Текст книги "Стальные корсары"

Автор книги: Михаил Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

На «Нью-Орлеане» это событие было встречено гробовым молчанием. Не только офицеры, но и матросы замерли в недоумении. Как так – безо всяких причин, взять и сдаться. Даже учитывая, что они уже наблюдали нечто подобное от американцев... Но янки были застигнуты врасплох, во сне, а тут происходило вообще что-то непонятное.

Причина столь нелогичного поведения китайцев выяснилась только после того, как русский крейсер в лучших традициях флибустьерской эпохи взял их на абордаж. Оказалось, что виной всему та самая дипломатическая миссия, которая сподвигла командира «Хай-Чи» на храбрые действия в начале боя.

Китайский офицер оказался хорошо знаком со старой мудростью – делай подвиги только убедившись, что на тебя смотрит генерал. Увы, к несчастью для себя он совершенно не подумал о том, что генерал генералу рознь, и получивший свой чин благодаря многолетнему беспорочному лобзанию имперских туфель чиновник от боевого офицера отличается, как червяк от мурены. В результате его храбрость оценена не была, скорее, наоборот. Более всего обеспокоенный сохранностью своей драгоценной шкурки, посланник и доверенное лицо императрицы Цыси орал на командира «Хай-Чи» так, что крейсер сотрясался от звуковой волны сильнее, чем от еще ни разу в него не попавших русских снарядов. Объемистое брюхо высокого чина при этом колыхалось внушительнее океана, и когда он попер на офицера, тому показалось на миг, что это чудо, обряженное в комичные старинные одеяния, его попросту раздавит.

Русский снаряд, поднявший столб воды неподалеку, спас положение и немного разрядил обстановку. Несколько брызг долетели до мостика, и чиновник поспешил убраться под защиту брони, но орать не перестал, а учитывая, что он вполне мог приказать, к примеру, снести излишне ретивому офицеру голову прямо здесь, на мостике его же корабля, выбора у командира «Хай-Чи» не оставалось. Пришлось отворачивать и пытаться спастись бегством.

В момент, когда артиллеристы, наконец, пристрелялись, это было глупостью. Из двух восьмидюймовок можно было запросто отбить у атакующих всякое желание продолжать бой, но – не срослось. Оставалось только орать на механиков, требуя добавить обороты, и наблюдать за тем, как противник медленно, но непреклонно нагоняет их крейсер.

Ор, привычный метод управления в Китае, действия не возымел. Во-первых, хотя крейсер и считался элитным, укомплектованным лучшим, что было у Китая, кораблем, на деле ухаживали за ним так себе. Очень уж любили китайские чиновники деньги и, несмотря на суровые во все времена по отношению к казнокрадам законы этой страны, мало кто из них мог отказать себе в удовольствии положить в карман пригоршню-другую казенных юаней. Слишком велик был соблазн, и слишком прогнила некогда великая империя. Как следствие, днище корабля серьезно обросло. Однако это было еще полбеды.

Второй проблемой оказались машины крейсера. Вообще, британцы строят неплохо, сказывается большой опыт, и механизмы их кораблей достаточно надежны и эффективны. Только вот любая машина требует ремонта и обслуживания, а с этим у китайцев традиционно имелись серьезные проблемы.

Вообще, с обслуживанием сложной техники в начале века тяжело приходилось многим странам. Да чего далеко ходить – многие русские корабли всерьез страдали от постоянных поломок в машинах не потому, что машины были плохи, а из-за традиционно-пренебрежительного отношения к профилактике и обслуживанию механизмов и довольно слабой подготовки нижних чинов. Что взять со вчерашних крестьян, многие из которых читать научились только попав на службу? Сила есть – ума не надо. Правда, по мере накопления опыта все нормализовывалось, но новые корабли, особенно импортные, всегда приносили с собой массу проблем из-за сложности освоения механизмов. Впрочем, корабли собственной постройки проблем несли не меньше, только уже благодаря скверному качеству продукции отечественных верфей.

Так вот, если у русских имелись проблемы, с которыми они с переменным успехом боролись, то китайцы просто ничего в этом отношении не предпринимали. Как та крестьянская дурочка, надеющаяся, что все само рассосется. И результат оказался соответствующим. Состояние не старых еще машин «Хай-Чи» нельзя было назвать катастрофическим, но развить проектную мощность не удавалось, как ни старались кочегары и не зажимались клапана. Соответственно, показанные крейсером на испытании двадцать четыре узла оставались для них недостижимой мечтой, сейчас «Хай-Чи» едва давал восемнадцать. «Нью-Орлеан», правда, тоже был детищем Элсвикских верфей, и его узлы, как и у китайского корабля, частично были «дутыми», но все же за ним ухаживали всерьез. Именно поэтому он сейчас уверенно держал девятнадцать узлов, а «Хай-Чи» не давал и восемнадцати.

А последнюю точку в бою поставил тот самый шестидюймовый снаряд. Ничтожные с точки зрения боеспособности повреждения вызвали шок у дипломата, в результате чего он в категоричной форме потребовал у командира «Хай-Чи» прекратить сопротивление.

В любом другом флоте мира подобное было бы невозможным. В России за подобное можно было бы и в зубы схлопотать, вполне себе простонародно. До Цусимы последним русским кораблем, сдавшимся врагу без сопротивления, был фрегат «Рафаил», и позор от этого факта русские переживали мучительно. Да и в том сражении, навсегда похоронившем грозную славу русского флота, корабли сдавались, как правило, исчерпав возможности к сопротивлению, в избитом до потери боеспособности состоянии. Для китайцев же чинопочитание оказалось на первом месте, и флаг был спущен. Корабль, способный не только постоять за себя, но и победить в этом бою, сдался на милость победителя.

Сколько волка не корми, а он все равно стройный и красивый, подумал мичман Севастьяненко, в упор разглядывая китайского посла. Потому что у волка хороший обмен веществ, а у этого узкоглазого труса – нет. Впрочем, это поправимо. Много-много работы, минимум питания – и будет он не то что худой, а просто тощий. Учеными давно установлено, что самый лучший метод для похудения – веревка, через которую прыгают дети. Надо просто взять ее в руки – и бить тех, кто много жрет.

Команда взятого на шпагу китайского корабля, выстроившаяся на палубе, не производила особого впечатления. Люди как люди, мелковатые, заморенные. В глазах ни малейшего признака знаменитого восточного фатализма и безразличия. Очень боятся, кто-то пытается это скрыть, а кто-то даже и не пытается, испуганно косясь на обвешанных оружием русских моряков. Честное слово, японцы были не крупнее, но куда храбрее и решительнее этого одетого в дурацкую форму сброда и, даже застигнутые врасплох, сражались мужественно. Китайцы же... Такое впечатление, что хребты у них каучуковые.

И офицеры им под стать. Пожалуй, только двое-трое, включая командира «Хай-Чи», пытаются держать форс, но получается у них, честно говоря, так себе. Ну а посол... Впрочем, ему простительно, он вообще человек не военный.

Окинув китайцев еще раз презрительно-скептическим взглядом, Севастьяненко повернулся к со скучающим видом стоящему рядом Трампу:

– Юджин, вы эти воды знаете лучше меня. Скажите, есть неподалеку земля, на которую можно высадить этих олухов?

– Есть, – меланхолично пожал плечами американец. – Примерно в трех милях.

– Куда? – вытаращил на него глаза мичман. Уж кто-кто, а он, только что спустившийся с мостика, был свято убежден, что в пределах видимости ни одного острова не наблюдается.

– Вниз, – Трамп усмехнулся. – Туда им и дорога. И прибудут быстро, если акулы не перехватят.

– Ну, у вас и шуточки, лейтенант.

– Какие шуточки? Я абсолютно серьезно.

А ведь он и вправду не шутит, запоздало сообразил Севастьяненко. До судьбы пленных ему нет дела – он просто не считает их за людей. А с другой стороны, кем их еще после происшедшего считать? Хотя, конечно, за борт – это уже чересчур. Именно эту мысль мичман и постарался максимально понятно донести до американца. Тот в ответ лишь пожал плечами:

– Тогда двадцать миль отсюда. Остров. Вроде бы необитаемый.

– Это хорошо. Проложишь курс?

– Проложу, если надо, – вновь пожал плечами Трамп. Он откровенно тяготился бездельем, и потому охотно брался за подобные мелочи. Севастьяненко обвел глазами китайцев и приказал:

– Кочегаров – в машинное, механиков – тоже. Будем осваиваться. Попробуют саботировать – отправьте их... на три мили вниз. Лейтенант Ненюков, принимайте корабль.

– Слушаюсь, мой адмирал! – лейтенант шутовски бросил руку к козырьку. Среди матросов раздались редкие смешки, однако беззлобные, Севастьяненко уважали не только «старожилы» «Нью-Орлеана», вместе с которыми ему пришлось хлебать соленую океанскую воду, но и новички. Как полагал сам мичман, здесь не обошлось без влияния его людей, но в подобные дебри лезть не собирался. У него и без этого дел хватало.

– А что, – вдруг заявил кто-то из его свежеиспеченных «благородий». – Два корабля – уже эскадра. Получается, и впрямь адмиральская должность.

– Мичман-адмирал, новое звание, – рассмеялся Севастьяненко. – Я подумаю над вашим предложением, господа. А сейчас к делу, к делу.

Китайцев высадили на острове через шесть часов. Слишком долго возились с незнакомыми механизмами трофейного крейсера. Чудом техники его машинное отделение не являлось, во многом напоминая оборудование «Нью-Орлеана», но имелись и отличия, а дьявол – он, как известно, в мелочах. К тому же, как оказалось, уголь на крейсере был... ну, далеко не первого сорта. Как всегда, кто-то у китайцев сэкономил и положил в карман лишние деньги, а кому-то приходилось мучаться. В результате, хотя топить этим углем и было можно, но топки от золы прочистить тоже стоило, и срочно. А этим, похоже, не занимались давно – китайцы считаются работящим народом, но на самом деле вкалывать много и задешево они готовы, только если рядом стоит надсмотрщик с плеткой. Во всех остальных случаях китайцы достаточно ленивы, что, впрочем, роднит их со всеми остальными народами. Ну а так как офицеры «Хай-Чи» не слишком утруждали себя исполнением должностных обязанностей, то и топки корабля выглядели словно печка у нерадивой хозяйки. Словом, времени потеряли довольно много, хотя и заставили чистить их самих китайцев.

Зато со всех остальных точек зрения крейсер оказался весьма ценным приобретением. Приличная артиллерия, хорошая для корабля такого класса защита... Вопрос с утраченной скоростью, как надеялся Севастьяненко, смогут решить на базе – в золотые руки русских механиков он верил. К тому же, малокалиберную артиллерию, бесполезную в современном морском бою, вполне можно было бы снять, облегчив корабль и тем самым либо получить небольшой плюс в скорости и запасе хода, либо усилить артиллерию. Как вариант, установить на крейсер вместо стадвадцатимиллиметровых орудий трофейные японские шестидюймовки. Не факт, что получится, конечно, но обсудить идею со специалистами, как он думал, стоило. И, разумеется, стоило каким-то образом поменять на китайском крейсере боезапас – снаряженные дымным порохом снаряды не выдерживали никакой критики.

А еще в руки корсаров двадцатого века попала очень приличная сумма денег, причем в золоте. Корабельная казна – это, конечно, жалкие гроши, но китайский посол, единственный, кого мичман намерен был доставить к Эссену, вез с собой более чем приличную сумму. Рассчитывал, очевидно, случись нужда кого-нибудь подкупить. А что? Вполне себе оправданное желание, и согласующееся как с восточными, так и с европейскими традициями. Вон, даже Порт-Артур в свое время у японцев перехватили благодаря взятке. Приобретение, конечно, сомнительное, но сам факт показательный, а потому и логика китайского посла выглядела редкостно понятной. Словом, мичман впервые в жизни почувствовал себя богатым человеком, и это ему, честно говоря, понравилось. И его подчиненным, которым перепала доля в добыче, тоже.

Возвращение на базу выглядело триумфальным. Два крейсера, плюс еще два грузовых корабля, которые удалось захватить по дороге в качестве призов. Как показалось Севастьяненко, флаг перед двумя быстроходными крейсерами спускали едва ли не охотно. Интересно, как бы повели себя экипажи японских кораблей, узнай они, что на кораблях Севастьяненко людей едва-едва хватает для обслуживания машин, а к орудиям почти некого ставить. Тем не менее, их в подобные нюансы никто не посвящал, и в результате пришлось выделять людей еще и на них, и плестись черепашьим шагом, подстраиваясь под возможности «купцов». И ведь бросить-то жалко – в трюмах одного корабля находились только что закупленные в Австралии лошади. Конница японцев в столкновениях с казаками несла чудовищные потери, ее периодически приходилось воссоздавать практически с нуля, и лошади были нужны. Мичману же они, напротив, не требовались, но... Но глядя на то, КАК смотрели на этих лошадей многие из его матросов, сами вчерашние крестьяне, для которых в недалеком прошлом такой вот ухоженный конь значил целое состояние и шанс не умереть с голоду и прокормить семью, он плюнул мысленно и приказал корабль не затапливать, а тащить с собой. Зато на втором корабле, большом, тихоходном и невероятно грязном, нашлось почти пять тысяч тонн столь необходимого им кардифа, закупленного в Британии. Кстати, попадались и британские, немецкие, французские корабли, но их Севастьяненко решил пока не трогать. Если так пойдет и дальше, время этих жирных гусей скоро придет, но сейчас – рано.

Словом, уйти на миноносце, а вернуться во главе небольшого флота – более чем достойный результат похода. Единственное обстоятельство, которое сейчас омрачало настроение – это тот факт, что оценить его удачу оказалось практически некому. Пока Севастьяненко геройствовал в южных морях, адмирал Эссен со товарищи ушел в новый поход, и когда он вернется, оставалось только гадать. И лишь миноносцы лейтенанта Иванова, залатав пробоины от встречи с британским крейсером, поочередно охраняли порт. Севастьяненко с коллегой, отмечая возвращение, в первый же вечер нажрались едва не до потери пульса, однако после этого им оставалось только ждать и, пользуясь передышкой, заниматься ремонтом. Причем в меру сил – «Херсон»-то ушел с флагманом...

Борт крейсера «Рюрик». Примерно в это же время.

Разумеется, на ходу вносить коррективы в заранее продуманную операцию – занятие неблагодарное, но в этот раз все прошло как нельзя лучше. Возможно, потому, что ТАКОЙ наглости японцы от них попросту не ждали. А может быть, из-за того, что за не такой уж и долгий срок и Эссен, и Бахирев, и многие их офицеры научились импровизировать. Неважно, главное, получилось, и результат наверняка заставит японцев еще сильнее растянуть остатки своих невеликих сил.

Ну кто, спрашивается, в Токио мог ожидать, что нападут на них, на столицу, да еще и столь неожиданным и страшным образом? Правильно, никто. И в результате два корабля беспрепятственно вошли в порт, а потом взорвались и полыхнули, ярко и со вкусом. Ради взрывов пришлось даже пожертвовать частью начиненных шимозой снарядов из трофеев, но оно того стоило. Селитра отменно горит, и, пока русские моряки на двух катерах уносились в море под прикрытие «Рюрика», буквально заваленный ею город, построенный в лучших японских традициях, заполыхал весело и со вкусом. Урон, правда, вышел отнюдь не запредельным – с огнем японские пожарные, люди опытные и самоотверженные, справились на удивление быстро, однако сам факт такой диверсии уже ставил их страну в угрожающее положение. Демонстрация того, что с ними не церемонятся и готовы нанести удар практически по любому участку побережья, сразу заставлял японцев почувствовать собственную уязвимость и начинать активно думать о плотной обороне, что силами всего четырех полноценных кораблей линии осуществить было попросту нереально. Оперировать же меньшими силами означало подставить их под удар русских кораблей, одним махом перехвативших инициативу. А главное, адмирал Того даже приблизительно не представлял сейчас, что это за корабли, сколько их и где базируются. Кресло под японским адмиралом ощутимо закачалось, и перспектива отставки виделась невооруженным глазом.

А пока японцы паниковали, что им обычно не свойственно, но все же случилось, действия Эссена развивались своим чередом. «Рюрик», ведя за собой эскадру, неспешно резал волны, направляясь к югу от зоны боевых действий. То, чем сейчас намерен был заняться адмирал Эссен, придумал еще Эбергард. Правда, это противоречило всем нормам международного права, однако адмирал хорошо помнил слова Екатерины Второй – победителей не судят. Раз так, то в случае успеха кампании ему спишут все прегрешения. В случае же неудачи... Что же, тут вопрос о том, чтобы выжить, даже не стоял.

Надо сказать, война эта отличалась скрупулезнейшим соблюдением всех писаных правил. Япония очень старалась показать себя цивилизованным государством, и потому неизбежные для военного бардака накладки в соблюдении договоренностей сводились к минимуму. Это впоследствии все равно не оценили, однако сейчас такие расклады привели к несколько расслабленному состоянию привыкших к демонстративной вежливости соседей.

Англичане, правда, уже отошли от благодушия – погибшие крейсера и сгоревший порт (причем выжившие моряки в один голос утверждали, что были атакованы японскими миноносцами, да и обломки выбросившегося на скалы корабля идентифицировали как принадлежащие Стране Восходящего Солнца) излечили британских офицеров от беспечности. Сейчас на своих узкоглазых союзничков они посматривали с изрядной долей настороженности, хотя, конечно, в прессу информация о происшедшем не попала, и достоянием широкой общественности не стала. Невыгодно с политической точки зрения, и все тут, а гибель некоторого количества моряков вполне можно перетерпеть ради высших интересов. Вот только политики – они там, в Лондоне, а нарваться на шальной осколок рискуют на местах. Соответственно, хотя указания командования и выполняются, но исключительно для галочки, так что японских моряков в британских портах ожидал сейчас весьма холодный прием.

Немцы же, а также имеющие колонии на приличном отдалении от театра военных действий французы и голландцы, пребывали пока что в полнейшем расслаблении. Да и потом, напрягаться им в этих водах было, собственно, и нечем – их эскадры по сравнению с британскими выглядели откровенно слабо. Того, что они держали в своих портах, вполне хватало для политики канонерок. Иными словами, пугать туземцев им было чем, но выходить с этим на бой против серьезного противника как-то не очень хотелось, не для умных людей такое занятие.

Именно этим обстоятельством объясняются два факта – то, что губернатор Циндао, капитан цур зее Оскар фон Труппель, оказался абсолютно не готов к нанесенному ему позднему ночному визиту, и то, что он, будучи профессионалом и вообще человеком умеющим считать, не возмутился. Да и попробуй, возмутись, если не соизволивший представиться немолодой уже, но крайне внушительный человек в русской военно-морской форме и погонах капитана первого ранга, предложил на выбор или выполнить его условия, или распрощаться с подшефной колонией, а может быть, и с жизнью. Последнего губернатор не боялся, но и очень не хотел, а потому прислушался к сказанному со всем вниманием. А в том, что намерения у странного русского более чем серьезные, ему стало ясно сразу после того, как он продемонстрировал охрану. Его, губернатора Циндао, охрану, связанную и аккуратненько лежащую в уголке. А рядом стояли и скалились в сто зубов эти русские kazaki, и по выражению их лиц фон Труппель определил – церемониться с ним эти простые и улыбчивые дети степей не собираются.

Требования, предъявленные ему русскими, выглядели, с одной стороны, противозаконно, а с другой – логично донельзя. Им нужен был, ни много, ни мало, интернированный в Циндао броненосец «Цесаревич». Понятное желание, корабль новенький, в бою, после которого пришел сюда, поврежденный несильно. Большую часть повреждений, кстати, русские очень быстро устранили силами команды, так что, если бы не сданные на германские склады кое-какие детали машин и орудийные замки, «Цесаревич» мог бы спокойно выйти в море. Маленькой проблемой могло оказаться разве что недавнее единовременное дезертирство с корабля довольно большого количества народу. Без малого полторы сотни матросов плюс четыре офицера – русские этот факт, разумеется, скрывали, но против германского орднунга не попрешь. Искали русских, разумеется, тщательно, порядок есть порядок, но без огонька. Наверняка отправились к своим, чтобы воевать дальше, это заслуживало уважения, да и потом, фон Труппель хорошо понимал, что с интернированием русского корабля они и без того наворотили дел. Так что в поисках выполнялось лишь то, что положено по уставу, и ни шагом больше. Неудивительно, что никаких следов беглецов так и не удалось обнаружить.

Так вот, отдать русским броненосец – это противозаконно. Интернированный корабль – он на то и интернированный, что никто его не тронет, но и сам он до конца войны простоит мертвой железной тюрьмой для своего экипажа. Эту мысль фон Труппель попытался донести до собеседника, равно как и информацию о том, что можно создать весьма опасный прецедент на будущее. Русские, конечно, народ разболтанный и туповатый, но нельзя же не понимать столь простых вещей! Однако его собеседник, будучи в одном звании с губернатором и обладая сейчас явным тактическим преимуществом в лице своих до зубов вооруженных людей, лишь ухмыльнулся в ответ. А потом напомнил, что германские власти вначале обещали командиру «Цесаревича» шесть дней на ремонт, а потом фактически вынудили их немедленно сдаться. Какое же это интернирование? Это захват!

Фон Труппель объяснил, что ему пришел приказ из Берлина. На взгляд честного немца это все объясняло, но почему-то его слова не произвели на собеседника ни малейшего впечатления. Он лишь усмехнулся гаденько так и пояснил, что слово давал губернатор, нарушил его тоже губернатор, а стало быть, и отвечать губернатору. И был приказ, не было приказа – русских это не волнует. А если что, то на их стороне право сильного, и боевые корабли разнесут Циндао запросто.

Кораблей фон Труппель, правда, не видел, но собеседнику поверил. Ну в самом-то деле, не по воздуху же русские сюда прилетели. К тому же кое-какие новости с театра военных действий до Циндао все-таки докатывались – они, конечно, в захолустье живут, зато от эпицентра событий недалече, а это давало определенные преимущества в плане информации. Так вот, если верить официальным сводкам и неподтвержденным слухам, картинка выстраивалась довольно стройная. Японский флот понес серьезные потери, а это значит, удержать русских в Порт-Артуре не мог. Соответственно, они вполне могли прислать сюда что-то большое и сильное. Да и потом, какая-то эскадра у них в этом районе действовала, об этом тоже неофициально знали уже практически все. А раз так, то практически незащищенную немецкую колонию вынести они могли без особых проблем. И, спрашивается, зачем тогда им вообще разговаривать с губернатором?

Русский лишь засмеялся в ответ и заметил, что вот это уже деловой разговор. Подобным тоном обычно разговаривали американцы, но фон Труппель, отметив данный факт краем сознания, тут же переключил свое внимание на то, что предлагал ему русский. А он, кстати, говорил весьма интересные и дельные вещи.

Корабль свой они все равно заберут, так или иначе, не мытьем, так катаньем... Смысл этой русской идиомы губернатор уловил, хотя для привыкших к строгой и четкой формулировке немецких ушей звучала она дико. Однако обострения международных отношений им тоже не нужно, а потому они предлагают немецкому коменданту их корабль... отпустить. На удивленный вопрос, как это можно сделать, был получен вполне грамотный ответ – по телеграмме из Берлина. Телеграмму они гарантируют, а придет она из самого берлина, или из какого-то другого места, о том губернатору знать необязательно. Как организуют? Да просто. Вначале займут одну из станций, где телеграф имеется, потом передадут сообщение, а после этого со связью начнутся перебои. Дня на три, примерно. За это время «Цесаревич» давно скроется за горизонтом, ну а фон Труппель станет намного богаче.

Последнее обстоятельство и решило дело. Фактически, предлагалась взятка, причем только за то, чтобы ничем не рискуя исполнять официальный приказ, что может быть милее сердцу истинного немца? Правда, оставалась еще маленькая проблемка в лице охраны, которую повязали казаки, но русский лишь сурово сдвинул брови и сказал, что этот вопрос они берут на себя. Фон Труппель пожал плечами и сделал вид, что ничего не слышал. Все же он был не дурак и предпочел не интересоваться дальнейшей судьбой своих подчиненных.

К слову сказать, ничего страшного с ними не сделали. Хотя казаки, разумеется, предпочли бы не мудрствовать лукаво, а прикопать не успевшие еще остыть трупы где-нибудь в неприметном месте, ослушаться приказа Бахирева они не посмели. Немцев без членовредительства (ну не считать же за таковое несколько аккуратных пинков по ребрам, которые пришлось дать одному рыжему здоровяку, упорно не желающему идти куда сказано) препроводили в шлюпку, с нее на борт скромненько замершего в ночи миноносца, а уже с него – на борт вспомогательного крейсера. Там уже на следующий день с ними пообщались и донесли до их сознания мысль, что родное командование их предало. Те, в принципе, и сами это понимали, а потому разговор получился короткий. На предложение вступить добровольцами в ряды новых флибустьеров с правом на долю в добыче, немцы ответили однозначно. Ничего, кстати, удивительного – предложенная в качестве альтернативы высадка на необитаемый остров никого особо не прельщала.

А тем временем в Циндао и впрямь получили телеграмму из Берлина. Комендант, прочитав ее, не дрогнул лицом, демонстрируя окружающим свою достойную прусского офицера выдержку, и вскоре прибыл на борт русского броненосца. Там он выразил сожаление в «ненамеренной ошибке с интернированием», принес извинения и выразил надежду, что сей прискорбный инцидент не станет препятствием на пути дружественных отношений между двумя империями. Ну а после этого несколько прибалдевшим от случившегося русским офицерам сообщили, что они могут получить обратно сданное на берег имущество, но желательно, чтобы их корабль убрался из порта как можно скорее. И закипел аврал...

Надо сказать, «Цесаревича» при интернировании привели в состояние, несовместимое с продолжением боевых действий. Проще говоря, сняли кое-какие части машин и орудийные замки. Вот только поставить все это хозяйство на место оказалось не таким и трудоемким делом – немцы тоже не дураки, и сняли то, что полегче, так что особых проблем не наблюдалось. Догрузиться углем – тоже не проблема. Словом, каждое из этих дел само по себе не такое уж и сложное, но когда все они наваливаются одновременно, начинается бардак. Тем более, людей на корабле не хватало, а командир броненосца вместе с контр-адмиралом Матусевичем принимать участие в происходящем не жаждали. Продвинувшиеся в мирное время, они отнюдь не стремились умирать за царя и отечества и с радостью отстранились от всего, благо формальный повод имелся. Все же оба получили ранения, и теперь с удобством расположились в германском госпитале. Впрочем, справились и без них.

Одновременно готовились к выходу в море и три миноносца, также прорвавшиеся сюда из Порт Артура. «Бесшумный», «Бесстрашный» и «Беспощадный» должны были уйти вслед за флагманом, вместе они представляли внушительную силу, и шансы прорваться во Владивосток у импровизированной эскадры, по мнению возглавившего экипаж старшего офицера, имелись.

Надо сказать, в техническом плане состояние кораблей, прибывших сюда изрядно побитыми, оказалось вполне приемлемым. Все же ремонт, пускай даже и без постановки в док, но хотя бы и без угрозы обстрела, многое значил. К тому же немцы за относительно небольшую плату оказали помощь, а они – механики великолепные. Даже здесь, в глухой провинции, они держали людей грамотных и хорошо подготовленных – таких, которых всегда не хватало русским. Если быть до конца честными, обслуживание механизмов на русских кораблях ужасным было не назвать, но и выше посредственного оно никогда не поднималось. В результате ремонт и профилактика при участии грамотных специалистов оказался весьма кстати. Немцам данное мероприятие тоже было выгодно – не участвуя в боях, они смогли изучить их реальные результаты, оценить воздействие снарядов на корабли и, вдобавок, получить серьезный опыт ремонта боевых повреждений, что для специалистов никогда всерьез не воевавшего германского флота оказалось весьма кстати.

Словом, к исходу третьего дня четыре корабля без особой помпы, но и ни от кого не скрываясь, покинули Циндао. Море вокруг было пустынным, лишь на горизонте маячил какой-то пароход самой гражданской наружности. Опознать в нем на таком расстоянии вспомогательный крейсер не было никакой возможности.

– У меня к тебе просьба, Михаил Коронатович, – Эссен, широко расставив ноги, стоял на мостике корабля и курил, окутывая всех вокруг облаком ароматного дыма, густым настолько, что, казалось, оно может посоперничать с выбросами корабельных топок. Про адмирала уже беззлобно шутили, что он демаскирует корабль.

– Я тебя слушаю, Николай Оттович, – не оборачиваясь, вздохнул Бахирев. – Внимательно слушаю.

Командир «Рюрика» облокотился о перила и мрачно смотрел в сторону германского порта. У него были связаны с ним далеко не лучшие воспоминания. Много лет назад – и не в таком уж отдаленном будущем – он привел в этот порт свой миноносец, чтобы сдаться и быть интернированным. Он помнил отчаяние того похода – и знал, что не сделать этого оказалось бы во сто крат хуже. И теперь он намерен был сделать все, чтобы миноносцу «Смелый» не пришлось разоружаться и стоять до конца войны в этой дыре...

– Кому-то надо принять командование над «Цесаревичем».

– У них же вроде бы есть командир.

– Нету. Как мне сообщил наш общий... друг, они с Матусевичем предпочли остаться в Циндао.

Бахирев неопределенно хмыкнул. Друг, сказал тоже. Хотя, конечно, Эссен с немецким губернатором встретился, пообщался – и договорился о взаимовыгодном сотрудничестве. Правда, деталями бравый каперанг не интересовался, занятый на эскадре.

– Но кто-то же ведет корабль, так что, думаю, беспокоиться не о чем.

– Старший офицер «Цесаревича» до мостика еще не дорос. Не хватает решительности, самостоятельности, умения принимать, а главное, отстаивать правильность своих решений. Никто ведь не мешал ему идти во Владивосток, а командир броненосца лежал в лазарете и физически не мог командовать броненосцем. Тем не менее, он приказал – и его послушались. Чем кончилось, ты знаешь. Дисциплина – это хорошо, конечно, однако привычка гнуть спину перед вышестоящим обходится иной раз слишком дорого.