Текст книги "Песец подкрался незамеченным"

Автор книги: Михаил Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

   Он механически задавал вопросы, выслушивал на них ответы, делал пометки в блокноте, но это проходило мимо основного потока сознания. В принципе, ничего страшного – все равно запись шла еще и на диктофон. А вот мозги Ковалева уже работали над планом нейтрализации врагов. Хотя, в принципе, план был прост до безобразия – фигурантов известно много и, хотя они явно не основные (ибо какой серьезный человек сам начнет у цыган оружие с наркотой покупать), но цепочку размотать несложно. На это есть собственные спецслужбы, но и без них можно погеройствовать. Вон, Ланцет любую цепочку в два счета размотает. Да так размотает, что и цепочки-то не будет...

   Словом, в плане Ковалева живым места уже не было, и начать он решил с собственной женушки. А почему бы и нет? Ковалев никогда не бил женщин, это противоречило его жизненным принципам, но насчет убивать принципы молчали. Да и потом, не сам же адмирал ее убивать собрался – для этого вон Ланцет есть. Сделает, что называется, в лучшем виде. Око за око, как говорится. Почему бы и нет?

   Между тем, вопросы кончились. Ковалев еще некоторое время постоял в задумчивости и спросил:

   – Паш, а как ты думаешь, надо его кончать, или наградим за сотрудничество со следствием?

   – Не знаю, – пожал плечами рациональный Ланцет. – А зачем он нам нужен? А так хоть остальных припугнем.

   – Нет, Паш, эта кодла не поймет. Она понимает только силу, причем не абстрактную... Вот что, а давай-ка мы его как агента влияния используем.

   – Это как?

   – А вот так, – и, обращаясь уже к цыгану: – ты жить хочешь?

   Цыган часто-часто закивал. Поразительно, как легко сошли лоск и уверенность с этого типа. Ковалева так и подмывало рубануть его рапирой, но он сдержался. В конце-концов, цыган еще мог быть полезен, а убить... Убить его он всегда успеет.

   – Ну тогда слушай, урод. Если в моей республике появится хоть один цыган... Неважно, из твоих, или еще какой-то, я тебя убью. Так убью, что ты вообще пожалеешь, что отсюда живой вышел.

   Цыган вновь закивал. Ковалев удовлетворенно улыбнулся – похоже, он запугал клиента окончательно и тот готов на все, лишь бы ухватить за хвост мелькнувший шанс. Но дело было еще не закончено.

   – Ты, сволочь, еще не понял главного. Я тебя на дне морском найду. На вот, получи.

   Дальнейшее весьма напоминало кадры из фильма "Матрица" – те самые, на которых главному герою подсаживают жука-соглядатая. Так же страшно, больно и противно. Ну что поделаешь, не только у кинематографистов есть фантазия – работники спецслужб тоже иногда отличаются весьма специфическим чувством юмора. Что, спрашивается, стоит подсадить человеку имплант навроде того, который Ковалев подсадил дочери? Да ровным счетом ничего, клиент даже не заметит, и стоимость его куда ниже... Но ведь сделали же такую вот гадость, а все потому, что всякую шваль, особенно с отсталых миров, такие вот спецэффекты пугают и живо делают сговорчивее.

   – Итак, мразь, ты теперь понял, что мой со всеми потрохами? И если что, умирать будешь долго и страшно. И весь твой род исчезнет – поверь, я могу это сделать. Итак, ты понял? Карту помнишь или показать? Помнишь? Замечательно. Хоть одного увижу...

   Ковалев и вправду верил, что сделает то, что обещал. И цыган ему верил, потому что видел, что Ковалев даже не пытается играть. Однако адмирал еще не закончил.

   – Теперь о наказании лично для тебя. Ты, убогий, открыл хайло на моих близких – значит, ты должен быть наказан. В назидание другим, так сказать, и в подтверждение серьезности моих намерений. Паш, займись этим уродом, а я пойду – у меня нервы не железные.

   – Не вопрос командир. Как считаешь, одной руки хватит?

   – Думаю, да. Только смотри, чтоб он у тебя не сдох.

   – Обижаешь, начальник. Эта гнида у меня так легко не отделается.

   Ковалев согласно кивнул и, не оглядываясь, пошел прочь – ему и в самом деле не хотелось смотреть на то, что здесь будет происходить. Просыпаться по ночам с криком – оно надо? И так жизнь тяжелая, а тут еще и самому кошмары провоцировать... Вон, пусть этим профи занимается, он за это жалованье получает. Одно из самых больших по эскадре, кстати, больше только у капитанов кораблей выходит.

   Уже открывая дверь Ковалев услышал за спиной:

   – Тэк-с, вот эта инъекция – это чтоб ты от болевого шока не сдох. А вот эта – чтобы умом не тронулся. Вот это – чтоб не истек кровью. Вот это...

   От спокойного, деловитого и даже довольного тона Ланцета Ковалева затошнило. Он видел однажды то, чем собирался сейчас заниматься корабельный палач. Правда, видел на экране, в обучающем фильме – и то чуть наизнанку не вывернуло. Это вам не банальное сдирание кожи – это с живого человека мясо срезается тонкими, как на отбивную, ломтиками. Остаются голые, хорошо очищенные кости. И все это время тот, кого вот так потрошат, остается в полном сознании. Страшная казнь за самые жуткие преступления – в империи за последние сто лет ее применяли всего дважды, и все это делали роботы. Сейчас же Ланцет собирался заняться этим лично... Все равно он псих!

   Ковалев вышел из комнаты и поспешно закрыл за собой дверь.

Глава 9

   Во дворе дома было довольно многолюдно – офицеры расстарались, не только выгнав из дома всех, кого смогли найти живыми и способными передвигаться (неспособных просто дострелили), но и рассортировав их на группы. В одну группу – мужчин и подростков, в другую – женщин и совсем маленьких детей. Ковалев лишь пожал плечами – приказа он не отдавал, да и потребуется ли ему эта сортировка пока что было неясно.

   Перед толпой неторопливо прохаживался Олаф – высокий, могучий, в черной броне. Шлем снял, бородка нагло топорщится. Прямо древний викинг, только одежда другая. Или истинный ариец, похожий на их легендарных подводников – хоть на немецкий плакат времен войны его определяй. Хотя, надо признать, немцы знали толк в пропаганде, так что как к ним не относись, а поучиться у них есть чему...

   Здесь же, во дворе, валялись пакеты с наркотой, которые Олаф с Синицыным нашли в доме. На взгляд, килограмм двести. И что со всем этим теперь делать прикажете? Заставить цыган сожрать это? А что, это мысль, как-то отстраненно подумал адмирал.

   Пока Ковалев предавался размышлениям, пытаясь подавить дурноту от мыслей о том, что происходит в подвале (забыть о происходящем не давали дикие крики, доносившиеся наружу сквозь неплотно закрытые двери, внушающие уважение к голосовым связкам цыгана и заставляющие пленных ежиться от страха), появился Синицын. Штурман, насвистывая себе под нос бодрую песенку, гнал перед собой еще несколько человек, в основном женщин. Ковалев хмуро подумал, что придется и ему, похоже, научиться музыкально свистеть – это явно заглушало посторонние звуки намного эффективнее самовнушения, но тут его раздумья прервали.

   – Командир! Глянь, кого я здесь нашел!

   Ковалев повернулся и имел неудовольствие лицезреть среди вновь прибывших двух типов явно славянской наружности. Оба немолодые, на вид около шестидесяти, но лица... Странные лица – это, пожалуй, наиболее точное определение. Ну ничего вроде особенного, но отличалось оно от выражения лиц соотечественников Ковалева, неуловимо, но явственно. И в то же время оно было странно знакомым. Ковалев попытался вспомнить лица иностранцев, работающих в его команде – Джима, Фрица, прочих... Нет, все не то. У тех поначалу, пока они не вписались в тесный корабельный мирок, морды были уверенные в себе, даже чуть нагловатые, но не более того, а потом и вовсе пообтесались, стали вроде как своими. А здесь было нечто другое...

   – Кто такие?

   – А хрен знает. Лопочут вроде по нашему, только вон у того, с придурошной улыбкой, акцент какой-то.

   – Импортный, стервец?

   – Не, но похоже.

   Придурошный поднял голову, скривился чуть презритетельно и в то же время покровительственно – и тут в голове Ковалева словно повернулись шестеренки...

   – Иеговист? – Ковалев брезгливо ткнул в него пальцем. – Али белый братишка?

   – Не смейте оскорблять святого отца!.. – взвизгнул второй и тут же заткнулся, задохнувшись от несильного, но точно рассчитанного удара в живот. Ковалев задумчиво посмотрел на него, потом перевел взгляд на Синицына:

   – Ты бы поаккуратнее – убьешь ведь.

   – Да и хрен с ним. Все равно их в распыл, а я с детства эту мразь не люблю.

   – Зачем? Они нам ничего не сделали, да и этих, – Ковалев небрежно кивнул в сторону пленных цыган, – я кончать буду не всех.

   – Ты кого кончать собрался, совок?

   Вот этого никто не ожидал. Как правило вменяемый человек в ситуации, когда на него смотрят стволы, старается вести себя тише воды и ниже травы. А тут – на тебе. Похоже, падре потерял связь с реальностью... Или никогда ее не имел.

   – Как зовут? – Ковалев посмотрел на "святого" отца с неподдельным интересом.

   – Чижик...

   – Как?

   – Чижик. Это фамилия такая, чернопузик. Понял? А теперь отпустите нас и извинитесь.

   – С какой стати?

   – Я – американский гражданин, вы обязаны...

   – Понятно. Из иммигрантов, значит. И с чего ты решил, что тебе кто-то что-то обязан? Что ты вообще здесь делаешь, урод?

   – Я несу слово божье...

   – Да я ложил, что ты там несешь, курица.

   – Вообще-то, Чижик – это мелкая птичка отряда воробьиных. Или, может быть, я ошибаюсь, – влез в разговор Синицын.

   – Да плевать, – Ковалев, нервы которого сегодня и так были на пределе, разозлился, и его несло. – Плевать, к какому он отряду относится. Ты что ЗДЕСЬ делаешь, скотина?

   – Я здесь занимаюсь своим делом. И ты, чернозадый, ошибаешься, если думаешь, что...

   – А ты меня не поправляй – я тебе не стринги, – Ковалев презрительно ухмыльнулся. – Еще раз тявкнешь – по морде дам, каз-зел!

   – Не смейте оскорблять святого отца! – вновь завизжал второй пленный, разогнувшись. – И оставьте в покое этих людей! Каждая нация имеет право на самоопределение, и они отстаивают это право, а святой отец приехал в нашу отсталую страну, дабы...

   Ковалев слушал вопли этого невменяемого человека, и его все более давило ощущение дежа-вю. Точно так же кричали правозащитники в Чечне, орали демократы на митингах... Сволочи, ненавидящие собственную страну. А потом под их радостные крики русских резали, как овец, а солдаты в Чечне гибли ротами и батальонами, и бандитов оправдывали. А теперь недобиток тех лет опять визжал на всю округу... Вернее, визжал бы на всю округу, если бы не купол силового поля, надежно поглощающий звуки.

   На той войне у Ковалева погибли друзья. Хорошие парни, с которыми он в молодости катался на велосипедах и бегал за девчонками. Друзья... И просто русские люди. А теперь какое-то дерьмо приезжает из-за бугра и вновь учит, как надо жить! Ковалев почувствовал, как тяжелым холодным комом к горлу подкатила ярость – и закипела.

   Вопли мерзавца были прерваны внезапно-звонкой оплеухой, от которой правозащитник покатился по земле. Олаф, который казался воплощением флегматичности, решил проблему мгновенно и теперь потирал ушибленную руку, глядя на изумленного демократа.

   – Как ты посмел, быдло!

   – Знаешь, – Олаф улыбнулся, – мои предки были дворянами. Они пороли твоих предков на конюшне, а мои дети будут пороть твоих детей, потому что умный и сильный человек всегда будет при почете, власти и деньгах. А ты, старый ублюдок, только визжать и можешь.

   – Юлий, успокойтесь. Эти сволочи могут сколь угодно выделываться, но потом они нас отпустят и ничего не посмеют нам сделать...

   – Как-как? Юлий? Вот свезло так свезло. Один – птица недоделанная, другой – с женским именем. Выродились дерьмократы...

   Эта нехитрая реплика Синицына разом разрядила атмосферу. Даже Ковалев улыбнулся, быстро успокаиваясь. В самом деле, зачем нервы тратить, подумал он и уже совсем спокойным голосом сказал:

   – Знаете, господа офицеры, в чем-то эти придурки правы. Мы ведь их больше действительно пальцем не тронем. Зачем нам мараться? Так что, старая сволочь, ты мне хорошую идею накрякал. Пусть вашу судьбу, святоши, решат те, кого вы защищали, – и, обращаясь к пленным цыганам, громко приказал: – кто хочет жить, повесьте этих придурков.

   Трое дюжих цыган, единственные уцелевшие и обошедшиеся без серьезных травм мужчины, отлично поняли, что от них требуется. Спустя буквально минуту оба правозащитника уже имели на шеях крепкие веревочные воротники, другие концы веревок были перекинуты через декоративные, но прочные фонарные крюки. Они, конечно, выли и дергались, но силы были явно неравны. А потом выпучивших от ужаса глаза, отчаянно вопящих либерастов аккуратно потянули вверх.

   – Легче, легче, не надо им шейные позвонки ломать, – с неприкрытым отвращением в голосе бросил Ковалев. – Пусть задыхаются, сволочи, медленно и с осознанием собственной глупости.

   Когда правозащитники перестали дергаться, адмирал брезгливо посмотрел на неаппетитное зрелище и спросил:

   – Все сняли?

   – Так точно, – отрапортовал Синицын. – На две камеры.

   – Очень гут, – Ковалев поднял автомат. – Ну что, ромалэ, теперь ваша очередь.

   – Вы же обещали... – по-бабьи охнул один.

   – Я? Я вам ничего не обещал. Я спросил: хотите ли вы жить, и только. В следующий раз следите за тем, что вам говорят. Хотя какой уж там следующий...

   Автомат коротко кашлянул, выпустив в цыган строчку пуль. Впрочем, они умерли безболезненно – Ковалев стрелял в головы. Потом подошел, шевельнул носком ботинка трупы.

   – Ну вот, вроде, и все. Осталось решить, что с этими делать, – адмирал ткнул пальцем в оставшихся пленных, – да Пашу дождаться.

   – А что делать? Перестрелять их, да и все, – бросил склонный к простым решениям Олаф.

   – Да жалко. Хотя... Наверное, всех, кто выше, – Ковалев провел рукой на уровне груди, – стоит...

   Очередь из лучемета ударила по пленным точно на уровне, указанном адмиралом. Ковалев в изумлении поднял брови:

   – Олаф, ну чего ты торопишься? Я хотел сказать перепороть. Вожжами. По задницам. Чтоб сидеть не могли. Хотя, надо признать, – Ковалев, склонив голову к плечу, полюбовался получившейся картиной, – такая икебана тоже заслуживает внимания. В общем и целом, не так уж плохо получилось, стреляешь ты отлично.

   – Прости, командир, – Олаф покаянно склонил голову. – Нервы после этих... ни к черту.

   – Да ладно, попьешь валерьянки – и все пройдет. Я же говорю – ничего страшного, вполне пристойный результат. Только в следующий раз прежде, чем стрелять, сначала послушай, в кого.

   Ковалев направился к уцелевшим цыганам. Точнее, цыганятам – человек двадцать уцелело, в основном, совсем молодняк, хотя было и несколько женщин и даже один взрослый мужчина, раненый в ногу. Все они в момент стрельбы сидели на земле и под огонь лучемета не попали – Ковалева это не радовало и не огорчало, просто со взрослыми разговаривать проще, чем с детьми. При его приближении детвора с воплями ужаса кинулась прочь, но земля прямо перед ними полыхнула – лучеметы суперов ясно указали черту, которую не следует переступать. Цыганята поняли и моментально остановились – понятливый народ, если припугнуть. Впрочем, это было уже непринципиально.

   – Значит так, ублюдки. Чтоб на нашей земле я вас больше не видел. И вообще, убирайтесь-ка из страны куда подальше – очень скоро для всех вас здесь будет неуютно. Все всё поняли?

   Судя по тому, как уцелевшие цыгане быстро-быстро закивали головами, они действительно поняли все. Метод кнута – он всегда эффективнее метода пряника – доказано дрессировщиками прошлого. Правда, кнут лучше чередовать с пряником, но в данном случае это было уже явным излишеством. Ковалев довольно улыбнулся и, щелкнув клавишей рации, вызвал Ланцета:

   – Паш, ты там скоро?

   – Да-да, командир. Еще минут пять...

   В наушниках раздался дикий вопль цыгана, не заглушенный на этот раз расстоянием и стенами. Ковалев живо представил, что там сейчас происходит, но на этот раз рвотных рефлексов не последовало – очевидно, привык. А может быть, просто устал и пресытился сегодняшними впечатлениями, вот чувства и притупились. Неважно, в принципе – главное, результат.

   Ланцет провозился не пять минут, а целых двадцать. Ковалеву уже надоело ходить туда-сюда по двору, пиная камешки и прочий мусор да свирепо поглядывая на ежащихся от страха цыган. Эти нехитрые развлечения приелись ему моментально, впрочем, как и занимающимся тем же Синицыну и Олафу. Однако результат стоил того. Когда Ланцет, волоча за собой обмякшего и дурно пахнущего цыгана, все трое, не сговариваясь, восхищенно присвистнули. Вместо правой руки цыганского барона, чуть пониже локтя, была сплошная выбеленная кость – хоть в учебник по анатомии фотографии вноси. Крови почти не было – все крупные сосуды были аккуратно перехвачены, прочее не менее аккуратно прижжено. Картина мерзкая и ирреальная, особенно с учетом вновь облачившегося в скафандр Ланцета, державшего цыгана за шиворот, как кутенка. По толпе цыган пронесся вопль ужаса, хотя на имперцев особо удручающего впечатления вид изувеченного врага не произвел – видать, зачерствели все-таки, да и морально были готовы.

   – Ну как, командир, работа? – спросил Ланцет, откровенно люуясь на дело рук своих.

   – Неплохо, только медленно очень. Долго возишься, Паш.

   – Так ведь практики нет. Ты бы мне еще пару-тройку человек дал, попрактиковаться.

   Цыгане вновь содрогнулись, причем всей толпой, как-то синхронно у них это получилось. Ковалев развел руками:

   – В следующий раз – сейчас нет времени. Кстати, а что он у тебя такой толстый? Вроде в тот раз был стройнее, да и, судя по запаху, он должен был скорее похудеть.

   – Да я же его все, что срезал, сожрать заставил. Не пропадать же добру.

   На сей раз от цыган воплей ужаса не донеслось, а вот звуки рвоты доносились вполне явственно. Слабоваты нервишки у нынешних потомственных мерзавцев, слабоваты. Ковалев подумал и кивнул одобрительно – теперь они точно не рискнут появляться в этих местах. Еще и потомкам своим завещают: не ездите, мол, детишки, на север, там дяди страшные и злые, режут нас, сирых да убогих, почем зря, да еще и отвечать за это не собираются. Ну а что делать? Отвечать Ковалев и вправду не собирался – было бы за кого.

   – Забирайте своего и проваливайте. Увижу – убью.

   Конечно, Ковалев это уже говорил, но повторенье, как известно, мать учения. Цыгана швырнули к неплотной группе своих... Родственников, наверное, хотя фиг знает, кем они друг другу приходились. Ковалев совершенно не разбирался во взаимоотношениях членов табора и, если честно, разбираться не собирался. Забивание головы ненужной и неинтересной информацией он считал пустым времяпровождением.

   В общем, цыгане своего главаря подхватили, упасть не дали. Похвально, конечно, но лучше бы они с тем же похвальным энтузиазмом занимались чем-нибудь полезным. На заводе бы работали, что ли. Ну да это уже относилось уж совсем к разряду ненаучной фантастики, поэтому Ковалев не стал развивать мысль, а просто открыл проход в силовом поле, в который цыган и выгнали, придав им напоследок ускорение мощными пинками. Когда последний, уподобившись лягушке, вылетел наружу, следом за ними вышвырнули еще не пришедших в себя собак, и поле вновь закрылось – правда, теперь уже не для маскировки, а для безопасности живущих в округе ни в чем неповинных людей.

   Пару минут спустя все четверо вновь находились в боте. Юля еще не пришла в себя – так и спала в кресле, свернувшись калачиком. Ковалев. Посмотрел на нее, кивнул одобрительно и протопал в рубку управления, остальные потянулись за ним. Даже Ланцет, который вновь вылез из скафандра (вот удивительно, на его форме не оказалось ни капли крови, хотя наверняка она должна была течь из цыгана, как из подрезанной свиньи, хотя бы в первый момент), пошел вместе со всеми. В результате, в рубке, рассчитанной на двоих, оказалось не протолкнуться, но Ковалев не стал выгонять лишних. В конце концов, ребята заслужили право увидеть финал первого акта этой истории. Да и не очень-то они и мешали удобно устроившемуся в кресле адмиралу.

   Реактор бота чуть слышно загудел, накачивая энергией тепловую пушку. Собственно, это было не оружие – бот был машиной многофункциональной, и нес много разного оборудования. Тепловая пушка предназначалась для горных работ или, скажем, для подготовки площадок. Ну, еще можно было ее использовать, например, для строительства дорог – направленный тепловой луч спекал все, до чего дотягивался, в однородную массу, структурой напоминающую асфальт, но во много раз прочнее. Хорошая, в общем, штука, и к ситуации подходящая просто великолепно.

   Пять минут – и все, что находилось на месте особняка, превратилось в пылающий кратер. Это было интересно смотреть со стороны – как стремительно нагревается и вспыхивает дом, как горят и дерево, и кирпич, и металл, как все это оседает на землю, а следом начинает прогибаться и оседать и сама земля. Потом с неприятным звуком "умп-ф-ф" постройки проваливаются вниз, в подвалы. Возможно, там, в подвалах, еще кто-то оставался, детально облазить их никто не успел, да и не стремился к этому. Впрочем, теперь все они были уже мертвы, окончательно и бесповоротно. Потом выгорает все, что было в подвалах, но пушка все еще работает, порода плавится, и вот на месте дома образуется вытянутая воронка глубиной метров пятьдесят и диаметром метров двадцать, со светящейся белым светом поверхностью. Ну а потом вниз обрушивается поток охлажденного до сотни градусов воздуха, воронка медленно остывает, ее поверхность превращается в мутное потрескавшееся стекло, напоминающее обсидиан, и бот аккуратно снимает силовое поле.

   Цыгане, оказывается, никуда не ушли – точнее, ушли, но не все. Трое по-прежнему стояли рядом и смотрели в мутную пелену – поле, сгустившись, стало непрозрачным и совсем не пропускало свет. Очевидно, эти трое ждали, когда им наконец дадут возможность вернуться домой – может, вещи взять, а может, еще что. Увы, их ждал жестокий облом. А пока они приходили в себя, глядя на картину малого Апокалипсиса, бот уже бесшумно взмыл в небо – на сегодня было еще много планов, а ночь уже заканчивалась.