Текст книги "Последняя Осень Флойда Джеллиса"

Автор книги: Мигель Грейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

на свет. Я покурил в окошко и стал размышлять, чем

заняться в столь поздний час, имея такое отвратительное

настроение.

Изучив судорожно перемигивающийся модем, Я проник

в Интернет через свой верный ноутбук. Первое, куда Я залез,

был сайт этих чуваков с моей выставкой. В галерее были

представлены фотографии моих картин, а кое-где даже красовались

лестные комментарии пользователей. Пораскинув

мозгами, Я вбил свое имя в поисковике и вышел на свой же

официальный сайт. Мне он вполне понравился, в частности,

позабавил раздел «Пресса», где якобы были представлены

интервью со мной. Не знаю, под какими веществами Я был,

когда отвечал на вопросы журналистов, но тонкой нитью

где-то даже выпячивал смысл: «Мои картины – это не время

и его последствия. Они не провоцируют и не утверждают.

Когда вы смотрите на них, вы смотрите в открытые окна

того самого мира, откуда Я родом». Браво, маэстро. Нужно

было еще высморкаться в ладонь и пожать всем присутствующим

руку. В общем, если Я когда-то заявлял подобное

и если это и есть та, забытая часть меня самого, то она тот

еще позер. Если честно, меня даже как-то стал напрягать

весь этот «F#CKing ART» – он так надоедливо пестрил и,

даже разрываемый критиками, потешаясь, выходил невредимым.

Художник и его картины. Вот, пожалуйста, Я здесь, они

там. И завтра мы станем еще дальше друг от друга. Затем

Я выключил компьютер и снова улегся в постель. На часах

было 3:50, и небо поминутно становилось светлей. Моя голова

летала подобно маятнику, что монотонно раскачивался,

искушая блевануть в кровать. Окончательно поняв, что не

усну, Я снова встал и снова включил компьютер проверить

почту. Мой виртуальный ящик был весь загажен различным

спамом и парой идиотских писем с чьими-то пожеланиями.

Наткнувшись на письмо Георга Лиамо по предстоящей выставке,

Я подробно ознакомился с «важными» документами

и около часа насиловал бабушкин сканер-принтер в надежде

отправить необходимые договоры. Кстати, меня немного

печалит весь этот технологический прогресс. Теперь мы не

пишем душещипательных посланий, не клеим марки на конверты,

а выходим в бездушный скайп, чтобы повидать далеких

и родных. Кто-то, конечно, не согласится со мной, ну

и пошли бы они в зад.

На часах было 5:38, когда Я закончил играть в офисного

придурка. В глубинах моей обезжиренной души томилась

тревога за некое незаконченное дельце. Перебирая догадки,

как пасьянс, мне никак не удавалось приблизиться к желаемому.

Потом Я бездумно начал расхаживать по комнате,

крутя руками, словно провожу зарядку. Длилось это довольно

недолго – Я споткнулся о свой же чемодан и чуть не поцеловался

с батареей. Разозлившись, Я вытряхнул все содержимое

своего багажа, желая убрать куда подальше этот

попутный прямоугольный чехол. Как вдруг мне на глаза

попался белоснежный конверт, что вручил мне по отбытии

доктор. Я осторожно поднял его, как диковинную ящерицу.

В моей ситообразной памяти пронесся загадочный голос

Карла: «Если наконец устанешь искать тот самый „последний

ключ“ своей загадки, я дам тебе вот этот конверт, в нем,

так сказать, камень всех бед…» Камень всех бед. Что же

здесь таится? По телу пробежали мурашки, и Я замер, как

на фотографии в паспорте. Хотелось прислушаться к своему

внутреннему голосу, но он словно вышел погулять, прихватив

с собою интуицию. Черт возьми, не люблю Я стоять на

пороге открытий – вечно забываю пригнуться и бьюсь при

входе головой.

И вот сижу Я в трусах на самом краю кровати и перекладываю

конверт из руки в руку. Гляжу на него, как будто он

сам сейчас расскажет о своем содержимом. Наверное, всетаки

Я ужасный трус, потому что открыть его так и не решился.

Вместо этого пошел в ванную, умылся и долго рассматривал

себя в зеркало. Человек устроен таким образом,

что всегда пускается в какие-то бессмысленные действия,

когда самое время выдернуть чеку.

Любой, кто однажды прыгал с парашютом, докажет, что,

когда его воздушный инструктор впервые дал команду

прыгать, внезапно захотелось еще посидеть и тщательней

осмотреть кабину самолета. Тем самым Я сейчас и занимался:

тщательно осматривал дурацкую кабину. Потом опять

закурил. Потом оставил слегка приоткрытым окно, а затем

подумал, что налетят комары и лучше бы закрыть… Боже,

да зачем Я вам все это рассказываю?

Короче, окончательно изнурив себя этим зловеще-таинственным

конвертом, Я его все же открыл. Открыл так

небрежно, воображая, что только и делаю всю жизнь, как

открываю эти дурацкие конверты. Затем Я достал письмо

и положил его на постель текстом вниз. Теперь Я был

в полной уверенности, что трусости во мне хоть отбавляй.

Но почему-то стыдно не было, хотя, по сути, стыдно,

конечно.

В общем… моя инфернальная сообразительность подсунула

мне одну идейку. Она, конечно, была полоумной,

но в осмыслении нуждалась. Мне подумалось, что, может

быть, стоит разбудить бабушку и попросить ее прочитать

мне вслух это послание?

…Да нет же, ты же мужчина! Мужчина, и тебе через полтора

часа исполнится двадцать пять лет. И Я перевернул

письмо. Но только чтоб оценить его объем. Объем был небольшой,

и Я посмотрел на него еще раз, дабы ознакомиться

с почерком. Почерк был вполне читаем, хотя обычно

врачи пишут как эпилептики. Затем Я проанализировал

каждую букву в отдельности, постепенно буквы сложились

в слова, и теперь в этом таился некий смысл.

Пришло время прочитать все письмо целиком. А потом

еще раз и еще. Если честно, то, наверное, Я перечитал его

раз двести. Этот посыл, этот диагноз с заключением… он

просто не укладывался в голове. Сколько бы ни приходилось

напрягать извилины и рассортировывать суть, меня никак

не покидало чувство какой-то фантастической неразберихи.

Это был шок. Это был ужас, агония с жутким вихрем визжащего

торжества.

Да будет тебе известно, мой дорогой Флойд Джел

лис, что друг твоего детства, Мартин, никогда не

умирал. Найди его. И обрети наконец себя, на ра

дость родителям и верно любящей тебя Лизе.

Доктор Карл

Мартин никогда не умирал. Никогда, вы можете себе это

представить? Наверное, сможете. Только Я не могу. Не могу,

потому что все это невозможно и никак не хочет уживаться

в моем сухом рассудке. Поминутно Я лишь выдавал: «Но почему?

» – тысячи «но почему», миллионы и миллиарды.

Камень всех бед. Это булыжник. Булыжник, ловко раскроивший

мой череп. Все это время мы существовали в разных

вселенных, а жили совсем рядом. Как это получилось? Как

вышло, что моя фантазия в одно прекрасное утро похоронила

верного друга? Почему за все эти годы он ни разу не

попытался встретиться со мной? Быть может, он переехал,

а Я воспринял это как гибель?.. Может, он нашел себе новых

друзей, а не Я смог смириться с этим предательством?

Ведь если Я и вправду достиг неких высот Художника, он

должен был обо мне услышать. Вопросы сыпались градом,

и Я не успевал от них уворачиваться. Было горько, и в то же

время Я полыхал от счастья.

Мартин жив. Никаких похорон, могил и поминок не было.

Все эти годы Я велся на очередной собственный мираж.

А мое существование…

Просто все мое существование, бытие, если хотите… оно

уж слишком иллюзорно.

И где же гарантия того, что, наконец встретившись

с забытым другом, Я обрету себя?

Как же такое вообще возможно?.. Теперь Я обладал множеством

новых деталей головоломки – но, сколько бы ни

клепал их в одну картинку, все больше запутывал сам себя.

Мой оплаканный и отпетый друг никогда не умирал…

И что из всего этого следует?

…Многоточие, и только…

Самое время исполнить танец святого Витта. Напрасно

Я пытался свыкнуться с новостью из глубин подаренного

мне конверта. Мои самые сокровенные страхи обрели форму.

Теперь Я осознал, что, как бы ни утешал себя, насвистывал

оптимистические нотки и выискивал волшебные горизонты,

– Я заблудился.

И гуляя в собственных миражах, давая имена всем и вся,

Я двигаюсь к настоящему безумию. Простите меня. Всё из

того, что Я вам поведал… вся эта душещипательная история…

скорей всего, еще один мертвый узел, в спешке накиданный

непривитой фантазией.

Мне бы не помешало немножко контроля. Мне бы не помешало

уйти от отчаянья.

А там, в небе, среди только вспыхнувших и уже гаснувших

звезд, мечется планета Сатурн. И Я искренне верю, что

все эти лихо вырожденные существа с моих картин обитают

именно там.

Между тем мне исполнилось двадцать пять лет. И Я поклялся

себе в том, что, что бы ни ожидало меня впереди,

какие бы еще испытания ни сулило воображение, Я лихо

пройду это. И больше не буду удивляться, осмысливать

и оборачиваться. Пошло все на хер.

Это одиннадцатое июня.

Мои двадцать пять и немного дна…

Глава 9

День, где кончается Осень

И вот мне предстояло самое последнее потрясение. Маленький

апокалипсис – для той далекой, заветной точки.

Я возвращался домой. Иерихонские трубы уже разверзали

небеса над моей головой, а маленький июнь как никогда походил

на самоотверженный ноябрь.

Я хорошо помню, как Лиза бросилась мне на шею и мы

долго целовались на поджаренной солнцем платформе. Мне

так и не удалось понять, какого же цвета ее глаза – карие

или зеленые. Да это было уже и неважно. Она была в шортах,

а на ее стройных ногах Я не увидел ни единого шрама —

значит, Джейн Лавия Ротт и ее соплеменница Девочка-Радио

пали смертью храбрых. Вот-вот заиграет музыка, пойдут

титры и мой заслуженный, вымученный хеппи-энд обрушится

на головы молчаливых и сопереживающих.

Лиза крепко держала меня за руку, а Я все говорил и говорил,

меня прибило к берегу, и как славно теперь было

дышать полной грудью. И всем иным запуганным пташкам

Я дал бы большие и прочные крылья. Потерянным в себе —

преподнес бы компас. Озябшим и усталым – три тысячи сто

сорок обогревателей. И даже самое крохотное, оставленное

и кем-то забытое вдруг перерастет в возвеличенно огромное.

И мы шли с Лизой и шли, а потом нам перегородила дорогу

какая-то страшно помятая машина, и внутри сидел Томми.

И он сказал:

– Хэ-эй, какие люди! Давайте Я вас довезу до дома.

И мы сели к нему и весело засмеялись. В салоне его доживающей

дни колымаги играл MC Soroll, и атмосфера надуманного

нами праздника не утихала ни на секунду.

Под шумный аккомпанемент запыхавшегося мотора

мы подъехали к воротам моего родного дома. Вдруг снова

вспомнилось, что через пару месяцев состоится моя дебютная

выставка, и Я решил вручить Томми почетное приглашение.

Разрыхлив свой чемодан, Я достал тот самый флаер,

который, несомненно, прилагается к журналу «SHOT-ART », и с улыбкой вынес его на обозрение.

– Что это такое? – обеспокоенно спросила Лиза.

– Это будущее, друзья мои. Неужели вы разучились читать?

Приглашение… приглашение на мою выставку. —

И, победно засмеявшись, Я скрестил руки на груди.

– Э-э-э… – произнес Томми. – Знаете что? Я лучше, наверное,

домой поеду. – И, передав Лизе мой торжественный

презент, он сел в машину, озадаченно бросив нам прощальный

взгляд.

Какое-то сучковатое замешательство поставило меня

вдруг на паузу.

Дружище, что-то опять здесь не так? Не так в который

чертов раз!

Привезшая нас сюда машина скрылась за поворотом.

Мы все продолжали стоять молча. Я и моя бедная Лиза.

Изредка Я все же посматривал на листок бумаги в ее

хрупкой руке. Желание идти домой улетучилось. Мысленно

Я даже пустил корни и охотно покрылся неприглядной

корой.

Так и стоял, поигрывая ветвями и плавно покачиваясь на

ветру. Неожиданно в висках застряло непреодолимое желание

уйти отсюда. Выключить кипящее солнце и тихо раствориться

в каком-нибудь запутанном сне. Да… ведь мне так

мало путаниц.

Я поднял чемодан и резким броском отправил его за собственные

ворота. Лиза даже не взглянула на меня. Все так же

продолжала выстаивать с приглашением в руке.

Тогда Я повернулся и пошел прочь. Прочь от тщедушного

непонимания и зависших в воздухе слов. Дал волю инстинктам,

пусть хорошенько выищут глубокую нору.

Спустя мгновение Я уже бежал куда-то сломя голову.

Щеки воспламенились, и только летний ветер все пытался

меня остановить, хватаясь вилами за остриженные волосы.

…Но Я бежал. Бежал и проклинал себя за то, что не сделал

этого раньше. Наверху, в небе, чуть повыше моего Сатурна,

восседал Бог. Он не был против этого марафона, но, как

и все, пребывал в некоем недоумении.

Когда легкие окаменели, а глаза неожиданно заполонили

колючие слезы, Я остановился, чтобы перевести дух. Ноги

сковывала мелкая дрожь, а позвоночник то и дело пошатывало,

подобно металлическому пруту. Это те самые моменты,

когда в надежде на искупление натыкаешься на исступление.

Согнутый в три погибели, безнадежно пытавшийся отдышаться,

Я осточертел самому себе… и все же по-прежнему

высматривал заветное понимание. Проходящая мимо компания

молодых людей окатила меня визжащим хохотом.

Вроде как Я сказал им, что у меня все в порядке, а может,

и наоборот. Не столь важно – мне не впервой лгать.

Я был на окраине города. Клянусь, Я был на окраине.

А потом все опять улеглось. И где-то опять даже подтрунивала

самоирония.

Знаете, из любой ситуации есть выход... жаль только, что

порой никого нет рядом, чтобы это заявить.

Я полез в список номеров на своем телефоне. Да, как ни

крути, мне нужен специалист и его регламентная консультация.

Готов отвечать на вопросы и жать на все циферки.

Только доктора Карла и след простыл, но мне точно помнилось,

что номер его был мной записан. Да и что же…

С сигаретным осадком – в горле прогуливался сладкий

привкус книгопечатной трагедии.

Ежесекундные превью к дежавю. Путь, который так выманивал,

все же свернул мою шею. Могу поклясться, что

видел опадающие листья, взмывающие птицами в грозовое

небо. Перемены в погоде. Перемены в настроении. А Я на

границе, на самом краю Вселенной, что, по предсказанию

Ванги, люди отыщут лишь в 5076 году.

И тут нужно пригнуться, пролезть под колючей проволокой,

чтобы нестись, не оглядываясь, по улицам своего детства.

Мартин жив – не помню, говорил ли это вам, но он живой.

Живой ли Я? А, этот вопрос на миллион, и у вас только

одна подсказка.

И вроде как вырванные листы прошлогодних календарей

стелились мне под ноги.

И в моем маленьком городе с каждым шагом становилось

все меньше неузнанных мест.

И сплошная абстракция, что ни делай повествующий,

размывает и размывается. Пришлось снова остановиться.

Я сказал себе: «Эй, почему так сложно идти вперед, если ты

уже в самом конце?» – и, оглядевшись по сторонам, сам же

себе и ответил: «Что же ты хотел… ведь так всегда».

Помню: стоял, прислонившись к стене. Стоял, глядя под

ноги, вглядываясь в крошечную жизнь муравьев. Сплошной

микрокосмос, что и говорить. Не мог понять, как все это

лето стало таким леденящим всего за сорок минут. Переменчивый

климат – проблемы головы.

Вредоносная апатия плавно растеклась по венам. Начнись

хоть война сейчас – Я буду продолжать стоять. До первой

воронки у моих ног и плотного роя пуль. Я уже у стены и готов

к расстрелу.

Потом подъехала машина – судя по звуку, это ко мне

или за мной. Поднял голову и посмотрел. Желтый микро«

Ниссан». В этой самой машине Я обмывал своего «ГенияХудожника

». Теперь же там сидят просто люди. Просто люди

за неведомой чертой. Хотелось удивиться появлению Ринго

и дамы моего сердца, но, видимо, у меня теперь иммунитет

на удивления. Лиза казалась заплаканной. Ринго – умалишенно-

отрешенным.

А Я молчал, мне было как-то по-тихому страшно, и боже

упаси опять вдаваться в проклятые причины и анализы. Только

сильнее вжался в стену. Замуроваться бы заживо от всех

этих нагнетаний. Вижу, Лиза так и держит картинку к выставке,

а Ринго пепелит меня взглядом. Что это еще за прелюдии?

И Я чуть подаюсь вперед. Раскладываю перед ними все карты,

ведь Мартин не умер. Да, друзья, доверьтесь. У нас считаные

минуты до обретения себя. И вихрь. Какой-то дьявольский

вихрь вдруг сотряс все вокруг. Раздавленная жарою пыль

и нагло сорванные листья вспыхивают сумасшедшим танцем.

Ринго, Лиза. Они стоят так близко, но ветер заглушает

мой голос. Я кричу, но снова и вновь звуки моего голоса, выскальзывая,

проваливаются в небе. О, ветер… как некстати.

Послушайте. Я ведь только прошу, послушайте…

И, наверное, сидящему там наверху Богу с концами надоел

наш этот спектакль.

Поток морозного и свирепого ветра швыряет нас, словно

мы бумажные фигурки.

И приглашение… приглашение на мою долгожданную

выставку вырвано вихрем из разжатой женской руки. Белоснежный

листок яростно кувыркается в воздухе, петля, падение

и снова вверх, в самую пучину чернильного неба.

Лиза кричит мне:

– Оглянись!

Я оглядываюсь, но ничего не вижу. Она кричит это снова,

но теперь это ближе к «Очнись!» – может, в первый раз Я не

расслышал.

И Ринго, этот огромный и ненормальный битник, вдруг

накидывается на меня, пытаясь заломить руки. Какого…

Помню, был уверен, что в меня шарахнула молния. Но это

был Ринго.

Он прописал мне в челюсть, и на пару секунд Я впал в отключку.

Везде все опустело. Погода, мысли.

«Объятия терапевта» ослабили мой дух, по правде, Я просто

обвис тряпичной куколкой.

Может быть, мы играем в допрос. Может быть, Лиза любит

доминировать.

Вот только в толк не возьму, что здесь делает человек,

пытавшийся так мерзко меня обобрать. Я продолжал быть

удерживаемым этим подлецом, в то время как Лиза нервно

выхаживала напротив. И тут мне бросилось в глаза кое-что

незначительное, но моментально набиравшее свою весомость.

Чуть поодаль от нас покоился улетевший и вновь возвратившийся

листок бумаги. Совсем недавно Я искренне

верил, что это почетная завлекалочка на мой доказанный

праздник. Теперь же это был обычный листок, криво выдранный

из школьной тетради. Обычный листочек в клеточку…

И как красиво, с какой несусветной грацией и усилием

было выведено на нем слово IGNORE – синей шариковой

ручкой. И что. И что. И что это все значит? Ну же, говори…

Никакой выставки не предвидится? Но доктор Карл мне

выдал… А…

– Лиза, Лиза, послушай, а доктор Карл?..

Она смотрит на меня так печально, выстраданно и с любовью.

Потом крутит головой. Нет? Это значит «нет», да?

Так что же тогда получается… Мартин так и остался мертвым?..

– Послушайте, друзья. Да отпусти ты, Ринго, черт!

Я в норме. В норме, говорю. А теперь послушайте. Ладно,

Я смирюсь, что половина моих вымыслов навсегда останутся

вымыслами. Вы их не поймете и не поверите. Может быть,

Я даже никогда и не рисовал. Черт! Может, половины из

того, что пережил, – не было. И все-таки… Ведь не может

же быть, друзья… Не может же быть, что Мартина не существует.

Пожалуйста. Я прошу вас, пожалуйста… скажите мне.

Ведь что для вас пара слов, когда у меня – полжизни этими

чертовыми листьями по ветру.

И Лиза подошла ко мне, чтобы обвить шею руками. На ее

глазах снова виднелись слезы, и Я вжал ее в себя всем своим

существом. Казалось, что мир гаснет. Небо стирается, птицы

тают, а дома съеживаются сгоревшей бумагой. Сейчас

Я прочувствовал стук ее сердца. Это было важно. Весь этот

момент. Кульминация. Любовь – здравомыслящей девочки

и съехавшего мальчика. Какой-то искореженно-несносный

Вивальди только-только запиликал где-то вдали, и мне

даже подумалось, что это сопровождение вполне нам подходит.

И мы целуемся, мы, весь мир и мир внутри нас. Но мой

вопрос.

– Но мой вопрос. Человек, о котором Я говорю, – существует?

– Существует, – смиренно улыбаясь, шепчет Лиза.

– И где же он находится?

– Здесь, – говорит Лиза и прислоняет ладони к моей

груди.

– В смысле… как бы в моем сердце?

– Нет же! – вдруг возмущенно прикрикивает она. —

Мартин – это ты, дурак! Ты, и никто другой. И давай уже

перестанем, прошу. Давай прекратим играть в эти игры. Да,

дорогой. Да… Флойда Джеллиса не существует. Нет этого человека.

Нет и не было. Есть только Мартин. Ты и только ты.

Пожалуйста, прими это как… триумф на твоей «выставке»,

как «лечение» у доктора Карла. Давай уже отпустим все это

и уедем ко всем чертям, м?

Ну же – ну же – ну же – нужен – ну…

Что мы имеем? Помимо драматических пауз и криво

склеенных сюжетов?..

Человека, который потерялся? Нет.

Меня, что жил в своем мире? М-м, почти…

Я раскладываю все опять и опять. Укомплектовываю.

Я рисую… потому что мой друг и вместе с ним Я сам…

ушли?!

Нет, черт возьми. Осознание себя в себе было, когда Я пытался

смотреть за горизонты.

Ну что тут сказать, это же в очередной раз просто

какой-то…………

Ставлю на STOP. Да, давай просто маленькие – стоп,

стоп, стоп.

Я так больше не могу и не хочу, понимаете? То есть с меня

хватит, и Я смываюсь.

И даже не буду оборачиваться, вникать в произошедшее.

Нет, правда. Не буду.

Может, свой пуд стресса и всякого такого потрясения

Я уже поел достаточно, самое время отправиться куда-то

дальше. У меня, по сути, все для этого есть. Любимая женщина,

и мне уже двадцать пять лет, а самое главное, что, кажется,

Я наконец-то нашел себя.

Да, так долго искал и вдруг нашел. Неважно, какими все

это жертвами.

Казалось, будто бегаю за призраком, а все это время являлся

им сам.

Может быть, Я даже сяду за краски, кисти, карандаши

и, кто знает…

И знает ли моя голова? Вдруг это все же неисправимо?..

Это как игра в дурацкое «Активити», как падение между

платформой и поездом, схожее с неразгаданным Ринго

и псом Друпи, что умудрился поймать лису.

Как маленький мальчик, придумывающий самому себе

загадки. Это тепло родителей, что ощущаешь, заблудившись

в холодном лесу. Стремление к странному совершенству через

такой же странный хаос. Это нотки максимализма, что

выльются в нежданной увертюре. Как любовь. Любовь всецелая

и половинчатая, наряженная в маски и названная другими

именами. Да, точно… это желание понравиться желанию.

Парфюм от семейства кошачьих.

Самосуд или где-то рядом с самокопанием. Лучший способ

подчинить себе монстра – нарисовать его. Может, временами

Я слишком увлекался этим, но был честен.

Весомо ли?..

Это чуть влево от клиники и правее к театру. Эстетический

кретинизм.

Как зимняя куртка в зимнее и незимнее время. И паника.

Вечная паника, что не успеешь «что-то» отыскать и научиться

этим «чем-то» пользоваться.

Может быть, Я просто идиот – опять-таки.

Но в любом случае все вышеизложенное между нами,

ладно?

Не хотелось бы (пытаться) начинать новую жизнь с репутацией

психопатика.

Да знаю Я. Знаю, что вы думаете, а представьте, мне каково…

Ладно. Теперь вот, похоже, время расставаний.

Вы пойдете своей тропой, а меня с Лизой повезет Ринго,

на желтом микро-«Ниссане» его мамы. Давайте жать друг

другу руки. Да, да, похлопывания по плечу. Может, даже мимолетные

поцелуи.

И черт, это как закрытие одной дверцы для открытия другой.

Ведь правда?..

Успокойте меня!

Это что-то рядом…

Да, точно.

Это как тот заветный, но проспанный – день, где кончается

Осень.