Текст книги "Стальные корсары"

Автор книги: Михаил Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Борт крейсера «Рюрик»

То, что ни одна операция не идет так, как задумано, Эссен никогда не сомневался. Бахирев над теми, кто любил выверять диспозиции с точностью до секунды, и вовсе откровенно смеялся. Однако ситуацию, когда план наворачивается медным тазом через пятнадцать минут после того, как они закончили согласовывать детали, даже эти двое представить не могли. «Наверное, стоило все обговорить заранее, тогда не было бы так обидно», цинично усмехнулся Коронат, и Эссену оставалось только согласиться со старым товарищем.

Вообще-то, стоило ожидать чего-нибудь подобного. Как только они закончили передачу трофеев покупателям, в полный рост встал вопрос, что делать дальше. Нельзя сказать, чтобы это не обсуждалось ранее, просто чуть ли не у каждого мичмана на этот счет имелось собственное мнение. И если на мнение тех же мичманов, лейтенантов и даже кавторангов можно было не слишком обращать внимание, то игнорировать Бахирева уже не получалось. А главное, план командира «Рюрика», что Эссен мысленно признавал, ничуть не уступал его собственному. Был не лучше и не хуже – просто другой. Нет, можно было приказать, Бахирев выполнит, но... Но то-то и оно, что закладывать на будущее семена конфликта не хотелось. Вот и сложилась парадоксальная для военного флота, но обычная для пиратской эскадры ситуация, когда в море вышли без четкого плана действий, и вопрос решали в последний момент, «на коленке». Просто монетку подбросили (узнай подчиненные, чем занимается командование, засмеяли бы втихомолку), и Эссен с удовлетворением понял, что все же есть Бог на свете. Бахирев лишь вздохнул, но уговор есть уговор. Единственно, предложил несколько изменений, несущественных, но дельных. И вот, когда эскадра легла на новый курс, сигнальщики флагмана сообщили о дымах на горизонте.

Плохо было то, что минный отряд к эскадре все еще не присоединился. Это вызывало некоторое беспокойство, но пока что для паники оснований не было. Все же миноносцам требовалось вначале найти цель, а это выглядело больше вопросом удачи, чем расчета. Если Иванов не сможет этого сделать в отведенные ему жесткие временные рамки, он вернется. Контрольный срок еще не прошел, и потому оставалось только ждать. Только вот война не ждет, и там, где миноносцы сейчас требовались, их не оказалось.

Однако и встреченные корабли бежать пытались без лишнего энтузиазма. Вначале Эссен вообще решил, что это британцы или какие-нибудь французы, настолько флегматично они отреагировали на встречные суда под Андреевскими флагами, и лишь потом стало ясно – это все же японцы. Три крупных парохода водоизмещением пять-шесть тысяч тонн оказались настолько перегружены, что сидели намного ниже ватерлинии. Даже удивительно, как с такой загрузкой корабли вышли в море – любой шторм будет представлять для них серьезную угрозу, остойчивость от перегруза отнюдь не повышается. Ну и ход больше восьми узлов ни один из потенциальных призов развить не мог.

Первым настиг жертву «Днепр», командир которого азартно бросился в погоню. Бывший лайнер с его хорошо продуманными обводами разгонялся заметно быстрее вчерашних грузовых пароходов, а «Рюрик» не слишком торопился. Не по чину... Японцы, правда, не легли в дрейф по первому требованию, наверное, самурайская гордость требовала побрыкаться хотя бы для вида, однако это их похвальное желание моментально рассеялось, когда шестидюймовый снаряд вырвал кусок борта у головного транспорта. Командир «Днепра», как он заявил, просто хотел сэкономить время, максимально доходчиво объяснив своим визави, что церемониться с ними не собираются, и это ему удалось. Бахирев, правда, в приватной беседе с адмиралом высказал мысль, что все было проще, и это не более чем ошибка наводчика. Хотел положить снаряд как можно ближе к носу японца, ну и промахнулся немного, а командир просто-напросто прикрыл своего человека от возможного гнева командования. Эссен лишь плечами пожал в ответ. Может, и так, какая разница? Результат есть, а что командир за своих людей горой стоит – так это в любом случае хорошо.

Причину, по которой японцы не пытались строить из себя героев, выяснили сразу же. Если корабль, получивший снаряд, перевозил всего лишь продовольствие, то его собраться оказались под самую палубу загружены первосортной китайской селитрой и какими-то химикатами. Естественно, что практически стопроцентная гарантия после первого же русского снаряда превратиться то ли в бенгальскую свечу, то ли в мелкую пыль не слишком воодушевляла капитанов.

И все бы ничего, но при виде этого богатства у одного из шустрых лейтенантов мигом возникла идея, сколь людоедская, столь и перспективная. И теперь приходилось рассматривать ее всерьез, поскольку остальная, не менее шустрая молодежь, в свете последних событий окончательно забывшая, что даже у войны есть же какие-то правила и ограничения, горячо ее поддержала. А с другой стороны, нечто подобное они уже делали, так что почему бы и нет? Словом, было о чем задуматься.

К вечеру посвежело. «Рюрику» и «Херсону» ветер особых проблем не доставлял, а их менее крупным собратьям приходилось тяжко. Особенно доставалось свежим трофеям, для которых опасность перевернуться была реальной. Ночью стало еще хуже, восемь баллов – это не шутки, волны перекатывались через палубы кораблей, снося все, что было плохо закреплено. На поврежденном транспорте выбило деревянный щит, закрывающий пробоину и, прежде чем заплатку восстановили, он успел принять в трюм немало соленой и холодной океанской воды. Мелочь, а неприятно, и без того перегруженный корабль начало буквально валить на борт, и только мастерство рулевого позволило ему не перевернуться и, вдобавок, не сильно уклониться от генерального курса. На «Рюрике» сорвало антенну, и управление эскадрой оказалось весьма затруднено. «Морской конь» потерял левый якорь, на «Енисее» упала в море грузовая стрела. Словом, досталось всем. Но, как ни странно, главный сюрприз стихия преподнесла утром, когда волнение стихло до несерьезных двух баллов, и русские моряки были убеждены, что все счастливо закончилось.

Вначале неладное заметил матрос Щербаков. Один из самых молодых на «Рюрике», этот немного наивный крестьянский парень из деревеньки под Рязанью попал в экипаж крейсера буквально за месяц до того, как их всех закинуло в прошлое. По этой причине он являлся одним из наименее ценных членов экипажа, а это значит, что именно его посылали в десанты и абордажные группы, отправляли с трофейными судами. В результате, сам того не ожидая и, в общем-то, не желая, матрос приобрел бесценные навыки, которыми не могли похвастаться куда более старшие товарищи. Во-первых, опыт реального боя, причем не обычного для моряков, а на суше. Иногда старые солдаты говорят, что того, кто переживет свой первый бой, убить намного сложнее. Появляются чувство опасности, умение выживать... Такой солдат вполне может дожить до победы. За плечами Щербакова боев уже было два, и оба жаркие, жестокие, со штурмом вражеских баз в условиях численного превосходства врага. Ну и, во-вторых, у него вдруг оказался богатейший опыт по перегону трофейных кораблей. Четыре приза – это четыре разных судна. Разный тоннаж, механизмы, конструкция, все это требовалось быстро освоить, научиться управлять и обслуживать. Сейчас Щербаков мог бы, наверное, считать себя экспертом в эксплуатации иностранной техники. Если бы, конечно, знал, что такое эксперт.

Так вот, именно Щербаков заметил, что с кораблем происходит что-то неладное. Вначале чуть заметно вздрогнула под ногами палуба. Кто другой, возможно, и не заметил бы этого, тем более волнение на море еще не улеглось окончательно, однако Щербаков привык чувствовать корабль.

Внимательно оглядевшись, он обнаружил, что палуба над вторым трюмом вздулась небольшим бугром. Казалось бы, ничего страшного, но, перегнувшись через фальшборт, матрос обнаружил, что начали раздуваться и борта корабля. Об этом он немедленно доложил командиру, однако исправлять что-либо оказалось уже поздно. Металл вдруг начал с треском лопаться, заклепки вырывало, и листы обшивки принялись расползаться, словно тесто. В результате на обоих бортах образовались впечатляющих размеров дыры, уходящие ниже ватерлинии, и корабль не переломился лишь благодаря прочному килю. Однако и происшедшего оказалось достаточно – вода могучим потоком хлынула в недра корабля, и через считанные минуты он потерял остойчивость и лег на борт. К счастью, командир перегонной партии не стал играть в героя и, как только оценил масштабы повреждений, приказал спускать шлюпки. Человеческих жертв удалось избежать, даже пленных японцев вывезли, но в потере корабля, который уже почти сутки считали своим, приятного оказалось мало.

Расследование, проведенное по горячим следам, позволило быстро понять причины случившегося. Как оказалось, корабль в числе грузов вез целый трюм гороха в мешках. Во время шторма вода, проникшая через пробоину, распространилась по всему кораблю, попав, в том числе, и в злосчастный второй трюм. Горох, что характерно, от такого подарка не отказался и набух. Ну а набухнув, он увеличился в объеме. Корабль пополам не разорвал, хотя вполне мог, но и повреждений обшивки оказалось для перегруженного транспорта более чем достаточно.

Эссен, разобравшись в случившемся, только сдержанно сказал пару непечатных слов. Бахирев покраснел от негодования и прокомментировал красочнее и образней. Те, кто помоложе и званием пониже, тоже комментировали ситуацию кто во что горазд, однако притом все понимали: случайность, виноватых здесь нет. В самом деле, так уж сложилось. По слухам, еще в петровские времена, когда не умели толком грузить корабли, подобные катастрофы происходили. Так что происшедшее оставили без последствий и развернулись, чтобы идти на базу – требовалось исправить повреждения. К тому же, получилось, наконец, доработать новый план действий, но для его успешной реализации требовались миноносцы, все еще не вернувшиеся из похода.

Иванов же тем временем развлекался вовсю. Согласно планам Эбергарда, не ставшим после гибели создателя менее актуальными, Японию, помимо прочего, требовалось отрезать от источников продовольствия. Маленькие острова просто не в состоянии были производить его достаточно, чтобы прокормить быстро растущее население. Японцы упорно лезли на континент еще и по этой причине, так что понять их было можно. Понять – но не простить. А раз так, пускай мрут от голода, именно к этой фразе можно было свести длинные и пространные размышления Эбергарда. Старый адмирал, похоже, банально искал оправдание собственным решениям, в первую очередь, перед самим собой.

Для более молодого, и куда менее склонного к компромиссам и самокопанию Иванова вопрос об этичности действий не стоял. Надо утопить как можно больше японских кораблей, занимающихся доставкой продовольствия в Японию, только и всего. Конечно, гоняться за многочисленными рыболовецкими скорлупками, используя всего два миноносца бесполезно. Не те масштабы. Да и оперировали японские рыбаки, в основном, севернее, вблизи от своих берегов. Но ведь есть еще и груженные продовольствием корабли, плюс китобойная флотилия, снабжающая Японию мясом и жирами. Уничтожение или захват ее должно было нанести серьезный удар по японцам, и миноносцы вышли в рейд с надеждой перехватить этот куш.

Увы, здесь удача им не улыбнулась, но она, в принципе, и была рассчитана на «повезет – не повезет», и никто особо не расстроился. Но вот перехваченные один за другим три транспорта, японский и два голландских, здорово подняли всем настроение. Особенно самому Иванову, хорошо понимавшему, в каком двусмысленном положении окажется, если на голландцах не окажется военной контрабанды. Отпускать нельзя, а задерживать нейтрала вроде не за что. Но – повезло, и теперь он с призами возвращался на базу, уже подсчитывая в голове свою долю. Получалось солидно. Конечно, хотелось бы большего, но – никак. Из-за необходимости создания перегонных команд и без того экипажи миноносцев оказались урезаны до крайности. И в этот момент сигнальщики доложили о дымах на горизонте.

Как оказалось, их отряд вынесло как раз на крейсер «Талбот», участвующий в охоте за нарушителями британского спокойствия, и с этой целью отправившийся на юг от Вейхайвея. Очевидно, британское командование считало это направление наименее опасным, а потому сочло возможным послать сюда одиночный крейсер без прикрытия миноносцами. Впрочем, двум почти игрушечным корабликам лейтенанта Иванова и одного «Талбота» с его пятью шестидюймовками и шестью стадвадцатимиллиметровыми орудиями (или, может, уже одиннадцатью шестидюймовыми, лейтенант не помнил точно, когда провели модернизацию этого корабля, да и непринципиально это было) хватало за глаза. Четыре трехдюймовки – это несерьезно, крейсер гарантированно топил обоих малышей на дальней дистанции. Вот только было еще одно «но». Каждый из миноносцев нес по два восемнадцатидюймовых минных аппарата, и стреляли они отнюдь не валенками. Грозное оружие... Ночью. Средь бела дня на дистанцию выстрела крейсер к себе никого попросту не подпустит.

Думал Иванов недолго, всего секунду или две. Средь бела дня атаковать британский крейсер – самоубийство. Уйти от него? Да запросто. Тридцать узлов русских миноносцев против восемнадцати с половиной паспортных, а значит, не более семнадцати реальных, узлов британца практически гарантировали возможность оторваться, но транспорты пришлось бы бросить или затопить. Жалко, однако. И потом, «Талбот» уже шел в их сторону, из-за чего снять команды можно было и не успеть. Продолжать идти, как ни в чем не бывало? А почему бы и нет?

Рассуждения лейтенанта были просты. Флагов над его кораблями нет, миноносцы – трофейные. Иванов был не настолько плохого мнения о британских офицерах, чтобы заподозрить их в вопиющей некомпетентности. Наверняка тип миноносцев, а заодно и их принадлежность островитяне уже определили. Стало быть, что они видят? Правильно, японские миноносцы, эскортирующие транспортные суда. В свете участившихся случаев исчезновения последних, вполне похвальная предусмотрительность. Оставалось лишь грамотно разыграть эту карту.

– Николай Вениаминович, – не оборачиваясь, сказал он стоявшему рядом с ним мичману-артиллеристу а по совместительству старшему офицеру и штурману. Сейчас офицерам приходилось совмещать кучу должностей, деваться было некуда, хорошо еще, что на транспорты хоть по одному наскребли. – А поднимите-ка вы японский флаг.

– Но как же... – начал было мичман, но тут же осекся, и на его лице появилась гримаса понимания, тут же перешедшая в хищный оскал. – Две минуты.

Растянулся процесс, конечно, не на две минуты, а как бы ни на вдвое больший срок, японский флаг никто под рукой не держал, но все же белое полотнище с красным кругом над миноносцем взвилось. Судя по тому, что британцы огня не открывали, на уловку они купились, однако и отворачивать не спешили. Что же, тем хуже для них.

Флагманский миноносец чуть отвернул влево и неспешно двинулся на сближение с «Талботом». Маневр британцев не обеспокоил, как-никак союзники, да и не походило это на атаку. Хотя бы потому, что на десяти узлах миноносцы не атакуют. Сам британский крейсер шел на двенадцати, и получалось это у него так себе – густой дым валил из труб, оставляя за кормой тяжелый черный хвост. Все же машины корабля, практически непрерывно находящегося в колониях, да еще и на стационерской службе, явно находились не в лучшем состоянии. Может быть, именно поэтому он и не успел уклониться, когда две мины, выпущенные с русского корабля, устремились прямо ему в борт.

Взрыв прогремел только один, то ли одна мина все же прошла мимо цели, хотя с трех кабельтов промахнуться сложно, то ли просто не взорвалась. Второе даже более вероятно, поскольку взрыватели в то время надежностью не отличались, но и одной торпеды слабобронированному и, вдобавок, далеко не новому крейсеру хватило за глаза. Взрыв почти ста килограммов взрывчатки проделал в его борту пробоину размером с хорошие ворота. Это практически сразу вызвало затопление одной из кочегарок, более того, вода начала стремительно распространяться по коридорам. На идущем в походном положении крейсере никто не потрудился задраить водонепроницаемые двери, а потом стало уже поздно. Вода стремительно заливала машинное отделение, и в результате, чтобы предотвратить взрыв котлов, пришлось заливать топки и стравливать пар. Остановились динамо-машины, погасло освещение, встали помпы.

Возможно, у крейсера еще был шанс выжить – он быстро кренился, но аварийные команды уже занялись борьбой за живучесть. Вот только русским такой расклад был категорически невыгоден. К месту боя, рассекая невысокую волну, весь в белых усах пенных брызг уже шел второй миноносец. Британские артиллеристы, активно ведущие азартную и неточную из-за крена и отсутствия хоть каких-то команд от артиллерийского офицера, стрельбу по быстро уплетывающему миноносцу Ильина, попытались перенести огонь на нового противника, но это у них получилось не слишком хорошо. В результате спустя десять минут после первого взрыва в кормовой, наиболее уязвимой части крейсера прогремел второй. Столб воды поднялся выше мачт, и процесс погружения крейсера стал неуправляемым. Еще через полчаса он полностью ушел под воду, оставив после себя лишь огромное радужное пятно, несколько мелких деревянных обломков и набитые людьми шлюпки. Вряд ли их утешило бы, что не так и далеко в эти самые минуты тонул систершип «Талбота», пойманный почти аналогичным образом. Русские корабли отделались сквозной пробоиной в первой трубе флагманского миноносца и посеченными осколками бортами.

Вейхайвей, два дня спустя

 Гляньте, вашбродь, какие красавцы...

Севастьяненко покосился на сидящего чуть в стороне матроса и промолчал. Не потому, что не хотел ответить, а из-за того, что не мог понять, действительно тот восхищается увиденным, или шутит, скрывая так легкое презрение к набившимся в порт военным кораблям. Сарказм, так сказать, хотя вряд ли матрос и слово-то это знает. Все же Кольчужкин был на десяток лет старше командира, и, соответственно, повидал куда больше него. Даже ту войну успел краешком застать, хотя самому пострелять ему так и не пришлось – их привезли во Владивосток уже после Цусимы, когда боевые действия фактически прекратились. Так что Бог знает, что у него на уме, а лишний раз попадать впросак не хотелось.

Вообще же, посмотреть было на что. Отсюда, с холма, открывался великолепный вид на гавань, и мичман пользовался редкой возможностью сравнить картинки, виденные им ранее в справочниках, с реальными кораблями. Издали похожи, а вот вблизи корабли реальные заметно проигрывали своим изображениям. Хотя бы потому, что те были чище и не носили на себе следы долгой эксплуатации. Количество, разумеется, впечатляло, а так...

Все же Британия держала в этих водах не лучшие свои корабли, устаревшие, посредственно вооруженные и слабо защищенные. Ходовые качества, опять же, оставляли желать лучшего. Пожалуй, «Рюрик» и в одиночку мог бы устроить здесь большой тарарам, но «Рюрика» нет. Есть они, уцелевшие члены экипажа миноносца «Стерегущий», которым желательно как можно быстрее прорваться к своим. Вопрос только, как.

Ставшим за эти два дня машинальным движением Севастьяненко поправил волосы, скрывающие заклеенную медицинским пластырем рану. Царапину даже, не рану – крупный, с ладонь, осколок лишь слегка чиркнул по коже. Попади он чуть левее – и снесло бы бравому командиру миноносца половину черепа, а так – ерунда. И, кстати, хорошо, что волосы уже стали не по-уставному длинными, а постригать их мичман не хотел. И его матросы, что интересно, тоже не стриглись – то ли с командира пример брали, то ли ветер свободы почувствовали. Эссен хмурился, но молчал, а Бахирев откровенно смеялся и называл их пиратами, но репрессий так и не последовало, и Севастьяненко решил, что неофициальное разрешение на подобные маленькие вольности у него в кармане. Зато и пластыря сейчас не видно, так что пригодились волосы. Равно как и обретенная в походе небритость – сейчас все они внешне мало отличались от местных работяг, обитатели городского дна везде одинаковы.

Сюда они шли больше суток, с тоской вспоминая, как совсем недавно лихо отмахивали эти мили по морю. Но – увы. Зато британцы и представить себе не могли, что нахалы, утопившие два их корабля, пойдут к их же порту. И уж тем более не ожидали, что будут при этом вынашивать коварные в своей бредовости планы. А они пошли, и практически не имели проблем. Практически – это потому, что один раз путь им преградили какие-то хмыри узкоглазой национальности с явно враждебными намерениями. Должно быть, ограбить хотели, только вот не учли, что русские матросы обвешаны всевозможным оружием, как новогодние елки, а некоторые уже из своих револьверов и с двух рук кое-как стрелять научились. Не как пластуны-казаки, но все же. В результате китайцев аккуратненько прикопали в овраге и пошли своей дорогой, лишний раз порадовавшись, что грохот выстрелов, после корабельных орудий, надо сказать, не такой уж и внушительный, между холмами затухает практически мгновенно.

Чтобы попасть в город требовалась гражданская одежда – все же вряд ли здесь и сейчас русская военная форма смогла бы сойти за скучную деталь пейзажа. К счастью, раздобыть цивильное оказалось достаточно просто. Все же здесь, в пригороде, проживало немало китайцев, в том числе и портных. Оставалось только выбрать лавку поприличнее и наведаться к ее хозяину в гости. В идеале, конечно, тихо, но то, что это несбыточная мечта, понимали все. Равно как и понимали, что хозяев придется тихонечко прикопать, иначе завтра половина города будет знать о длинноносых варварах в истрепанной морской форме. И, что характерно, неприятия эта мысль не вызывала. Все же повоевали уже, закалились. К тому же китайцы – это вроде как и не совсем люди. Русские, конечно, к инородцам всегда относились снисходительно, порой даже излишне, но... только до момента, когда те начинали путаться под ногами.

Хозяин лавки еще не спал, когда к нему в дом вломились четверо крепких вооруженных мужчин. О сопротивлении он даже не помышлял, зато второй оказавшийся там китаец, то ли работник, то ли родственник, хрен поймешь, все они на одно лицо, оказался не робкого десятка. К тому же и силушкой он был не обижен, а росту и вовсе для местных едва не великанского. Средний по европейским меркам.

Так вот, этот парень, не долго думая, встал в какую-то хитрую и, на взгляд Севастьяненко, крайне неудобную стойку. Мичман, конечно, слышал, что среди китайцев, как, впрочем, и среди японцев, хватает специалистов по мордобою ногами. Японская школа рукопашного боя русских как-то не впечатлила, а вот китайскую в деле они еще не видели.

На проверку она оказалась ничуть не лучше японской. А может, причиной китайского фиаско стал матрос Костин – он, как всегда, рванул в атаку первым, помимо габаритов и силы папа с мамой не обделили его и храбростью. В результате китаец достал его пяткой по лицу и расшатал два зуба. Ну и Костин его достал. В челюсть. Кулаком. От этого удара узкоглазого просто унесло, он вдребезги разнес спиной хрупкую межкомнатную перегородку и остался лежать, а свернул он шею от самого удара или в момент падения так и осталось загадкой, никого, впрочем, особо не интересующей.

Трофеев оказалось сравнительно немного, но десяток человек переодеть удалось. Опять же, небольшая сумма денег позволила обеспечить разведчикам некоторую автономность. Сейчас они растворились в окрестностях порта, как сахар в кипятке, и Севастьяненко, поглубже надвинув на лоб местное подобие картуза, лично возглавил наблюдение. Пожалуй, единственное, что сейчас выбивалось из образа не до конца опустившегося бродяги, был лежащий в сумке морской бинокль, но и это выглядело некритично. Во-первых, со стороны не видать, а во-вторых, чего только не найдешь в приморском городе. И вот теперь мичман со всем возможным, пускай и относительным, удобством расположился на холме, обозревая гавань и время от времени перебрасываясь парой слов с напарником. Поразительно, еще пол года назад он и представить не мог, что будет вот так, запросто общаться со своими подчиненными, все же между офицером и матросом стояла высокая и глухая стена сословных предрассудков. Оказалось, все это лечится, а барьеры легко стираются. Достаточно всего-то одной войны.

– Вообще, старье здесь собрано, – осторожно заметил мичман. – Вон, посмотри. Броненосец «Центурион». Двенадцать лет...

– У нас есть корабли и постарше, и никто не собирается их списывать, – усмехнулся Кольчужкин.

– Ты неплохо осведомлен о планах адмиралтейства, – фыркнул мичман и, перевернувшись на спину, некоторое время смотрел на плывущие по уныло-серому небу тучи, а потом задумчиво сказал: – Может, и хотели бы списать, причем многое, вот только надо чем-то заменить. А нечем. Тут примерно такая же ситуация. Корабль – редкое барахло. Помнишь, как «Ослябя» погиб? Думаю, этот так же легко угробить можно, потому что почти то же самое. Четыре десятидюймовки, слабая броня, неважный ход. Восемнадцать узлов сразу после сдачи, значит, сейчас вряд ли больше пятнадцати. Дальность хорошая, но и только.

Справочники мичман знал далеко не назубок, но кое-что, естественно, помнил, и сейчас блеснул этим знанием перед подчиненным. Тот проникся, с уважением посмотрел на командира, несколько секунд думал, а потом ткнул пальцем куда-то в сторону.

– А вон тот?

Пришлось вновь переворачиваться на живот, внимательно проследить, на что указывает палец матроса. Ну да, это куда внушительнее, губа у Кольчужкина не дура.

– Броненосец типа «Канопус», как называется отсюда не вижу. Может, «Венджентс», может, «Альбион», может, еще что – британцы их, помнится, штук шесть наклепали. Неплохой корабль с малой осадкой, позволяющей проходить Суэцким каналом. Свыше четырнадцати тысяч тонн водоизмещением, четыре двенадцатидюймовых орудия, восемнадцать узлов... Защита, опять же, на уровне. Только нам с того разницы нет.

– Почему?

– Там команды почти семь сотен человек, а у нас на ногах едва сорок. И половина раненых. Если даже каким-то чудом мы его захватим, уйти не дадут. Догонят и утопят. Причем не корабль, а нас – просто за борт повыкидывают. И, кстати, я на их месте поступил бы точно так же. Ты купаться хочешь? Лично я не особо. Нет, этот мастодонт не про нас, высматривай миноносец.

Кольчужкин, не таясь, вздохнул. Мичман с трудом подавил улыбку – несмотря на разницу в возрасте, мысли напарника для него были видны, как на ладони. Большой корабль – это потребность в команде и много-много вакансий. С учетом того, что кадровых офицеров очень мало, чтобы заткнуть дыры появится необходимость воспитать из своей среды прапорщиков по адмиралтейству. И кто имеет больше всех шансов приподняться? Ну, разумеется, те, кто этот корабль героически угнали. Шанс стать «его благородием» ни один здравомыслящий матрос не упустит, зубами выгрызет, и в таком ракурсе несчастные семь сотен человек экипажа броненосца непреодолимым препятствием уже не выглядят. Порвет и не заметит.

Устроившись поудобнее, Севастьяненко вновь принялся обшаривать взглядом гавань. Однако миноносцев оказалось на удивление мало, всего два, и на обоих ведется спешный ремонт, крейсеров же не наблюдалось вообще. Оно и понятно, все в море, охотятся за теми, кто пиратствует на коммуникациях вблизи вод, которые британцы традиционно считают своими. А эта парочка – как раз те, которые два дня назад нахватались снарядов с русского миноносца, причем, судя по масштабам работ, досталось им изрядно. Ну а броненосцы никуда не делись, стоят. У них совсем иные задачи, и морские гонки – не их призвание.

– Вашбродь, гляньте!

– На что? – лениво поинтересовался Севастьяненко.

– А вон там, у третьего причала.

Мичман зашарил биноклем, пытаясь определить, что же так заинтересовало несклонного к излишним душевным порывам матроса. Третий причал – он грузовой, военных кораблей там вроде бы и нету, зато транспортов в избытке. Как раз сейчас один из них, довольно крупный, навскидку тысяч на шесть тонн водоизмещением, отвалил и, густо дымя, направился к выходу из гавани. А позади него, ранее скрытый массивным корпусом, обнаружился еще один корабль, поменьше. Изящные, хищные обводы, две трубы... Севастьяненко буквально вцепился в бинокль, лихорадочно наводя резкость.

Звездно-полосатый «матрас» на мачте – корабль САСШ. Небольшой крейсер, судя по всему. Какие там у них имелись? Мичман лихорадочно вспоминал. Эх, как ему не хватало сейчас справочника, не помнил он, что за корабли в то (или все же в это?) время были у американцев.

– Разрешите, вашбродь? У меня глаз-алмаз.

– Держи, – Севастьяненко протянул ему бинокль. Несколько минут напарник вглядывался в чужой корабль, потом негромко сказал:

– Нью-Орлеан.

– Чего?

– Корабль так называется. «Нью-Орлеан». Написано так.

– По-английски читаешь? – слегка уязвлено поинтересовался мичман.

– Нет. Просто я в том порту бывал, вот и запомнил, как пишется.

В голове у Севастьяненко словно защелкал метроном. Крейсер «Нью-Орлеан». Построен на верфях Армстронга. Дата постройки... Черт, не вспомнить, хотя это и неважно уже. Конец девятнадцатого века, в любом случае. Четыре с небольшим тысячи тонн, двадцать узлов. Броневая палуба... Опять же не вспоминается. Вооружение, кажется, десять пятидюймовых орудий, но изначально было другим. Когда же его перевооружили? Тоже неважно. Команда – три с половиной сотни человек или что-то около того. Ах, какой красавец!

– Вашбродь, – азартно зашептал Кольчужкин. – Может...

– Может, все может, – Севастьяненко потер лоб, сделал изнывающему от нетерпения матрос знак помолчать, и задумался. Действительно, красавец. А американцы – моряки не очень, в русском флоте об этом знали все. И на кой им тогда крейсер? А вот ему, Севастьяненко, он весьма пригодился бы.

Надо сказать, мичман тоже был не чужд карьеризму. Честолюбия у него хватало, и тот факт, что он в столь юном возрасте получил под командование боевой корабль, причем корабль серьезный, лишь подстегнуло его желание двигаться дальше. Ведь адмирал недвусмысленно дал понять: кто корабль захватил – тому и командовать. А что американцы вроде бы нейтралы – так кто потом разберет?

Будь на месте мичмана кто-нибудь постарше, он, несомненно, осадил бы зарвавшегося юнца, покрутил пальцем у виска, прописал брому... Розг, наконец. Однако никого, кто мог бы вправить ему мозги, рядом не оказалось. Зато непомерные амбиции, свойственные начинающему пирату не меньше, чем сидящему рядом напарнику, начали стремительно надуваться, а быстрота мышления, свойственная большинству миноносников, разом отодвинула размышления о возможных последствиях на задний план.