Текст книги "Последняя Осень Флойда Джеллиса"

Автор книги: Мигель Грейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

и дня не прошло, а ты уже работаешь годы у семейства Пчелишь.

О чем Я и говорил: твой мозг – удивительный механизм.

Твоей девушке надо бы выдать медаль – столько терпеть

и притворяться.

Не знаю. Правда не знаю, что будет дальше. Неоднократно

пытались стянуть с тебя розовые очки – видимо, это некая

психологическая защита. Одному богу известно, когда

это закончится, мой друг.

– Много чего не сходится. Слишком много. Одно знаю

точно: тут Я не останусь. Уезжаю сегодня же. Не парьтесь,

без вести не пропаду и с собой не покончу. Передайте моей

матери, что Я отчалил к родственникам. Наверное, до конца

лета. А Лизе скажите… Нет. Не говорите ничего. Слишком

большой пазл.

– По правде, Я не должен тебя отпускать, но мне бы хотелось

остаться в твоих глазах другом, а не суровым надсмотрщиком.

И да… Если наконец устанешь искать тот самый «последний

ключ» своей загадки, я дам тебе вот этот конверт:

в нем, так сказать, камень всех бед.

– Спасибо. Да, Я обязательно посмотрю. Но не сегодня.

Много новостей, и Я чересчур от них устал. Прощайте.

…………………………………………………………………………

– Эй, Флойд! Привет, ты уже уезжаешь? И чемодан собрал.

– Да, привет, Квадрат, Я уезжаю. А где твоя подружка…

как ее… Вероника?

– Она на занятиях. Ну, специальные тренинги. Так тебя

уже вылечили?

– Ха, еще бы. Оказалось, Я большой сказочник. Прямо

Ганс Христиан. Короче, рву когти, ты не занят? Пройдемся

до ворот?

– Пройдемся. Тебя забирает твой агент?

– Нет, мой агент оказался конченым козлом. Я еду на

такси. Такси, знаешь?.. Такие желтые машины, что возят за

деньги.

– За деньги… да. А-а твоя выставка? Она не отменяется?

– Моя выставка… Ох, не знаю. Если честно, даже не представляю,

кто занимается ее организацией. Ну, в смысле… за

чьи финансы и все такое. Нужно многое обдумать, Квадрат.

Очень многое.

– Где же такси?

– Видимо, еще в пути. Покурим?

– Нет, я не курю.

– А зря… Львы не выносят запах курева. Да расслабься.

Это шутка.

– Шутка… Ты будешь еще сюда приезжать? Навещать нас

будешь?

– Эм… Вот когда вернусь, выставку проверну и сразу

к вам приеду. Могу привезти подарков каких-нибудь.

– Каких?

– Ну чего тебе хотелось бы?

– Я хотел бы книжку «Серебряные коньки», а для Вероники

– вафельный торт.

– О-о… Так хорошо. Я даже запишу сейчас. Серебряные

коньки и торт… вафельный. Я тогда гостинцы пришлю в течение

недели. Да, это не проблема, мы же друзья. А сам приеду

Осенью.

– Осенью. Хорошо, Флойд. Я буду тебя ждать. И Вероника…

Вероника тоже будет ждать.

– Отлично! Вот оно, такси, видишь? Ну давай, Квадрат.

Не болей и девушку люби, не обижай.

– Да, да. Послушай, Флойд… постой.

– Стою…

– А ты это правду сказал… что мы друзья?

– Конечно. Друг – ведь это, знаешь… это что-то непростительно

иное, но тут же оказавшееся родным. Пока.

– Пока, Флойд. Мой друг…

…………………………………………………………………………

– Здрасьте. Да нет. Не надо в багажник. Я на заднее сиденье

чемодан кину, и все. Так… Значит, давайте поехали прямо.

Гони прямо… на SATURN.

Глава 7

В себе. Смотря на самолеты

Таксист мне достался самый что ни на есть полоумный.

Без умолку лепетал пошлые стишки-поговорки; даже и не

знаю, народный это фольклор или он черпал все из своей извращенной

головы. Как никогда хотелось посидеть в тишине.

Подумать – мне действительно было о чем подумать. Я намекнул,

что удвою чаевые, если он заткнется. Видимо, это

его обидело – он умолк, врубив радио. Черт возьми! Все, что

мне нужно, – это кнопочка MUTE! Ладно, довольствуйся малым.

В конце концов, ты дал деру из дурки, а это уже дорогого

стоит.

Пока мы мчались мимо поселков и лесопарков, Я мысленно

составлял план дальнейших времяпрепровождений.

Конечно, мне придется уехать. Не думаю, что настало время

вернуться в родительский дом после всех этих происшествий.

Каково это – жить с сынком, что постоянно грезит

думами-выдумками? Моя придурочная фантазия все извратила,

хуже не сотворишь. Неужели и вправду Я один ребенок

в семье?

Господь всемогущий.

Уснув, Я могу вновь проснуться в вымышленной галактике.

Нужно держать узду. Ты ведь адекватный, помнишь, что

врач сказал? Адекватный, просто голова у тебя без дела не

сидит. И вроде бы кусочки несущественного, всего, чему не

придавал значение, теперь вьются, как мухи, в пестрой мозаике.

Тут тебе и название грядущей выставки, и никчемная

память на имена. Неясно, что заставило меня утвердить

в себе эти параноидальные, «первые» шажки в живописи,

если Я – уже давно долбаный мэтр. Хотя это громко сказано.

Громко-слабо, из-за постоянных анализов-сравнений Я и выбрел

в одну огромную жопу. Сиди грызи локти. Или кусай, да

уж… ну, Я, несомненно, форменный дурак, что и говорить.

Вдруг стало интересно, который сейчас час. Не очень-то хотелось

спрашивать таксиста – его чудом удалось утихомирить.

Обычно в машинах есть часы, но этот человек, похоже, был

чрезмерно счастливый и в них не нуждался. Стоило включить

телефон, как пачками начали приходить СМС, кто мне

звонил и во сколько. Родители, подлец Ринго, даже Лиза, что

волшебно-удивительно, и еще куча незнакомых мне номеров.

А времени было уже три часа. Это получается, утром

Я познакомился с Квадратным и Вероникой и уже в обед катапультировался.

Но удивило меня не время, а дата. Сегодня

десятое июня, значит, Я в этой больничке куковал месяц

с хреном или даже больше. А завтра одиннадцатое. А одиннадцатого

Я имел неосторожность родиться на эту бренную

землю. Ну и дела.

В общем, Я окончательно решил отбыть к своим родственникам.

Ну, за триста километров от всего этого хаоса у меня живут

три нервные тетки и бабушка, что просто обожает меня.

Обожает панически. И вот все лето Я проведу там – в королевстве

из маленьких домиков, дивного леса и одной витиевато-

широкой реки. Эх, боже, храни королеву, сколько же нам

еще ехать? Есть два варианта отчаливания – на поезде и на

автобусе. Я выбрал поезд, хотя на автобусе куда быстрее. Мой

вестибулярный аппарат совсем ни к черту. В смысле, меня

тошнит в автобусах, а когда на душе и в голове тяжко, всячески

избегаешь мест, где можно публично опорожнять желудок.

Солнце фантастически жарко греет. Хотя что ты хотел —

на дворе июнь. Еще вчера гулял в куртке, а вот уже лето.

Короче, таксист выбрал самую длиннющую дорогу до «голубиного

вокзала» – хотел, чтобы Я оплатил все набежавшие

километры. Сначала хотелось поторговаться за дискомфорт,

но потом плюнул и дал ему желанные денежки.

Мне несусветно повезло – удалось приобрести билет на

последний перед перерывом поезд. Возможно, удалось бы

даже отчалить на предыдущем, но уж очень попалась глухая

кассирша. Приходилось орать на весь вокзал, чтобы она

услышала хоть что-то. И вот Я стою на платформе, с взъерошенными

волосами, в своем серо-черном полосатом свитере,

неимоверно худой, но зато с голубыми глазами. Мне показалось,

что это все как-то неизгладимо трогательно; ну, в плане,

Я такой путник – непонятый и чем-то ведомый. Почудилось

даже, что окружающие люди смотрят в мою сторону,

полные восторга и несметного уважения. Но это, конечно,

опять были фантазии, и всем плевать было, кто Я и куда держу

свой дурацкий путь. И мне тоже было плевать, взаимно.

Приполз мой поезд, и Я зашел вальяжной походкой

в полупустой вагон.

Хотел было засунуть чемодан на полочку, но с моей рассеянностью

точно его забуду. Поставил в ноги. Мое настроение

уже минут десять как приподнятое, и Я никак не мог

понять, с чем же это связано. Внутренний подъем, словно

Я Вильгельм Телль, все разрулил и успел вдоволь настреляться.

Вот видите, как мне тяжко приходится существовать с таким

паразитом на плечах. То Я себе пропоец Модильяни, что

станет известным лишь после смерти, то Я…

– Сяду? – вопросительно прикрикнул мне дед в выгоревшей

на солнце, но еще красной рубашке.

– Куда сядете?

– Сюда сяду, – и он ткнул в место напротив. Черт, весь

вагон пустой, а он норовит сесть здесь и портить мне поездку

рассказами о своей былой молодости. Конечно, Я уважаю

старших и все такое, но бывают дни, когда хочется побыть

с собой тет-а-тет. Но Я не смог ему отказать, потому что эта

моя дурацкая слабость – не отказывать. Может быть, поэтому

у меня столько проблем. Я чесал затылок, пытаясь прийти

к выводу, слабохарактерный ли Я, или просто люблю людей.

Понял, что все-таки доля слабохарактерности есть, потому

как людей в принципе люблю не очень. Вот бы очутиться

в кошачьем королевстве. Они мяукают, кружат вальсы и мурлычут

в знак симпатии. Я уже пустился в думы об этом дивном

месте, как мой спутник напротив постучал меня по ноге.

– Лето, а? – говорит и смотрит на меня с глупым восторгом.

– Что?

– Лето-то уже, а, вовсю.

Как Я и думал. Этот дед будет донимать меня теперь всю

дорогу подобной чушью. Я отвернулся к окну, пытаясь опять

углубиться в собственные мысли о царстве кошек, но тут же

меня низверг противный звук старческого зевания.

Отпилите мне ноги. Потом он спросит, чем Я занимаюсь,

и, узнав, что Художник, начнет вдалбливать, что в их время

все было лучше. Художники тем более.

Может, это и так, но мне не хотелось бы думать над этим

всю поездку. Конечно, Я могу соврать ему. Сказать, что не

Художник, а просто студент, но это превратится в наставления

о светлом уме и будущем страны. Меня аж пробрала

дрожь при мысли обо всей этой тягомотине. Нет, Я не стану

врать старому человеку. Лучше уйти. Да, уйти, пока он еще

не открыл рот. И Я поднялся и двинул по ходу поезда в сторону

следующего вагона.

В соседнем вагоне уже было несколько человек, среди

которых – молодая женщина с ребенком. Я сел от них

неподалеку – очень люблю детей, Я вам говорил. Мне было

приятно за ними наблюдать. Милая мамочка и ее щекастенький

сынок лет четырех.

Когда-то и Я был таким, и мы с мамой гоняли этим же

маршрутом к бабушке – маме мамы. Ребенок с интересом

разглядывал окружающих, даже посмотрел на меня несколько

секунд – это очень радует. Наверное, лучше живописи

только дети. Женщина усадила малыша на коленки, раскрыв

красочный журнал. Это был детский комикс про пса

по имени Друпи. Помнится, в детстве Я тоже читал эти комиксы,

только мне они не особо нравились. Пес-детектив

Друпи. Да, да, это было как вчера. Всегда смущал меня этот

пес. У него чрезмерно непропорциональная голова с рыжим

веником волос и глаза вечно полуприкрытые, словно

он накурен. Даже вспомнился один комикс про то, как он,

Друпи, стал охотничьей собакой. Было множество породистых

собак, что гонялись за лисой, и неизвестно как туда

попал этот Друпи. И все собаки потешались над ним. А он

в итоге выследил лису, которая спряталась в шкаф, и, короче,

хеппи-энд. Но больше Я любил комиксы о Дональде Даке

и его маргиналах-племянниках – ох, как они над ним измывались!

Мы с Мартином постоянно обменивались этими

журналами.

Мне подумалось, что Я небывало старый, раз вспоминаю

какие-то журналы и умиляюсь этому. Принадлежащий мне

живот издал протяжный звук с мольбой о пище. Да уж, сегодня

Я съел только крошечный кекс и выпил стакан какао.

В этих больницах никогда не нальют кофе, только гадкий

какао. Не знаю ни одного человека, который сидел бы дома

и попивал какао – такую дрянь дают только во всевозможных

больницах. Короче, мне захотелось есть. До отправления

поезда оставалось минут десять, в любом случае за десять

минут любой соображающий человек может добыть еду.

И, подгоняемый мыслями и голодом, Я покинул поезд и ринулся

на поиски пищи. Но это не так важно. То есть Я хочу

сказать, что упомянул о голоде и пище лишь потому, что за

всем этим последовало нечто странное.

Солнце грело затылок, Я медленно перебирал ногами

и так же медленно кусал злосчастный пирожок, наполненный

некой массой, выдаваемой за картофель. Почти уже дошел

до покинутого мной вагона и даже почти проник в него,

как вдруг…

То ли все дело в моем чемодане, то ли в моих ленивых

ногах, или вовсе в муляжно-картофельном пирожке, но,

в общем, Я повторил свой детский подвиг – не дотянул

пару сантиметров до порога поезда. К сожалению, осознание

этого пришло, когда Я упал между поездом и его возлюбленной

платформой. Вроде бы проходящие мимо люди

ринулись мне на помощь, достали мой чемодан и меня

самого. Все помнится слишком смутно, Я отшиб ладони,

левое колено и самый край подбородка. Мне даже показалось,

что Я потерял пару зубов, но, слава богу, это почудилось

с испугу. Необычайно опечаленный, Я проник

в недавно оставленное, но уже неисправимо чуждое вагонпространство.

Наверное, мое сознание все еще было шокировано произошедшим;

рефлекторно Я даже все еще жевал подло сбежавший

от меня пирожок. Вся приподнятость настроения

улетучилась разом. Кому Я вру, дальше только хуже. Я живу

в своем мире и, как ни стараюсь затащить сюда соучастников-

соседей, падаю и отшибаю все конечности. Может, скоро

рухну, и это будет в последний раз. Мое имя забьют в «Википедию

», и люди всех национальностей будут вдумчиво

вчитываться в эти унылые сказания. А на моем надгробном

камне будет написано что-то типа «Жил. Мечтал. Помер.

Эх :(» – и прогуливающие школу подростки будут забивать

неподалеку косяки и спорить о моих вкладах в мировую

культуру. Может, лучше пересилить себя и в завещании

утвердить кремацию? С другой стороны, земля куда милее,

чем огонь. Вдруг опарыши, вкусившие моего тела, превратятся

в невообразимо прекрасных бабочек с замудреными

письменами на крыльях. И люди будут плясать полонезы,

а кто-то впервые займется любовью. Порой думаешь, что без

тебя и мир не тот, а стоит откинуться, как кто-то непремен

но станет целоваться на закате с вдумчивой мулаткой или

рубиться в покер, смеясь как одержимый.

Вот уж гнусность.

Машинист объявил отплытие, и все мы дружно тронулись.

Где-то на дне моего чемодана покоилась книга Ирвинга Стоуна,

но Я не люблю, когда в публичных местах люди роются

в чемоданах, и поэтому тоже не стал. Минут через десять

вышел покурить в тамбур и снял с себя кофту, накинув ее на

спину и перевязав узлом рукава. Раньше бы ни в жизнь не

поехал в одной футболке. Мои комплексы по поводу худобы

не давали покоя всю юность. Очень часто Я прел в рубашках

с длинным рукавом только потому, что не имею мышечной

массы. Мама постоянно твердила, что Я – суповой набор.

Смешно. Людям, которые интересовались: «Не жарко ли

тебе?» – Я говорил, что сегодня меня жутко знобит. Вот ведь

глупость. Сейчас Я уже не тот; конечно, худой, как и прежде,

только на мнения окружающих уверенно плюю.

Потом Я опять вернулся в вагон, на свое сиденье. Дико

хотелось чего-нибудь почитать.

Быть может, даже почитал бы комикс про этого Друпи, но

малыш уснул на руках своей мамы, и Я не осмелился потревожить

их уют. Так Я и ехал. Смотрел в окно на людей и дымящие

вдали заводы, потом начал читать рекламные объявления,

расклеенные по всему поезду. Это довольно-таки скучное

занятие – сплошная пропаганда прокладок и мазей с дурацкими

названиями. Минут через пять мне пришло в голову

отправить Лизе сообщение «Я помню о тебе». Только ответа

за этим не последовало. Тогда Я решил написать СМС Ринго.

Оно было слишком длинным, и, перечитав его несколько раз,

Я отправил только концовку: «Ты тот еще гондон!»

Как ни странно, и тут возникло молчание.

И Я решил написать своей маме.

«С немалыми усилиями Я покинул больницу и теперь несусь,

вконец обезумевший, по болотам и погребам. С не

покидающей тебя любовью! Оливер Маразматио».

Ее звонок опередил отчет о доставке.

– Что случилось? Где ты?

– Доктор Карл благословил мой побег. Я еду в поезде

к нашим сородичам.

– С тобой все в порядке? Когда ты вернешься домой?

– Я в полном порядке, но когда вернусь, не знаю. У меня

каникулы. Летние. А летние каникулы обычно идут все лето.

Да и зачем Я вам там? Поживите для себя, сходите в театр.

– Сынок…

– Мама, все о’кей. Я все так же молод и красив. Пожалуйста,

отправь в больницу посыльного. Прямо этому Карлу всучите

вафельный торт и книжку «Серебряные коньки». Это

для моих друзей. Мам, ты слышишь? Обязательно отправь,

Я обещал.

– Хорошо. Звони мне. Мы с папой надеемся, что ты знаешь,

что делаешь.

– Да. Вроде бы знаю. Не забудь про посыльного. Торт

и книга. Они ждут, не подведи. Ну все, присмотри за кошаками.

Пока.

– Хорошо. Я записала. Пока, сыночек. Целуем тебя.

И вот завтра мне исполняется двадцать пять лет. Не правда

ли, ирония?

Недалеко я уполз от ребеночка, восседавшего на коленях;

может, из-за этой опеки мне и почудилось, что в моей семье

есть дети помладше. А поезд, словно насмехаясь, прибавил

ходу. Несмотря на открытые окна, здесь очень душно. Будь

Я в автобусе, уже бы начал свое представление. Я покурил

и вновь вернулся к разглядыванию рекламок. Теперь Я читал

их задом наперед, пытаясь найти в этом тайный смысл. Вы

вот знали, например, что «У Пожилого» наоборот будет «оголижоП

У»? Я таки дивился своему открытию. Потом все же

решил почитать книгу, только сколько ни разрыхлял чемодан,

книги не нашел. Зато нашел свой молескин с несколькими

сотнями рисунков и набросков.

Сколько энергии и времени мне потребовалось, чтобы

забить эти чистые листы столь причудливыми жителями!

В груди ластилось какое-то скомканное чувство стыда

и гордости. Я увидел в середине блокнота вложенное приглашение

на свою выставку, выданную мне Папо-Карлом.

Третье сентября. Это дата. Выставка будет третьего сентября.

Странно, вроде как дело было намечено на конец осени.

Хотя чему Я опять удивляюсь? В самом низу этой брошюры

мелким-премелким шрифтом был напечатан телефон организаторов

данного мероприятия. Наверное, надо бы позвонить

по нему. И Я позвонил.

– …Але. Але, здравствуйте. Это по поводу выставки третьего

сентября.

– «TRUE ART day», добрый день, меня зовут Анна. Что вас

интересует?

– Это… Меня интересует, кто за все это платит и с чего

это?

– А вы не могли бы представиться?

– Могли бы. Зовут меня Флойд Джеллис, и Я вообще не

в курсе, на каких правах вы там мои картины развешиваете.

– Секундочку… – Она переключила меня на Mute, подарив

несколько незабываемых секунд с сонливой музыкой.

Потом резко трубку поднял мужик. По дыханию слышно, что

мужик. То ли он дышал так от волнения, то ли бегал куда-то.

– Здравствуйте, Флойд! Меня зовут Георг Лиамо, может,

вам про меня рассказывали. В принципе, по всем вопросам

с вашей выставкой отвечаю Я, так что не стесняйтесь.

– Послушайте, дело в том, что Я пару месяцев был как бы

в космосе. Я хочу сказать, что совсем не в курсе, что почем.

Мой агент – совсем не агент. Не знаю, что он вам сказал,

пропал Я без вести или погиб на войне, ну, короче, буквально

на днях Я узнал об этой выставке, о вас и… Я в идиотском

замешательстве.

– Вот как. То есть вы хотите сказать, что незнакомы с человеком,

преподносящим себя как вашего представителя?

– Знаком, конечно, но…

– У него есть все нужные документы. Ваша подпись есть.

А вы, по его словам, в запое.

– Да Я знаю, что он найдет, что вам наплести. Слушайте.

По сути, Я совсем не против всего этого. Мне даже это

льстит и все такое. Но Я не хочу, чтобы мои деньги получил

этот человек. Понимаете? Вы можете звонить мне, и мы

вместе будем там думать-продумывать. Но этого человека

нельзя сюда подпускать… или Я буду вынужден обратиться

в суд. У меня есть авторские права на все производимое, и не

думаю, что это было бы для вас круто.

Я замолчал. И он замолчал в раздумьях. На самом деле

мое положение было весьма неустойчиво. Никаких авторских

прав Я не имел. Конечно, каким-нибудь замысловатым

способом Я могу доказать свое авторство, но сейчас такие законы,

что кто успел – тот и съел. А съел этот поганый Ринго.

Потом мужик этот, как его, Георг, – он мне сказал:

– Здесь, в принципе, юридически оформлено все на

ваше имя, но опять-таки через вашего представителя. То

есть деньги получает он, а вот в доле вы или нет – это как

ему вздумается, но существует один пункт…

Понимаете, как получается: мы являемся выставочным

центром и организаторами. Обычно мы работаем с Художниками

тет-а-тет и, в частности, предоставляем им место,

а все расходы висят на них. Но так как вы нонсенс в своей

среде и выставка, по сути, дебютная, Я согласился взять коммерческую

и рекламную деятельность на себя. Ваш друг, ну

или недруг, оформил договор, в соответствии с которым он

играет роль исполнителя. Понимаете? Вас на бумаге не существует.

Но… опять-таки здесь есть одно неподписанное

место, и мы можем как-то это замять с вами и вырулить.

Давайте, Флойд, мы с вами сделаем вот как: созвонимся по

скайпу, Я вам вышлю копию договора, а вы ее подпишете.

Или подъезжайте к нам.

– Это мило. Это очень мило. Да, давайте вы мне лучше

пришлете свой номер и адрес. А потом Я все подпишу и вышлю

обратно. Просто Я до конца лета у родных и в городе буду

нескоро. Скажите, а сколько моих картин заявлено на выставку?

– Около шестидесяти. Сорок по А2 – принты в рамах, —

и еще двадцать отпечатаны на холстах. Холсты где-то по A3,

может, чуть больше. Я могу сейчас посмотреть, у меня все

записано.

– Здорово, не нужно. Спасибо вам.

– Да и вам тоже спасибо. И не забудьте в блоге, на сайте

вывесить афишу.

– На каком, простите, сайте?

– Ха-ха-ха. На своем. Официальном. До встречи. Вечером

скину все вам на почту.

– До встречи…

Подождите-ка. У меня сайт официальный есть? А-а-а-а,

как дальше жить с таким дефектом памяти… А поезд все

ехал. Я залип в раздумьях, напрягал извилины, дабы обрести

похеренную гармонию. Сколько это все может продолжаться?

Как же мне контролировать происходящее, если воображение

заведомо отвечает за контроль?!

О Господь! Дай мне разум и душевный покой принять то,

что Я не в силах изменить. Дай мне мужество изменить то,

что Я могу. И дай мне мудрость отличить одно от другого.

Аминь!

А поезд все ехал. На часах уже было достаточно. Значит,

хотя бы половина пути – пройдена. Хотелось спать. Я так

плохо спал в этой больнице; в отражении стекол виднелись

жуткие круги под моими глазами, как у Носферату. Ничего,

сейчас прибуду в места своего детства и буду спать сутками.

Спать и дрессировать сознание. А когда вернусь, все удивятся,

каким Я стал. Лиза бросится мне на шею и звонко рассмеется.

И быть может, Я даже напишу про все это книгу, хотя, учитывая

мою блуждающую память, все снова будет искажено.

Прошло, наверное, еще полчаса, прежде чем за окнами

начали проноситься знакомые пейзажи. Радость моя не имела

предела. В последний раз Я был тут пять лет назад, купался

в речке и ел малину. Поразительно, что время почти ничего

здесь не изменило, зато что стало со мной! И наконец наш

поезд злопыхающе остановился.

Я аккуратно сошел на раскаленную платформу, все еще

чувствуя боль в теле от своего размашистого отбытия. Меня

сшибал поток людей, все торопились на автобус, а Я решил

пойти пешком. До дома моей бабушки около полутора километров,

и, хоть меня клонило в сон, Я не смог отказать себе

в прогулке. Еще бы. Тут фантастически стерильный воздух.

Мой маршрут пролегал лесом. Да, идти все время лесом,

пока не выйду к полю, а через поле выберусь к домам.

И Я попер… тара-та-тара-та-та-та-а-а-а. Единение с природой

было прекрасно; сколько бы Я ни шел, оно все не кончалось.

И никаких людей. Абсолютно. Хоть ори во все горло.

Если бы Я был женщиной, то, может быть, и поехал на

автобусе. Сами знаете – никогда не знаешь, кто встретится

в лесу. Но глупо бояться чего-то, если сам ты только что

из психлечебницы. Опять мое настроение было на высоте.

Я как та фея из мультика, что раздавала всем волшебную

пыльцу. Ах, как жаль, что вы не видите этих гигантских деревьев

и тени, что они отбрасывали тут и там! Я наблюдал

белку и массу всяких чудаковатых птиц. Анри Руссо здесь бы

понравилось. Это был волшебный лес: папоротники размером

с собаку, стрекозы, переливающиеся всеми цветами.

Зимний лес, в котором мне посчастливилось заблудиться,

был преисподней, в то время как этот – земля обетованная.

Если мы решим с Лизой заводить детей, то приедем зачинать

их именно сюда. Половина здешнего населения на сто

процентов сконструировалась именно в лесу.

Солнце жарило меня на всю катушку. Мой затылок безрезультатно

выискивал тень-потетень. Ученые говорят, что

люди хуже переносят жару, чем холод, и каждое лето Я соглашаюсь

с этим. Но стоит прийти зиме и хорошенько задубеть

на морозе, как мое тело оспаривает предыдущее соглашение.

Плевать, сейчас мне было радостно. Запахи детских прогулок,

улыбок и карамельных грез кружили вокруг надоедливыми

слепнями, заставляя то и дело отмахиваться и, взвизгивая,

бежать дальше. Не верится, что Я наконец-то приехал,

как и не верится, что Я не в своем уме. Пройдя этот непорочно

разросшийся лес, Я вышел на ослепляющее золотом поле.

Идти по нему тоже было очень приятно, правда, побаливали

глаза от избытка солнечного света. Моя голова медленно

деформировалась, как забытый на углях картофель. Почти

каждое такое лето изменяет меня до неузнаваемости. Мои

темно-русые волосы превращаются в просто русые, а еле

заметные брови и вовсе исчезают. Так что в детстве начало

учебного года страшило меня не своим началом, а тем, что

Я выходил в люди каким-то худощаво-недоразвитым альбиносом.

По правде говоря, мне снова дико захотелось есть. Живот

чудовищно завывал и вибрировал, тем самым усложняя всю

мою ходьбу. Сигареты уже не способствовали затуплению

голода, скорее наоборот, заставляли митинговать весь организм.

Живительные воспоминания о бабушкиной кухне

чудом довели меня до ее дома.

С трудом преодолев парадную, протащив за собой побитый

чемодан, Я уткнулся лбом в нужную дверь и радостно

отстучал три раза. Тук-тук-тук. К глубочайшему моему удивлению,

никто мне не открыл, более того, за дверью ничто

не шелохнулось. Тогда Я постучал сильнее, ведь бабушка —

человек, а значит, может спать. Тук-тук-тук-ту-у-ук.

И снова тишина. Тогда Я уселся на чемодан и от безысходности

закурил. Быть может, она моет посуду. Или в туалете.

Нет, она не глухая и услышала бы. Черт возьми. Только ты

мог уехать хрен знает куда в гости, не позвонив перед этим

самим хозяевам. Собственно, теперь Я был уверен, что никого

дома нет. Телефонные гудки подарили мне эту отгадку.

Хорошенько выругав себя, Я направился на улицу. Ко

всем прочим напастям меня непреодолимо тянуло в сон. Казалось,

жизненный аккумулятор разряжен с концами.

А что, если никакой бабушки у меня тут не живет и Я

вновь поддался на глупые шутки своей фантазии? Нет, это

было бы слишком. Слишком вычурно даже для такого заурядного

психопата, как Я. Мое тело, насаженное на две

уставшие ноги, медленно отдалялось от дома, где так мечталось

получить пристанище. Теперь уже ни о чем не думалось,

голова перешла на автопилот и инстинктивно гнала меня

куда-то прочь.

Через несколько минут Я пересек проезжую дорогу, по

которой должен был прибыть сюда автобус. Теперь Я вновь

восседал на своем понуром и затасканном чемодане, вокруг

меня стелилась разросшаяся лесопосадка с наистройнейшими

деревцами, кустиками и кустищами. Последняя мысль,

что мне удалось выдавить из своей затравленной солнцем

головы, – завалиться в спячку. Прям тут. Улечься в кустах,

и черт бы с ним. Быть может, через пару часов моя бабушка

вернется из магазина, банка или аптеки и Я, вдоволь наевшись,

наконец-то оклемаюсь. А сейчас спать. Плевать, как

это будет выглядеть со стороны, Я странник в этих краях,

и, может, там, откуда Я приехал, все мы время от времени

ютимся в кустах. Именно такие моменты – они и сближают

нас с самими собой. Кто-то заполняет это алкоголем, а ктото,

разбив телефон о стену, бежит на свежий воздух. И неизвестно,

что у нас у каждого в голове, пока мы гуляем одни

по пустынным мостовым и бездорожью. Пока мы шепотом

напеваем себе что-то под нос или пристально высматриваем

одинокую точку в небе.

Однажды каждый должен пойти на эту прогулку и сладко

выспаться… в себе. Смотря на самолеты.

Глава 8

Немного дна

«Курение вызывает преждевременное старение кожи», —

гласила надпись на пачке моих сигарет. На секунду мне даже

подумалось, что моя кожа уже довольно-таки старая. Ну как

старая – скорее повидавшая мир. Все, что Я вам там наплел

о единении с собой и снах в общественном месте, – все это

слишком безответственно. Мне здорово повезло, так как

в этих местах водится множество голодных змей. Вспомни

Я это раньше, так бы и сидел на чемодане возле закрытой

двери. Так или иначе, Я проспал пару часов, и теперь, вновь

приближаясь к бабушкиному домику, медленно вычесывал

засохшие листья из своих волос. Тайны бытия, коими

Я располагал перед отбытием в астрал, ничуть меня больше

не интересовали. Я всех их променял на мысли о пище. Все

мы прекрасно знаем, друзья, что не хлебом единым сыт человек.

Оспаривать это бессмысленно. На самом деле…. а-а-а-а.

Какой-то мерзкий тип начал сигналить мне как умалишенный,

дабы Я уступил ему и его чертовой таратайке дорогу.

Ненавижу, когда так делают. Неужели не видно, что человек

только что отворил глаза и пытается вспомнить свое

жизненное предназначение?

Будь у меня машина, ни за что бы не сигналил, даже животным.

Пусть хоть на меня направят дуло пистолета и скажут:

«Сигналь!» Нет, никогда.

В общем, пришел Я опять к тем же дверям и вновь постучал

в них, не так радостно, как впервые, а как-то так…

скорбно и безнадежно. Хотел уже было развернуться и уйти,

как заветная дверь неожиданно распахнулась. Бабушка молниеносно

заключила меня в объятья, радостно вопя про сюрприз

данного появления. Лет ей уже под семьдесят. Наверное,

Вы представили себе какую-то ссохшуюся старушенцию

в пропахшей пылью амуниции. А вот и нет, моя бабушка совсем

не такая. Она объездила весь мир и по сей день остается

живее всех живых и даже тех, что давно почили, но непоколебимо

продолжают жить. В общем, мы оба были рады

моему приезду.

Бабушка сказала, что Я очень худой. В принципе, это не

новость – она говорит это каждый раз при нашей встрече.

Оказывается, она ждала меня. Моя мама не поленилась и сообщила

ей, куда держит путь ее фантасмагоричный сынок.

Вот поэтому-то мы и разминулись: бабушка затаривалась

провиантами к столу, пока Я отлеживался в листьях.

Потом мы сели за стол, принялись есть и предаваться воспоминаниям

о моем песочном детстве. Да уж, были времена.

Тогда все вокруг было населено вымышленными персонажами,

они водили меня на прогулки и Я даже знал их по именам.

Это как в том фильме «Богус» с Жераром Депардье.

Попив чаю, Я отправился в постель, где проспал до глубокой

ночи. А ночью на меня внезапно навалилась хандра.

Окажись Я беременной дамочкой, принимал бы как должное

эти частые перепады настроения. Сейчас было давно за

полночь, а в 7:24 мне стукнет двадцать пять лет. Подумать

только, господи… двадцать пять лет. Мои родители в этом

возрасте уже были женаты, а ваш покорный слуга был произведен