Текст книги "Звезда Ирода Великого"

Автор книги: Михаил Иманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Приготовления к свадьбе не волновали его. Он видел слуг, деловито снующих по дому, слышал, как мать громко и нетерпеливо покрикивает на них. Он видел и слышал, но держался так, будто все это совершенно его не касается – он просто приехал к родным, наслаждается сном и бездельем, то есть тем, чем не имел возможности наслаждаться в Иерусалиме.

На третий день он неожиданно открыл глаза, когда солнце еще не выступило из-за горизонта, приподнялся на локтях, огляделся, чувствуя необъяснимую тревогу, усиливающуюся с каждой минутой. Вдруг вспомнил – сегодня свадьба. Он будет рука об руку с какой-то незнакомой девушкой по имени Дорида совершать все положенные обряды, а после, когда все закончится, он поведет ее в комнату, уложит на постель и… Он не додумал до конца, испугался и быстро встал. Попытался сказать себе, что бояться нечего, что он молодой, сильный мужчина, к тому же хоть и не вполне, но все же познавший азы науки любви. А ведь она, невеста, ничего этого не знает, и если он будет что-то делать не так, она все равно воспримет это как должное.

Страх прошел, ноне прошла тревога. В дверь комнаты постучали, и на пороге показался Фазаель. Он спросил с ласковой насмешкой:

– Ты готов?

– Уйди, – беззлобно отмахнулся Ирод, но брат не унимался:

– Это тебе не блудница. Та делает все сама, а здесь тебе придется постараться, стать учителем.

Шутки брата раздражали Ирода, но ответить резко было невозможно – ответить так значило раскрыть себя, потому что брат попадал в самое больное место, еще больше тревожа Ирода и страша его.

Выйдя из комнаты, он перестал – принадлежать себе. Он пребывал в полубеспамятстве, все видел, но ничего не понимал. Его повели в баню и долго, тщательно мыли в несколько рук, кладя то на живот, то на спину. Он послушно отдавался этим снующим по его телу рукам, в какую-то минуту подумав: «Так, наверное, обмывают мертвеца». Тщательно обтерев и умастив благовониями, его повели одеваться, поддерживая за руки с обеих сторон.

Когда одевание, казалось длившееся бесконечно, наконец завершилось, Ирода усадили в кресло у окна и оставили одного. Расшитая золотом одежда была тяжелой, жаркой, лицо покрылось потом, но он сидел, не обтирая лица, с прямой спиной, тупо глядя в стену напротив.

Сколько сидел так, он не мог бы сказать, но вот услышал шум во дворе, приветственные крики. Он не только не повернул головы к окну, но и старался не прислушиваться. За ним пришли, подняли и повели.

Все последовавшее за этим выпало из его сознания: шум, крики, лица, проходившие перед ним непрерывной чередой. Его о чем-то спрашивали, он не понимал, но Фазаель, постоянно оказывавшийся за его спиной, шептал ему на ухо ответ, и он повторял слова брата не только не вдумываясь в смысл, но даже не слыша звуков собственного голоса.

Не сразу, но вдруг, словно очнувшись от ставшего привычным беспамятства, Ирод ощутил чье-то плечо рядом. Скосив глаза, увидел девичий профиль в овале платка: глаза, брови, губы, нос с едва заметной горбинкой. Понял – это она, Дорида, то ли еще невеста, то ли уже жена. Даже сквозь толстую материю свадебной одежды он почувствовал проникающее в него тепло – тепло ее тела. И опять вернулись утренние страхи, и он чуть заметно, неосознанно подался в сторону от нее.

И с этой минуты, когда он осознал ее рядом, время, до того казавшееся тягучим, почти остановившимся, стронулось и, будто в испуге нагоняя упущенное, стремительно понеслось. Так стремительно, что Ирод не в силах был уследить за его бегом. Мгновение, еще мгновение, еще одно, и вдруг – тишина. И он увидел, что стоит в комнате, богатой и особенным образом убранной, перед ним широкое ложе и два светильника в изголовье. А рядом – он медленно повернул голову – стояла она, неподвижная. Снова ее профиль в овале платка, стянутого у подбородка. Ирод повернулся и, наклонившись, заглянул в ее лицо, тихо выговорил:

– Дорида, – то ли спрашивая, то ли удивляясь.

Оставаясь неподвижной, она скосила на него глаза.

Губы ее дрогнули, выговорив что-то, чего Ирод не услышал, но понял: «Да». Он протянул руки, развязал узел ее платка, сам не понимая, как это у него получилось. Развязал, стянул платок, сбив ее черные густые волосы на одну сторону. Бросил платок на пол, опять поднял руки и поправил ее волосы.

И тут Дорида улыбнулась – мягко, нежно, как-то особенно, по-девичьи, с чуть заметным, но очевидным лукавством. Ее тонкие пальчики ловко расстегнули ворот платья. Он сказал:

– Здесь жарко.

Она кивнула:

– Да.

Он взялся за ее плечо и потянул к ложу. Она сделала несколько быстрых коротких шагов, остановилась, проговорила испуганно, теребя ворот платья:

– Сниму.

Ирод помог ей раздеться, потом быстро разделся сам. Подтолкнул к ложу, стесняясь смотреть на ее голое тело и стыдясь собственного. Она, неловко запнувшись о край, почти упала на постель. Прежде чем лечь, он погасил оба светильника, осторожно нащупал в темноте тело Дориды, обнял и, отыскав губами губы, впился в них долгим, не столько страстным, сколько отчаянным поцелуем.

Проснувшись утром, он повернул голову и посмотрел на жену. Она спала, уткнувшись лицом в подушку, спиной к нему. Ее хрупкие плечи показались Ироду особенно беззащитными, он взялся за край одеяла и прикрыл ее. Осторожно, боясь ее потревожить, встал. Его и ее одежда лежала на полу у ложа, вывернутая, подобно коже змеи, которую она сбрасывает, когда приходит час обновления. Он поднял одежду и уже было собрался расправить ее и повесить на спинку кресла, как вдруг взгляд его невольно пал на простыню. Он увидел два небольших красных пятна. К крови он уже успел привыкнуть на поле сражения – к чужой и к своей – и не боялся ее. Но эти два пятна, скорее пятнышка… Ему не было страшно, не было противно, но отчего-то не хотелось смотреть на них. Оставаясь на месте, он потянулся, осторожно взялся за одеяло и прикрыл пятна.

Следующей ночью, прежде чем загасить светильники и лечь, Ирод незаметно откинул одеяло и посмотрел. Постель была свежей, и никаких пятен на ней не осталось, но то место, где они были вчера… Он лег так, чтобы не касаться этого места телом.

Он не понимал, нравится ему Дорида или нет. Не понимал даже, красива ли она. Она оказалась не холодна, не горяча, просто послушна. Ему было жаль ее, но в этой жалости имелась доля презрения, и с этим он ничего поделать не мог.

Фазаель, встречая Ирода, лукаво улыбался, мать была счастлива – лицо ее светилось и казалось помолодевшим. Иосиф вел себя так, будто ничего не произошло, а младшие – Ферор и Саломея – смотрели на Ирода так пристально и так удивленно, будто пытались разгадать в его лице притягательную, но стыдную, известную лишь ему одному тайну.

Прошло несколько дней, и все привыкли к новому члену семьи и относились к Дориде так, будто она жила с ними всегда. Один только Ирод – так ему самому представлялось – все не мог привыкнуть. И к тому, что он теперь муж, и к тому, что Дорида живет в доме, – он и сам не понимал, что с ним такое происходит. Порой ему казалось, что все произошедшее с ним было видением. Но Дорида не была видением, она жила в доме, спала с ним в одной постели. И свадьба-видение – с одной стороны, и живая, постоянно бывшая перед глазами Дорида – с другой, вносили в душу Ирода разлад, и он ощущал произошедшее как обман, а самого себя считал главным обманщиком. Но все остальные как-то очень просто и бездумно принимали обман за правду, и от этого Ироду стало трудно прямо смотреть в лица родных, а на сердце легла непонятная тоскливая тяжесть.

Его мужская сила не могла проявляться полноценно, и всякий раз, совершив то, что совершают молодой муж и молодая жена, он отворачивался от Дориды и натягивал на голову одеяло.

Так он провел эти несколько дней, в тоске и смущении, пока однажды не вошел к Фазаелю и, взяв брата за руку, глухо и требовательно не проговорил:

– Отведи меня к блуднице.

Он стоял, низко опустив голову, и не видел лица Фазаеля, но по тому, как дернулась рука брата в его руке, он понял, что на лице того выразился страх. Он не ошибся, брат выговорил испуганно:

– Что с тобой, Ирод? Ты сошел с ума.

– Отведи меня к блуднице, – упрямо повторил Ирод и тут же добавил умоляюще, почти униженно: – Прошу тебя, Фазаель.

Фазаель помолчал, потом протянул руку, дотронулся до груди Ирода и, как в детстве, успокаивая кем-то обиженного брата, прошептал:

– Не бойся, я с тобой.

Вечером следующего дня они незаметно покинули дом и, не взяв лошадей, пешими отправились в тот район города, куда люди их положения обычно старались не заходить. У темных ворот низенького домика Фазаель остановился и, мельком глянув на брата, тихо постучал. Через минуту ворота приоткрылись и выглянул мужчина – лысый, с всклокоченной бородой. Мужчина что-то недовольно проворчал, а Фазаель, склонившись к нему, шепотом сказал несколько слов и что-то сунул ему в руку. Тогда мужчина, приоткрыв ворота пошире, кивнул, приглашая пройти внутрь. Фазаель и Ирод вошли.

Пересекли дворик, вошли в дверь, в коридоре было две двери друг против друга – Фазаель подтолкнул брата к левой двери. Войдя, Ирод оказался в маленькой, ярко освещенной комнате. Дешевые светильники чадили, и в воздухе стоял тяжелый запах горелого масла. Глиняные неровные стены были черны от копоти. Сидевшая на краю ложа женщина средних лет, некрасивая, с размалеванным лицом, встала навстречу, подошла к Ироду, покачивая мощными бедрами, положила руки на его плечи, проговорила, лукаво улыбаясь:

– Какой красивый! Ты, наверное, нездешний, у нас таких нет.

– Я из Иерусалима, – зачем-то ответил Ирод.

– О, из Иерусалима! – воскликнула женщина, цокая языком, – Тогда пойдем, я утешу тебя после долгой дороги.

Она подвела Ирода к ложу, сама раздела его – быстро, ловко, умело, – легонько подтолкнула в спину. Он шагнул, ткнулся коленом в край ложа и не лег, а упал на грудь. Она бросилась на него, плотно прижалась всем телом, уткнулась в его затылок лицом, что-то зашептала быстро и горячо.

Он не понимал, сколько пробыл в этом страстном чаду – то ли очень долго, то ли совсем немного. Когда совершенно обессилел, лег на спину, высоко закинул голову, широко расставив ноги. Женщина сидела возле, прислонившись к стене, смотрела на него со снисходительной улыбкой. Она была голой, он тоже не стеснялся своей наготы. Протянув руку, погладил ее крепкое колено, спросил:

– Как тебя зовут?

Она усмехнулась:

– Помпея.

– Помпея? – переспросил он, – Это римское имя, разве ты римлянка?

Она фыркнула:

– Ты хочешь знать, как меня назвали родители?

Ирод смутился:

– Нет – И, чувствуя слабость в своем все еще подрагивающем теле, заставил себя встать и одеться. Стоя спиной к ней, спросил: – Сколько нужно заплатить тебе?

– Нисколько, – ответила она, – ты ведь уже заплатил при входе. Но если хочешь…

Она не договорила, а он, достав из мешочка на поясе несколько монет, положил их на край стола. Сказал с непонятной ему самому враждебностью:

– Приду еще.

– Приходи, я буду ждать. Ты настоящий мужчина.

Фазаель уже ждал Ирода во дворике дома. Он молча

кивнул брату и, приоткрыв ворота, вышел. По дороге домой не разговаривали, шли молча и быстро.

Когда Ирод вошел к себе, Дорида была уже в постели, но не спала.

– Ждала тебя, – проговорила она без укора и грусти.

– А я… – Ирод запнулся и после короткой паузы договорил: – Спешил к тебе.

Он лег, она, повернувшись, уткнулась лицом в его плечо. Он поглаживал ее волосы, проводил ладонью по шее и спине, впервые чувствуя к жене некое подобие нежности.

В последующие восемь дней он еще трижды посещал блудницу Помпею. И всякий раз после этого, возвращаясь к жене, ощущал все возраставшую нежность. Но ни любви, ни страсти Дорида так и не разбудила в нем.

На девятый день, поздно вечером, в дверь их комнаты резко постучали. Ирод вышел, за дверью стоял Фазаель. Лицо его было встревоженным.

– Письмо от отца. Тебе нужно срочно возвращаться в Иерусалим. – Фазаель сделал паузу и, прежде чем Ирод успел спросить, что же случилось, быстро договорил: – Сын царя Аристовула, Александр, бежал из Рима.

Ирод спустился во двор и сам расспросил гонца. Оказалось, что Александр не просто бежал из Рима, но в течение короткого времени сумел собрать войско из противников Гиркана и римлян (это оказалось нетрудно, таких противников в Иудее было большинство) и, судя по сведениям, доставленным Антипатру лазутчиками, намеревается идти на Иерусалим.

– Как бы я хотел ехать с тобой, – сказал Фазаель. – Ты знаешь, что я люблю науки больше, чем войну, но сидеть здесь, вдалеке, когда ты и отец сражаетесь, мне невыносимо. Знаешь, Ирод, порой мне бывает стыдно, будто я прячусь здесь от опасностей. – Фазаель вздохнул и удрученно покачал головой.

– Ты напрасно коришь себя, – убежденно ответил Ирод. – То, что ты делаешь здесь, не может сделать никто – ни я, ни Иосиф.

Фазаель снова вздохнул:

– Понимаю.

Еще не взошло солнце, а Ирод был уже в седле. Всадники сопровождения гарцевали за воротами. Он уже попрощался с матерью и братьями. Они стояли чуть поодаль. Сестра держала мать за руку. Мать не плакала, но лицо ее было бледным, неподвижным и в одно это утро заметно постаревшим. Дорида стояла рядом, держалась рукой за стремя. Она не плакала, но испуганно-непонимающе поглядывала то на мужа, то на свекровь. Ирод тронул коня, пальцы Дориды не сразу выпустили стремя, она сделала вслед за лошадью несколько торопливых шагов, запнулась и упала на землю. Фазаель и Иосиф бросились к ней. Но Ирод уже не видел, как они поднимали жену, – выехал за ворота, всадники окружили его, и он, не оборачиваясь, поскакал прочь.

3. Новая угроза

Когда Ирод прибыл в Иерусалим, иудейское войско было готово к походу.

Антипатр встретил сына с неожиданной холодностью, угрюмо кивнул, угрюмо спросил о близких. Молча выслушал ответы сына.

Выступление назначили на утро следующего дня. Побыв до вечера в войске, Ирод отправился к Гиркану. Первосвященник встретил его значительно приветливее, чем отец, – обнял, назвал сыном, тут же стал сетовать на свою несчастную судьбу:

– Люди злы, все хотят моей гибели, Ирод. Ты слышишь, все, все…

Сбивчиво, поминутно вздыхая и охая, он рассказал, что происходило в Иудее за время отсутствия Ирода. Событий было много, но главные – неудачный поход прокуратора Сирии Скавра на Аравийское царство и побег Александра из Рима, теперь угрожающий не только власти первосвященника, но и самой его жизни.

Поход Скавра в Аравию стал быстротечным и неудачным. Аравийское царство не хотело платить дань, не признавало, хотя и без громких заявлений, римского владычества, и Скавр решил наказать непокорного царя и добиться победы одним стремительным броском. По словам Гиркана (он уверял, что имел такие сведения от надежных людей в Дамаске), Скавр не согласовал поход с Римом и не подготовил его как должно. Он помнил страх аравийского царя Ареты, когда тот при виде всего одного легиона римлян – этим легионом тогда командовал Скавр – снял осаду Иерусалима и ушел в свои земли. Скавр опрометчиво полагал, что, когда три легиона подойдут к Петре, аравийский царь сдастся без боя и примет все те условия, которые захочет высказать ему высокомерный римский наместник.

Скавр не учел двух обстоятельств: во-первых, сражаться на своей земле и за свою землю – это не то что завоевывать другие. Арета у стен Иерусалима и Арета за стенами Петры – это два разных царя. Во-вторых, природа Аравии, и сама по себе суровая, непривычна для римских солдат. Скавр сумел довести легионы только до Пеллы, осадил крепость, не решившись на штурм. А уже через несколько дней вынужден был снять осаду. Песчаные бури, в это время года особенно частые, отсутствие пищи и воды сделали то, чего не могли бы сделать и две армии аравийского царя. Солдаты страдали от голода и жажды, слепли от неистово жаркого солнца и забивающего глаза песка. Было очень много больных, о поднятии боевого духа римских солдат уже не могло идти и речи.

Непомерная гордыня Скавра усугубила и без того отчаянное положение армии. Гиркан через Антипатра посылал римлянам съестные припасы, но этого оказалось недостаточно. На все советы своих командиров оставить Аравию и уйти в Дамаск Скавр отвечал угрюмым молчанием.

Выход нашел Антипатр и, в сущности, спас римское войско от гибели. Он уговорил гордого римского наместника довольствоваться скромным выкупом аравийского царя. Это было единственной возможностью спасти римских солдат и в какой-то мере спасти лицо римской власти на Востоке. Антипатр сам вызвался отправиться в Петру и договориться с аравийским царем.

Арета принял его ласково, так, будто прежней размолвки не было между ними. Антипатру не составило большого труда уговорить аравийского владыку заплатить римлянам выкуп, тем более что сумма была смехотворной – всего триста талантов. Антипатр сказал Арете, что в случае отказа заплатить последствия могут стать самыми неблагоприятными для Аравийского царства. Римляне не смирятся с позором, соберут большую армию, хорошо снарядят ее…

Антипатр, щадя самолюбие Ареты, недоговорил, что же будет, когда новая армия вторгнется в Аравию. А тот, величественно кивнув, сказал:

– Отвези ему, мой дорогой Антипатр, эти триста талантов. Я не хочу, чтобы ты, мой друг, возвратился к римлянину с пустыми руками.

Антипатр низко склонился перед аравийским царем и благодарно произнес:

– Ты всегда, о великий царь, был добр и великодушен в отношении своих преданных слуг.

Лишь только Антипатр возвратился в лагерь Скавра, как тот снял осаду и увел свои значительно поредевшие легионы в Дамаск.

Вести о неудаче, а главное, о неумелом руководстве войском римского прокуратора быстро достигли Рима. Сенат отозвал Скавра, а на его место назначил Авла Габиния, римского трибуна, близкого к Помпею.

– Ты видел его, Ирод, – закончив свой рассказ, сказал Гиркан и, вздохнув, добавил: – Когорты Габиния первыми ворвались во внутренний двор Иерусалимского храма.

– Говорят, он умелый и энергичный полководец, – заметил Ирод.

Гиркан ответил вяло, едва шевеля губами:

– Все они – великие полководцы в наших маленьких странах. Мы слишком слабы, чтобы правильно понимать, кто из них по-настоящему великий, а кто нет.

Об угрозе Александра Гиркан говорил много, но неопределенно, сетовал на несчастную судьбу, на болезни и немощь, на предательство иудеев, толпами бегущих в стан Александра. Провожая Ирода, он сказал:

– Если бы здесь был Помпей…

Ирод не ответил первосвященнику, подумал, что, может быть, и в самом деле Помпей был единственным, кто вселял мужество в слабого плотью и духом первосвященника. Теперешний Гиркан показался Ироду особенно жалким.

Когда он вернулся домой, слуга передал, что Антипатр немедленно желает видеть сына.

– Ты звал меня, отец, – тоном послушного сына сказал Ирод, входя к Антипатру и предчувствуя неприятный разговор.

Антипатр сидел за столом и что-то писал на восковой дощечке, лежавшей перед ним. Не поднимая головы и продолжая писать, он сказал:

– Сразу после свадьбы ты стал посещать в Массаде блудницу.

– Отец… – вспыхнув, выговорил Ирод, а Антипатр, как бы не слыша его, продолжил:

– Я не признаю связей с блудницами, это грязное, низкое занятие, недостойное ни настоящего мужчины, ни настоящего воина. Но я не осуждаю тех, кто прибегает к их услугам, и твои пристрастия меня не беспокоят. Беспокоит другое – как ты мог делать это сразу после свадьбы. Я возлагаю большие надежды на родственников твоей жены, Дориды. В Северной Идумее наша семья не имеет такого влияния, какое имеют они, а мне нужны новые воины, готовые идти на смерть. Если ее семья узнает о твоих… – Антипатр прервался, резким движением пальцев оттолкнул восковую дощечку, бросил на стол стило и, подняв голову, строго посмотрел на сына, – узнает о том позоре, который ты навлек на их род, это может разрушить все наши планы. Я недоволен тобой, а еще больше недоволен Фазаелем. Он старше и опытней, но сам повел тебя к этой блуднице, известной всей Массаде Помпее. – Имя блудницы он произнес с крайней степенью презрения, так искривив губы, будто их жгло чем-то. Взял со стола стило из слоновой кости, повертел в пальцах, снова бросил на стол. – С Фазаелем я разберусь сам, но что можешь ты мне ответить?

Из речи отца Ирод вывел одно – за ним следили. Кто-то из телохранителей, приставленных к нему отцом. В других обстоятельствах он бы вскипел, высказал бы отцу свое возмущение таким недоверием. Но сейчас были особые обстоятельства, к тому же отец оказался прав. Он подвел отца или мог подвести, хотя и ненамеренно. Но и не сказать об этом, сдержаться он тоже не сумел себя заставить. Проговорил скорее обиженно, чем с укором:

– Значит, ты приставил своих людей следить за мной? Меня удручает, что ты, отец, не доверяешь мне, так не доверяешь.

– Я не доверяю тебе?! – вскричал Антипатр и с силой ударил кулаком по столу – гнев, сдерживаемый им во все время разговора, в эту минуту выплеснулся с необычайной силой. – А дело, с которым я послал тебя в Массаду? Нет, я доверяю тебе, но мне дорога твоя жизнь, и во избежание случайностей я приказал своим людям оберегать тебя каждую минуту твоего пребывания в Массаде. Да, они тайно следовали за тобой везде, и в этот квартал, куда ты ходил к блуднице. Куда человек твоего положения не входит один, а лишь под усиленной охраной. Я недоволен тобой, Ирод, – проговорил он уже значительно спокойнее. – Я презираю свою несдержанность и не хочу повторения.

Ирод молча поклонился отцу и вышел. Закрывшись в комнате, он отдался своему тяжелому настроению. Ему было стыдно, что люди отца следили за ним, знали все и, может быть, обсуждали его в своем кругу. Ему было стыдно, что он подвел отца и подвел брата. Отец уже не сможет доверять ему, как прежде.

– Проклятая Помпея! – зло выговорил он сквозь зубы.

И тут же вспомнил блудницу, ее лукавые глаза, мощные бедра, высокую грудь, руки, умеющие быть то нежными, то страстными. Воспоминание о ней вошло в него незаметно, с каждой минутой становясь все явственнее и подробнее. Он уже не думал о разговоре с отцом, не стыдился того, что совершил, он словно бы опять входил в ярко освещенную комнату, наполненную запахом горелого масла, видел Помпею, лежавшую обнаженной на ложе – влекущую, соблазнительную. И, закрыв глаза, Ирод снова погрузился в любовный чад и в любовное беспамятство. О Дориде в тот вечер он не вспомнил ни разу.

На следующий день иудейское войско под командованием Антипатра выступило из Иерусалима на соединение с легионами Авла Габиния, следовавшими к крепости Александрион, где, по его сведениям, расположился лагерем Александр. Вместе с войском ехал и Гиркан. Антипатр уговорил его не оставаться в Иерусалиме. Жители были ненадежны, сторонники первосвященника в одну минуту могли стать его злейшими врагами, могли захватить первосвященника и выдать его Александру. А Антипатр не допускал потери Гиркана. Гиркан был главным камнем в фундаменте здания власти, возводимого Антипатром. Убери этот камень, и все здание, еще не достроенное, рухнет в течение каких-нибудь нескольких дней.

Иудейское войско сделало в направлении Александриона всего один переход, когда к Антипатру прискакал гонец от Авла Габиния. Его конь, покрытый хлопьями пены, тяжело поводил вздувшимися боками и едва держался на ногах. Гонец был не в лучшем состоянии. Он передал приказ сирийского прокуратора – развернуть войско и прикрыть Иерусалим с запада. Габиний получил известие, что Александр со своей армией быстро продвигается к Иерусалиму. Антипатру предписывалось разбить лагерь в районе Цоры, маленького городка на западе от столицы, и ждать подхода двух римских легионов под командованием Марка Антония [22]22
  …под командованием Марка Антония. – Марк Антоний (ок. 83–30 до н. э.) – римский полководец, сторонник Цезаря. В 43 г. до н. э. вместе с Октавианом и Лепидом образовал 2-й триумвират, разбив войска Брута и Кассия. Получил в управление восточные области Римского государства и сблизился с египетской царицей Клеопатрой. После объявления сенатом войны Клеопатре и поражения египетского флота у мыса Акций покончил жизнь самоубийством.


[Закрыть]. Сам же Габиний с четырьмя легионами направится к Александриону, чтобы отрезать Александру возможные пути к отступлению.

Совершив два стремительных перехода, Антипатр встал у Цоры, разослав по всем дорогам отряды всадников, чтобы обнаружить путь продвижения Александра. На следующий день ему доложили, что Александр стоит лагерем всего в четырех милях, – по-видимому, он давал войску отдых перед последним броском на Иерусалим. А ведь от Цоры до столицы было всего десять миль.

Антипатр собрал военный совет. Командиры корпусов, Пифолай и Малих, горячо высказались за то, чтобы сняться с лагеря и идти навстречу Александру. Их горячность вызвала подозрения Антипатра – он и прежде не доверял им, а сейчас, вблизи армии Александра, сына свергнутого иудейского царя, тем более. Он ответил своим командирам, что лучше оставаться на месте и здесь встретить противника. Эта позиция удобна для иудейского войска и неудобна для войска Александра. Пифолай и Малих возразили, что в этом случае Александр может уклониться от сражения, просто обойти их и выйти к Иерусалиму с другой стороны.

Антипатр, знавший о приближении Марка Антония с двумя легионами (начальников корпусов он не поставил об этом в известность), добродушно усмехнулся:

– Успокойтесь, я не позволю ему обойти нас.

И тот и другой смотрели на Антипатра с нескрываемой враждебностью, особенно Пифолай. Низкорослый, с кривыми ногами, с густой растительностью на лице и руках – из-под сросшихся бровей его маленькие глазки сверлили Антипатра, – он напоминал зверя, готового броситься на добычу. Другой, Малих, высокий, сутулый, рыжеватый, с шишковатым, выступающим лбом, опустил голову и смотрел под ноги. Но Антипатр все равно чувствовал его взгляд – взгляд Малиха скрещивался со взглядом Антипатра, как бы отражаясь от земли.

Антипатр отошел в глубину палатки, повернулся, встал к ним спиной. Стоял так неподвижно, пока Пифолай и Малих не ушли.

Ирод присутствовал на совещании. Теперь он смотрел в неподвижную спину отца и думал, что Пифолай с Малихом правы, настаивая на быстром выступлении навстречу Александру. Ведь иудейское войско насчитывало до тридцати тысяч человек, тогда как в армии Александра было не больше десяти. Стремительным броском и мощным натиском его можно было быстро обратить в бегство и рассеять.

– Отец! – тихо позвал Ирод.

Антипатр, словно очнувшись, медленно повернулся.

– У нас тройной перевес, почему ты не хочешь наступать?

– Тройной перевес, – повторил Антипатр задумчиво, и снова: – Тройной перевес. – После продолжительной паузы он сказал: – Да будь у нас десятикратный перевес, я все равно не сдвинулся бы с места.

– Но почему, отец, почему?! – воскликнул Ирод. Ему так хотелось броситься в бой, по-настоящему проявить себя в сражении.

– Потому что в этой войне, – тихо проговорил Антипатр, – численность ничего не значит. -

Он внимательно посмотрел на Ирода, как бы решаясь, сказать или смолчать. Наконец сказал:

– Послушай меня, Ирод. Может так случиться, что уже завтра армия Александра будет насчитывать не десять, а сорок тысяч воинов.

Ирод понял, шагнул к отцу:

– Ты хочешь сказать…

Антипатр покачал головой:

– Да, ты правильно меня понял – наши воины уже завтра могут стать его воинами, – Антипатр поманил сына, – Встань ближе, нас не должны услышать.

Ирод встал вплотную к отцу. Напряженно глядя на сына, Антипатр прошептал:

– У меня есть план. Он рискованный, но от него зависит не столько успех дела, сколько наша собственная жизнь. Ведь если Марк Антоний не подоспеет, мы проиграем это сражение. Тебе известно, что наши идумейцы распределены по двум корпусам. Я уже распорядился: они тайно выйдут и соберутся в одном месте уже к утру. Это три тысячи идумейцев и около тысячи самарян. Знаю, это слишком мало, но у нас нет другого выхода. Правда, один мой ветеран стоит десятка иудейских воинов, тем более что по большей части это плохо обученные крестьяне. Я разделю эти четыре тысячи на три части. Двумя тысячами будешь командовать ты. Ты поставишь своих воинов в линию позади иудейского войска, остальных я расположу на флангах, по тысяче человек. Таким образом иудейское войско будет окружено нами.

– Но, отец, что смогут сделать четыре тысячи против двадцати шести? Если они бросятся разом, то сомнут нас.

– Конечно, если бросятся, то сомнут, но мы должны сделать так, чтобы этого не случилось. Позади тяжеловооруженных ты расположишь всадников, а впереди – лучников. По моему знаку, когда армия Александра выстроится для атаки, ты прикажешь лучникам пускать стрелы через головы иудейских воинов.

– Ты хочешь сказать, – лицо Ирода выражало недоумение, – пускать стрелы, когда Александр подойдет вплотную?

– Нет, нет, – нетерпеливо и с досадой на непонятливость сына сказал Антипатр, – я же говорю, по моему знаку. Противник тут ни при чем, с такого расстояния все равно невозможно поразить его. Задача состоит в том, чтобы удержать наше собственное войско от возможности соединиться с вражеским. Надеюсь, что тучи стрел, летящих сзади, охладят их желание перекинуться к врагу.

– А когда Александр подойдет вплотную?

– Когда они атакуют, наши вынуждены будут защищаться. Они будут биться плохо, но это не важно, главное, чтобы бились. Если разгорится сражение, а Марк Антоний все же не подойдет, мы отведем идумейцев и укроемся за стенами Иерусалима. Ты понял, что нужно делать?

– Да, отец, – твердо выговорил Ирод, – я сделаю все так, как ты сказал.

– Теперь иди, – Антипатр крепко обнял Ирода, – тебе нужно отдохнуть, завтра будет трудный день. А мне еще следует переговорить с Гирканом.

Уйдя в свою палатку, Ирод лег и закрыл глаза. Уже засыпая, вспомнил, что забыл о своей звезде. Шел сюда, глядя под ноги, когда всего-то нужно было – поднять голову и увидеть. Хотел встать, но только вздохнул и рывком перевернулся на другой бок.

4. Против своих

Антипатру не составило большого труда убедить Гиркана в правильности принятого им плана. Как и год назад, когда они бежали в Петру, первосвященник выглядел испуганным и подавленным.

– Ты думаешь, это может случиться?! – со страхом глядя на Антипатра снизу вверх, прошептал Гиркан.

– Это обязательно случится, – с холодным спокойствием отвечал Антипатр, – Не думаю, что тебе будет хорошо в плену у твоего племянника Александра.

– В плену у Александра! – дрожащим голосом повторил Гиркан. Он хотел схватиться за Антипатра, но пальцы его скользнули по панцирю (опасаясь покушения, Антипатр не снимал его даже ночью), и рука упала, – Нет, я не хочу, ты спасешь меня!..

– Конечно спасу, тебе не о чем беспокоиться. Только для твоего спасения я и придумал свой план. Но мне нужна твоя помощь.

– Помощь? Какая помощь? – На глазах Гиркана блеснули слезы бессилия, губы его дрожали.

– Завтра к тебе прибегут Пифолай и Малих. Они будут говорить тебе, что я предатель и что со своими идумейцами хочу погубить иудейское войско. То есть будут требовать, чтобы я отвел свои отряды.