Текст книги "Холодные ключи (Новичок) (ЛП)"

Автор книги: Михаэль Эбмайер

Всё началось так просто и легко – так отчего не получалось продолжать так же и теперь, в тесной, пропахшей ароматическими палочками квартирке, сидя в кресле напротив Ак Торгу? Её лицо отсвечивало в свете торшера бронзой, абажур напоминал зимний утеплённый салоп. Что ему мешало? Рука трусливо замерла на её плече. Отчего он до сих пор не нашёл родинку в виде волчьего следа?

Счастье у драмтеатра осталось далеко позади. В каком–то смысле. Это было несколько часов назад, и он чётко помнил почти каждую деталь. Они пошли гулять к реке, до моста и обратно. Она держала свёрток за узел, закидывала его за плечо. То брала Блейеля под руку, то отпускала. Покачивала бёдрами при ходьбе. Игриво тыкала его пальцем в бок, указывала на что–то или кого–то свободным пальцем или подбородком и, подмигивая, что–то говорила, что он так хотел понять – ах, столько мелочей, жестов, интонаций, которые он хотел впитать, сердце его зашлось. Потом она перестала спешить и терпеливо повторяла одно и то же, пока он не понял, что она приехала в город, чтобы что–то уладить в университете. Что именно – сдать экзамен, забрать документ или с кем–то встретиться – он так и не уразумел. А он всё расспрашивал её о музыке, хотя его неведение выпирало всё постыднее и нисколько от пояснений Ак Торгу не уменьшилось. Он спросил про Алтай, и она ответила, что описать Алтай невозможно, его нужно увидеть самому – I can show you[82]82
  Могу тебе показать


[Закрыть], предложила она, он воодушевлённо закивал. Он забыл спросить, не хочет ли она кушать – и она сама потащила его к киоску с пирожками и, не спрашивая, заказала на него тоже, не разрешила ему расплатиться и повздорила с продавщицей, попытавшейся подсунуть неравной парочке остывший товар.

Единственное, чего он не помнил – как он затащил её к себе. Вроде бы он сказал: «Oh, come, come, please, it's the best thing we can do»[83]83
  Пожалуйста, пойдём, это лучшее, что мы можем сделать


[Закрыть], но ему самому это не показалось убедительным; и дождя тоже не было.

Но это сейчас неважно. Ведь она здесь. Вода, чай и шоколад на столе, водка и солёные огурцы под рукой. А в свёртке, который она забрала где–то перед встречей и только дважды доверила ему подержать, оказался шаманский бубен.

Прошедший день казался ему фильмом, вот в чем проблема. Будто он в удивлении следил за происходящим со стороны, не вмешиваясь.

Как это вышло? Где он застрял, в какой капкан угодил?

Его обуяло ощущение собственной беспомощности. Ощущение, что чудо, пришедшее в его жизнь, сейчас отнимут – или нет, не так: его вышвырнут из чуда.

Его. Матиаса Блейеля. Именно теперь.

Как тут не отчаяться.

Вдруг он понял, какой пробил час.

Он перешёл порог, избавился от Ильки, победил Артёма. Путь свободен. Но оставался ещё один противник. Самый серьёзный. Противником он стал только потому, что его уже, собственно, и не существовало – и всё–таки он ещё оставался здесь, в неподходящий, решающий момент.

Самый жалкий загробный призрак в мире.

Старый Матиас Б.

Нужно победить его, раз и навсегда, и момент настал.

Блейелю предстояла решающая битва.

Блейель сидел в кресле соседки. Точнее, не в кресле, а выдвинувшись вперед, как на жёрдочке. Рука уже не лежала на желанном плече. Его руки парили над волосами Кати Сабановой, словно он хотел её благословить. Хотя это он надеялся получить от неё благословление.

– Matthias? You okay?[84]84
  Матиас, ты в порядке?


[Закрыть]

– Катя… Ак Торгу…

– Да, да, – она попыталась улыбнуться особенно мягко.

– I have to – I mean – I want – I want – I want…[85]85
  Мне нужно… то есть… я хочу… я хочу… я хочу…


[Закрыть]

Чтобы не повторять ещё раз бесполезно I want[86]86
  Я хочу


[Закрыть], он вскочил на ноги и потянулся к бутылке водки в чёрном буфете. Певица рассмеялась.

– Please, I want to hear the drum.[87]87
  Пожалуйста, я хочу услышать бубен


[Закрыть]

Стопок на столе не было. В стаканы он наливать не хотел, пришлось снова встать к буфету – к счастью, он сразу же всё нашёл.

– The drum. Please. I want to hear it. I need to.[88]88
  Бубен. Пожалуйста. Хочу услышать. Мне нужно


[Закрыть]

– Нееееет…

Наливая, он умоляюще на неё посматривал.

– I know that I'm a funny bone.[89]89
  Я знаю, что я забавный


[Закрыть]

– A funny bone. Matthias.[90]90
  Забавный. Матиас.


[Закрыть]

– Please. Please. The drum. Most important.[91]91
  Пожалуйста. Пожалуйста. Бубен. Очень важно


[Закрыть]

Она чокнулась с ним, что–то произнесла по–русски, он повторил свою просьбу. Тогда она со вздохом, который ему пришлось стерпеть, пожала плечами, засунула руку в платок, лежащий на подлокотнике дивана, и достала оттуда небольшую колотушку из тёмного дерева. Выпуклая, рабочая сторона колотушки была обтянута мехом, с обратной стороны вырезано углубление, в котором, окруженные шестью крохотными латунными бубенцами, мордами друг к другу лежали два волка.

– Спасиба, – задохнувшись, прошептал он.

Не глядя на него, она тряхнула головой, перехватила бубен поудобнее и встала.

И кожа запела. Бомм – боммбомм – бомм. Боммбомм – бомм. Боммбомм – бомм. И позвякивали бубенцы и железные подвески на бубне. Надо посмотреть, как по–русски бубен, подумал Блейель и постарался отключить все мысли. Он встал напротив Ак Торгу. И смотрел, как колотушка бьёт по коже, серьёзно и сосредоточенно, как ребёнок смотрит на строительный кран.

 
Расскажем вам о битве в комнате
о битве за нового человека
вы его знаете, счастливчик
вы его знаете, горе луковое
через тысячи миль чащоб
через тысячи миль бетона
он пришёл к порогу и перелез за порог
и оказался перед самым страшным противником
ему поможет бубен, поможет шаманка
и эта битва будет последней
что нам известно о страннике из дальнего края?
что ему нужен свободный путь
что есть путь и что значит свободный?
наверное, путь побега, свободный от вопросов
вполне обычное желание
необычно разве что место
и что теперь крутится у него в голове
при звуках бубна, песне шаманки
в мрачной квартире на Ноградской?
что он лишился фотоаппарата
фотоаппарат пропал, что это значит,
если не то, что герр Фенглер действительно почил?
за герра Фенглера минуту молчания
глубоко благодарного молчания
сентиментальному старикану
получателю бандероли, выбывшему по неизвестному адресу
в каком бы из трёх миров
на каком из девяти или шестнадцати небес
он бы теперь ни находился
минута молчания, минута молчания
где бы он ни находился
в котором из пяти озёр
в котором из двух состояний
нет, двух состояний больше нет
битва, сейчас же! и потом ясность
песня бубна, песня шаманки
о да, она поёт, это не обман,
чёрная колотушка, расписанная красным кожа
не одни, с мощными помощниками
в мрачной квартире соседки
шаманка подняла голос
песнь, которую ещё не знает воин
песня, поддерживающая воина
высокий голос, грудной голос, а что посередине?
горловой звук, но не надо поспешных выводов
горловой звук ниже, он подо всем
горло хранит глубокая тайна
под горлом есть волчий след
две волчьих головы на колотушке
праматерь и её разветвлённый пол
берёзы, стрекозы, многоногие и фантастические твари
и всё, что есть за порогом
духи танцуют над клубами
только что догоревшей палочки с ароматом пачули
в квартире вдовы Ворошиной
танцуя, они ждут жертву —
странника из дальних краёв, который растёт и зреет
который сбежал из гнёждышка и даже от собственной тени
который не покорился айна с косицей
который достанется тайге
долой его прежнего
ешьте его, духи, снизойдите,
чтобы он не вернулся вовеки
побеждённый навечно болотный хмырь
ешьте сомненья, ешьте страх,
так неистово молится новичок
и сетует, что жертва его недостаточно жирна
из глаз его брызжут слёзы
под песню бубна, песню шаманки
и он, задыхаясь, повторяет:
конец чурбану, конец зассанцу
конец логистике, конец Штутгарту
конец Spring Charms[92]92
  Весенним чарам


[Закрыть], конец Autumn Dreams [93]93
  Осенним мечтам


[Закрыть]
конец Балтийскому морю, конец лечению
конец Тёме, конец айна
конец визе, конец пластырю
вставай, счастливчик, путь свободен
твой путь к тайне, путь к чуду
да здравствует колотушка, да здравствует кожа
да здравствуют руки, да здравствует кость
конец ножу, да здравствует черешок
конец бессилию, вставай, вперёд,
ешьте, о духи, давайте, ешьте,
хочу чувствовать, как вы едите,
ешьте, пока я не стану свободен, совершенно свободен
так неистово молится новичок
а шаманка, о, шаманка,
пускай она съест освобождённого
освобождённого, с кожей и потрохами
 

Ак Торгу положила бубен на диван и глядела на него, нахмурив лоб. Блейель, выпучив глаза, пыхтя, боролся с желанием рухнуть на пол. Но вдруг падение стало бы знаком поражения? Победитель нашёл поддержку в чарке. Духи, выдохнул он, желая выразить, что пьёт за духов. По улыбке шаманки он так и не понял, можно ли выразить это, не пользуясь склонениями.

Но прилечь после битвы – это можно, в этом ничего зазорного нет. Спальню фрау Ворошиной, ещё теснее гостиной, на две трети занимал чудовищный платяной шкаф. Ночник в рубище покаянного грешника сеял тусклый свет. Кровать втиснулась под окном, со стены над изголовьем неподвижно смотрело святое семейство на сусальном фоне, малыш Иисус на преподобных коленях богородицы воздел руку и растопырил два пальца в знак победы. Пока Ак Торгу ходила в ванную, Блейель, прежде чем опуститься на матрас, за неимением ароматических палочек прыснул дезодорантом. Окно за тяжёлыми занавесями было приоткрыто.

Вопрос, сам ли он делал и чувствовал то, что он сейчас делал и чувствовал, или смотрел как зритель, этот вопрос он пытался проигнорировать. Он знал, что такие мысли – застарелая дурная привычка, второго состояния больше не было, и не было сомнений. Кожа шаманки сияла в сумраке. Его губы на её грудях, его рука в её волосах, её рука на его щеке, его рука на её бедре, её губы на его виске, его губы на её шее, её ногти в его спине, спускавшиеся всё ниже – всё это было на самом деле. Правда. Исполнение.

– I want to hold you, – мурлыкнул он ей на ушко, – I want to hold you so tight.[94]94
  Хочу держать тебя. Хочу держать тебя крепко–крепко


[Закрыть]

Да, этого он и хотел – держать её, держать, её сильное светлое тело, очень крепко. Но это была не всё, недоставало ровно половины, он не только хотел держать её, он хотел, чтобы и она держала его, так же крепко. Как это сказать по–английски? Он придумал: «I want you to hold me. Ak Torgu. I want to hold on to you so very tight!»[95]95
  Хочу, чтобы ты держала меня. Ак Торгу. Хочу, чтобы мы крепко держались друг за друга!


[Закрыть]

Поняла ли она? Она заговорила по–русски и начала баюкать его, как ребёнка, держа его голову на груди.

– I love your skin[96]96
  Люблю твою кожу


[Закрыть], – шепнул он в мягкость. Его член упёрся ей в бедро, она наверняка почувствовала. И, когда его ласки стали требовательнее, она, загадочно жестикулируя, что–то произнесла несколько раз подряд. Он заметил, что с каждым разом ей всё труднее сдерживать смех. Но это его не тревожило, он обожал её смех. «У меня месячные», он уже мог бы повторить эту фразу за ней, и, наверное, он произнёс её одними губами, потому что она вдруг расхохоталась. «Айлыг, – удалось ей сказать, – по–шорски», и секунду он спрашивал себя, не сказала ли она по–немецки «eilig»[97]97
  Скорее (нем.), созвучно с «айлыг»


[Закрыть]. Немного успокоившись, она притянула его к себе, помогла войти в неё, и он уже ни о чём себя не спрашивал, казалось, у него сейчас разорвётся сердце, но взорвался один только черешок, к счастью. К несчастью, всего через несколько мгновений, и он, как нервозный подросток, не удержался, а ведь она совершенно определённо не говорила «скорее». Он хотел оставаться в ней, хотел продолжать дальше, ещё и ещё, поймал себя на том, что шлёт молитвы духам, дабы они сохранили ему эрекцию, но духи поддерживали его моление вполсилы. К тому же в дверь забарабанили, всё громче и громче, и не обращать на это внимание становилось всё труднее.

– Матвей, это я, Матвей, эй! Матвей, пожалуйста! Матвей, пожалуйста, открой, у меня захлопнулась дверь, и я… да я всё сейчас расскажу, Матвей! Матвей! Э–ге–гей! Матвей, это важнее, чем ты думаешь, Матвей, да чем ты там занимаешься? Матвей Карлович, да вытащи уже затычки из ушей, Матвей, чёрт тебя побери, давай, открывай, ты не знаешь – Блейель, мать твою!

И, наконец–то, рёв пьяницы с лестницы, должно быть, он открыл дверь. Артём что–то громко ответил, затопотал по ступенькам. Снова рёв, затем дверь за обоими захлопнулась, и дальнейшие звуки доносились приглушённо. Квартира Ворошиной располагалась не прямо под той, где разбушевался Дмитрий Андреевич, а наискосок.

Ак Торгу, которая в последние минуты улыбалась Блейелю, гладила его лицо, что–то доверчиво шептала, издала негромкий томный стон. Он неожиданно для себя извергся снова, а член так и не напрягся.

Потом она убежала в ванную, а он пошёл на ватных ногах в гостиную, хотелось пить. До утра они просидели на диване, пили водку – на кухне нашлась вторая бутылка. Должно быть, Блейель заснул в неестественной позе, потому что всё тело болело, когда он очнулся ото сна, в котором он, карабкаясь по горе скошенных Илек, айна, Тём и Фенглеров, искал выход из дремучего леса. Певица оделась и спешила, сказала «Матиас» и «университет».

– Кинэ, – пролепетал он, – your little daughter.[98]98
  Твоя дочка


[Закрыть]

– Кинэ? – она удивлённо посмотрела на него.

– I would love to know Kiné. Your child.[99]99
  Мне хочется познакомиться с Кинэ. Твоим ребёнком.


[Закрыть]

Комната кружилась, и ни разу в жизни у него так не болела голова. А Ак Торгу была как огурчик, торопливо завернула бубен в платок, закинула туда же колотушку. Блейель успел увидеть деревянную перекладину, таинственные подвески и ленточки, свисавшие с неё. Как те ленточки исполнения желаний в ветвях пихты. Знаки удавшихся излечений? Разве тогда не полагается этим утром повязать ещё одну? Слишком поздно, бубен уже упакован, свёрток увязан.

– Ak Torgu. Katja. Please. Will you show me Kiné? Can I meet her? Some day? Please.[100]100
  Ак Торгу. Катя. Пожалуйста. Ты покажешь мне Кинэ? Я встречусь с ней? Когда–нибудь? Пожалуйста.


[Закрыть]

Она улыбнулась. Может, кивнула. Он начал благодарить её, она присела и охватила его голову обеими руками. На момент боль утихла. Ему удалось договориться о встрече, в полдень, на площади перед театром. Она поцеловала его в висок и выскользнула из квартиры. Как только дверь за ней захлопнулась, череп взорвался от боли, он еле–еле доковылял до ванной.

В зеркале он увидел, что правый конец пластыря отклеился. Дрожащими руками он отодрал его совсем. Оба пореза заживали хорошо, узкие, чёрно–красные. Как маленькие дамбы, подумал он. Так далеко от моря, как никогда. Его мутило, он залез под душ. Вода долго не нагревалась, но выбраться и подождать снаружи у него не оставалось сил.

Пятна крови на постели он заметил потом. Его задушил страх. Не глупи, Блейель, приструнил он сам себя. Учи слова. То, что ты видишь здесь – значение фразы «у меня месячные». Или айлыг, по–шорски. Одно за другим. Сначала нужно одеться.

Он сделал кофе и изверг его обратно, вернулся в спальню, хотел снять простыню – и обнаружил, что ткань, которую он принимал за простыню, на которой спал последние ночи, в действительности являлась обивкой матраса. Неровная бежевая хлопковая материя, на которой расплылись два тёмно–красных пятна и россыпь более светлых брызг. С трудом он перевернул матрас и сшиб святое семейство со стены, едва не продавив коленом проволочную сетку кровати. С изнанки матрас оказался серый и драный, из него лезла набивка. Блейель снова повесил картину на гвоздь и застонал. Он понял, что забыл найти волчий след.

Артём выглядел ненамного лучше, чем на поле брани во сне. Левая щека опухла и налилась чёрно–фиолетовым, глаз заплыл.

– Боже мой… что же это…

– Ночью тебя это не интересовало.

– Но… извини… я же не знал…

– Да ладно. Всё нормально.

– Что–то не похоже.

– Нет? – Артём улыбнулся, насколько позволила разбитая губа. – Да это только зубы мудрости.

– Но ты хотя бы прикончил Дмитрия Андреевича?

– Матвей, ну что у тебя снова за бредни?

– Артём, мне очень жаль, прости… я…

– А что тебе жаль? Ты живешь у Ворошиной, ты за это платишь, значит, всё путём.

– Ночью, я…

– У тебя не было времени. Не мог открыть. Была середина ночи. Всё в порядке. Кстати, мне уже пора.

Матрас, подумал Блейель. Но не смог.

– Да, мне тоже пора. Я встречаюсь с Ак Торгу перед драмтеатром.

– Да? А зачем ты мне это говоришь?

– Потому что… Артём, правда, если бы я знал…

– Но ты не знал. И это, кстати, неудивительно. Ты же вообще ничего обо мне не знаешь. Ничего. И в этом есть правильность.

– Правильность?

– Что, я не так выразился?

– Ваша Правильность Артём Черемных. Можно использовать как обращение.

– Как скажете, Ваша… Ваша Амурность.

– Артём…

– До свиданья. – И Артём взлетел на пол–лестницы.

– Пака, пака, – пробормотал Блейель, припомнив учебник. По пути на улицу его пронизала горесть, но преобладало радостное предвкушение – скоро он обнимет Ак Торгу; да и голова проходит. И битву он выиграл.

Первого сентября в полдень кемеровская метеослужба зафиксировала плюс тридцать градусов Цельсия в тени, самое тёплое начало осени в истории метеосводок. Матиас Блейель, благоухая русским одеколоном, прошёл по длинному голому коридору, освещённому лампами дневного света, к двери с молочно–матовым стеклом, за которой располагался офис проката автомобилей. На стук никто не ответил, дверь оказалась не заперта. Он прошёл в комнату, где не было ничего, кроме ксерокса, кофейного автомата и огромного биллиардного стола. Не туда забрёл, подумал он и заметил в левом углу ещё одну дверь. Подкравшись к ней, он увидел небольшое бюро и в нём двух женщин за письменным столом. Он потребовал «Жигули», на несколько дней, начиная с сегодняшнего. У них есть «Киа», сказала брюнетка, но он повторил – «Жигули». Видимо, это было принципиально важно. Вскоре к ним присоединился шеф, в рубахе с закатанными рукавами, перманентной улыбкой и холодными глазами. Жигули, сказал иностранец очень решительно.

Формальностями занималась брюнетка, она пролистала его паспорт, но на визу и не взглянула. Подписывая договор, он уже держал в руке банкноты за прокат и залог. Шеф проводил его на улицу и указал на немытую, песочного цвета машинку с обрубленным носом. Грязь ему не мешает, сигнализировал Блейель, главное – чтобы марка была та, и получил ключи.

Иногда логистик (или то, что от него осталось после изгнания) всё–таки мог на что–то сгодиться. Во всей полноте это проявилось, когда перезвонила фрау Майнингер, сотрудница банка. «Непростая трансакция в России, с приватной составляющей», – объяснил он деловым голосом причину, по которой хотел снять по телефону бóльшую часть своих сбережений. Фрау Майнингер предложила воспользоваться интернетом, он спросил: «Из интернет–салона в Сибири? Вы и не представляете, куда нас порой заносит». Да что вы, радостно возразила она, для этого нужно только посмотреть на этикетки со страной–изготовителем на одежде. «Именно», подтвердил он с деловой ухмылкой. Тогда она соединила его с герром Штаудахером, и герр Штаудахер сначала говорил о доверенности и заказном письме, а потом об определённой свободе, которую он, как руководитель филиала, мог себе позволить, когда речь шла о таком заслуженном клиенте. «И, как вернётесь, то, может, порасскажете об этой русской трансакции. Когда речь идёт о рынках будущего, банкиру хочется навострить ушки», – «Конечно, обещаю».

Фрау Ворошиной он оставил на кухонном столе конверт с десятью тысячами рублей. Дни напролёт он оттирал матрас. Пятна побледнели, но и разрослись, а обивка прохудилась. Прежде чем прибегнуть к мылу и средству для мытья посуды, он – был вторник, и ему помогли сто грамм водки – голышом бросился на кровать и присосался смиренным ртом к смоченным чистой водой местам. Но эта попытка растворить и поглотить драгоценную субстанцию не возымела никакого эффекта, если не считать эрекции алчущего. Он купил простыню, бежевую, как и сам матрас, и постелил её перед отъездом. «Новая кровать», прошептал он, поправил святое семейство и ответил на салют Исусика.

Вытянув губы трубочкой, смотря из–под нахмуренных бровей прямо перед собой, он ехал по шоссе на юг, в направлении Новокузнецка, и надеялся, что похож на русского. Обгонять он не решался, только сорокотонку, на прямой дороге, когда три водителя проделали это до него. Каждые несколько минут на обочине стояла полиция.

Снова в краю духов. Смеркалось, и в разбросанном городе Мыски, на месте слияния Кара – Тома и Мрас – Су, он не сразу нашёл нужный поворот, несмотря на вспомогательные средства – рисунок Ак Торгу, который он берёг, как карту сокровищ, объяснения Сони, которые Артём записал и передал ему при молчаливом прощании, и атлас Кемеровской области. Маленькая «Лада» кряхтела на неровной дороге, первые таёжные вершины благожелательно махали водителю на вечернем ветру. Он знал, что если обернётся или посмотрит в зеркало заднего вида, на котором висела соболья лапка, то увидит на заднем сиденье детину, рассевшегося на сиденье, с косичкой, подрагивающей в такт, и поэтому смотрел только перед собой. Всё равно айна ничего не мог ему сделать, по крайней мере, пока он пел «Песню волчицы», а её он пел безостановочно, как только начало смеркаться. Он даже нарочно въехал в огромную выбоину, чтобы мучитель прикусил себе язык. И:

 
Алындагы темнер
Куйбурчалар анда
Погунуш пулапча
Куль ош кыр салгында
 

Грянул он высоким, крепким голосом. На дороге в Сибири. Собственными силами и с помощью шаманки. Всё глубже. Его путь только начался.

– When can I see you again? When can I meet Kiné?[101]101
  Когда я снова увижу тебя? Когда можно встретиться с Кинэ?


[Закрыть]

– Матиас…

– Please, tell me. I'm very serious.[102]102
  Пожалуйста, скажи. Я очень серьёзно.


[Закрыть]

– Oh. Это сложно. – Она нахмурила лоб с одновременно вопросительной и непроницаемой улыбкой.

– Ak Torgu. Katja. If you want, I can come to Myski. To Chuvashka.[103]103
  Ак Торгу. Катя. Если хочешь, я приеду в Мыски. В Чувашку.


[Закрыть]

– Чувашка?

– Чувашка, да, да! Здорово! Tell me when. Next – суббота? Saturday?[104]104
  Скажи, когда. В следующую – субботу?


[Закрыть]

Улыбаясь, она покачала головой и, тихо вздохнув, повторила, суббота.

Этого вполне достаточно. Твой шанс, героический рохля. Всё глубже и глубже, и вот он, не прерывая свою песню, песню Ак Торгу, коротко рассмеялся, потому что снова увидел аллею с патриотическими деревьями. К ней, а потом вместе с ней дальше. Куда она захочет. В бескрайность. Он увидит Алтай, увидит Туву, и Обь, и Енисей, всё дальше, увидит октябрь и ноябрь и непредставимые месяцы после них, будет лелеять маленькую девочку, носить бубен возлюбленной, бубен и кай–комус, волчью шкуру и плётку, будет сам раскладывать её столик с дисками, петь с ней, если она захочет, или, может, танцевать под её пение, или стоять наготове за сценой, он выучит шорский язык. Он будет любить её и будет с ней, будет очень крепко держать её, и она будет очень, очень крепко держаться за него, и черешок никогда больше не взорвётся, он будет делать всё, что она захочет, ведь жизнь только началась.

Первые деревянные дома на извилистой улице – ему показалось, что он вернулся домой. Да, именно так.

А если её там нет?

Татьяна и Юрий ему помогут. Несомненно.

А если он окажется перед запертой дверью?

Переночует в машине. А утром напишет ей сообщение.

А вдруг дверь откроет не она, а тувинец?

Глупые мысли.

Или милиция?

Застарелая дурная привычка. Обратного пути нет!

 
Чагыс ак пору – мен
Мен ордам тум чышта
мен чозагым кыдазын
Шим, кельбегле кошта
 

Вот песня его победы. По волчьему следу. А большая стрекоза, которая шмыгнула мимо стекла и опустилась в придорожную траву, чтобы умереть – так это морок злыдня на заднем сиденье, потому что он пел недостаточно громко. Перед глазами возникла картинка, будто ему – нет, не в Штутгарте, а Мокмюле – поставили надгробный камень с выбитой стрекозой и надписью: «Пропал без вести в Сибири». Кто бы поставил ему камень, родители его умерли, других родственников не было, с бывшей женой он расплевался (и она рада до небес, что избавилась от него).

Неважно. Радуйся, о любящий! Пропал без вести в Сибири, это правда, пьянящая правда! Ты здесь, ты действительно здесь, больше тебя нет нигде, ты справился со всеми! И что бы ни произошло дальше, ты добрался досюда. Ведь это так – если ты заметил, что достиг самого драгоценного момента в жизни, то надо делать всё, чтобы оставаться в этом моменте. Разойтись в нём. Никогда не удаляться от него. Нужно возблагодарить судьбу и верить счастью. Исполнение! Почему бы не поехать сразу к реке, не пожертвовать Мрас – Су паспорт, крепко привязав его к камню клочком розовой рубахи?

Это не поздно сделать и завтра, даже если придётся заночевать в машине. Вообще–то ламинированный документ надёжней уничтожать огнём. И Мрас – Су наверняка будет проще иметь дело с пеплом, нежели с неудобоваримой книжицей.

Поворот. Последние метры путешествия, по траве, гравию и серо–чёрной земле. Паркуясь у забора, он спокойно смотрел в зеркало заднего вида, он знал, что так близко от Холодных ключей айна лишён власти. И он вышел, с двумя пакетами подарков – крымское шампанское и конфеты, фотоальбом о Германии, на который он наткнулся в книжном магазине и, помешкав (нет, можно, ведь он уже сбежал), купил, серебряная цепочка и перламутровая брошка, заводная игрушка и кукла для малышки. Чемодан он пока брать не стал. Прошёл в ворота. Бельевая верёвка была пуста. Дальше, за тёмный угол дома. Шест со спутниковой тарелкой в грядке со свёклой он в первый визит не заметил.

Он прислонился раненым лбом к первому окну, заглянул вовнутрь. За светло–жёлтой занавеской мерцал телевизор и просвечивали силуэты мирно пьющих людей. Оттуда, где он стоял, он видел двоих, но бóльшая часть комнаты оставалась скрыта.

Дальше. Всё дальше. Медведь–плясун доверчиво рыкнул и зашагал к двери.

Работа над этой книгой оплачивалась стипендией фонда Роберта Боша.

Текст многократно цитированной «Песни волчицы» принадлежит перу Таяны Тудегешевой, музыка – Чылтыс Таннагашевой.

Легенда о Мрас – Су и Кара – Томе пересказана по изданию Андрея Чудоякова (в книге «Шорские сказки, легенды», Кемерово 2002), которая, в свою очередь, основывается на сказе Сафрона Тотыша.

Приношу благодарность

Ольге Васильевой и Валерию Черкесову за столь же неожиданный, как и вдохновительный летний день в Москве.

Алефтине и Анатолию Майтаковым за их незабываемое гостеприимство в Чувашке.

Таяне Тудегешевой за терпение и мудрость.

Полный восхищения, благодарю Чылтыс Таннагашеву. За её музыку, без которой этой книги не было бы. И за то, что она взяла нас к Холодным ключам.

Глубоко благодарен Нине Бескровных. Без неё я не приехал бы в Сибирь, не придумал бы историю Матиаса Блейеля, и без её помощи я бы её не написал.

Посвящается духам аржана, которые в своей непостижимой доброте не воспрепятствовали тому, что русская православная церковь за это время возвела ещё один крест – там, на Холодных ключах.