожно встал, руки первосвященника вяло сползли с его плеч. Не поднимая головы, он повернулся и вышел. Он не ожидал, что разговор с Гирканом отнимет у него столько сил, – когда он возвращался в свой лагерь, ему потребовалось усилие воли, чтобы заставить себя высоко держать голову и идти твердо. Только в эти минуты он осознал с пугающей очевидностью, что же такое он затеял и чем все это может кончиться. Ирод, его мальчик Ирод может пойти и не вернуться. Он отгонял от себя видение, появившееся перед глазами: вот толпа кричит что-то угрожающее и сотни рук указывают на Ирода, вот люди набрасывайся на него, и голова Ирода теряется в море голов. Толпа расступается, а его мальчик неподвижно лежит на земле с неестественно повернутой шеей, окровавленным лицом и беспомощно раскинутыми руками…

Ирод встретил отца у ворот лагеря, но Антипатр, заговорив о постороннем, так и не решился сказать о главном. Он тянул и тянул минуту за минутой, как будто пытался замедлить ход времени. Теперь он не понимал, как мог так просто сказать Помпею: «Я пошлю с Гирканом своего сына Ирода». Своего сына – на смерть, на страшную гибель своего любимого мальчика!

Антипатр не был особенно чувствительным, и если бы ему раньше сказали, что он будет так переживать, он бы только рассмеялся. У него вдруг возникла безумная надежда все исправить – идти сейчас же к Помпею, сказать, что он ошибался в своих предположениях и что самое лучшее будет ему самому пойти вместе с Гирканом. Так все просто – пойти и умереть самому. Но он не сделал и шага в сторону римского лагеря, вспомнив глаза Помпея, их холодный блеск, когда взгляд становился неумолимым.

Вдруг Антипатр вздрогнул, услышав голос сына:

– Отец, ты хотел мне сказать…

Не давая сыну договорить, Антипатр резко повернул голову:

– Что?

– Не знаю, отец, но чувствую, что ты хочешь что-то сказать, но находишься в нерешительности.

– В нерешительности? – скрывая растерянность, грозно переспросил Антипатр. Но у него ничего не вышло, растерянность уже явно отпечаталась на его лице, и он тихо выговорил, удрученно покачав головой: – Да, ты прав, но я…

– Говори, отец, – сказал Ирод таким тоном, будто; он на время занял место отца, а Антипатр оказался на месте сына.

– Не вполне понимая, что с ним такое происходит, Антипатр послушно покивал и проговорил виновато:

– Тебе предстоит войти в Иерусалим с посольством Гиркана.

– Хорошо, отец, – просто ответил Ирод, – я пойду.

Антипатр с удивлением посмотрел на него. Слова

сына, взгляд, выражение его лица – все говорило за то, что Ирод вполне понимает, что ему предстоит. Не было ни мальчишеского непонимания, ни мальчишеского неведения о смерти. Антипатр грустно вздохнул:

– Ты вырос, мой сын, а я этого не заметил. Иди, я верю в твою звезду.

Уже через час с небольшим Гиркан и Ирод направились в сторону городских ворот. Ирод, на голову выше первосвященника, шел за его спиной, с трудом смиряя желание идти быстрее. Но Гиркан шел медленно, сгорбившись, глядя в землю.

Когда они оказались у самых ворот, Антипатр, напряженно глядевший им вслед, перестал видеть первосвященника, заслоненного Иродом. Его сын, его Ирод, казалось, шел один, был один перед враждебной мощью стен и ненавистью людей, укрывавшихся за ними. Он подумал, что ворота Иерусалима могут стать для его сына воротами смерти. Не в силах больше смотреть, Антипатр закрыл глаза и еще прикрыл их ладонью, сжав пальцы с такой силой, будто это были глазницы врага, которого он хотел ослепить.

А Ирод и Гиркан стояли перед воротами, осажденные стояли на стенах и молча смотрели на них. Наконец сверху крикнули:

– Убирайтесь! – и вслед за этим по стенам прокатился угрожающий гул множества голосов.

Гул этот показался Ироду плотнее и крепче каменной кладки стен, и он подумал, что сквозь него им никогда не проникнуть в город. Но тут откуда-то справа раздались другие голоса:

– Пусть говорит! Говори, Гиркан! Ты пришел от римлян – скажи, чего они хотят!

И тут произошло невероятное, настолько невероятное, что Ирод невольно отступил на шаг. Гиркан, стоявший до этого сгорбившись, с низко опущенной головой, вдруг распрямил плечи, поднял голову, обвел взглядом стены и крикнул:

– Я пришел в свой город. Я пришел сам от себя. Я – первосвященник иерусалимский и хочу говорить с народом!

Ирод никогда до этого не слышал, чтобы Гиркан повышал голос, и никогда не мог себе представить, что он прозвучит так громко, так властно, так пронзительно искренне.

На стенах опять зашумели, неодобрительный гул перемешался с доброжелательным, и уже ничего невозможно было понять, кроме отдельных слов:

– Римляне!., предатель!., скажет!

Люди на стенах кричали, размахивали руками, потрясали мечами и копьями, – казалось, полностью отдавшись перебранке, они совершенно позабыли и о первосвященнике, и о его спутнике. Гиркан и Ирод, переводя взгляд то вправо, то влево, напряженно прислушивались, но странно – ни тот, ни другой ни разу не оглянулись на римский лагерь.

Перебранка людей на стенах все еще продолжалась, даже стала еще яростнее, когда заскрежетали цепи и медленно опустился мост, перекрыв опоясывавший стены глубокий ров. Не дожидаясь приглашения, Гиркан уверенно ступил на мост и зашагал к воротам так твердо и быстро, что Ирод, чуть замешкавшись, бегом последовал за ним.

На площади за воротами уже собралась огромная толпа. Люди расступились, Гиркан дошел до середины и остановился. Ирод успел подбежать к первосвященнику, прежде чем кольцо людей сомкнулось вокруг них.

Кажется, все присутствующие кричали одновременно, причем каждый свое. Стоя перед воротами, Ирод все же различал отдельные слова, хотя расстояние до стен было внушительным. Здесь же, когда люди подошли вплотную, он не мог разобрать ни единого слова. Он был так оглушен криками, что перестал испытывать страх, он только косился по сторонам растерянно и настороженно. Наконец взгляд его остановился на лице первосвященника: щеки Гиркана порозовели, он со спокойным достоинством оглядывал толпу. Позволив людям накричаться, он поднял правую руку и негромко, но внятно проговорил:

– Слушайте, жители Иерусалима!

Странно, но этот его негромкий голос заставил гул ослабеть, а вскоре и вовсе наступила тишина. Не опуская правой руки, словно произнося клятву, Гиркан заговорил:

– Я скажу, потому что имею право быть выслушанным, скажу, потому что верю в ваше благоразумие. И еще я скажу, потому что хочу спасти вас. Вас и ваших детей.

Проговорив это, он замолчал, как бы предчувствуя, что его все равно прервут. И он не ошибся. Послышались яростные крики:

– Что он думает о себе! Предатель! Он бросил нас! Ты на стороне наших врагов! Уходи!

– Я ни на чьей стороне! – возвысив голос почти до крика, провозгласил Гиркан, слова заставив толпу замолчать, – Я здесь, потому что я иудей, я здесь, потому что я ваш первосвященник. Я пришел и говорю с вами, потому что страшусь гибели наших святынь, гибели наших стариков, наших жен и наших детей. Слушайте же! Каждый обязан отдать жизнь за свой народ, за нашу свободу и наши святыни. Силе оружия всегда можно противопоставить силу духа, и я верю, что дух моего народа непобедим. Но невозможно противостоять судьбе, так же как невозможно противостоять стихии. Когда буря срывает крыши с домов и сотрясает стены, никто не пытается противостоять ей. Никто не выбегает на улицы и не кричит, что нужно сражаться с бурей. Мужчины уводят в безопасное место своих жен и детей и ждут, когда буря стихнет. Римское нашествие – такая же буря, ее нужно переждать терпеливо и благоразумно. Да, она может разрушить наши дома, забрать часть нашего богатства. Но останутся люди, которые сумеют восстановить дома и снова нажить богатство. Римляне не хотят нашей смерти, они не тронут наших святыне если мы впустим их в город. Это говорю вам я, Гиркан, сын царя Александра, первосвященник Иерусалима!

Он замолчал, и толпа загудела снова, но уже без прежней ярости. Из толпы вышел и встал перед Гирканом мужчина лет тридцати в тяжелом плаще и панцире, украшенном золотыми пряжками. Голос его, обращенный к Гиркану, звучал грозно-насмешливо:

– Почему же ты, Гиркан из рода Маккавеев, сын царя Александра, не остался с нами, а бежал к римлянам, чтобы повести их на священный город Иерусалим? Ты говоришь здесь о буре, но ты сам накликал эту бурю. Мы не верим тебе, ты обманываешь нас. Ты предал нас и наши святыни, ты предал своего брата и передал его в руки наших врагов! – Он возвысил голос и крикнул, обводя взглядом толпу: – Кто поверит человеку, предавшему брата своего?!

Гиркан со спокойным лицом выслушал брошенные ему обвинения и вдруг, вытянув руку, коснулся указательным пальцем груди молодого воина, выговорил с неожиданной яростью:

– Я знаю тебя – ты Саул, сын Симона, мужа, казненного еще в правление моей матери, царицы Александры. Его казнили за злоупотребления, за присвоение государственных денег. Богатства, которое нажил не он, а отцы тех, кто стоит сейчас на этой площади. Тебе было что терять, когда умерла моя мать, а я стал первосвященником. Ты и такие, как ты, соблазняли моего брата поднять мятеж. Ты и такие, как ты, ввергли нашу страну в смуту и беззакония. Ты говоришь мне о родине, а сам думаешь о власти, о сохранении богатств, которые тебе не принадлежат. Я не уходил из Иерусалима, я бежал, потому что ты и такие, как ты, искушали моего брата похитить власть, врученную мне Богом. Слушайте, люди! – прокричал Гиркан, снова высоко подняв руку. – Что вы хотите сохранить – независимость или святыни?! Если мы станем противиться судьбе, мы потеряем и то и другое. Если же сумеем переждать бурю, мы сохраним наши святыни. А сохранив святыни, мы останемся избранным народом, потому что без святынь народ – всего лишь толпа, орущая на разные голоса. Такая же толпа, как и та, что поклонялась Золотому Тельцу, когда пророк Моисей сошел с Синайской горы и принес закон, начертанный на скрижалях Богом. Если вы стали толпой, то слушайте искусителей, таких, как этот Саул. Если же вы еще народ, то прислушайтесь к голосу благоразумия! Я буду ждать и верить. А теперь я уйду.

Он опустил руку и дотронулся кончиками пальцев до плеча Ирода:

– Иди за мной, Ирод.

И он направился к воротам, и толпа расступилась перед ним. Ворота же, лишь только он достиг их, раскрылись перед ним как бы сами собой.

Гиркан шагал широко и твердо, помогая движению энергичными взмахами рук. Ирод, как и в те минуты, когда они входили в город, едва поспевал за ним.

Когда же они отдалились от крепостных стен более чем на сто шагов, Гиркан остановился и проговорил с одышкой и дрожью в голосе:

– Помоги, Ирод, мне не дойти самому.

Ирод шагнул к первосвященнику и с особенной бережностью поддержал его.

19. Царский род

Вернувшись из города, Гиркан упросил Помпея на два дня прекратить всякие военные действия.

– Прошу тебя, о великий Помпей, поверить мне. Нужно дать время, чтобы сомневающиеся и боящиеся присоединились к моим сторонникам.

Помпей согласился, хотя и не сразу. Если посольство этого первосвященника окажется удачным и защитники откроют городские ворота перед его легионами, то это обстоятельство конечно же облегчит его задачу. С другой стороны, получалось, что осаду ведет не он и не римское войско, а Гиркан с Антипатром – каждый поодиночке добиваясь того, чего сам Помпей не может добиться вот уже около двух месяцев. Он не привык делить победы с кем бы то ни было и с презрением смотрел на дела политиков. В другое время он не стал бы пользоваться услугами этих варваров. Но в преддверии скорого триумфа в Риме совсем не хотелось класть у стен города несколько тысяч своих легионеров. И, изобразив, что он милостиво снисходит к горячим просьбам первосвященника, Помпей уступил.

Антипатр встретил возвратившегося сына с радостью и нежностью. Ирод был задумчив, сдержанно отвечал на вопросы и радостные восклицания отца.

– Я понимаю, – говорил Антипатр, уже в который раз нежно прижимая сына к груди, – тебе пришлось пережить такое… Отдохни, успокойся, приди в себя. Сейчас я не буду занимать тебя делами службы.

– Я не устал, – ответил Ирод, – и дело не в пережитом страхе. Ты не поверишь, отец, но я почти не испытывал его. Меня поразило… – Он не договорил и отвел глаза в сторону.

– Что же так поразило тебя? – заглядывая в глаза сына, спросил Антипатр, – Враждебность толпы, близость смерти? О да, я хорошо понимаю тебя.

Ирод отрицательно покачал головой:

– Нет, отец, меня поразил первосвященник. Я не ожидал от него такого самообладания и такого… мужества. Он всегда казался мне слабым и, наверное, был таким. Но там, в городе, когда ревущая толпа окружила нас… Нет, отец, в человеке есть что-то такое, что не проявляется в обычной жизни. Ты знаешь, я вдруг увидел в нем настоящего царя. И еще я… – Ирод запнулся, взглянул на отца виновато и договорил совсем тихо: – Я верил в искренность его слов. И думаю, люди верили в них так же, как я.

– Да, наверное, это так, Ирод, – задумчиво и чуть нерешительно проговорил Антипатр, – Конечно, Гиркан слаб, но все-таки он из рода Маккавеев и сын своего отца. Когда-то же это должно было проявиться.

С грустью поглядев на отца, Ирод вздохнул:

– Потомок Маккавеев. Может быть, в этом все дело?

– О чем ты, Ирод?

Ирод ответил не сразу. Низко опустил голову, лишь мельком глянув на отца.

– Не знаю, как сказать тебе. Я думал о себе. Я не боюсь опасностей и могу доказать свою смелость на поле сражения, но так, как он, Гиркан… Так может… лишь человек царского рода. У него есть право. Там, в городе, я хорошо почувствовал это. Прости, отец, но я не царского рода, а значит, не смогу так, как Гиркан… У меня нет этого права здесь, – Ирод дотронулся рукой до груди, – внутри.

– Не царского рода… – повторил Антипатр и, помолчав, добавил: – Все в руках судьбы. Цари, чья власть кажется незыблемой, в одно мгновение падают с высоты своего величия. Другие же из неизвестности возносятся на эту высоту. Не печалься, Ирод, никто не знает своей судьбы.

На эти слова отца Ирод ответил лишь слабым кивком. И тут же непонятная сила заставила его поднять голову и посмотреть на небо. Он прищурился, потому что солнце светило ярко, но все же отыскал глазами то место на небе, где вечером загоралась его звезда…

Гиркан просил у Помпея два дня, но и сам не ожидал, что все произойдет так быстро. Он сидел у себя в палатке, накинув на плечи шерстяную накидку, потому что, несмотря на жару, его, как и в прежнее время, мучил озноб. Прибежал посланный Антипатром слуга, прокричал с порога:

– Они вышли!

– Вышли? – испуганно переспросил Гиркан.

– Да, вышли! – подняв полог над входом и указывая В сторону города, воскликнул слуга. – Антипатр просил передать тебе…

– Иди! – строго перебил Гиркан и, когда слуга ушел, встал на ноги, движением плеч сбросил накидку и, прикрыв глаза, прошептал: – Благодарю тебя, Господи, благодарю тебя!

Из города вышла большая группа жителей, ее возглавляли старейшины фарисеев. Помпей встретил их на преторской площадке, в центре лагеря. Он благосклонно выслушал их заверения в преданности ему и Риму и нижайшие просьбы пощадить город и жителей.

– Рим никого не карает напрасно, – ответил Помпей. – Если вы докажете свою преданность, никто не причинит вам вреда. Ваш первосвященник Гиркан говорил мне о вашем благоразумии и рассудительности. Теперь я уверился, что он был прав.

На этом переговоры закончились, и не успела депутация горожан вернуться, как в город хлынули римские солдаты. Все, что предсказывал Антипатр, сбылось: после того как Гиркан покинул Иерусалим, среди жителей вспыхнули раздоры. Приверженцы Аристовула требовали вооруженного сопротивления, сторонники Гиркана склонялись к тому, чтобы открыть ворота перед Помпеем. Страх перед римским войском все больше и больше увеличивал число сторонников первосвященника. Осознав, что они остались в меньшинстве, сторонники Аристовула отступили к храму, уничтожив мост, служивший сообщением между храмом и городом. Они стали готовиться к отчаянному сопротивлению. Остальные же приняли в город римлян.

Помпей не входил в город, он отрядил туда часть войска под предводительством Пизона. Тот занял весь город и, так как ему не удалось переманить к себе ни одного из укрывшихся в храме, начал готовиться к атаке. Сам Помпей расположился в долине, на северной стороне, велел заполнить овраг и все углубление долины камнями и хворостом – крепостная стена в этом месте была и стеной храма. Работа здесь требовала больших усилий. Во-первых, сам по себе овраг оказался очень глубоким. Кроме того, осажденные всеми силами мешали успешному ходу работ. У них не было недостатка ни в пище, ни в военных припасах. Они непрерывно метали со стен стрелы и дротики, так что среди солдат, которые заваливали овраг камнями и хворостом, насчитывалось уже много раненых и убитых.

С того дня, как жители Иерусалима открыли ворота города, первосвященник Гиркан проявлял себя неутомимым и деятельным.

Среди жителей ходили слухи, что первосвященник может не спать вовсе – он находился на переднем крае осады, у самых стен храма, организуя своих сторонников, помогавших римлянам, подбадривал уставших, утешал раненых, читал молитвы над павшими. Порой Гиркан так близко подходил к стенам, что стрелы, пущенные осажденными, вонзались в землю у самых его ног. Но он, казалось, не обращал внимания на такие пустяки, и когда Пизон, руководивший осадой внутри города, советовал первосвященнику быть осторожнее, тот отвечал, указывая рукой на стены:

– Нет, доблестный Пизон, они не в силах убить меня.

И в самом деле, находясь все время вблизи стен, он ни разу не был ранен.

Ирод все это время был рядом с первосвященником. Подчиненные ему всадники, оставив лошадей – в них теперь не было необходимости, – вместе с жителями доставляли из-за города камни для римских метательных машин.