Текст книги "Холодные ключи (Новичок) (ЛП)"

Автор книги: Михаэль Эбмайер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Бесполезно спорить. Чёрная плётка из влагалища. Бочка с нечистотами опрокинута.

Ну уж нет!

Он встрепенулся. Мерзость взяла верх только на время кошмара. А теперь, за этими тяжёлыми занавесями, снова ясный день, и он должен бороться за новую жизнь и не поддаваться провокациям!

Как ему хотелось обратно, в сосновый бор на Томской писанице. Надо было остаться там, не отходить от неё, быть с ней!

Как это было бы чудесно.

Но сейчас он не может ничего поделать, и ему хотелось по крайней мере послушать её диск. Можно ли это устроить в гостинице? Он взглянул на телевизор и сразу отвернулся. Интересно, сколько стоит в Кемерово маленький проигрыватель компакт–дисков?

К еде прикасаться не хотелось. Из вежливости он проглотил одно яйцо, ведь женщина специально из–за него встала к плите. Несколько ложек йогурта, чашка чаю. К ветчине, помидорам, солёным огурцам и консервированному горошку он не притронулся. Он посмотрел на часы и с облегчением увидел, что ему пора поспешить. Быстро почистить зубы, решить, брать куртку или нет; в одиннадцать его ждал Артём.

– Герр Блейель! Откуда вы звоните?

– Из Кемерово.

– Как, простите?

– Из Кемерово.

– Из Кемерово! Чудесно! Как вы там?

– Хорошо, большое спасибо. Очень хорошо. И фрау Карпова очень мила, она так обрадовалась грамоте.

– Великолепно!

– Герр Фенглер… почему я вам звоню… у меня возникли обстоятельства…

– Что у вас возникло?

– Обстоятельства. Я… по причине, которую сейчас… мне хотелось бы задержаться ещё.

– Задержаться? В Кемерово?

– Да, у меня здесь… это очень важно… извините, что так скоропалительно, но я прошу дать мне несколько дней отпуска, за свой счёт.

– Вы хотите ещё побыть в Кемерово?

– Да. То есть, если никак нельзя…

– Оставайтесь до конца недели.

– Мне нужно… такое дело, обратный рейс, он будет только в следующую среду.

Блейель сам так изумился своему неожиданному вранью, что трижды осекался, прежде чем продолжил:

– Я, конечно, свяжусь с герром Хюнингом, чтобы он меня подменил.

– Давайте, герр Блейель, так и сделайте. Всё уладится. Вы уже много нафотографировали?

– Я обязательно ещё…

– И когда вернетесь, то всё расскажете.

– Да. С удовольствием. Очень вам благодарен…

Но Фенглер уже повесил трубку. Всё уладится, подумал Блейель и улыбнулся телефону. Как хорошо, что он дозвонился до старикана.

Вскоре из уборной вернулся Артём. Они сидели на бордовом пухлом диване из искусственной кожи, в залитом холодным светом кафе, куда они зашли после музея.

– Мы выиграли время, – сияя, сообщил Блейель Артёму.

– Это здорово. Только вынужден признать, что не вполне понимаю, о чём…

– Ах, извини. Я немного возбуждён. Знаешь, я ещё никогда… во всяком случае, я имел в виду себя. Я выиграл время. Это значит, что я здесь ещё подзадержусь.

– Ого.

– Но тебя это пусть не беспокоит. Ты свой объём работ уже практически выполнил.

Артём пожал плечами.

– Пока мне ещё платят.

– Только сегодня и завтра.

– Посмотрим.

– Нет, нет, нет, об этом не может быть и речи. Я и так безгранично злоупотребил любезностью фрау Карповой. А твоей и подавно.

– Ты так считаешь?

– Я твой должник навеки.

– Матвей, сколько можно преувеличивать.

– Независимо от этого, ты свою работу выполнил, и баста.

Артём начал щелчками сбивать крошки со стола.

– И что же с тобой будет без меня?

– Как–нибудь справлюсь.

– Да уж, парень ты справный.

Телефон ещё лежал около тарелки Блейеля. Он отключил его и спрятал в сумку. Когда он нагнулся, кожаный диван издал громкий непристойный звук.

– Артём. Если у тебя будет время и желание ещё побыть моим ангелом–хранителем, я буду очень рад. Очень. И тогда я, разумеется, буду платить тебе сам. Просто скажи, сколько это стоит.

– Ты становишься легкомысленным.

– Нет, я серьёзно.

– Хлопнем водки?

– Лучше не надо. Я не привык, лучше мне сделать перерыв с алкоголем.

– Я заказал всего–навсего двести грамм. Уже за это любая официантка обзовёт нас рохлями. Юная официантка в белой мини–юбочке.

– Ещё слишком рано.

Но юная официантка уже стояла перед столиком, держа на подносике графинчик и две стопки.

– Тогда выпьем за герра Фенглера.

– За герра Фенглера, – кивнул Артём.

– И за фрау Карпову.

– О да, за нашу славную Галю.

Они выпили.

– Кстати, как её больной малыш?

– Правильно, забыл тебе передать – столик в «Дружбе народов» заказан на завтра.

Блейель улыбнулся.

– Прощальный ужин.

Артём сидел, откинувшись назад, и теребил волосы. Потом спросил:

– Ты правда хочешь ещё остаться?

– Я должен.

– Почему?

– Я же вот только теперь приехал.

– Думаешь?

Блейель ничего не ответил, улыбнулся ещё шире, подняв брови.

– А если она не ответит?

Улыбки улыбками, но в мозгу гостя зародилась мысль, что Артём может утаить от него ответ Ак Торгу. Это было в его силах. И он никак не сможет ему помешать.

– Ты потом не посмотришь, ответила она или нет?

– Если хочешь, можем пойти вместе в интернет–салон, прямо сейчас.

– Да, хочу.

– Матвей, прости, но ты бредишь.

– Да.

– Извини, я хотел сказать: ты бредишь, как ещё никто на моих глазах не бредил. Даже мой достопочтенный батюшка.

Блейель едва не хихикнул, но сдержался. Не хватало ещё подтверждать диагноз. Артём допил рюмку и оглядывал его, придирчиво и вопросительно.

– Пожалуй, я останусь твоим переводчиком. Надо же знать, что с тобой будет дальше.

– Очень рад. И, как я сказал…

– Ладно, ладно. Всё в свое время. Пойдём–ка в интернет.

– Я заплачу!

Интернет–салон оказался мрачным помещением с мраморным полом; после залитой солнцем улицы Весенней казалось, что они попали в склеп. При входе томился охранник в чёрной форме, внутри рассеялась горстка бледных студентов. Блейель поёжился.

Но она ответила! Очень благодарна за интерес, гостю из Германии – огромный привет, она будет рада увидеться. Следующее выступление у неё в понедельник, в Таштаголе.

– Везунчик!

Артём ткнул Блейеля локтём. Тот молча кивнул. Вспомнилась фрау Виндиш в приёмной Фенглера.

– Таштагол. Это далеко отсюда?

Артём просмотрел другие письма.

– Ну, это ещё в Кемеровской области. Стало быть, не дальше трёхсот километров. Это на самом юге, в Горной Шории.

– Горной Шории?

– Не спрашивай, почему, но мы говорим не «Шория», а «Горная Шория». Довольно холмистая местность, насколько мне известно.

Приглушённый стук мыши о пластиковую столешницу. Дальше, в глубине склепа, белобрысая студентка зашлась кашлем, суматошно махая руками. И, хотя Блейель, задумавшись, молчал, Артём буркнул:

– Ты прав. Срочно нужно пополнить знания о шорском народе. Но давай по порядку. Что ей ответить?

Два последующих дня Блейеля терзал понос, настолько сильный, что он вообще не выходил из гостиницы. Выбрался только раз – дрожа, добрёл до аптеки в соседнем доме и купил имодиум. К счастью, с аптекаршей удалось объясниться. Потом, дрожа, сразу юркнул в кровать, под одеяло – и тут же снова выскочил в туалет. Для начала он выпил сразу две таблетки.

Артём намеревался зайти после обеда, обещав сюрприз, и Блейелю не хватило силы возразить, что в таком состоянии он предпочитает остаться один. Снова и снова он проигрывал диск Ак Торгу на плейере, так удачно купленном накануне вечером. Он даже преодолел отвращение перед маленькими наушниками, которые, как беруши, вставлялись прямо в ушной проход.

Не всё на диске звучало так же, как на сцене. В некоторых песнях пения почти не было, долбили басы, булькала электроника – обычно Блейель такого не любил, но в соединении с горловым рокотом или призрачными, непривычными мелодиями он находил свою прелесть и в этом. Хотя Ак Торгу не могла что–то сделать не так по определению. С огромной радостью он нашёл песню, начинавшуюся с далёкого воя, номер одиннадцать, и прокрутил её много–много раз.

Он её увидит, и он знал, когда!

Таштагол. Новые слова, пока в основном географические названия. Подъяково, Томская писаница, Таштагол. Горная Шория.

Ак Торгу.

Привьет! Менья зовут Матвей Карлович Блейель.

Пружинистый, гипнотический ритм её лютни. Обволакивающий, низкий, непонятно из каких глубин раздающийся рык – и полёт на грудном голосе, чистом, как небо над наскальными рисунками и куклами духов в сосновом бору. Тело Блейеля, больное и слабое, в гостиничной постели. Но мерзким картинам до него не добраться. Музыка защищала его. Он спокойно закрыл глаза. Пока его снова не скрутила сверлящая боль в животе.

– Чем ты тут занимаешься, Матвей?

Он неожиданно очутился в комнате, Блейель и не помнил, что впускал его. Но он и не помнил, когда надел брюки, а ведь он был одет.

– Артём, я…

– Нет, ложись, ложись. Сделать тебе чаю? Я ненадолго, хотел только занести тебе уроки.

– Чего?

Артём положил на тумбочку несколько листков и вышел в прихожую, где напротив гардероба, рядом с дверью в ванную, стоял столик с чайником. Блейель присел на краешек кровати. Уроки.

– Я заходил в библиотеку, подумал, а вдруг пригодится.

За неимением чашки Артём заварил пакетик чая в полоскательном стакане и тут же убежал. Блейель расслабился. Вставил наушники в уши, взял бумаги. Чёрные чернила, чёткий почерк. «Краеведение: шорцы».

Он узнал, что существует девять небес, познакомился с братьями Ульгенем и Эрликом. Ульгень, добрый брат, восседал на троне на девятом небе, Эрлик царствовал в Нижнем мире, царстве злых духов. Средний мир они создали вместе: солнце, луну и звёзды, плоскую землю и реки сделал Ульгень, Эрлик добавил горы. Ульгень сотворил животных, а человека они делали вдвоём. Ульгень сделал тело, но только Эрлику удалось вдохнуть в него душу. Это имело определенные последствия. Когда человек умирал, шаман выгонял душу, отделённую от тела, из дома, ведь в течение семи дней она могла стать узют, духом, стремившимся захватить власть над живым человеком, вместо того, чтобы тихо уйти в Нижний мир.

Со времён детской книги «Мифы античного мира» Блейель не касался мифологии. Германские мотивы в некоторых текстах, слышанные во время увлечения металлом, не в счёт, думал он. А теперь – духи и небеса, под музыку Ак Торгу. Вот только кишечные конвульсии всё портят. Чужой новый мир.

Он вышел из туалета, решил, что проглотит третью таблетку чуть попозже, и стал читать дальше. Познакомился с Великой Волчицей, прародительницей шорского народа – и не только шорского, но вообще всех тюркских народов. Сколько неизвестного в мире, подумал он. Шорцы – тюркский народ. А тюркские народы, оказывается, родом из Сибири. Он вспомнил знакомых турок, балагура–зеленщика с Кёнигсштрассе, фрау Акьюн из вычислительного отдела (Акьюн, может быть, тоже означает что–то белое?), герра Кемала, директора швейного предприятия в Анкаре, с которым он всегда общался по телефону по–английски, и который всякий раз в конце разговора угощал его немецкой пословицей «Jedem Tierchen sein Plaisirchen[14]14
  У всякой пташки свои замашки


[Закрыть]».

Шорский народ насчитывал почти четырнадцать тысяч душ. Каждый пятисоттысячный человек на земле, соответственно, шорец, подсчитал Блейель и улыбнулся от мысли, что, следовательно, по меньшей мере один шорец должен обретаться в Штутгарте – при условии, что этнос распределён по планете равномерно. Но никакой равномерности не было и в помине, шорцы обитали исключительно на территории Кемеровской области. Только несколько семей проживали по соседству, в Хакасии и на Алтае. Издревле они вели кочевой образ жизни, как охотники и скотоводы, и со времён средневековья славились кузнечным ремеслом.

Он допил чай и взял в руку последний листок, озаглавленный «Музыка». Артём написал здесь немного. «Двухструнная лютня называется кай–комус». И ещё: «каждый шаман должен заработать себе бубен. Шаман без бубна никуда не годится. Первый бубен, по преданию, смастерил Эрлик».

Блейель посмотрел на часы. Полдесятого вечера. Праздничный стол в ресторане «Дружба народов». Боярский зал. Он так и видел перед собой Галину Карпову и её сотрудниц, видел Артёма. Он заполнял пустующее место за столом, невероятно искусно изображая угловатого заику Матиаса Блейеля. Первоначальное возмущение дам от такого бесстыдства за несколько секунд сменилось слезами от смеха. И это правильно, с удовлетворением подумал больной. В наушниках Ак Торгу начала под громовой бубен песню, казавшуюся ему особенно необычной. Здесь она пела и не грудным голосом, и не горловым пением, а ненормально, визгливо, резко. Может быть, это была песня–насмешка.

Медикамент действовал нехотя, может быть, потому, что он нехотя его принимал. Ему казалось, что понос очистит его внутренне, и очищение было ему необходимо, ведь как иначе он сможет стать новым Блейелем? Ночью он вставал в туалет раз шесть, шаманский бубен и эхо насмешливой песни Ак Торгу сопровождали его.

Назавтра он пошёл на поправку. Вечером он нагишом стоял перед зеркалом в ванной и разглядывал своё сорокадвухлетнее лицо. Жизнь почти не оставила на нём следов, подумал он. Кожа потеряла упругость, но ненамного, волосы чуть поредели. Что ещё? Щетина, как и прежде, не очень выраженная, и седых волос немного. Матиас Блейель, почти неисписанный лист. Он побрился.

А потом, прежде чем одеться в свежее, он застыл перед зеркалом и вспомнил, что ему сказала Илька, ещё в самом начале: «Если бы ты не был Матиасом, ты стал бы медведем–плясуном». Каким таким плясуном, спросил Блейель, и она рассмеялась: а я‑то откуда знаю, это одному богу известно. Но из тебя вышел бы милый и задумчивый, и, пожалуй, довольно чистоплотный медведь–плясун.

Соберись, пробормотал он сам себе.

– Сюрприз: мы не просто так поедем в Таштагол. Мы отправимся в настоящий поход, на все выходные. Но для этого тебе понадобятся резиновые сапоги.

Театральная пауза переводчика; на этот раз Блейель сопроводил её спокойной улыбкой.

– Однако, резиновые сапоги – товар сезонный. А теперь не сезон. Но ты не паникуй. Я навёл справки и знаю, где их можно купить.

Автобус, который, по утверждению Артёма, назывался не «афтобус», как сообщал разговорник Блейеля, а «маршрутка», привёз их на край города. Да какой там край города – там, где они вышли, невозможно было и предположить, что они находились вблизи человеческого поселения; местность больше напоминала загаженный лес по краям автомагистрали. Они двинулись по тропке, извивающейся в зарослях между двумя шоссе. Небо обложили тучи, испарения скрытого от глаз химического завода раздражали слизистые оболочки гостя.

– Если нам тут кто–нибудь встретится, – предостерёг его Артём, – будь так добр, не заговаривай ни с кем.

– Ясно. Решил предложить мне контрастную программу, потому что мне ваш город действительно нравится, и тебя это злит.

– С чего ты взял?

– Так уж. Кстати, уроки я выполнил.

– Молодец. Учительница краеведения фрау Торгу будет очень довольна Матвеем Карловичем, новичком в её классе.

– Девять небес, недурно.

– Ну да, я нашёл ещё одну версию, по которой их шестнадцать. Но решил тебя не переутомлять.

Блейель, который этим утром впервые доел за завтраком всё и измучил сутулую повариху настойчивым повторением мантры из слов «вкусна – зафтрак – хорошо – атлична», чувствовал себя настолько сильным, что пошёл впереди. Он отогнул колючую ветку, преграждавшую путь, и держал её, пока Артём не прошёл. По шоссе прогромыхала колонна грузовиков.

– Ты знаешь, не представляю, как в этой местности могли остаться духи.

– Здесь их и нет, гарантирую. Если они и остались, то где–то в далёкой глуши. Но в резиновых сапогах ты наверняка до них доберёшься. Нам сейчас вон туда.

Они пересекли дорогу, над которой ещё клубилась пыль от грузовиков, и вошли в открытые решетчатые ворота. Под ногами захрустел гравий, они направились между невысокими ангарами. Под жестяными навесами громоздился металлолом, хмурые мужики в маскировочной одежде стояли у своих грузовиков и автопогрузчиков. Артём обратился к одному из них, который стоял с банкой пива и, наверное, поэтому производил более мирное впечатление, и выторговал усталый взмах в направлении вторых ворот. Около них стояла сторожка. Блейель поглядел в лицо вооруженного охранника в пятнистой униформе и неохотно опустил взгляд.

Они вошли в небольшой зал, полный рабочей одежды, и оказались единственными посетителями. На стенах висело тяжёлое шахтёрское обмундирование – дождевики, шлемы, защитные перчатки, на полках аккуратно разложены канаты, кошки и фонарики. Бледная девица отделилась от прилавка, утомлённым голосом обратившись к посетителям. Артём указал на ноги Блейеля.

– I need gumboots,[15]15
  Мне нужны резиновые сапоги (англ.)


[Закрыть] – поспешил пояснить гость.

Девица бросила на него неодобрительный взгляд, и Артём потащил его к двум пластмассовым контейнерам в дальней части зала, доверху заполненными чёрными резиновыми сапогами. Они долго копались, пока не подобрали три пары нужного размера. Ни одна из них не сидела как надо.

– Это ничего, – воскликнул Блейель, которого тронуло детское воспоминание о том, как в резиновых сапогах всегда сползают носки. Они подошли к кассе, расплатились, но всё оказалось не так просто. Другая продавщица отправила девицу с чеком наверх, в офис.

– Нужна ещё подпись шефа, – пояснил Артём.

– О нет.

Блейель нагнулся над прилавком, за которым продавщица, занявшись компьютером, повернулась к нему спиной.

– Listen, sorry, but I don't understand. What is happening here? I mean, it's only a pair of gumboots.[16]16
  Послушайте, извините, но я не понимаю. Что происходит? Это всего лишь резиновые сапоги (англ.)


[Закрыть]

– Матвей!

– This is exaggerated, isn’t it? You don't need to make such a…[17]17
  Разве это не преувеличение? Зачем поднимать такой… (англ.)


[Закрыть]

– Матвей, будь так добр, не взвивайся так. Не узнаю тебя.

– Но ведь не может такого быть, чтобы из–за резиновых сапог…

– Может.

– No, no. This is ridiculous, it's a waste of…[18]18
  Нет, нет. Это смешно, это бессмысленная трата… (англ.)


[Закрыть]

– Да прекрати же, наконец!

Женщина за прилавком и не пошевелилась. Блейель фыркнул, отвернулся и пошёл гулять между полок, пока не вернулась девица.

Снаружи охранник с автоматом жестом подозвал их к себе. Он тщательно изучил сначала сапоги, затем документ, подтверждавший законное их приобретение. Пригвоздив Блейеля ледяным взглядом, отвернулся.

Когда они отошли, Артём взорвался.

– Ты видел? Может, он тебе кажется потешным, но у него пушка. Хочешь быть всезнайкой – ради бога, я достаточно долго прожил с немцами. Но пока ты здесь, будь так любезен и предоставь мне решать, когда можно пошутить, а когда не стоит.

– Да ты меня просто запугиваешь.

– Блейель, я не понимаю, что с тобой творится.

Его кольнуло, что Артём назвал его Блейелем. Но молодой человек был прав: нужно выяснить, что с ним творится.

Его переполняла дикая радость, вот что. Такого душевного подъёма он ещё не испытывал. Ему казалось, что он находится под особенной защитой. Как будто он мог делать всё, что угодно, до него никто и ничто не сможет добраться. Матиас, медведь–плясун. Однако в маршрутке он сидел смирно.

В городе он купил огромный букет лилий и понёс его в офис каталог–сервиса. Пакет с сапогами взял Артём. Через окно они увидели, что внутри работа кипит. Соня и Люба наклонились над картонными коробками. Только что приехали заказы. Галина Карпова тоже была здесь, одетая в бледно–розовую блузу из органзы – она стояла у стены, подпершись левой рукой, и руководила размещением товара.

– Матвей Карлович! – Широко улыбнулась она и влепила ему поцелуи в обе щеки.

– Фрау Карпова… Галина… Я зашёл попрощаться. В среду я не смог… и ещё раз от всего сердца поблагодарить за вашу… за твою щедрость. И за гостеприимство.

Глазами он поискал Наталью, но не нашёл.

– Эти лилии, – заверила Галин Карпова, – самые прекрасные цветы из всех, что ей когда–либо дарили.

– Ах, – мурлыкнул Блейель, – а эта поездка – самая чудесная из всех, что когда–либо дарили мне.

Артём позволил себе сдержанно хохотнуть.

Шефиня отправила Любу в кладовую за шоколадом, но Блейель попросил ещё минуточку всех оставаться на месте. И вытащил фотоаппарат.

– Для герра Фенглера, если позволите.

Галина, улыбаясь, позировала сначала с обеими сотрудницами, а со снимка номер четыре и с Артёмом, перед коробками, на которых красовался огромный знак посылторга.

– Чемпион мира по экспорту щёлкает доказательства, – перевёл Артём негромкую реплику сестры.

Когда перешли к чаю с шоколадкой, Блейель всё повторял, что Кемерово – город, исполненный красоты и сердечности (только к количеству вооружённых охранников нужно ещё привыкнуть), пока переводчику не пришлось сказать ему: «Ты, похоже, не успокоишься, пока не сделаешься почётным гражданином города» – по–немецки и по–русски. Галина заругалась, что не потерпит наглостей в отношении гостя, но Блейель, широко ухмыляясь, похлопал Артёма по плечу.

Смеркалось, и деревушки – группки деревянных лачужек с голубыми ставнями – всё призрачнее проносились за дрожащим стеклом. Потом снова бледная серость полей и лугов, растрёпанная чернота деревьев. Рядом с Блейелем сидела Соня, с пластиковым стаканчиком в руке, где колыхалась лужица красного вина из картонной упаковки. Она склонилась на плечо брата и уснула, хотя группа туристов горланила одну песню за другой. Артём сказал, что все песни без исключения – из советских мультфильмов. Вино и стаканчики принесла руководительница похода, жилистая сорокалетняя дама с хвостом рыжих волос, Светлана, все называли её Света. Она вошла уже за городом, и в её честь водитель Олег, великан с зубами, похожими на клавиши рояля, живенько вылил ведро воды на пыльный пол микроавтобуса с семнадцатью посадочными местами.

Блейель был рад, что все пели – никто не требовал от него подпевать. До этого настроение ему подпортила игра–знакомство: все по очереди повторяли имена всех присутствующих, присовокупляя определение на ту же букву, что и имя. К концу Блейель не понимал почти ничего. И определения, и имена ему суфлировал Артём, и после продолжительных раздумий Блейель представил себя как «Матиаса мобильного».

Кроме водителя, они с Артёмом были единственными мужчинами в группе. Похоже, что в походы в Сибири ходили только розовые, молодые, болтливые девушки. Сбор был в пятницу вечером, перед изъязвлённым панельным домом, вывеска над первым этажом гласила «Городской клуб туристов», Блейель гордо прочёл её сам. «Туристы – у нас это те, кто ходит в походы с рюкзаком», – пояснил Артём. Он одолжил Блейелю выцветший рюкзак. А экскурсия, организованная клубом на этих выходных, называлась «Легенды Шории».

Окно задрожало ещё сильнее, кузов закряхтел и задергался – они явно проезжали незаасфальтированный участок. В следующую секунду автобус сильно тряхнуло, пассажирки взвизгнули, и девушка с коричневыми кудряшками (Наташка–неваляшка, если Блейель не ошибался) полетела с высокого заднего сиденья на пол. Гунн за рулём воскликнул что–то громовым голосом, ответом ему было единогласное «ура!».

– Он поздравил с первой достойной внимания колдобиной на дороге, – перевёл Артём.

С самого отъезда водитель поздравлял пассажиров каждые несколько минут – в том числе упомянув завод «Даймлер Бенц», где этот автобус был изготовлен несколько десятилетий назад, тут Блейель, как житель Штутгарта[19]19
  Головное предприятие и родина «Даймлер Бенц» находится в Штутгарте


[Закрыть], тоже получил персональное «ура». После второго стакана вина его стали вместо Матвея называть «Мотя». Артём уверил его, что никакой ошибки в этом нет; он и сам теперь Тёма. Вопли после колдобины плавно перешли в следующий мультяшный гимн.

– Песня бременских музыкантов, – сказал Тёма, – ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету.

– Везде есть что–то лучше смерти, – ответил Блейель.

Соня тщательно промокнула салфеткой пролитую сивуху со свитера и заговорила. В своей спокойной манере, настолько тихо, что приходилось решать, слушаешь её или нет. Смотрела она мимо Блейеля, в тёмное окно, но обращалась именно к нему. Артём пригнулся и начал переводить. Вокруг всё пели про бременских музыкантов. Дорога снова выровнялась.

– Братец говорит, что ты заинтересовался не только загадочной Ак Торгу, но и здешними духами. Если хочешь, расскажу тебе то немногое, что сама про них знаю.

Времени на ответ Артём не дал.

– Есть духи добрые и злые. Те, которые живут в Среднем мире, например, хозяева гор, лесов, рек, как правило, относятся к человеку хорошо. Конечно, если их разозлить, то они накажут. Некоторые раздражительны, другие добродушные. Но если с ними не считаться, им всем это не нравится. Такие духи – такая же часть окружающего мира, как душа в теле, они появляются вместе с местом, где потом живут. Совсем другие – айна, духи Нижнего мира, и узют, которые перемещаются между Нижним и Средним миром. Новичку сложно разобраться с разными духами. А ошибки могут быть смертельными.

– Тогда на помощь придёт шаман, – перебил новичок.

– Или шаманка. Узют – это покойники в течение первых сорока дней после смерти. Чтобы не превратиться в айна, они пытаются войти в тело живого человека. Пока им это не удалось, они невидимы, но можно заметить их присутствие по ветерку или вихрю. Пока они не прокрались в дом, они летают в лесу или по краю поля.

В этом месте раздались аплодисменты, вероятно, знаменовавшие окончание хорового часа. Потом по сторонам зашуршала бумага из–под припасов.

– Айна тоже могут проникать в Средний мир. Они стремятся похитить человеческую душу и унести её с собой в Нижний мир. Ночью они особенно опасны. Когда ты спишь, душа вылетает из ноздри и летает вокруг. Лёгкая добыча. Если держать перед носом спящего уголёк, душа не может вернуться обратно.

Она замолчала и нагнулась за белым пакетом. Потом прибавила:

– Очень опасно спать во время заката. В это время духи особенно активны.

Она поставила пакет себе на колени.

– Тёма!

– Что, Мотя?

– Ты не всё перевёл, она ещё что–то сказала.

Артём вздохнул.

– Вижу, тебе неведома жалость. Ладно. Она принесла извинения за младшего братца, заносчивого болвана, которые предпочёл бессистемно профукать полдня в библиотеке вместо того, чтобы сначала спросить у неё.

– О-па.

Блейель не мог поверить, что Соня старше Артёма.

– А откуда она так хорошо знает про…

Он осёкся, брат с сестрой занялись кульком, и вместо айна, узют и разницы в возрасте на свет явились серый хлеб, копчёный сыр, огурцы и помидоры.

Поездка длилась ещё долго, и Блейель много и сладко дремал. Иногда они останавливались – на заправках, у замызганных придорожных кафе, за ними неизменно виднелась уборная, выкрашенная в яркий цвет. Неизменно все женщины предпочитали удалиться в кусты. А Блейель не выходил их автобуса. Только один раз он покинул своё место, когда народ, показывая пальцем в воздух, закричал: «Спутник, спутник!». Он отошёл от киоска, встал на заросший травой деревянный мосток над гремучим ручьём и поглядел на небо – черноты там почти не оставалось, из–за невообразимого количества звёзд и спутников.

– Ак Торгу, – прошептал Блейель и, закинув голову назад, застыл и смотрел на космическое мерцание до тех пор, пока не увидел в небе черты её лица.

В автобусе у него так разболелась шея, что он не мог откинуться на спинку кресла. Налево тоже никак, слишком дребезжало стекло. Справа Соня уснула на плече Артёма, тот склонился к ней головой. Блейель покрутился, попробовал и так и сяк, но пришёл к выводу, что другой альтернативы, как в свою очередь прилечь к Соне на плечо, у него нет. Из её глотки вырвался звук, похожий на протест, но тут же затих.

Он закрыл глаза и вернулся к духам, подумал об угольке под носом и порхающей душе. Но солнце давно уже село. Как могло такое благозвучное слово, как «айна», означать что–то злое? Точно так же, как «Ак Торгу» означало «Белый Шёлк».

Снова раздалось «ура» – пересекли границу Горной Шории. Дорога шла в гору среди густого леса. Пришлось остановиться во мраке, потому что девушка, упавшая на первом ухабе с сиденья, переусердствовала с алкоголем.

Глубокой ночью автобус встал на заасфальтированном холме. Наверху мерцала бетонная коробка голубовато–зелёного цвета, вокруг деревянные бараки. Квартира в доме, сложенном из толстых брёвен, две комнаты на первом этаже, выложенные матрасами.

– Не желаешь снять штаны? – спросил Артём с соседнего матраса, но Блейель притворился, что уснул, только прикоснувшись к подушке. Он снял только свитер и носки. На самом деле он уснул, только когда начало светать. Когда в десять утра все толкались у стола, он едва прикоснулся к тарелке, раздумывая о двух Матиасах Блейелях. Один высовывался из окна автобуса в ночь и шептал другому, стоящему в лесу: «En suite, en suite, en suite»[20]20
  В целом (франц.). Сходно по звучанию со словом «юзют»


[Закрыть]. Откуда взялось это слово? Было ли этому объяснение, вероятно, такое же дурацкое, как у сна про Людвига Карпорта? И кто из двух Блейелей настоящий? Тот, что был в лесу, послушал шёпот из автобуса и ответил: «спорим, я быстрее?».

Из Шерегеша, находящегося в долине, подъёмник доставил группу в горы Мустаг. Под ногами Блейеля полосы тумана стелились над отцветшими стеблистыми травами и кустами, над папоротниками и скрюченными кедрами, а сбоку над склоном возвышались высокие тёмные деревья. Артём наконец–то оставил попытки раскачать кресло.

– Видел внизу табличку? Влезать запрещено.

– Как бы я это понял?

– Это стояло на твоём родном языке.

– По-…

– Немецки, да.

По–немецки. Целый подъёмник, откуда–нибудь из Альгау, развинтили, привезли в Сибирь и снова собрали, вместе с запретительной табличкой. Тут затрепетало бы сердце любого логистика. Но только не теперь. Столкнуться с родиной в такой момент, всё равно как если бы из кресла перед ними ему помахал бы коллега Томас Хюнинг. Он сбежал, но его догнали. Именно здесь. Как тяжко. Ведь русские сами производят всё что угодно, так зачем было устанавливать здесь немецкий подъёмник?

– Забавно, правда? А ты что–то примолк.

Артём был прав. Это забавно, не более того. Нечего так сгущать краски. В качестве противоядия он вдохнул прохладного воздуха, поглядел на свои ноги и на сочную влажную зелень. Из переднего кресла, где Соня сидела со Светой, инструктором, до них донеслось несколько тактов песни. Блейель узнал мелодию, это её Соня напевала в БМВ герра Карпова. Но снова её расспрашивать он не собирался.

На вершине горы туман сгустился, и через несколько метров от станции подъёмника горный луг поднимался почти в человеческий рост.

– Покажи тайге новые сапоги, – сказал Артём, и на этот раз Блейель засмеялся вместе с ним и вытащил из рюкзака чёрные сапоги, от которых несло резиной. Несколько девушек устремилось во влажную траву, в кроссовках и шортах. Пронзительным голосом Света призвала всех к бдительности, сообщила, что по профессии она врач, подняла крошечный рюкзачок из вишнёвого дерматина и заверила, что там находится всё, что потребуется в экстренной ситуации.

Сначала тропа вела под горку, с лёгкими спусками и подъёмами, и была такой узкой, что они шли гуськом. Впервые Блейель задумался о своей физической подготовке. Если честно, он не очень много ходил пешком. Бывало, они с Илькой устраивали эпизодические пробежки, но это давно быльём поросло. С тех пор он не ходил дальше, чем от вокзала до работы.