Текст книги "Стальные корсары"

Автор книги: Михаил Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Я, – механически ответил британец. – Капитан второго ранга...

– Оставьте, – прервал его Севастьяненко. – Как вас зовут, меня не интересует. Поскольку если мы придем к соглашению, то вскоре я вас больше не увижу, а если не придем, то мне и вовсе будет все равно, как звали еще одного покойника. Так что оставим изящные словеса до лучших времен. Ведите, капитан, нас туда, где мы сможем поговорить без помех.

В просторном капитанском салоне (ох, и пробило же лейтенанта на зависть при виде этого благолепия – на маленьком «Нью-Орлеане» все было куда проще) он по-хозяйски реквизировал бутылку мадеры, и, не мудрствуя лукаво, разлил янтарную жидкость по бокалам. Посмаковал изделие португальских виноделов, неодобрительно покосился на Костина, залившего в себя вино одним махом, и вздохнул:

– Не обращайте внимания на моего спутника, капитан. Он не блещет хорошими манерами, зато может, случись нужда, одной рукой оторвать даже самую тупую голову. Согласитесь, это тот самый случай, когда одно-единственное достоинство перевешивает целую кучу недостатков. Так что давайте сразу договоримся: разговор ведем конструктивно, а то, боюсь, он потеряет терпение. Да вы пейте, пейте...

– Кто вы? – резко спросил британец, отставляя бокал. – Вы что, с ума сошли? Вы знаете, что с вами сделают за нападение на наши корабли в наших водах?

– В ваших водах? – лейтенант искренне рассмеялся. Потом резко встал и навис над своим визави, что оказалось на удивление просто – хотя ростом британский капитан был и повыше него, зато Севастьяненко оказался заметно шире в плечах. – Это вы, уроды, решили за нами погоняться. В НАШИХ водах.

– Чего-о? – глаза британца едва не вылезли из орбит от удивления.

– Того-о, – передразнил его Севастьяненко. – Это – наши воды, и вам здесь делать нечего. А раз уж решили поиграть в героев, то я даю вам пятнадцать минут. За это время, думаю, решите, что вам предпочтительнее – сдаться или отправиться купаться. Говорят, в этих водах много акул...

– Сдаться? Вы в своем уме?

– А что? Нам пригодится ваш корабль, не откажемся и от судовой кассы. А ваши никчемные жизни, поверьте, никого не интересуют. Высадим на каком-нибудь уютном островке, их здесь много, и рано или поздно вас подберут.

– Это пиратство...

– Мнение побежденных никого не волнует, – отмахнулся Севастьяненко. – Если через пятнадцать минут ваша тряпка еще будет висеть на мачте, наши крейсера откроют огонь. И, когда будете сдаваться, даже и не думайте изобретать адскую машинку – остаток пути вы проделаете в трюме этого самого крейсера, так что в случае незапланированного инцидента на дно пойдете вместе. Надеюсь, вы все поняли, и между нами не осталось никаких недосказанностей, капитан.

Через десять минут Юнион Джек, вяло трепыхаясь на ветру, медленно, будто неохотно, пополз вниз. А еще через полчаса Иванов, принявший командование «Сатлиджем», приступил к спасательной операции. Нельзя сказать, чтобы он так уж горел желанием поменять мостик своего пускай и поврежденного в этом бою, но все-таки не собирающегося тонуть крейсера на покалеченный и еле держащийся на воде трофей, однако деваться было некуда. Из них из всех только он имел опыт командования крупнотоннажными кораблями, причем опыт достаточно солидный. Все же вести перегруженный «Херсон» вокруг всей Европы, да еще и в не самую спокойную погоду – это не вальс на паркете танцевать. Вот и пришлось Иванову тащить еще и этот воз, понимая, что дальше будет только тяжелее.

Вообще, конечно, сам по себе «Сатлидж» шансов не имел. Помимо дыры в борту, вода замкнула провода, и теперь динамо-машина крейсера нуждалась в ремонте. Обесточенные помпы встали, и сейчас вода, плещущаяся в трюме крейсера, медленно прибывала – очевидно, заявленная хвалеными британскими кораблестроителями герметичность переборок оказалась несколько преувеличена. Однако когда рядом встал другой корабль, и с него по временной линии подали ток, ситуация изменилась. После нескольких часов работы удалось откачать воду из неповрежденных отсеков и тем самым значительно спрямить крен. Это было хорошо – Иванову не хотелось заниматься контрзатоплением отсеков на незнакомом корабле, слишком легко можно перестараться и вместо спрямления вовсе перевернуть крейсер. Одновременно с откачкой к пробоине подвели пластырь из нескольких слоев брезента. Повезло, что дыра оказалась не особенно крупной, но все равно матросы, которым пришлось нырять в холодную воду, высказывали свое мнение об этой работе исключительно матерно. Тем не менее, промучившись всю ночь и половину следующего дня, удалось не только наложить пластырь и откачать воду, но и заделать пробоину деревянными щитами, а также импровизированным цементным ящиком. И, как оказалось, вовремя – сразу пополудни ветер посвежел, и поврежденный корабль, лишенный хода и энергии, мог бы запросто отправиться на дно.

К тому времени механики успели освоиться в машинном отделении «Сатлиджа» достаточно, чтобы дать ход, и вскоре увеличившаяся вдвое эскадра неспешно двинулась в сторону базы. На десяти узлах временная заплатка держала уверенно. Стыки, правда, сочились водой, но поделать с этим что-либо пока не получалось. Впрочем, для беспокойства поводов не было, водоотливные средства вполне справлялись. Ну а рисковать и поднимать ход никто пока не собирался – незачем.

Бухта Ллойда. Неделей позже

– Пираты, как есть пираты, – мрачно бухтел Эссен, глядя на бухту и устало потирая виски.

– Это ты о ком, Николай Оттович? – зевнул Бахирев, с удобством расположившийся на диване и, судя по красным глазам, совершенно не выспавшийся. Чем он, интересно, занимался? Впрочем, как раз о последнем Эссен догадывался.

Не далее как в последний их рейд, когда они немного постреляли по Токио, на обратном пути их ждала неожиданная встреча. Миноносцы, разойдясь в стороны от тяжелых кораблей, прочесывали море через мелкое сито, и одному из них повезло наткнуться в море на крупный пассажирский лайнер с на удивление низким, всего-то двенадцать узлов, ходом и обычным для Японии труднопроизносимым названием.

Скорее всего, лайнеру дали бы уйти, и даже без досмотра, благо на палубе было немало гражданских. Однако, как только миноносец сблизился с ним, так, на всякий случай, как с палубы корабля затрещали револьверные выстрелы. Никого не убило, естественно, попасть в такой ситуации можно было разве что случайно, просто несколько пуль щелкнули по стали борта и бесформенными комочками свинца скатились вниз, однако терпеть подобное хамство русские, естественно, не стали. Ответили адекватно и вполне симметрично. Звонко тявкнула носовая трехдюймовка, и бронебойный снаряд навылет прошел через небронированный борт транспорта, вполне безвредно разорвавшись над морем. Ну а так как японцы не отреагировали, скорее всего, просто не ожидав такого развития событий, то второй снаряд разнес надстройку и, будучи фугасным, сработал штатно, хорошенько осыпав осколками столпившихся на палубе людей. Закричали раненые, потекла кровь, и оказалось ее на диво много – все же осколки русских снарядов, в отличие от японских, традиционно были крупные и наносили более тяжелые ранения.

Капитан лайнера по достоинству оценил и калибр подарков, и свои шансы уйти от миноносца. Конечно, честь самурая обязывала его не обращать внимания на подобные мелочи, но жить-то хочется! И потом, он не был военным, командовал гражданским судном, и потому умирать вот прямо здесь и сейчас в его обязанности не входило. Успокоив таким образом свою совесть, он отдал приказ остановить машины, спустил флаг и позволил наглым северным варварам беспрепятственно подняться на борт своего корабля.

Возможно, все еще можно было завершить миром. Русским просто не нужны были лишние пленные. Так, ограничились бы выкидыванием за борт того умника, что от великого ума решил поупражняться в меткости, если его, паче чаяний, не разорвало снарядом. Однако, раз уж поднялись на борт корабля, то устроили полноценный досмотр, и тут их ждал сюрприз. В трюмах лайнера оказались провизия и амуниция для армии генерала Ноги.

Почему японцы решили перевозить военные грузы в трюме пассажирского корабля, так и осталось неясным. То ли трещал по швам график, и плевать уже было на приличия, то ли надеялись, что статус пассажирского корабля и полная палуба некомбатантов отвлекут, если что, внимание русских. И ведь отвлекли бы, если бы какой-то придурошный самурай, обиженный массовыми поражениями японского флота последних месяцев, не решил таким образом «отомстить» гайдзинам. О последствиях такого поступка он, разумеется, не подумал.

От капитана, когда попытались уточнить причину столь необычной перевозки груза, толку было мало. Ему загрузили – он повез. И встала перед русскими моряками нелегкая дилемма. То ли высаживать пассажиров в шлюпки и топить корабль, то ли брать их всех в плен. Первый вариант в этих водах являлся альтернативой убийству, поскольку выгрести к берегам в мало-мальски приемлемые сроки шансов не было. Раньше погибнут от голода и жажды, да и шлюпок даже на глаз на всех не хватило бы. Выглядеть в собственных глазах хладнокровными убийцами никому не хотелось, и лайнер занял место в числе трофеев эскадры адмирала Эссена, который в целом решение одобрил. Ну а пассажиры пополнили ряды военнопленных – так уж легли карты.

Веселье началось чуть позже, когда выяснилось, что среди пассажиров не только японцы и даже не столько японцы. Еще там были голландцы, какие-то шведы, британцы, американцы, словом, каждой твари по паре, как метко выразился кто-то из офицеров. Но даже это еще не было апогеем свалившихся на русских проблем. Конечно, они пытались стращать Эссена (через конвоиров, разумеется, кто же их до адмирала допустит, но те дисциплинированно докладывали, и Николай Оттович уже даже перестал над этим смеяться) всеми карами небесными. В смысле, что как только их правительство узнает, так сразу же оскорбится и немедленно пошлет флот, дабы устроить зарвавшимся русским страшное а-та-та. Честно говоря, на пустые угрозы Эссену было наплевать с высокой колокольни, но... но тут как раз выперла еще одна проблема, а именно женщины.

Да-да, именно женщины и именно проблема. Дело в том, что многие пассажиры японского лайнера путешествовали с семьями, и в результате в плен попало чуть больше двух десятков лиц женского полу от четырнадцати до тридцати двух лет. А русские от великого ума и нежелания долго возиться запихнули всех в общий лагерь. И началось!

Русские моряки вовсю пользовали предусмотрительно захваченный у японцев хозяйственными казаками походно-полевой бордель, да и к местным красоткам хаживали. Нравы здесь были простые, и те оказались весьма даже не против тесного общения с северянами, способными одним ударом кулака вбить по уши в землю любого местного силача. В то же время пленные японцы, и без того женским вниманием не слишком избалованные, от долгого воздержания уже озверели. И тут – подарок судьбы! Два десятка баб в самом соку! В общем, слюни у японцев потекли широкими струями, и поперли они вперед, как лоси во время гона.

Предотвратили массовое побоище лишь выстрелы охраны. На эту скучную работу назначали, в основном, провинившихся казаков и матросов. Все лучше и полезнее, чем бестолково стоять на баке в полной выкладке. Матросы это оценили, однако все равно наказание есть наказание, и удовольствия никому охрана пленных не доставляла. Офицеров, кстати, командовать ими направляли или тоже в качестве наказания, или тянули жребий, и проигравшие, как правило, этому совсем не радовались. Соответственно, пребывая не в самом лучшем расположении духа, дежурный офицер не задумываясь дал команду «Огонь!», и винтовочные пули хлестнули по толпе.

Приказ оказался весьма своевременным. Бунт только начинался, японцы еще не успели перейти ту черту, когда сохраняющая остатки дисциплины группа военнослужащих превращается в озверевшую, неуправляемую толпу. А пуля из трехлинейки, выпущенная в упор, при некоторой удаче может пробить насквозь сразу двух-трех человек, тем более таких вот, мелковатых. Промахнуться по плотной массе людей было бы сложно даже самому косорукому стрелку, а таких среди русских не наблюдалось. На пару секунд толпа смешалась – те, кто находился впереди, рванули назад, задние, наоборот, еще ничего не поняли. Моментально образовалась куча-мала. А потом солидно зарокотал пулемет, прочертивший фонтанчиками вздыбленного песка линию, за которую не стоило переходить, и на том бунт, не русский, но такой же бессмысленный и беспощадный, закончился, умерев в зародыше.

Однако повторения пройденного никому особо не хотелось, и выводы сделали моментально. Женщин разместили отдельно, даже выстроив им из подручных материалов барак, а уже через день офицеры начали частенько появляться в его окрестностях. Все же европейские женщины на их взгляд выглядели привлекательнее, чем поднадоевшая уже экзотика азиаток, да и, к тому же, куда менее потасканными. И Бахирев, известный на весь Балтийский флот бабник, не мог остаться в стороне от такого увлекательного процесса хотя бы ради поддержания своих квалификации и репутации.

Эссен невольно позавидовал товарищу. Ну вот почему, спрашивается, на этого морского казака так бабы липнут? Только отвернешься – и кто-нибудь уже на его шее повис. Во всяком случае, некая молоденькая и на диво шустрая американочка уже на второй день вовсю зажигала с бравым каперангом, вызывая у его подчиненных, помимо зависти, вполне законную гордость за командира. «А наш-то – во мужик!». И, если уж быть до конца откровенным, Эссену иногда хотелось оказаться на его месте...

– Это я о наших бравых лейтенантах, Михаил Коронатович, – подавив легкое раздражение, буркнул адмирал. – Или у вас есть еще какие-нибудь кандидаты на это звание?

– Разумеется. Британцы. Ваш протеже абсолютно правильно указал им, что незачем хамить и гоняться за нашими кораблями в наших водах.

– Гм... – Эссен не сразу нашелся, что сказать, а Бахирев, между тем, продолжал развивать свою мысль.

– Ну, подумай сам, Николай Оттович. Войну мы уже выиграли, даже если Россия проиграет. Потому что проиграть Японии уже невозможно, слишком велико неравенство сил. И если вдруг получится, что японцы получат те броненосцы, чего мы постараемся не допустить, то всем в России, последнему крестьянину даже, станет ясно – мы проиграли сразу нескольким врагам. В такой ситуации поражение воспринимается как должное, победить половину мира не сможет никто. А раз так, будет озлобление на соседей, но не будет ощущения позора и катастрофы. Скорее уж, повод закрутить гайки и прижать кое-кого к ногтю, а то слишком уж у нас всевозможные радетели о благе народном распоясались, совсем берегов не видят. Так, глядишь, еще и в плюсе останемся.

– Логично, – кивнул Эссен. Но все же про наши воды я не совсем понимаю.

– А что здесь понимать? Пути в Россию для нас, скорее всего, не будет. Обрати внимание, даже этот умник, которого приволокли наши молодцы, о броненосцах нам рассказал, но тому, кто мы и откуда, не поверил. Жирской, конечно, попытается его использовать, сбросив своим бывшим... или будущим? Ладно, неважно. Он жандармам информацию о революционных группах, что ту, которая известна нам, что из сейфа покойного Андрея Августовича, передаст, конечно, мы с ним это обговаривали, да ты и сам в курсе. Но я очень сомневаюсь, что жандармы смогут грамотно ее использовать. Увы, не все решают они, а Николай Александрович, давай уж говорить откровенно, слабоват и не любит принимать ответственные решения.

Эссен поморщился. То, что говорил Бахирев, граничило с крамолой, и ему, монархисту до мозга костей, слушать такие речи было неприятно. Однако и не признать правоту старого товарища он не мог. Оставалось только медленно кивнуть и спросить:

– Что ты предлагаешь?

– Да ничего особенного. Раз мы не можем вернуться, надо основывать собственное государство. Или захватить какое-либо из существующих, тоже вариант.

– Бред – фыркнул Эссен.

– Отнюдь. Конечно, те времена, когда мальчишка с ротой наемников громили империи и основывали королевства вроде бы прошли, однако, мне кажется, только потому, что народец обленился. Как я слыхал, недавно какой-то умник из англичан захватил несколько островов и объявил себя королем – и ничего, все ему с рук сошло. Конечно, там сплошные дикари, и нам они не интересны, вот только возможностей у нас куда больше. Не десяток авантюристов, а неплохая эскадра. А если броненосцы перехватить сумеем, да не на дно пустить, а к делу приспособить, то будем иметь флот, сравнимый по мощи с возможностями какой-нибудь крупной державы. А у большинства латиноамериканских стран мобилизационных возможностей кот наплакал. Так что вполне можем сделать с ними что угодно.

– Ты еще предложи Японию оккупировать...

– А что? Тоже вариант, – серьезно ответил Бахирев. – В общем, Николай Оттович, тебе решать. Ты командир, и что бы ты не решил, мы все пойдем за тобой, но то, что я предлагаю, имеет большие перспективы.

– Сначала давай с войной разберемся, – Эссен вновь посмотрел на бухту. – И все равно, пираты.

– Мы сами их воспитали, – на сей раз, Коронат говорил тихо и задумчиво. – Сам подумай. Смешно полагать, что мальчишки, оказавшись на мостиках боевых кораблей, будут вести себя подобно умудренным жизнью старцам. Мы дали детям большую игрушку – и они ею балуются, причем весьма успешно. Но разве это плохо? Старцы в прошлый раз проиграли эту войну, и, я считаю, надо позволить молодым хотя бы попытаться ее выиграть. И потом, именно они придут нам на смену – так пускай сами почувствуют, что есть что.

Аргументы товарища выглядели не бесспорными, однако дискутировать по этому поводу Эссену просто не хотелось. Вместо этого он продолжил наблюдать происходящее недалеко от берега действо. А посмотреть там было на что.

За прошедшие с момента прихода внезапно разросшейся эскадры Севастьяненко дни с имеющего повреждения в носовой оконечности «Сатлиджа» выгрузили практически все, что не было наглухо приварено. Сейчас заметно облегченный корабль сидел куда выше положенного, но ремонтников с «Херсона» это не удовлетворило, и они решили опробовать новинку, до сих пор мертвым грузом лежащую в трюмах их корабля. Огромные понтоны из прорезиненной ткани, идущей обычно на обшивку дирижаблей, будучи подведены под корпус крейсера и накачаны воздухом, буквально вытолкнули нос корабля на поверхность, и сейчас там в относительно комфортных условиях заделывали пробоину, заодно силами пленных японцев отчищая днище. По счастью, это было единственное серьезное повреждение крейсера. Несколько дыр в надстройках заделали еще раньше, а динамо-машину перебрали по косточкам, и сейчас она исправно давала ток.

Впрочем, и до этого не принимающие непосредственного участия в потрошении японцев специалисты «Херсона» не сидели без дела, и свою долю в добыче отрабатывали сполна. Долго копались в машине «Цесаревича», проводя небольшую модернизацию. Конечно, до состояния тринадцатого года довести ее было свыше их сил, все-таки транспорт обеспечения – это не судостроительный завод. Тем не менее, максимальная скорость после их вмешательства (а также окончательного демонтажа малокалиберной артиллерии, минных аппаратов, спешной замены мачт на более легкие и очередной чистки днища) возросла до девятнадцати узлов. Кстати, с мачтами намучались. Точнее, с мачтой – одна из них, поврежденная во время сражения, была демонтирована еще в Циндао. А вот со второй пришлось повозиться, обрезая ее кусками и снимая при помощи грузовых стрел «Херсона». Только закончили с ними – и вот вам подарок из поврежденных крейсеров. Пока разгружали «Сатлидж», на остальных кораблях велся спешный ремонт. Хорошо еще, выбитые орудия подлежали восстановлению, а то трофейные, взятые у японцев, были на исходе. И вообще, скоро надо было решать, какой японский порт начинать грабить. Но это потом, пока же необходимо было подготовиться к перехвату контрабандных броненосцев, и Эссен надеялся, что к тому времени его эскадра будет на пике готовности. Людей, конечно, маловато, что и на переходе, и в бою может сказаться самым печальным образом, но тут уж никуда не деться. Разведчик, которого уже этой ночью планировалось миноносцем отправить туда, откуда взяли, конечно, обещал постараться решить вопрос, но когда еще это будет...

Но вот чего не знал адмирал Эссен – так это того, что наполеоновские замыслы бродят не только в голове Бахирева.