Текст книги "Просвещенные"

Автор книги: Мигель Сихуко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Пусть это переживание скрепит навеки наш союз.

– Я не из тех, кто на первом же свидании позволит девушке трогать свои ортопедические стельки. Кроме того, они, должно быть, пованивают.

– Смешной ты. Ладно, я все поняла. Твоя изобретательность достойна восхищения. Ты и вправду милашка. Пойдем нарежемся и сделаем по такой взлетно-посадочной, чтоб небо в алмазах. Но в следующий раз ты со мной потанцуешь.

Я пропускаю ее вперед, чтоб она вела, а я смотрел на ее обнаженную спину и ухмылялся заценивающим ее парням.

Сэди оборачивается:

– Слушай-ка, М., ты ведь так хотел поболтать… Я слышала ваш с Рико разговор. Ты точно уезжаешь до Рождества?

– А что я ответил, ты слышала?

– Не имею привычки подслушивать.

– Точно? Ладно, шучу. Да, я собирался пробыть здесь только неделю, пока не засосало. Откуда такой интерес? Хочешь, чтобы я остался?

– Наоборот. Я как самка богомола. Предпочитаю вовремя избавляться от мужчин.

– О-о… Так ты мне голову откусишь? Предупреждать надо, а то…

– Дело в том, что… – Лицо ее вдруг становится серьезным. Она кладет мне руку на бедро и притягивает к себе. – Мой папаша, он… – Она обвивает руками мою талию. – Он относится ко мне как… бля… – От нее пахнет детской присыпкой. – Знаешь, отцу ты не понравился. То, что ты представляешь. Я отвезла тебя, а потом зашла к родителям, чтобы расспросить маму про Криспиново дитя любви. Но не успела я и слова сказать, как папаша перехватил инициативу и давай над тобой потешаться. Не смотри так на меня. В этом не было ничего личного. Все это относилось только ко мне. К моим жизненным приоритетам. И я… я… даже не знаю. Просто я… хм… я подумала… Нью-Йорка я не знаю… и…

– И?..

– И… бля-я-я-я-я, только не это. – Сэди указывает на кого-то у меня за спиной.

По залу, сверкая вспышкой, восторженно скачет Альбон Алькантара. И движется прямо к нам.

– Я, вообще-то, должна быть дома, ты в курсе?

Сэди тянет меня за руку. Альбон притормаживает, чтобы снять кого-то на лестнице. Парочка работает на камеру: они тщательно делают беспечную улыбочку и смотрят так, будто им до смерти надоели их фото в светской хронике.

– Быстро, – дергает меня Сэди, – там темно, за колонной.

Она хватает меня за руку и ведет.

– Очередной трюк?

В тени колонны я поворачиваюсь к ней и роюсь в кармане, нащупывая пакетик с кокосом. Мгновение – и ее губы уже рядом с моими, и приникают, и покусывают. Она прижимается ко мне всем телом, привстав на цыпочки. Ее лицо рядом с моим, руки обвивают шею, коготки проходятся по затылку. О боги. Языки сливаются. Господи! Надеюсь, это не только кокаиновое раскрепощение. Она отстраняется, и передо мной опять та же застенчивая девушка, которая мне так понравилась. Только она плачет. Точно пора еще по дорожке. Она снова целует меня и шепчет мне на ухо:

– Надеюсь, ты не останешься.

– Почему?

– Потому что я хочу уехать с тобой.

Я не знаю, что ей ответить. И говорю сперва:

– Хм… – А потом: – А университет сперва окончить не надо?

Сэди отталкивает меня. Она хмурится и краснеет.

Я:

– Нет, я просто хотел сказать, что… диплом – вещь полезная.

Сэди:

– Мне надо в туалет.

Я:

– Хочешь, пойдем вместе? Можем еще по одной…

Сэди:

– Нет, спасибо, папочка. Ты слишком полился «Пако Рабан». От тебя несет, как от моего отца.

Она хватает свою сумочку и удаляется в дамскую комнату. Я отправляюсь следом, но на пути встает Альбон. На расстоянии нескольких шагов он откидывается назад, как будто пораженный оригинальной идеей сфотографировать меня. После чего, сграбастав меня в объятия, отрывает от пола, хлопает по спине. У него всегда были манеры владельца лос-анджелесской арт-галереи восточноевропейского происхождения.

– Ой! – восклицает он, отстраняясь. Он держится за запястье. – Свежая наколочка. – На внутренней стороне свежая, слегка шелушащаяся татуировка, изображающая печать из тех, что ставят на входе в ночные клубы, с надписью «V.I.Р.» – Но боже мой, как же я рад тебя видеть! Когда ты вернулся? И не позвонил? Ты навсегда? Почему это не уверен? И давно это у тебя? Ах вот как? По-прежнему декадентствуем? Так и чем ты занимаешься?.. О! И что это за книга? Я тебе такую презентацию закачу! Может, останешься, ну и поможешь? Здесь движуха. Народ реально начинает понимать, как правильно клубиться. Манила становится городом искушенных. Нам нужна твоя энергия. Нет, правда, страна и так бедная, а тут еще утечка мозгов. Я на самом деле работаю на министерство туризма – делаем ребрендинг Филиппин, теперь мы азиатская Бразилия! Только у нас не самба на пляже, а пляжи и диско. Знаешь, позвони мне. Давай сыграем в бадминтон в «Поло-клубе» и поговорим нормально. Мне нужно осветить это мероприятие в своем блоге. Да, кстати. Завтра тусовка в моем клубе. Мы назвали вечеринку «Клаберы всех стран, объединяйтесь!». Боже мой, надеюсь, дождь перестанет. «Прада» спонсирует модный показ, потом бесплатный бар с десяти до полуночи. «Столичная». Все доходы от мероприятия пойдут на счет Филиппинской образовательной программы, ведь наши детишки должны быть грамотными. Я внесу тебя в список приглашенных. – И он выдает мне свою визитку. – И вот что, – он смотрит на меня уже со всей серьезностью, – надеюсь, что в книге, которую ты пишешь, будет хороший конец. Нам этого очень не хватает.

Он подмигивает и уходит вразвалочку, освещая вспышкой энергичные улыбки тусовщиков.

* * *

Вскоре Сальвадор узнал, насколько программа Коммунистической партии Филиппин отличалась от образа действий полевых солдат, которые, собственно, и вели эту «затяжную народную войну». Время, проведенное им в горах, стало, по словам Сальвадора, «школой человеческой природы – всего лучшего и самого страшного, что в ней сокрыто».

Ка Арсенио обучил Сальвадора навыкам выживания: чистить «Калашников» местной сборки и стрелять из него, отличать съедобные растения от ядовитых, ориентироваться по звездам, бить ножом-бабочкой меж ребер так, чтоб ранить легкое, выпрыгивать через открытое окно с использованием техники «летающая пантера». В свою очередь Сальвадор научил Ка Арсенио читать и писать.

Безлунной ночью в декабре их Воробьиный отряд шел колонной по одному между двумя осушенными рисовыми полями, возвращаясь после встречи с правительственными солдатами. Повстанцы приобрели несколько ящиков с боеприпасами у неприятеля – офицерам филиппинской армии понадобились деньги на рождественские каникулы. С чувством глубокого удовлетворения после дружественной сделки, позабыв об опасности, подогретые распитым с солдатами пивом «Ред хорс», товарищи шли тихо, но медленно, желая насладиться ночной прохладой. Они тащили ящики на плечах, а единственная среди них женщина – Ка Хелен, несла свой, ловко балансируя, на голове. Сальвадор тоже решил попробовать, но его ящик тут же упал и загремел о землю.

По полю прозвенели выстрелы, на дальнем краю расцвели яркие вспышки. На Сальвадора кто-то напрыгнул и прижал к земле. Пули глухо ударялись о межу, возвышавшуюся между ними и нападавшими.

– Это ты подал им сигнал? – прошипел на ухо Ка Арсенио.

Стрельба прекратилась. Ка Арсенио смотрел Сальвадору в глаза, не зная, что предпринять. Сальвадор видел, что в нескольких футах от него лежит Ка Хелен, но жива ли она или нет – он не понимал. В своих воспоминаниях он написал: «В жизни не слышал такой оторопелой тишины». Ка Арсенио нежно поцеловал Сальвадора в щеку. После чего показал палец, потом второй, третий. Они внезапно вскочили, прицелились и открыли огонь по приближающимся к ним теням. Мимо их голов засвистели пули: «с виду – спешащие по делам светлячки, по звуку больше напоминающие пчел-убийц». Сальвадор навел прицел на приближающуюся фигуру. Он увидел, как солдат, «одной рукой держа винтовку, другой осеняет себя крестами». Сальвадор не мог заставить себя спустить курок. Тогда солдат припал на колено и прицелился. Сальвадор выстрелил. Солдат упал навзничь и замер. «Я ждал, что он пошевелится, – писал Сальвадор в „Автоплагиаторе“, – но он оставался недвижим».

Так он впервые убил человека. Сальвадор и Ка Арсенио стреляли, пока не кончились патроны. Через поле, быстро покрывая пространство, бежали все новые фигуры.

Из готовящейся биографии «Криспин Сальвадор: восемь жизней» (Мигель Сихуко)

* * *

Уже в машине Сэди ведет себя так, будто ничего не произошло.

– Бля, хорошо, что мы слились. Каждый раз одно и то же, – говорит она. – Ты правда думаешь, что это будет крутая вечеринка?

– Это мои хорошие друзья. Группа у них – реальнейшая. Cool Kids of Death [202]202
  Клевые пацаны смерти (англ.).


[Закрыть]– не слыхала? Панк-рок. Они начинают играть в полпятого.

– Я волнуюсь из-за погоды.

– У них есть хит, там: «Любовь и саботаж! Любовь и саботаж! Вот моя реальность, я тот, кем хочу быть…»

– Хм… о’кей, спасибо. Да, прости, что…

– Сэди, все в порядке. Не стоит извинений. Я только вот чего хотел бы спросить, если ты не против: твой папа, он…

– Да, прости – я поменяла диски в ченджере, и водитель забыл сунуть его обратно коробку, так что придется слушать радио.

– А-а.

Возможно ли после столь стремительно налаженного контакта столь же быстро его утратить и теперь ощущать такую неловкость? Она включает радио и начинает искать волну. Дождь не перестал.

– Ну и ливень, а?

– Перестань, – произносит она безапелляционно, – не будем опускаться до пустой болтовни. – И уже теплее: – А почему концерт начинается так поздно?

– Они играют на рождественском корпоративе колл-центра в Либисе. Там только закончится рабочий день. Они обслуживают клиентов из Штатов и работают по тому времени.

– Безумие.

– Не говори. Мой друг, гитарист, рассказывал, что расписание у них как у вампиров. Там даже рестораны и бары открываются, когда у них заканчивается смена – типа часа в четыре утра.

– В жизни о таком не слышала. А ведь я здесь живу.

– Это потому, что ты не выезжаешь за пределы Макати, – смеюсь я. – Эй, Сэди, поправиться не желаешь?

– Мне кажется, тебе стоит притормозить с этим дерьмом.

– Я-то в порядке. Притормозить могу в любой момент. Слушай, а тебя не напряжет поход на Cool Kids of Death?

– Хоть что-то новенькое. Уж лучше, чем тащиться в «Куда ж еще?» или «Венецию». Где, черт побери, все станции?

Сэди крутит ручку по FM-диапазону.

– А что, светофоров тут нет? Или это у тебя такая тонировка?

– Да есть обычно. Чего-то я не понимаю, что происходит. Может, снова электричество отрубило?

– Только не говори мне, что это опять медузы.

– В клубе-то оно было.

– У комплекса, наверно, свой генератор. Лупасы и за сентаво арендной платы удавятся.

В гостиницах свет имеется. Фонтан «Пенинсула» подсвечен и бурлит. «Интерконтиненталь» сверкает как ни в чем не бывало. На фасаде «Шангрила» переливается красным и зеленым гигантская гирлянда. Остальные здания стоят как черные обелиски на фоне пепельного неба. Я приоткрываю окно и слышу ровный гул генераторов. В щель летят брызги, я закрываю наглухо.

У Сэди застрекотал телефон. Пу-ти-фьють. Она смотрит на экран.

– Эсэмэска от подруги, – сообщает она; телефон как луна, в свете которой купается ее лицо. – Пишут, что сегодня лучше остаться дома – в городе будет заваруха. – Сэди кладет телефон на «торпеду».

Мы подъезжаем к темной, безлюдной Эдсе: все десять полос движения – покинутая бетонная долина. На сплошной стене проливного дождя фары «лексуса» вычерчивают мертвенно-бледный клаустрофобический куб. Сэди едет не спеша. Время от времени мимо с железнодорожным гулом проносится автобус, окатывая машину водой.

– Попробуй АМ-диапазон, – советую я.

Она находит радио «Веритас». Ведущий, похоже переборщивший сегодня с кокосом, тараторит:

«…Будьте осторожны, сограждане, дороги во многих районах метрополиса оказались залиты водой. Возвращаясь к основным событиям: преподобный Мартин таинственнейшим образом исчез из своей камеры в Кэмп-Крейм, не оставив и следа. Власти в недоумении, уже проводится расследование с целью определить его теперешнее местонахождение…»

Сэди поворачивает ручку.

– От дурных новостей я сразу нервничаю, – говорит она, – а что, музыкальных станций в этом диапазоне не бывает?

Мы находим волну, на которой передают балладу «Dahil Sa Iyo». Крунер любовно выпевает по-тагальски: «Из-за тебя живу. Из-за тебя – до самой смерти». Когда песня заканчивается, раздается соблазнительный шепот диджея:

«Это пыл Хулио Иглесиас со своей самечательной версией классического хита тысяча тевятсот сетьмесят третьего гота, чтоп вы не скучали в этот самый тоштливый ис вечеров. Слетующая копмо…»

Сэди тянется к ручке и выключает радио. Тишина звенит как колокол.

*Молодой человек взглянул на мертвеца у своих ног, затем на красную фетровую шляпу на картонной коробке. Образ этого проулка принадлежит теперь только ему, молодому Мигелю, даже когда со стальной решительностью в желваках он протягивает запястья и на них защелкиваются наручники. Он напоминает себе: «Это останется со мной навсегда, и я буду дорожить этим всю жизнь». Все это: конечность этого отдельного вечера, образ этой шляпы, тяжесть этого камня, сцепление двух судеб на темной пустынной улице.

Криспин Сальвадор. «Одним махом» (1989)

* * *

На вершине холма, где заканчивается район Макати, а Эдса ведет в Мандалуйонг, обнаруживается движение. Точнее, мертвая пробка.

– Может, авария? – говорит Сэди.

– Почему тогда на юг, в Макати, машины не едут?

– Может, большая авария.

С четверть часа мы стоим на месте. Пять минут уходит на ругань, пять – на сальные анекдоты, еще пять – на петинг.

– Ну, коль уж мы никуда не едем, – говорит Сэди, отстегивая свой ремень безопасности, – дай-ка я тебе отстегну.

– Не уверен, что это хорошая идея.

– Отодвинь сиденье, милый.

– Сейчас, Сэди, дай только… как оно отодвигается… а, вот.

– Теперь… вот эта… блядская… гррр… застежка… не отсте…

– Может, лучше руками, чем зубами?

– Вот и все. Чертов ремень. Теперь расстегнем вот это…

– Оу!

– Прости, Мигель. Эти кожаные штаны, они…

– Секундочку…

– …такие узкие. И как ты их надева…

– Да подожди, есть один при…

– Всё, застряли.

– …емчик.

– Свобода! Давай ты теперь откинешься.

– Давай.

– Мигель?

– Что?

– Ничего.

– В смысле?

– Отличные трусы. Не знала, что ты любишь парусные лодки.

– Ты не то хотела сказать.

– Правда. Ничего. Ш-ш-ш. О, смотрите-ка, притаившийся Бальзак.

– Нравится?

– Конечно. Но ты, наверно, станешь плохо обо мне думать.

– С чего бы это?

– Ну, типичная жеманница из колледжа.

– А может, наоборот, хорошо.

– Да? Ну, хотя бы просто почаще. Мм… Вкусненький.

– О боже!

– И такой твердый! Ммф…

Пу-ти-фьють.

– Сэди, у тебя телефон… Может, посмотреть?

– Нет.

– Правда, вдруг что-то важное.

– Ммф. Прочти. Я занята. Мррф…

– О’кей. Это… э-э… от тети Саки.

– Мамина сестра. Ммфф…

– Ох, она пишет… о, как хорошо… пишет, что все должны пойти к протестующим и отнести им воды и пищи или… о, вот это было приятно… по крайней мере, помолиться за них.

– На фиг. У нас есть чем заняться. Мррфф…

– Черт.

– Мм…

– Сэди?

– Мм?

– Ты на ручник поставила?

– Мхм…

– Серьезно. Мы едем.

– Упс. Уже поставила. Расслабься. Ммф…

– О-о-о господи!

– Нравится?

– У меня мурашки по телу.

– Ты смешной.

– О, как это круто… а-а! Вау! Ахххрм!.. Черт. Я… у меня, кажется, кусок зуба отвалился.

Пу-ти-фьють.

– Сглотни.

– Не, я серьезно. Мне так кайфово, что я перенапрягся.

– Ммффммм…

– Вау!

– Так ты… ммфф… возьмешь меня… ммфф… с собой в Нью-Йорк? Ммфф… Вот было б здорово! Ммфф…

– O-о, это точно. Конечно. Оу, нет, это что-то…

– …

– …

– Мигель, что не так?

– Ничего. Все в порядке. Давай ты отдох…

– Что случилось?

– Да ничего. Это просто…

Пу-ти-фьють.

– Я что-то не так сделала?

– Все было супер.

– Так почему ж теперь не работает?

– Я просто нервничаю.

– Из-за меня? Как-то неумело?

– Нет, просто в первый раз… у меня всегда такой жесткач.

– Что за дурацкая игра слов.

Пу-ти-фьють.

– Я и не думал. Я просто нервничаю. Ну или перенюхал.

– Тебе не понравилось? Давай-ка я еще попробую… ммфф…

– Иди сюда. Поцелуй меня. Давай целоваться.

– Вот бедняга. Ты весь зарделся. Чего ты так нервничаешь?

– Давай не будем торопиться.

– О’кей. Времени у нас – целая вечность.

– Правда?

Пу-ти-фьють.

* * *

Три школьницы идут по улице. Одна из Манильской международной, вторая из Сейнт-Схоластика, третья, Гёрли Бастос, – из школы Успения Богородицы. Все трое видят, как улицу перебегает крупная ящерица.

– О нет, игуана! – кричит первая.

– Ой, геккон! – вторая.

– «Лакост», блин! – кричит Гёрли Бастос.

* * *

Читаем эсэмэски вместе.

Первая от Неда, тренера Сэди по конкуру: Преп Март на свободе! За ним на улцы вышл лди. Вздстся ему на нбесх. Он обещ емнить свй пост Народного заступнка и блтирваться в прзденты. Расскажи всем.

Вторая – от Джорджи, ее одноклассницы: «Сограждане! Выходите на улицы, чтобы поддержать Лакандулу. Но сохраняете спокойствие. Тихое неповиновение громче сердитых возгласов (Респето Рейес)».

Поток ползет со скоростью полмили в час.

Третья – от Пая, инструктора по йоге: Бансаморо, Эстреган и преподобный Мартин должны были участвовать в рождественской постановке, но, к сожалению, представление отменилось – по сценарию там трое мудрецов и девственница! Гыгыгыгы. Вот тебе розочка @}—;—

Мы взбираемся на холм, откуда Эдса спускается к переброшенному через Пасиг мосту.

Четвертая от тети Даки, сестры матери Сэди: Эстреган и министерство здравоохранения предупреждают, что в местах скопления людей легче распространяется птичий грипп. Безопасней будет остаться дома и молиться за нашу родину. Пжста передай всем. Господь с нами!

Нас встречает хвост красных габаритных огней. Отключенные билборды и неоновые вывески мерцают отраженным светом автомобильных фар. Несколько машин впереди нас направили лучи на реку маслянистой воды.

– Бля, а где мост? – удивляется Сэди.

– Вот, наверное. Видишь фонарные столбы?

Автобус осторожно въезжает в воду, медленно рассекая волну. Вода поднимается выше колес.

– Вау! Так высоко?

Автобус добирается до противоположной стороны, поднимается на въезд и продолжает движение по Эдсе. За ним едет легкий грузовик, кузов забит водопроводными трубами. Следующий за ним джипни останавливается посредине, оттуда выпрыгивают двое, бледные в свете фар нерешительных машин, и пытаются вытолкать. Один из них надает и исчезает под водой. Всплывает уже в нескольких метрах ниже по течению. Двое забираются на крышу джипни и машут руками.

– Надо, наверное…

– Да, – соглашается Сэди, переключаясь на заднюю передачу. – Но здесь нет разворота, а через разделительный барьер не переехать. Может, развернуться и рвануть по встречке?

– Такой дождь – ни черта не видно. А вдруг там грузовик или еще кто без фар поедет? Попробуй низом.

Я открываю окно и высовываю голову. В лицо ударяются огромные капли. Нижний проезд идет под мостом, но бетонная набережная еще удерживает воду.

– Там вроде бы не затоплено, – говорю. – Пока.

Мы объезжаем застрявшие машины, некоторые из них начинают робко маневрировать. Кто-то решил, мигая аварийкой, проехать весь путь задом, другие разворачиваются, рискуя столкнуться со встречным движением. Все это похоже на аттракцион «автодром» перед первым столкновением. На мост въезжает еще один автобус и притормаживает рядом с джипни, чтобы вызволить тех двоих. От его движения к набережной, ограждающей нижний проезд, идет волна. Вода перехлестывает.

– Не знаю, Мигель. Там еще не затопило только из-за этой бетонной штуковины. Не хотелось бы там застрять.

– Жми на газ. Если зальет, мы еще успеем дать заднего.

Сэди заезжает под мост, и мы выбираемся с другой стороны. Пронесло.

– Платонова пещера, – говорю я, надеясь развеять атмосферу.

Сэди ничего не отвечает. Дорога опускается до уровня реки. Справа поверх набережной я вижу натяжение воды. Открыв окно, я мог бы погрузить в нее руку.

– Черт, – произносит Сэди, выключая поворотник и кивая на дорогу, – а вот здесь мы уже вряд ли проедем.

И действительно, разъезд на противоположные полосы Эдсы затоплен. На шоссе нам не выехать.

– Без паники, – говорю, – езжай прямо. Эта дорога переходит в улицу Рисаль, которая идет вдоль реки по возвышению и заканчивается на Макати-авеню. Моя гостиница в двух кварталах оттуда. Сможем там переночевать.

Сэди едет прямо, дорога понемногу поднимается. Мы на суше. Сэди с облегчением вздыхает и включает радио.

– Пипец, – говорит она. – Мне надо расслабиться. Я перепугалась. – И включает музыкальную станцию.

– Мне кажется, нужно новости послушать, – предлагаю я. – Ты не против?

Сэди машет на меня рукой.

Я ищу «Веритас» или «Бомбо». Ведущий возбужденно выкрикивает:

«…стрельба и группа во главе с преподобным Мартином, желая освободить Вигберто Лакандулу, сломила сопротивление полиции и взяла контроль над зданием…»

Дорога идет дальше. Я оборачиваюсь и смотрю на реку, блестящая чернота которой сверкает ярче темных берегов. Мост подсвечивается лишь редкими фарами переезжающих его автобусов и грузовиков. Черные очертания зданий вдоль реки. В нескольких километрах виднеются огни завода. Вероятно, это оружейная фабрика Первой генеральной. Там небось свой генератор для безопасности, особенно после этих заморочек со Стражами мира.

Телефон Сэди снова издает «пу-ти-фьють». Она за рулем, поэтому вручает телефон мне. Я смотрю на экран:

– Кто такая Маки?

– Еще одна мамина сестра. Можешь прочитать?

В эсэмэске говорится: Избегайте уличных выступлений. Бансоморо предостерегает от столкновений с вооруженными бандитами и антиправительственными повстанцами. Может случиться кровопролитие.

– Я бы хотел пойти, – говорю.

– Правда? Только толку от этого никакого.

Дорога поворачивает к Макати. С обеих сторон вырастают неосвещенные дома, перекрывая вид на реку. Между их тяжелыми железными оградами и высокими воротами кажется, будто город совсем обезлюдел. Мы едем, пока дорога не исчезает под очередным разливом.

«…были призваны дополнительные подразделения, чтобы остановить толпу, которая, по поступающим сообщениям, уже движется от дома Чжанко на Закатерос по улице Кларо М. Ректо в направлении дворца Малаканьян…»

Раскат грома. В шквале ветра и дождя подтопленный участок похож на водоворот. Сэди останавливается у кромки воды и закрывает лицо ладонями.

– Ничего страшного, Сэди. Это к реке не имеет отношения. Вода просто скопилась между домами. Там неглубоко. Видишь, как ходит? Если будешь ровно жать на газ, трубу не зальет. И мы проедем. Только так. Главное, чтоб из трубы все время шел выхлоп, чтобы вода туда не…

– Давай лучше подождем на холме, который только что проехали.

«…поступившие ранее сообщения о грабежах оказались дезинформацией. Выступления по-прежнему носят мирный харак…»

– Ждать здесь? Неизвестно где? Да ты что, Сэди, вода может подняться еще выше.

– Ну и ладно. У меня с собой пистолет. Под сиденьем.

– Сэди, я уверен, что мы проедем. Главное – без нервов.

– Хорошо.

Она ставит на передачу и жмет на газ. Мы въезжаем в воду. Она плещет по локерам и днищу.

– Ой, не знаю…

– Давай, Сэди, не тормози.

* * *

Добравшись до лагеря, Сальвадор помог затащить хромающего Ка Арсенио в обветшавшее здание, бывшее когда-то испанским форпостом. Там не было ни души, только на очаге кипел оставленный их товарищами рис. Оба подошли к окну и заметили приближающиеся фигуры.

– Беги, – сказал Ка Арсенио Сальвадору, – уйдешь с другой стороны.

Сальвадор взглянул на друга. В своих мемуарах он писал: «Я знал, что, как его ни убеждай, он все равно останется. Или я просто придумал себе такое оправдание». Сальвадор отдал Ка Арсенио свою винтовку. После чего «летающей пантерой» выпрыгнул головой вперед через раскрытое окно и рванул к кромке леса, «спасая свою шкуру от нового хора выстрелов, которые я должен был бы встретить рядом с моим товарищем».

Из готовящейся биографии «Криспин Сальвадор: восемь жизней» (Мигель Сихуко)

* * *

Там вдали, за подтопленным куском дороги, по Макати-авеню бегут огни машин.

– Давай, у тебя получится, – говорю; оставшаяся часть трассы идет вдоль реки, но я предпочитаю об этом не говорить – все равно там бетонная набережная.

«…скопления также наблюдаются на Пласа-Миранда, где сейчас проходит стихийный митинг…»

– Слушай, если мы застрянем, – начинаю я, чтобы разрядить атмосферу, – тебе придется меня спасать. Я плавать не умею.

– Харе пиздеть.

– Простите.

Медленно, но ровно мы продвигаемся через журчащую под нами воду.

«…Среди собравшихся видные деятели государственного и городского уровня, в том чис…»

– Бля, сука, сука, бля, – говорит Сэди. – Блядь! – Она резко поворачивает руль для разворота в два приема. – Мы просто… – она переключает на заднюю, – подождем, пока… – мотор начинает чихать, – не кончится.

Машина кренится и глохнет. Мы сидим в тишине. Сэди пытается завести мотор. Он не реагирует. Еще попытка. И еще. Толку никакого. И снова.

– Блядь, блядь, сука, блядь, – говорит она. Бьет по рулю. – Что будем делать?

Я пытаюсь сохранять спокойствие:

– Слушай, а дома у вас есть водитель? Есть? Отлично. Позвони ему на мобильный и скажи, чтоб приезжал за нами на внедорожнике. Он сможет нас вытянуть или, по крайней мере, вывезти, если мы бросим машину здесь.

Сэди звонит. Покусывает губы. Водитель наконец отвечает. Сэди говорит с ним испуганным голосом, командирским тоном. Сообщает, где мы находимся.

– Все ровно. Он просто спал. Уже едет, – говорит она и отбрасывает телефон через плечо на заднее сиденье. С заметным облегчением обнимает меня. – Что ни говори, а на простого человека можно положиться.

Она нервно хихикает. Ее смех звучит очаровательно. Как скрип кроссовок по баскетбольному полю. Мы перелезаем назад и притуляемся друг к другу. Ее волосы пахнут шампунем марки «Боже, твои волосы пахнут потрясающе». Когда я был маленьким, наши няни мыли нам голову таким же.

– Я б, скорее, подумал, что ты пользуешься каким-нибудь навороченным шампунем, – говорю ей.

– Ну, я, вообще-то, простая девчонка.

Я окунаюсь в ее волосы. Шепчу ей на ухо:

– Пахнет моим детством.

– Надеюсь, у тебя было счастливое детство.

– Однозначно.

– Можно тебя спросить?

– Натюрлих.

Мимо окон проплывают темные силуэты. В тиши разговора дождь становится все шумнее.

– Когда мы с тобой познакомились, ты сказал, что у тебя здесь нет родственников. А за ужином обсуждал с родителями своих бабушку с дедом. Почему ты мне наврал?

– Сложно было объяснить.

– Так неприятно, когда тебе врут.

– Я знаю. Прости.

Что-то колышется вдали. Присматриваюсь – темнота, и только.

– Мигель, можешь говорить мне все, я не стану тебя осуждать.

– Правда, прости меня.

Что-то стучит по капоту. Из-за оград частных домов высовываются кроны деревьев и как будто подглядывают за нами.

– А можно еще вопрос?

– Конечно.

– А что будет, когда ты найдешь Дульсинею?

– Найду пропавшую рукопись.

– Ты только поэтому ее ищешь?

– Ну да.

Стук не прекращается. Деревья покачиваются. Дождь барабанит по крыше так, будто над нами трясут ящик с костями.

– Тогда тебе, наверное, лучше оставить ее в покое.

– Почему?

– Если б она захотела как-то поучаствовать в судьбе своего отца, она бы уже проявилась.

– Все не так просто.

Что-то скребет по правому крылу, как будто некто хочет залезть. Мимо проплывает кусок деревянных перил.

– А с бабушкой и дедом ты повидаешься?

– Не-а.

– Почему?

– Так лучше.

– И все так просто? – Сэди убирает челку с моего лба. – Прости, – говорит она и целует меня в лоб. – Это из-за них ты уехал из Манилы?

– Нет.

– А почему?

Что-то глухо ударяется о бампер. Машину огибает сумка-холодильник с логотипом пива «Сан-Мигель». Молния разбивает темные небеса вдребезги. Мы ждем грома. Но раската так и не слышно.

– Мне просто не нравится, кем я здесь становлюсь.

Темная масса перед нами шевелится, будто сама ночь идет к нам поближе.

– Это мой джип? Не хотелось бы идти к нему вброд. Словим еще гепатит какой-нибудь.

– Это что-то плавает в воде.

Дождь усилился так, что приходится повышать голос.

– Знаешь, – говорю, – не то чтоб я не хотел вернуться и работать здесь. Просто тут такое чувство… не знаю…

– Безнадежности? Поступай как все. Просто не беспокойся.

– Это тоже не выход.

– Тогда поцелуй меня.

Я целую.

– Как ты думаешь, я нормально впишусь в Нью-Йорке?

– Впишешься на все сто.

– Это ж не уход от ответственности? Ну то, что я уезжаю.

– Нет. – Я пристально смотрю на Сэди. – Не знаю.

Разглядываю ее идеальное лицо. Безупречный нос. Нижние зубы чуть-чуть искривлены, только чтоб напомнить мне, что это реальная девушка.

– Ты по-прежнему собираешься разыскать Дульсинею, верно?

– Да.

– Когда?

– Завтра.

* * *

БАХ! Машину качнуло взрывной волной. Мы с Сэди оборачиваемся как ошпаренные. Господи! Что-то…

Завод Первой генеральной объят пламенем. Огонь повсюду. Сначала один, потом второй, и вот уже много фейерверков, настоящих фейерверков взмывают в небо. Зеленый. Синий. Желтый. Взрываются. Свистят. Шипят. И вдруг вспыхивают одновременно. А потом очередью. Громадный оранжевый цветок увядает под дождем. Звезда, испещренная вспышками переливчатого перламутра, с голубой гроздью посредине, освещает близстоящий билборд с Витой Новой. Багровая спираль стремительно закручивается в сторону вывески «ТОЛЬКО В ИИСУСЕ СПАСЕНИЕ», и неоновые буквы осыпаются градом стекла. Одиночные залпы с визгом взмывают по вертикали один за другим и разрываются облаками искр, похожих на тлеющие белым угли. В небо взлетают все новые и новые ракеты. Одно из заводских зданий оборачивается огненным шаром – секунда на возгорание, другая на поглощение огнем, вот уже и нет ничего. Раскаленная конструкция скелетом обрушивается в воду. Щупальца пламени разбегаются по реке, как горящий бензин, оранжевые, желтые пучки медленно распускаются в загаженной воде. Река в огне. Вода горит, пахнет палеными волосами, серой, жженым сахаром. Низкий кучевой потолок будто тлеет от занявшегося под ним химического солнца. Даже далекий горизонт подернулся красным фальшивым восходом.

* * *

– Я не наркоманка! Что вы делаете? – кричала Дульсе, вырывая руки. – Прошу вас, не надо!

Она бросила на мать и отчима умоляющий взгляд. Мама плакала, папа качал головой. Доктор и санитар силой продели ее руки в смирительную рубашку и крепко затянули рукава. Она не могла пошевелиться.

– Но это все правда! – Дульсе кивнула на дневник в руках матери.

– Дульсе, дорогая, признайся, ты же выдумала все эти истории.

Папа встал перед Дульсе на колени и положил ей руки на плечи:

– Девочка моя, ты больна. Эти люди отведут тебя в больницу, там тебя вылечат.

– Ты ведь даже не отец мне, – произнесла Дульсе, зная, что для него это самые обидные слова.

Но как он мог допустить все это! Дульсе не хватало злости.

Папа и глазом не повел:

– Ты моя девочка, и я хочу, чтобы ты поправилась.

Мама помахала дневником и взмолилась:

– Дульсе, прошу тебя, скажи только, что все это выдумки. Скажи, что сама ты в это не веришь.

Дульсе не знала, что сказать. Если то, что ей хотелось, – ей ни за что не поверят. А если то, что хочется им, она больше не сможет верить в себя. Но может, ей удастся им доказать! Она крепко зажмурилась и попыталась сделаться легче воздуха. Только верь, думала она, только верь. На какой-то миг она почувствовала, как поднимается, – ноги оторвались от земли. Получилось! Получилось! Но это были доктор и санитар – они подхватили ее и понесли укладывать на кушетку в карете «скорой помощи».

Криспин Сальвадор. «Ай-Наку!» (заключительная книга трилогии «Капутоль»)

* * *

Сэди перескакивает на переднее сиденье и включает радио. Женский голос пропевает: «Закурил свою „Надежду“, и зажглась в глазах надежда».