Текст книги "О Вячеславе Менжинском
Воспоминания, очерки, статьи"

Автор книги: Михаил Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

М. А. Смирнов. Менжинский и охрана границы

Наряду с многочисленными мероприятиями по налаживанию расстроенного войной финансового хозяйства родившейся Советской республики Менжинский по указанию партии и правительства организует охрану государственной границы. Первоначально создаются организационная группа, а затем Главное управление пограничной охраны в составе Наркомфина, Петроградский и Западный пограничные округа. Намечаются меры по созданию округов на других границах, готовится проект декрета по учреждению при Народном комиссариате финансов новой, советской пограничной охраны.

К концу гражданской войны определились три направления охраны границы: политическое, военное и экономическое. Но их выполняли три различных ведомства: Особый отдел ВЧК, военное ведомство и Наркомат торговли и промышленности. Разделение функций, унаследованное от старого, дореволюционного порядка, создавало большие трудности и усложняло практическое осуществление задач охраны границы. Поэтому 24 ноября 1920 года Совет Труда и Обороны в отмену своего предыдущего постановления охрану всех границ возложил на Особый отдел ВЧК. Лишь таможенный надзор за экспортом, импортом и провозом багажа пассажирами через границу остался в ведении Наркомвнешторга. В свою очередь, приказом Менжинского создавались особые отделы по охране границ – финляндской, эстонско-латвийской, польской, румынской и южной, а также особые отделы пограничных районов.

Под руководством В. Р. Менжинского были разработаны основные положения по охране рубежей Страны Советов в форме временной инструкции. В ней указывалось, что полная ответственность за охрану границ возлагается на Особый отдел ВЧК.

Инструкция определяла, что представители особых отделов имеют право во всякое время произвести проверку несения караульной службы, о всех замеченных упущениях и недостатках обязаны записывать в постовую книгу и давать командиру соответствующие указания. Отмечалось также, что представители особых отделов имеют право, с ведома командиров ВНУС[84]84
  Войска внутренней службы.


[Закрыть], вести с красноармейцами собеседования и читать им лекции по вопросу об особенностях службы на границе и о наилучшей ее постановке. Политических работников инструкция обязывала обратить серьезное внимание на осознание красноармейцами особой важности пограничной службы и ее, обязанностей.

В январе 1921 года Дзержинский, Менжинский, Уншлихт и начальник войск Корнев обсудили вопрос об организации пограничных войск и признали необходимым «иметь в пограничных войсках исключительно командный состав из красных командиров», организовать школы командного состава.

В конце января того же года, в связи с изменениями в организации вооруженных сил республики, войска, охранявшие границу, с их штабами вошли в состав войск ВЧК, подчиненных во всех отношениях председателю ВЧК.

Ф. Э. Дзержинский и В. Р. Менжинский заботятся о размещении войск, обеспечении их вооружением. 14 мая 1921 года вопрос об охране границы заслушало Политбюро ЦК РКП(б) с участием В. И. Ленина. Было принято решение об усилении войск пограничной охраны коммунистами, улучшении снабжения личного состава. По представлению ВЧК Совет Труда и Обороны своим постановлением от 13 мая 1921 года предоставил войскам ВЧК право на пищевое довольствие по усиленной норме. 18 мая Совет Труда и Обороны выделил дополнительно 4500 пайков для обеспечения продовольствием сотрудников Особого отдела пограничных пунктов. 1 июля голодного 1921 года было принято еще одно подписанное В. И. Лениным постановление о продовольственном обеспечении пограничных войск. В нем говорилось: «Ввиду особых условий службы войска ВЧК удовлетворять продовольствием в полной мере, определенной постановлением СТО от 13 мая с. г., в следующую очередь за удовлетворением учебных заведений».

Возложение ответственности за охрану границ на Особый отдел, принятые меры по организации службы и обеспечению всем необходимым пограничников уже летом 1921 года дали свои положительные результаты. Руководители ВЧК в одном из документов отмечали: «Организация охраны границы и ее бдительность увеличивается параллельно с организацией и оформлением войсковых объединений, технически осуществляющих ее».

В условиях мирного социалистического строительства надежная охрана границы стала важным фактором обеспечения государственной безопасности, монополии внешней торговли, создания благоприятных условий для мирного труда советского народа. Чтобы надежно охранять границу, нужны были войска, обладающие соответствующими правами и специальной подготовкой для борьбы с квалифицированными агентами иностранных разведок, контрабандистами. Постановлением Совета Труда и Обороны от 27 сентября 1922 года создается Отдельный пограничный корпус войск ГПУ. В положении, утвержденном Коллегией и объявленном приказом ГПУ 14 декабря 1922 года, oпpeделились функции, права и задачи корпуса. Были также сформированы его штабы, штабы войск пограничных округов, пограничные отряды (в каждой пограничной губернии) и четыре морские пограничные флотилии – Балтийская, Черноморская, Каспийская и флотилия Ледовитого океана. В конце 1922 года объявлен и проведен «ударный двухмесячник укрепления охраны границы»,

«Программа намечалась обширная, – вспоминает ветеран погранвойск генерал-лейтенант К. Ф. Телегин, – история ВЧК – ОГПУ, история пограничной охраны, методы шпионско-диверсионной работы врага на границе, формы и методы борьбы с нарушителями, что такое контрабанда, и какой вред она приносит нашему государству… Руководящий состав батальонов и погранотделении выезжал на заставы для проведения занятий по наиболее сложным и ответственным темам».

В приказе ОГПУ от 25 февраля 1924 года Менжинский писал, что опыт, приобретенный в охране границы, практическая работа по перестройке охраны границы подготовили «в достаточной мере почву для проведения назревшей необходимости объединения пограничных органов и погранвойск в единый аппарат погранохраны ОГПУ». В этом приказе были указаны практические меры проведения намечаемой перестройки.

Предстоящая реорганизация пограничных войск, по мнению Менжинского, должна была не только изменить существовавшие в то время формы управления войсками, но, главным образом, твердо определить пути их дальнейшей подготовки, усовершенствования и использования.

Под непосредственным руководством Вячеслава Рудольфовича, глубоко вникавшего во все детали организации охраны границы, было проведено объединение чекистских пограничных органов и войсковой охраны в единый аппарат. Была установлена единая для всех границ структура пограничных войск: пограничная застава – комендатура – отряд – погранокруг.

В пограничных войсках было введено единоначалие. Большую заботу Менжинский проявлял об усилении в войсках партийно-политической работы. С этой целью на^: заставах, контрольно-пропускных пунктах, в комендатуpax ввели должности политработников, а постановлением ЦК ВКП(б) были созданы политический отдел пограничной охраны и войск ОГПУ и политические отделы в округах. Все это способствовало повышению боевой готовности погранвойск, укреплению политико-морального состояния и воинской дисциплины, дальнейшему укреплению охраны границы.

Огромная работа по реорганизации пограничных войск и совершенствованию их службы была обобщена и законодательно закреплена в новом Положении об охране государственных границ, разработанном под руководством Менжинского. Это Положение было утверждено Центральным Исполнительным Комитетом и Советом Народных Комиссаров 15 июня 1927 года. Оно четко определяло и законодательно закрепляло режим государственной границы, права и обязанности пограничных властей. Были также разработаны, утверждены Коллегией ОГПУ и введены в действие «Положение о контрольно-пропускных пунктах ОГПУ», «Инструкция о порядке въезда и проживания в пограничной полосе», «Временный устав службы пограничной охраны ОГПУ».

Можно считать, что этим завершился занявший почти 10 лет период создания новой пограничной охраны, советских пограничных войск…

Много внимания Менжинский уделял пополнению войск ОГПУ командными кадрами, интересовался их подготовкой, посещая Высшую пограничную школу…

Пограничник, 1974, № 16, с. 12–15.

И. М. Петров (Тойво Вяхя). С границы на прием к Менжинскому

Хорошо помню мою первую заставу, тогда еще кордон. Заставами они стали именоваться с мая 1924 года. Одна маленькая комната. Нары вдоль стены. Столик, сколоченный из патронных ящиков, стоял у единственного окна, возле двери – плита для варки пищи, она же обогревала комнату. Ни телефона, ни транспорта, никаких запасов, даже кладовых на кордоне не было… Бедная была страна, и мало она могла дать своим пограничникам…

Петроградское направление, в особенности на его лобовом, белоостровском участке, было наиболее напряженным. До города меньше 40 километров, до его оживленных пригородов – Левашова и Парголова – неполных двадцать. И все лесными массивами. Не заметил вовремя или не задержал нарушителя, значит, вовсе его упустил. В Петрограде уже не найдешь!

Вражеские агенты – шпионы и диверсанты – прорывались через границу группами по нескольку человек, хорошо обученные и хорошо вооруженные. Перестрелка с ними была довольно частым явлением. Били мы, попадало и нам. В одной такой схватке, в частности, получил ранение комендант участка Орлов. Среди нарушителей были и контрабандисты…

В апреле 1924 года меня внезапно отозвали на учебу, на Фарфоровский пост под Ленинградом… Кормят весьма прилично, деньги платят, и город рядом. Жить можно.

Но вдруг вызов к Мессингу – полномочному представителю ОГПУ по всей огромной Северо-Западной области. По рассказам, я знал, что Станислав Адамович – человек требовательный и суровый…

Пропуск был заказан. Вхожу в кабинет, Мессинг один. Вид у него действительно суровый. Принял сухо, но вежливо.

– Расскажите о себе все, что помните!

Оказывается, хорошо он меня знал. Лучше, чем я сам себя… Знал он и мою заставу, и меня там. И раз Мессинг знает обо мне, то я решил выкладывать все до мелочей. Он слушал внимательно и не перебивал…

Беседа затянулась, тихая и дружеская… Поближе к полуночи пришли заместитель полномочного представителя Салынь, выдержанный, немногословный латыш, Шaров – начальник контрразведывательного отдела, нервный, тяжеловатый и порывистый. Мессинг показал им меня и сказал: «Вяхя. Он все знает. Дайте ему номер того телефона. Он позвонит, когда придет время. Договоритесь о встрече».

Так началось мое участие в чекистской операции «Трест». (Это участие выразилось в переправе через «окно» на границе, контролируемое ГПУ, агентов и связников зарубежных контрреволюционных центров…)

Переброска людей через границу – дело сложное, опасное и требует подготовки. Мне же время нужной было, чтобы сообщить Мессингу о предстоящем приходе «гостей».

По-видимому, мое «окно» выполняло задание не только центрального руководства, но и обслуживало еще и ленинградское ответвление «Треста», и людей поэтому проходило через него довольно много… Часто переходила границу женщина средних лет, хорошо сложенная, с красивым лицом – Захарченко-Шульц. Предупреждали меня: «садистка, умная и храбрая. Стреляет при возникновении малейших сомнений. На местности ориентируется отлично. Не боится пеших переходов, водных преград и холода. Внушайте ей доверие к себе. Осторожно только, очень осторожно…». Трудно было со всеми. С Захарченко-Шульц – в особенности. Проверяла всегда и каждый раз по-новому… Последний раз через мое «окно» она прошла за два-три дня до перехода к нам С. Дж. Рейли. Не просто прошла – еще раз проверила. За день или за два до этого в Финляндию проследовал Радкевич[85]85
  Радкевич – соучастник М. В. Захарченко-Шульц, агент заграничной террористической организации.


[Закрыть]. Тоже проверял, конечно. «Окно» выдержало эти проверки. И еще бы не выдержать! Оно было результатом усилий таких выдающихся чекистов, как Менжинский, Мессинг, Стырне и Артузов[86]86
  А. X. Артузов – начальник контрразведывательного отдела ОГПУ.


[Закрыть]…

Была и еще одна трудность: однажды комендант (погранучастка) Кольцов сообщил:

– Бомов что-то подозревает. На твою заставу все просится. Он говорит, что за тобой надо следить. Часто, мол, в Ленинград отлучается, даже разрешения не спрашивает.

– Ты что ему сказал? – спросил я.

– Оборвал его. Грубо оборвал. Сказал, что к зубному врачу ты ездишь и всегда с моего разрешения… Обиделся, но молчать будет.

– Молчать будет, но слежку усиливает. Хочет накрыть сам.

– Да, трудно с ним, – согласился Кольцов.

Пришлось доложить Мессингу… Мессинг принял решение: «По требованию Вяхя держать Бомова на участке фланговой заставы, без права выезда. Болтовню его обрывать…»

Поздно вечером я встретил на станции Захарченко-Шульц и ночью перебросил ее в Финляндию. Границу она переходила уже за полночь. Это и была моя последняя встреча с ней.

Рано утром следующего дня я ликвидировал следы перехода границы и собирался отдохнуть, но тут поступила телефонограмма… опять вызывали к Мессингу.

На этот раз у Мессинга было необычно людно. Незнакомые лица, некоторые – в штатской одежде. Одного я узнал – Владимир Андреевич Стырне, светловолосый, широкоплечий, по внешности видно – латыш. Я понял, что они уже посовещались. При мне говорили только о моей работе. Меня спросили:

– Даму эту… благополучно переправили? Как она себя вела?

– Около часу ночи она перешла границу, – ответил я. – Жаловалась, что воды много и холодная. Разделась, в ее одежду пришлось перенести мне. Саквояжа не доверила. Сама в руке держала. В поведении ее ничего особенного не заметил…

– Она вас специально проверяла. Для этого и ехала.

– Ничего не заметил. Мы мало и разговаривали. Только часовая остановка и была у нас.

– Что вы знаете о Савинкове? – обратился ко мне Мессинг.

– Только то, что было в газетах. Еще книгу читал – «Суд над Савинковым»…

– О вашей работе знают Феликс Эдмундович и Менжинский и высоко оценивают. Вы сильно устали? – взглянул мне в лицо Станислав Адамович.

– Очень. И болею еще.

– Будут напряженнейшие дни, – предупредил Мессинг. – Сегодня надо переправить Графа, вернется он оттуда завтра. За ним через сутки – точное время сообщит нам Граф – надо принять одного господина. Для нас тот господин в сотни раз важнее Савинкова! На какую станцию, по-вашему, лучше его доставить? Мы наметили Песочную.

Мне выбор не понравился, и я ответил:

– Лучше бы, наверно, в Парголово, туда хорошая лесная дорога, и по ночам по ней никто не ездит. А в Песочную я боюсь. Близко очень. Там всегда по утрам местных жителей много. Разговоры пойдут…

– Ну что ж, давайте в Парголово, – согласился Мессинг. – А теперь слушайте внимательно. Этого господина от самой границы и до вагона никто не должен видеть. Охрана там будет снята на всю глубину. Милицию тоже снимем. Дорога станет свободной. Остальное полностью ложится на вас. Напоминаю еще раз: никакие случайности не могут иметь места!.. Никакие! Если этот господин будет в пути кем бы то ни было убит или если он сбежит – вас постигнет самая суровая кара…

– Понял.

– Не исключено, что этот господин поедет еще и обратно. Поэтому важно, чтобы он не понял вашей настоящей роли. Покажите ему настороженность, элементы угрожающей вам опасности. Только не переиграйте! Он очень опытен и коварен.

Потом показали мне двух чекистов в штатской одежде:

– Посмотрите внимательно, чтобы после узнать. Этим товарищам, и больше никому, передадите того господина в тамбуре четвертого вагона первого утреннего поезда. Все ли ясно?

– Да, все.

– Не забудьте: сегодня Граф – туда и через сутки – обратно. Он покажет место перехода к нам того важного господина. Предложите место сами, и он там согласует с финнами.

Переброска Графа в Финляндию и обратно не требовала особых усилий. Нужны были только опять две бессонные ночи…

Еще раз я проверил повозку и упряжь и с наступлением темноты, около 11 часов вечера, подал лошадь почти к самой реке. Вскоре на финском берегу увидел силуэты людей. Человека четыре или пять их было. Появились со стороны развалин бывшей таможни. Возможно, они там, пока было видно, ожидали и следили за тем, что происходит на нашей территории.

После обычного ознакомления – те ли они, и тот ли я? – отвечаю на несколько вопросов, заданных мне на финском языке:

– Все ли готово?

– Все.

– Как охрана?

– …Никого нет.

– Лошадь есть?

– Тут, на берегу. Хорошая. Давайте скорее!

На какое-то время все умолкло. Возможно, тот господин раздевался. Потом уже слышу на русском языке: «Иду!»

Улавливаю осторожные шаги к воде. Да, не Радкевич, совсем не Радкевич.

Накануне шли обильные дожди, вода поднялась почти до плеч и была уже холодная. Опасаясь, как бы этот господин не струсил и не повернул обратно (может и упасть на скользких камнях, еще утонет!), я бросился ему навстречу. В одежде, только шинель скинул. Взвалил себе на плечи этого гостя и перетащил на наш берег. Голенький он был, в одних трусиках, одежду завернул в пальто и держал над головой. Рослый и довольно тяжелый дядя. Но ничего, осилил. «Мой ты теперь, мой!» Тут возникло неожиданное осложнение. Финны настойчиво требовали, чтобы я подошел к их берегу. «На несколько слов», как они сказали. Разумных и убедительных причин для отказа у меня не было. Но, с другой стороны, я не мог и рисковать: если моя игра разгадана, то меня там прикончат или задержат на несколько минут, а тем временем этот господин поедет на моей лошади с другим ездовым, перешедшим границу где-то рядом. Нет, переходить к ним я сейчас не имел права и отказывался: «Мокрый я, и холодно». Финны продолжали настаивать, и угроза серьезных осложнений нависала все больше. Выручил гость. Узнав от меня, в чем дело, он что-то сказал финнам на непонятном мне языке, и они умолкли.

Садясь на повозку, я вынул из кобуры маузер и положил на колени. Так я всегда делал, чтобы продемонстрировать напряженность обстановки и мою настороженность. Гость тоже стал вытаскивать пистолет из внутреннего кармана. Сердитым шипением я остановил его:

– Не смейте! Вам сидеть – я действую!

Послушался. Я был вооружен отлично. Взведенный маузер на коленях, вальтер под гимнастеркой, а в голенище сапога – нож. Оружие не потребовалось. К нам никто не подходил, и гость враждебных намерений ко мне не проявлял. Он остро и зло издевался над нашими дорогами. И я его поддерживал в этом, слегка только.

Он острил и обещал кому-то, как будто Мак-Манусу в Лондоне, рассказать, какие в России дороги. «В Лондоне? А будешь ли ты еще в Лондоне?»

Перед мостом через Черную речку я решил показать мою настороженность. Остановил коня в кустах и вышел вперед, якобы для проверки, нет ли у моста засады пограничников. Гостю сказал, чтобы никуда не отлучался. Знал я, что на мосту никого нет, но этот мост я точно таким же образом всегда проверял, когда вез врагов. Шульц наверняка виделась с этим человеком в Финляндии и, рассказывая о пути, конечно, не упускала такой немаловажной детали. Значит, надо делать все так, как ему рассказывали, как он себе это представляет. Все до мельчайших подробностей. Иначе вызовешь излишнюю настороженность, и может быть провал.

Устал я очень. Вначале переправлял в Финляндию Шульц, после Графа – туда и обратно. Теперь еще и этот господин. И все по ночам. К тому же еще и обязанности начальника заставы надо было выполнять. На сон времени не оставалось. Вот я и решил только постоять в кустах, вернуться и сказать: «Проверил, все в порядке!» Но тут вспомнился урок, полученный мною в лыжном отряде, и пошел, и сделал. Все основательно обследовал, под мост слазил, и это спасло от беды, может быть непоправимой. Когда вернулся к подводе, я не нашел в ней моего пассажира. Он исчез! Я был и потрясен и напуган: «Разиня, из собственных рук выпустил!» Но тут, и тоже со стороны моста, появился этот господин. Оказывается, он шёл по моим следам и проверял, что я делаю на мосту. Да шел так, что я не заметил его.

В лесу, чтобы согласовать наш приезд на станцию с приходом туда поезда, мы сделали остановку на четыре-пять часов. Состоялся легкий, полушутливый разговор. Говорил больше он. Я выжимал воду из одежды, выливал ее из огромных болотных сапог и следил за конем.

Коня я оставил в небольшом леске, вблизи от станции, а сам отправился за билетом, надеясь, что мой пассажир не осмелится выйти из лесу, пока я хожу. Так и получилось. Он только отошел в сторону от коня и лег в кустах.

Подошел поезд, первый утренний, и пассажиров было мало. В тамбуре четвертого вагона я передал «гостя» тем двум чекистам, с которыми меня познакомили в кабинете Мессинга. Дело сделано!

При прощальном рукопожатии «гость» ловко и почти незаметно всунул в мою руку какую-то бумажку. Денег я никогда ранее не получал. Была же договоренность, что все деньги, которые я заработал переброской через границу, поступят на мое имя в финляндский банк. Это – чтобы укрепить веру в моей продажности. Ведь в их понимании любой человек за своими деньгами непременно придет, даже из другой страны. Тяга к деньгам поэтому была логична и для меня, продавшегося им холопа. О чаевых же я представления не имел. Ни малейшего. Поэтому полагал, что этот господин всунул мне в руку какую-то записку, возможно очень важную и срочную, и умышленно сделал это так, чтобы никто из присутствующих ее не заметил…

После отхода поезда я побежал к фонарю, чтобы прочесть таинственную, как я полагал, записку, и был немало озадачен, когда обнаружил, что мне всунули три червонца. Никаких записей или проколов на них я не обнаружил.

По телефону, как было установлено, я через контрольно-пропускной пункт вызвал тот ленинградский номер, по которому обычно докладывал о выполнении задания. К телефону подошел Салынь, и я доложил: «Груз сдал», что означало: «гость» в пути, не убит и не сбежал. Далее: «Печать не повреждена», – моей роли «гость» не разгадал. За сдачу груза Салынь поблагодарил, а насчет денег сказал просто: «На чай ты получил, понял?» Намеками Салынь дал понять, что сейчас обратное движение такого же груза становится еще более вероятным.

Вспомнилась библейская легенда, знакомая с детских лет. За Христа тоже тридцатку дали! Серебром. Мне – червонцами. Если сумма денег была намеком, то этот господин ошибся. Я никого не продавал, а боролся с врагом тем оружием, которое выбрал он сам, враг. Я еще не знал, кто этот «гость», но у меня было радостное ощущение удачи.

Усталость моя, по-видимому, была предельной. Держался на ногах только напряжением всех сил, и со мной случилось то, чего еще никогда не бывало, – уснул в пути и проснулся лишь у конюшни. Не сам проснулся, хозяин поднял. Застава своей конюшни не имела, и моя лошадь стояла у этого крестьянина. И хорошо, что она там стояла! Крестьянина, видимо, убедило мое бормотание: «Выпили ночью, уснул». На заставе бы начались разговоры…

Спустя пять-шесть дней я опять был у Мессинга. В последний раз. Людей тут оказалось много. Присутствовал Симанайтис, заместитель начальника отряда. Паэгле – это я уже знал – в те дни болел. Из Москвы, вспоминается, были Пилляр и еще несколько чекистов. Все они, москвичи, в штатской одежде.

Меня встретили приветливо, но в их поведении улавливалась какая-то настораживающая мягкость, какая-то особенная доброта, может быть, сочувствие. Говорил Мессинг. Иногда вмешивался в разговор энергичный и порывистый Пилляр.

Мессинг вначале сказал, что Феликс Эдмундович Дзержинский благодарит меня именем революции и что решен вопрос о моем награждении орденом Красного Знамени – единственной в те годы высшей правительственной наградой. Я, разумеется, был сильно взволнован такой высокой оценкой моей работы и, конечно, благодарен, но чувство настороженности не исчезало. Почему здесь так много чекистов? И почему здесь присутствует Симанайтис?

Потом мне объяснили, что последний «гость», которого я доставил, это Сидней Джордж Рейли – начальник восточноевропейского отдела разведки Великобритании, личное доверенное лицо злейшего врага нашей страны Уинстона Черчилля и других активных антисоветских сил в западном мире. В его руках – все нити антисоветских планов заговоров и комбинаций, и все это он нам выложит. Важно только, чтобы англичане не помешали нам довести следствие до конца. А помешать они могут. Надо помнить хотя бы «ноту Керзона» и высказанные в ней угрозы. Потеря Рейли для них – горькая пилюля, по главное все же в ином – они позаботятся о том, чтобы доверенные ему тайны не стали нашим достоянием. Надо убедительно доказать английской разведке, что Рейли умер, что эти тайны ушли с ним в могилу. В интересах следствия также надо показать и самому Рейли его собственную смерть. Вот и было решено на границе, в пределах видимости с финской стороны, именно в то время и там, где финны ждут возвращения Рейли от нас, разыграть его фиктивное убийство.

Меня спросили, где, по моему мнению, лучше всего устроить эту сцену? Я предложил небольшую открытую поляну между селением Старый Алакуль и линией границы, до которой еще остается метров 50—100 открытого пространства. Финны, рассчитывал я, услышат голоса и увидят вспышки выстрелов, но выйти на выручку Рейли из-за дальности расстояния не осмелятся. Мое предложение приняли.

Потом меня познакомили с одним из москвичей, высоким, как Рейли, стройным и худощавым. Во всем он был похож на Рейли, разве только помоложе годами. «Вот этого товарища повезете, – сказали мне и предупредили: – Все должно быть, как всегда! Точно, как всегда. На границе вас встретят чекисты и там разыграют сцену „убийства“ этого товарища. Руководить операцией будет Шаров».

С этого времени началось очень тяжелое для меня испытание. Чтобы придать убийству Рейли больше убедительности, потребовался еще и мой арест. Фиктивный, конечно, но – арест! Значит, первому эту пилюлю всунули в рот мне! Не сладкая пилюля, горькая. Проглотил я ее: сажайте! Просил только, чтобы меня, арестованного, не показывали моим товарищам, знакомым и подчиненным. Мессинг умолк. Он ничего не сказал. Не хотел, по-видимому, Станислав Адамович высказать мне этой тяжелой необходимости. Не хотел и обмануть. Остальные же торопливо и почти в один голос заверили: «Ну, конечно, зачем же…»

«Убийство» Рейли разыграли как по нотам. В условленном месте меня с двойником Рейли встретила группа чекистов во главе с Шаровым. Покричали мы тут, поругались на трех языках – на русском, финском и английском. Постреляли поверх голов друг друга. Потом «Рейли» слег на обочине. Землю около его головы обрызгали кровью, запасенной Шаровым, а мне связали руки. Тут же на выстрелы прибежал председатель местного сельсовета, молодой парень, коммунист, толковый человек и добрый товарищ: «Не нужна ли помощь актива?»

Шаров поблагодарил его за быструю явку, похвалил. «Помощи пока не надо, – сказал он. – Вот этого мерзавца, – и на меня указал пальцем, – мы захватили, а вот того, на обочине – прикончили. Только уж вы никому об этом ни слова – секрет!» Не в шутку напуганный предсельсовета удалился довольно резво.

Подали машину Шарова. Вместительную старую развалину «бьюик»; разворачиваясь, она фарами осветила и меня и «покойника» на обочине. Его подняли за руки и за ноги, втиснули в машину. Длинный он был, не уместился, ноги остались висеть на подножке. Меня взяли за воротник и тоже в машину, и – довольно энергично. Кобуру моего маузера оставили в кустах около дороги: приметная, узнают ее местные жители, и особенно пограничники!

Машина пошла. Не в Ленинград прямо, как я еще надеялся. Остановилась в Белоострове, в управлении пограничной комендатуры. Меня повели на второй этаж, легкими толчками ускоряя шаг. «Покойник» остался в машине с торчащими на подножке ногами.

В помещении комендатуры, якобы на какое-то совещание, важное и срочное, собирались почти все командиры пограничного участка…

Как я хотел обнять этих столь дорогих мне людей и сказать: «Не верьте, товарищи! Я для вас всегда был верным другом. Вас спасал, страну нашу и в этой борьбе не жалел ни сил, ни самой жизни». Но этого сказать нельзя было…

Потом выехали в Ленинград. «Покойник» поднялся и давай ругаться: «По мне сапогами ходили и нос разбили». Нос его действительно вырос размерами… Я сидел молча. Видимых повреждений не имел…

В пути, в районе Новой Деревни, меня одели в штатскую одежду и дали паспорт. Поместили в гостинице «Европейская» и тут же прочли наставление: «Кормить и поить будем. Из номера не высовываться и без нашего звонка никому дверей не открывать. Все ясно?»

Да, более чем ясно…

Утром раздался звонок. Говорил Салынь: «Никуда не выходите, никуда! Не открывайте дверей! К вам сейчас придет товарищ и все расскажет». Тут он и явился. Несколько раз я видел его мимоходом и знал: он один из старших сотрудников полпредства. Сказал, что явился ко мне по поручению Станислава Адамовича: «Есть предположение, что из Финляндии прорвался к нам ваш старый знакомый Радкевич. Их волнует судьба Рейли, но ищут вас. Понимают, что Рейли найти трудно – он в больнице или в могиле. Но если вы на свободе, значит, у них еще не все нити к Рейли оборваны. Отсюда требование: „Из комнаты никуда не отлучаться. Дверей не открывать. Ночным поездом поедете в Москву“».

– Что передать Станиславу Адамовичу? – спросил он меня перед уходом.

– Скажите, что я все понял.

В этой гостинице провел я двое суток, в ночь на третьи меня отправили в Москву. Посадили в поезд на товарной станции, там, где сейчас пригородные кассы. Посадка еще не начиналась, и меня всунули в отдельное двухместное купе, у входа в вагон. В этих купе обычно фельдъегеря с почтой путешествовали. И тоже предупредили: «Из купе не выходить. Еда и питье у вас есть». Поезда ходили медленно. Из Петрограда до Москвы почти сутки езды. Как тут из купе не выйдешь?!

Первым в Москве я встретил Владимира Андреевича Стырне. Много внимания мне уделил незабвенный Артур Христианович Артузов, Чекист с большой буквы. Я был представлен В. Р. Менжинскому.

Со слов Станислава Адамовича Мессинга во время наших встреч я по крупинкам составлял себе представление о Вячеславе Рудольфовиче Менжинском. Поскольку Феликс Эдмундович руководит ВСНХ, значит, очень многое в ОГПУ ложится на плечи Вячеслава Рудольфовича, в том числе и та тайная война, в которой я участвовал в течение полутора лет. Мне шел двадцать пятый год, не мальчик, но, направляясь к Менжинскому по узким коридорам с разновысокими полами старого здания ОГПУ, «под часами», я робел. По всей вероятности, потому, что никак не ожидал к себе такого внимания. Но все прошло очень просто, даже по-домашнему мило. Я представился. Он выслушал и пригласил садиться.

Началась беседа. Конечно, точных слов Вячеслава Рудольфовича я уже не помню, но общее содержание беседа навсегда осело в памяти.