Текст книги "Собачьи дни"
Автор книги: Мейвис Чик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
На следующий вечер мне позвонили из резиденции Уэббов. В разговоре миссис Уэбб кратко сообщила, что подала в полицию жалобу о том, что Брайан напал на ее дочь и что лучше нам поскорее избавиться от пса, а то она места не находит от беспокойства. Собрав в кулак все достоинство, которого у меня не много, я ответила, что сожалею, если ее дочь испугалась, но то было всего лишь смешное недоразумение и при условии, что Булстрод перестанет лазить на чужие участки, мир и гармония будут восстановлены. Собеседница с не меньшим достоинством и скрытой угрозой в голосе согласилась. Вскоре после этого Уэббы соорудили в саду проволочный загон, и из окна нашей дальней комнаты было видно, как Булстрод сидит сгорбившись, словно образцовый пасхальный зайчик, или по-идиотски прыгает внутри. Я вздохнула с облегчением: с такими защитными мерами и поправленной изгородью можно спать спокойно. Мне хватало дел на новой должности и прочих мелочей вроде попыток подруг свести меня с мужчинами, совершенно мне не подходящими, так хоть Брайана с Булстродом можно было сбросить со счетов, да и Гордон, кажется, устроил личную жизнь. На ближайшем этапе предстояло научиться поддерживать себя на плаву, и задача не казалась архисложной.
Глава 10
Мистер Харрис оказался человеческой версией Брайана: малоподвижный и с влажными карими глазами, лишенными всякого выражения, кроме случаев, когда ему бросали вызов цифры. Бухгалтеру очень нравилось иметь грудную жабу, он часто говорил о ней в промежутках между минутами, когда в офисе наблюдалась некоторая активность. Я слушала начальника с повышенным вниманием, ибо излюбленная тема содержала забавную мимическую часть, за которой мне нравилось наблюдать: когда сердечный клапан начинал донимать хозяина, мистер Харрис принимался вертеть волоски в правой ноздре двумя пальцами левой руки и не бросал занятия, пока его не отпускало. Полагаю, в ноздре у начальника располагалась зона удовольствий.
На работу я одевалась в высшей степени благопристойно: юбка с джемпером, туфли без каблуков, чуть заметный намек на женственность вроде сережек и шарфа, чтобы избежать однообразия. Инстинктивно выбранная тактика оказалась верной: как позже признался мистер Харрис, моя предшественница, блондинка, была значительно моложе, сильно душилась и держалась раздражающе фамильярно. К тому же она, как казалось мистеру Харрису, проявляла мало внимания к теме его здоровья и, не скрываясь, флиртовала с менеджерами торгового зала.
– И что с ней стало? – спросила я.
– Вышла замуж за начальника по продажам, – грустно ответил он. – И, увольняясь, оставила учетные записи в ужасающем состоянии.
Я сокрушенно поцокала языком.
– Вот-вот, – отозвался бухгалтер и добавил, задержав на мне взгляд влажных глаз: – Именно поэтому я выбрал на эту должность зрелую женщину, способную аккуратно выполнять рабочие обязанности, не отвлекаясь на, э-э-э, подобные штуки. Офисные романы очень подрывают мораль коллектива, вы не находите? – Рука мистера Харриса поднялась к ноздре. – Для меня чрезвычайно важна спокойная атмосфера. Пусть эти, – он отнял руку от ноздри, указав на дверь, которая вела к простым смертным, – хоть в лошадки играют, если иначе не могут, но у себя я хочу и прошу покоя.
– Я здесь для того, чтобы работать, мистер Харрис, – сказала я, подавив странное раздражение определением зрелой женщины, не способной играть в лошадки, и углубилась в проверку счетов. Деньги – вот для чего я здесь нахожусь. Я стерплю все – даже амплуа божьего одуванчика – ради куска хлеба.
Конечно, не обходилось без связей между двумя мирами – «Джарндис и Джарндис» и «Высокотехнологичными компьютеризированными офисными системами»: решительно пресекаемые поползновения брать наш кофе («Конечно, нет, мисс Бреттл») или появление в приоткрытой двери веселого бородатого лица (почему все продавцы компьютеров носят бороды и серые костюмы?), обладатель которого спрашивал: «Слышали последний анекдот?» («Нет, мистер Хардинг, и не горим желанием его услышать»); но сильнее всего мягкую внутреннюю плоть нашего приватного сердца терзали расходные заявки. Бородатые мужчины в серых костюмах бесконечной чередой являлись по вызову мужа с мохнатыми ноздрями, который урезал наглые притязания до нужного размера, испепеляя их лучами своей могучей логики до маленьких кучек золы, и откидывался на стуле, крутя большими пальцами сцепленных ладоней, счастливый и довольный. Ей-богу, со стороны носящих-бороды-и-серые-костюмы было бы нехорошо не пытаться завышать суммы в расходных заявках.
В целом я была вполне довольна новой должностью. Вопреки предсказаниям Джо и Лидии у меня не возникло ни малейшего намека на роман с кем-нибудь из наших чемпионов по программному обеспечению – скорее уж с мистером Харрисом. Признаюсь, меня искушала мысль – мы ведь каждый день сидели напротив друг друга – внезапно прыгнуть на бухгалтера с криком о неутолимой страсти, просто чтобы поглядеть, как он выкрутится, но это была не более чем авторская модификация изготовления бумажных самолетиков с целью убить время. Учитывая стенокардию начальника, мне понадобился бы мистер Поунелл для защиты от обвинения в преднамеренном убийстве. Слава Богу, что, подобно адвокатам, бухгалтеры не умеют читать мысли. Зрелая женщина, утратившая желание играть в лошадки… Мистер Харрис случайно угадал.
Рейчел начала учиться. Мы часто плакали вдвоем перед тем, как ей идти спать, – дочь из-за потери семьи, привычной и желанной, я из-за собственной вины (в болезни нет логики) в том, что нанесла эту рану. Очень часто перед сном Рейчел звонила Гордону, и очень часто его не оказывалось дома – Миранда без прыщей завела с ним оживленный флирт (с нашего единодушного благословения). Когда Рейчел все же удавалось поговорить с отцом, она вешала трубку совершенно расстроенная, плачущая над собой и папочкой – во время нечастых созвонов Гордон без зазрения совести прибеднялся как только мог. Но я не могла обвинить его или запротестовать: по-своему он шел навстречу, и все, что я могла сделать, – утешать Рейчел в тяжелые дни. Филида говорила: время, время и еще раз время, и я свято верила в правоту подруги. Брайан при всех его недостатках, словно нарывный пластырь, вытаскивал наружу чувства, которые иначе дочь таила бы в себе. Слабый, нуждающийся в заботе (хотя последнее шло вразрез с его собственным мнением) пес служил Рейчел точкой приложения сил в разлуке с отцом. Недели шли, и постепенно слезы перед сном стали реже, а воскресные визиты и однообразная ежедневная рутина превратились в установленный и легко принятый порядок.
Рейчел снискала большую популярность, потому что ее мать ходила на работу и появлялась у ворот школы аккуратная и скучная (замечу: дети весьма консервативны в том, что касается родителей, – модные мини-юбки и дурацкие стильные прически, может, и позволяют маме чувствовать себя молодой и модной, но заставляют краснеть ребенка). Мои юбки в складку длиной ниже колена и стянутые в скромный пучок волосы всячески приветствовались, поэтому я отводила душу по выходным. Оставайся у меня хоть малейшая надежда подружиться с Уэббами, ее похоронили бы домашний костюм в горошек и разнообразные эксперименты с гелем для волос. Уик-энды были восхитительны: я принимала сыпавшиеся приглашения с приятным отсутствием отчаяния. Если мы с Джо шли смотреть фильм – я ликовала, если меня приглашали на обед – с удовольствием отправлялась. Однако я не ощущала эмоционального голода, и меня ни разу не посетило искушение подцепить свободного мужчину, случайно оказавшегося рядом.
Ванесса и Макс тоже пригласили меня на один из своих великосветских абсурдизмов. Ванесса даже прислала платье для такого случая.
– Я не могу дважды показываться на людях в одной и той же вещи, – пояснила она по телефону. – Да и цвет гораздо больше пойдет тебе, чем мне. Не хочешь – не надевай, но мне кажется, платье должно тебе понравиться.
Наряд, прибывший на «Даймлере» (!!), вручал мужчина в серой униформе, обратившийся ко мне «мадам» (подобные мелочи все еще производят огромное впечатление). Достав платье из шелковой бумаги, я увидела, что оно ненадеванное. Ванесса никогда не купила бы себе подобную вещь – если не из-за фасона (вельветовый корсаж с предурацкой желтой юбкой из тафты фру-фру), то из-за цвета. Я часто носила желтый, Ванесса – никогда, даже не пыталась. Значит, платье куплено специально для меня. Теперь читатель понимает, что я имела в виду, говоря об удовольствии иметь богатых друзей?
Позвонив Ванессе, я засыпала ее благодарностями. Она не смогла скрыть удовольствия оттого, что платье мне понравилось, а я не стала ставить подругу в неловкое положение сообщением, что распознала новизну подарка. Вместо этого я спросила – лукаво, но с настоящим волнением, – предусмотрен ли для меня красавчик Пол в качестве антуража к прелестному наряду. Последовала пауза, затем Ванесса сказала:
– Я могу это устроить, если хочешь. Или у тебя есть мужчина, с которым ты желаешь прийти?
– Боже мой, нет, – поспешно открестилась я. – Насчет Пола я пошутила. Пожалуйста, не нанимай его снова – на этот раз я могу не устоять.
– Пэтси, – начала Ванесса, – но отчего же, черт побери, нет? Какова причина твоего отказа? Я бы не сказала, что Пол – твой тип мужчины, но отчего же не прыгнуть на него разок…
– Ванесса! – взвизгнула я от шока и удовольствия. – Клянусь, я пошутила!
– Боюсь, что так и есть, – сухо сказала подруга. – Мы пришлем машину к семи тридцати.
– Отлично, – сказала я. – Можно один маленький вопрос?
– Ну?
Я чуяла, что Ванесса что-то замышляет.
– На какое все-таки мероприятие я иду?
– Обед и танцы, – засмеялась Ванесса. – Думай об этом именно так, моя дорогая плебейка.
У меня подкосились ноги.
– Неужели какой-нибудь чертов бал?!
– Ага, это где люди танцуют парами, – резвилась подруга, – но не буду тебя пугать. Я вижу, что тебе еще не до спаривания…
Ванесса может быть весьма вульгарной, когда захочет.
– О Боже, я ни разу не была на балу!
– Что ж, воспринимай это как одну из своих рабочих обязанностей.
– А где состоится… событие?
– Почему бы тебе просто не сесть в машину и не совершить таинственное путешествие?
– Ванесса, – предупреждающе начала я, пытаясь унять дрожь в теле.
– О, ладно, ладно, в Дорчестере, но пусть тебя это не волнует. Клянусь, совершенно домашняя вечеринка. Гости – абсолютно не сливки общества, вот буквально ничего подобного.
Мой голос превратился в писк.
– И-и-и, и-и-и, – пропищала я.
– Кстати, – вспомнила Ванесса, – а туфли у тебя есть?
Это заставило меня опуститься на октаву.
– Нет, но я достану.
– Точно?
– Разумеется, – с достоинством сказала я.
– Что ж, только смотри, чтобы не жали. Тебе придется танцевать.
Потратив трехдневную зарплату на черные замшевые лодочки, я почувствовала себя гораздо лучше, внеся свою лепту в подготовку. До определенного момента человек может пользоваться щедростью друзей, но нужно уметь отстоять свои права, иначе вы превратитесь в амебу. Лидия одолжила мне черную вечернюю сумочку и черную шаль с блестками, несколько сомнительную, но в целом подходящую. Миссис Помфрет сочла, что я выгляжу прелестно, Рейчел сообщила, что у меня слишком высоко открыты ноги, но нельзя же угодить всем, поэтому я пошла как есть.
Я сразу догадалась о коварных планах Ванессы и Макса. После дурацкого фотографирования, когда хозяйка резко сдернула мою сомнительную шаль и вручила, держа двумя пальцами, словно завшивленную, одному из слуг, меня представили высокому стройному жгучему брюнету с густой курчавой растительностью на шее сзади. Новый знакомый походил на политика, которого часто интервьюируют по телевизору по поводу экономического кризиса, самодовольно рассуждающего о политике тори и предающего рабочих анафеме за попытку добиться своего угрозами. Про себя я отметила очень белую кожу и сосредоточенный взгляд темных глаз, словно мужчина размышлял о гораздо более высоких материях, нежели светская тусовка. Боже мой, подумала я, а ведь у нас будет море времени, потому что, подозреваю, его усадят рядом со мной за круглым столом на двенадцать персон.
– Рэндольфа нужно подбодрить, – шепнул мне Макс. – Несколько месяцев назад от него ушла жена, а в холостяках несладко…
Нахмурясь, Ванесса бросила на Макса выразительный взгляд, означавший «заткнись», что Макс и поспешил сделать. Я поняла, откуда ветер дует. Бесхитростный хозяин нечаянно проболтался, что мужчина справа от меня свободен с большой буквы С.
О’кей, решила я, сейчас я его подбодрю, и разошлась от души. Когда подали шербет, сосед, хохоча над очередной шуткой, на мгновение накрыл мою руку ладонью, тут же убрал ее, извинился (кто в наше время извиняется, дотронувшись до чего-то столь безобидного, как запястье?) и похвалил:
– Должен признаться, вы настоящий тоник, Патрисия.
– О, благодарю вас, Рудольф, – жеманно ответила я и, лишь оговорившись, поняла, что выпила слишком много, чтобы называться чистым тоником.
Маленькая путаница привела собеседника в восторг – кажется, новый знакомый принял на грудь чуть больше, чем это в обычае у сногсшибательных экономистов, и пустился рассказывать всем за столом о своем новом прозвище, вызвав взрывы одобрительного и слегка подогретого алкоголем смеха. Заметив, как Ванесса с Максом обменивались взглядами типа «ну, что я тебе говорил(а)», я вдруг рассердилась. Платье – прекрасно, машина – ладно, пускай, но быть тонко втянутой в специально организованный роман – уже чересчур. Не выйдет, поклялась я, салютуя бокалом заговорщикам-супругам, ничего у вас не получится!
Ну вот. Естественно, мы танцевали, и мне удалось заглушить определенное желание, почти возникшее от ощущения теплой ладони кавалера пониже спины – я отлично знала, что это всего лишь безусловный рефлекс и скоро пройдет. Рэндольф рассказывал о себе, большую часть я забыла, помню только что-то связанное с ЕЭС и Брюсселем в девяносто втором году. У Рэндольфа имелся сын (именуемый далее просто сыном) – студент Итона, жена, сбежавшая с одним из молодых ловкачей из конторы, «не взяв с собой ни пенни, Патрисия, ни одного гроша»; обожаемый «порше», часто подвергавшийся актам вандализма со стороны Великих немытых (тех, кто привел к власти вашу партию, чесался у меня язык сказать, но я удержалась), дом в Белгравии (зевок, еще зевок) и маленький чистенький коттедж с несколькими акрами земли в Шотландии.
– Вы бывали в Шотландии, Патрисия?
– Да, – сказала я. – Но мне там не особенно понравилось.
– Почему? – Он кружил меня в танце с опасной быстротой.
– Там все мужчины ходят в юбках.
– Ха-ха-ха, хи-хи-хи, вы сущий тоник, нет, вы такой тоник!
Когда я танцевала с Максом, он сказал:
– Ты сегодня ослепительна.
– Макс, – сказала я, – я просто валяю дурака, больше ничего.
– Но тебе хоть весело? – встревожился он.
– Конечно, весело.
– Отлично. – И он принялся подпевать оркестру, игравшему «В хорошем настроении». – Не хочешь приехать к нам на выходные? Бери с собой Рейчел.
– С удовольствием, спасибо. Рада буду отдохнуть от Лондона и… – Тут до меня дошло. Бросив танцевать, я взглянула Максу прямо в глаза. Все-таки не умеет человек притворяться.
– Макс, – спросила я, – кого еще ты решил пригласить?
Помолчав несколько тактов «Настроения», он ответил:
– Ну, Барнеттов, ты же их помнишь? Литераторы, такая приятная пара с дочерью. Они с Рейчел могут кататься верхом.
– И?..
Мы оба повели глазами в сторону опустевшего стола, за которым торчал лишь Рудольф-Рэндольф. Развалившись на стуле, он не сводил с нас глаз, куря сигару и с глупой улыбкой барабаня пальцами по столу в такт музыке.
– Нет, Макс, – сказала я. – Нет.
Извинившись, я ушла в женскую уборную, где немедленно объявилась Ванесса.
– Из Макса дипломат, как из Рэмбо, – вздохнула она, усаживаясь рядом у зеркала.
Лизнув мизинец, я стерла немного туши с ресниц.
– Ванесса, – сказала я, – меньше всего на свете мне нужно, чтобы меня подталкивали к новому роману. Мужчина – последнее, что мне сейчас требуется. Любой мужчина. Имей ты представление, хоть малейшее понятие о том, как чудесно не иметь отношений с особью мужского пола, – у нее хватило воспитания смешливо фыркнуть при этих словах, – ты порадовалась бы за меня, а не знакомила со всякими Рэндольфами…
– Рудольфами, – хихикнула она. Даже Ванесса временами бывает подшофе.
– В любом случае он не моего типа.
– Ты этого не знаешь. Пойми, необязательно впускать его в свою жизнь или постель, если это для тебя принципиально, но… – здесь она снова взяла вульгарный тон, – этот человек может показать тебе небо в алмазах.
Не удержавшись, мы обе прыснули, к большому неодобрению чопорной горничной, взиравшей на нас с высокомерием, достойным леди Брекнелл[25]. Ванесса, заметив это, немедленно перешла на личности.
– Принесите мне полотенце, – властно велела она высокомерной даме. – Пожалуйста.
И, черт побери, та это выполнила.
Каким-то образом я выбралась с бала, хотя Рэндольф преследовал меня по пути из зала в фойе и увивался вокруг, пока я ждала, когда принесут мою броскую шаль, предлагая подвезти домой. К счастью, грубить не пришлось: его шофер получил указания подъехать лишь через полчаса. Осчастливленная до экстаза, я прыгнула в такси и, оказавшись в безопасности, с облегчением вздохнула. Когда я приехала, миссис Помфрет спала. При виде старушки, уютно устроившейся на удобной кушетке, я подумала, что поступила правильно. Мне хотелось стать такой, когда мое дитя вырастет, повзрослеет и покинет отчий дом. Желтая, как нарцисс, тафта была очаровательна, однако ступни вконец разболелись. Выпить долгожданную чашку чая, наскоро взглянуть на спящую дочь, и в постель – одной. Назад к будням, скромной обуви и мужчине с мохнатыми ноздрями. Балы, каковы бы они ни были, все же не моя стихия.
Глава 11
Жизнь, к всеобщему удовлетворению (есть ли на свете более скучное выражение?), устроилась и вошла в нормальное русло, почти как я мечтала. Рейчел, насколько я видела, не стала ни счастливее, ни несчастнее и вроде бы вполне освоилась с новым положением дел. Постепенно слезы и страхи почти прекратились, и с детским удовольствием дочь смаковала подробности, рассказывая о Миранде, причем совершенно спокойно. Когда Рейчел возвращалась домой и докладывала, куда их водил Гордон, мне иногда казалось, что теперь ему приходится развлекать двух дочек вместо одной. Гордон не роптал, хотя порой выглядел утомленным, однако вероятная причина усталости крылась в сфере, не предполагающей сочувствия, и мне оставалось лишь радоваться за него и Рейчел. Гордон практически сразу прекратил играть со мной в кошки-мышки, и, встречаясь во время передачи дочери с рук на руки, мы держались мило и непринужденно, что безмерно облегчало возвращение Рейчел домой.
Рудольф-Рэндольф звонил пару раз, но с этим я легко справилась и, когда настал уик-энд с Ванессой и Максом, не поехала, очень решительно отказавшись по телефону. Я объяснила, что меня не привлекает оккупация мужчиной по чужому выбору, независимо от того, насколько подходящим его считают. Если (и когда) придет время, что будет еще очень не скоро, я сделаю выбор сама. Платья – пожалуйста, а вот от любовников увольте…
Я была счастлива хлопотать, как пчелка, выполняя рабочие обязанности (с бонусом в виде нескромных фантазий о мистере Харрисе in flagrante[26]), заботиться о Рейчел, встречаться с подругами, украшать дом там и сям и вообще наслаждаться рутиной. Занятость, по моему убеждению, дает ощущение полноты жизни, и уверенность подруг в том, что мне несладко, ей-богу, оскорбляла. Всякий раз, стоило похвастаться своим счастьем, они напускали на себя недоверчиво-проницательный вид – даже разговаривая со мной по телефону, Филли делает многозначительное лицо. Ванда грохотала бесстыжим смехом и, утрируя замечательный мавританский акцент, требовала: «Детка, приезжай-ка к старой Ванде. В наших болотах водятся настоящие большие мужики». Услышав это, я сразу почувствовала себя героиней саги о жизни дикого Юга.
Я бросила попытки объяснить, что чувствую себя, как никогда, цельной и самодостаточной, ибо это звучало очень высокопарно, выдав перл «мы очень счастливы втроем» и лишь затем сообразив, что включила в заявление поганца Брайана, желая разбавить напряжение водой: «втроем» казалось не столь жалким, как «вдвоем». Для меня «вдвоем» звучало совершенно нормально, но других заводило не хуже, чем быка – красная тряпка: все считали, что я на пути к установлению неразрешимо тягостных отношений с дочерью, которая либо всю жизнь будет держаться за мою юбку, либо, не выдержав ига материнской любви, потянется к наркотикам, проституции и партии консерваторов.
– Давай-ка начистоту, – не выдержала я у Лидии, – я – Патрисия, помнишь такую? Не материнская версия мисс Хэвишем[27], а Патрисия Мюррей, мамаша, универсальный прибор в домашнем хозяйстве, вспомнила?
Лидию шутка позабавила меньше, чем я ожидала. Она сухо спросила:
– Ты хоть знаешь, сколько раз упомянула Рейчел за последние полчаса?
Я и в лучшие времена отказывалась отвечать на этот вопрос. Спрашивающий всегда знает правильный ответ, спрашиваемый – никогда, и это всякий раз вызывает сильнейшую депрессию. Депрессия пробудила желание надеть Лидии на голову мусорное ведро, но я ограничилась тем, что осталась при своем мнении. Молча.
Лидия как раз ставила на стол авторскую разновидность спагетти болонезе, щедро сдобренные карри, – довольно вкусный марьяж итальянской и индийской кухни и дежурное блюдо подруги. Должно быть, этим Лидия отдавала дань пристрастиям мужа к континентальной кухне с западным привкусом.
– А ты знаешь, – рискнула отпарировать я, – сколько раз за последние три месяца ты потчевала меня макаронами?
Лидия остолбенела (брать друзей за горло, когда они слишком задирают нос, – единственный способ привести их в чувство). Затем медленно монетка упала.
– Ладно, – сказала она. – Touché[28]. Однако тем не менее…
– Тем не менее – ничего, Лидия. Я счастлива, но не собираюсь жить лишь жизнью своей дочери или даже за нее. Просто в настоящее время я рада побольше общаться с ней и окружать вниманием. Что тут плохого?
– Наверное, ничего, просто тебе всего сорок лет, и это настолько расточительная трата вре…
– Хочешь сказать, будь я старше – скажем, шести десятков, – ты с легкой душой бросила бы меня на произвол безбрачной жизни? Когда женщине дозволяется заявить, что ей не нужен мужчина, чтобы ей поверили? В пятьдесят? Шестьдесят? Семьдесят?
– Ты что-то очень горячишься по этому поводу.
– Приходится! Боже милостивый, Лид, я словно все время подвергаюсь физическому нападению. Каждый рад педалировать ситуацию, чтобы мне по новой лететь замуж. Почему никто не верит, что я и так прекрасно устроилась?
Лидия подняла ладони:
– Ладно, ладно, закрыли тему. Просто все мы всячески стараемся держаться на плаву, оставаться энергичными, привлекательными, немного эксцентричными, несмотря на домашнюю каторгу, а ты интенсивно движешься в прямо противоположном направлении.
– Я сыта по горло характеристиками типа «скучная домохозяйка, лишенная способности играть в лошадки»! Я просто живу, вот и все.
– Вот именно, – сказала Лидия как-то слишком ровно.
– Между прочим, Уэббы не считают меня скучной. Пенелопа отворачивается, встречая меня на улице.
– Неудивительно, – сказала Лидия. – Порой ты выглядишь… э-э-э… странновато. Мало кто ходит субботним утром в «Сейнсбери»[29] с большими голубыми шифоновыми бантами, в кроссовках со стразами и прелестном свитере с надписью: «Я ем динозавров»…
– Вот ты и проговорилась – я вовсе не скучная!
– Мне кажется, это симптом подавленного желания развлечений.
– Я развлекаюсь с тобой. И с Джо. И наедине с собой. Включаю на полную громкость Рода Стюарта, когда Рейчел нет дома, и отрываюсь, как на дискотеке.
– Что ж, – сказала Лидия, критически приподняв брови, что вызвало новый прилив острого желания надеть ей на голову мусорное ведро, – добавить нечего. Больше в жизни интересных дел не осталось.
– Если бы от тебя не требовалась одна услуга, я бы тут же ушла. Не возьмешь Рейчел на ночь в субботу в следующем месяце?
– Смотря какая причина, – ответила подруга. – Если ты собираешься на курсы кройки и шитья в Таунхолл, тогда да. Если что-нибудь более волнующее и сексуальное – вычеркивай меня.
– Ничего сексуального, – сказала я, смеясь, несмотря на колкость. – Гертруда устраивает вечеринку, а уикэнд Рейчел проводит не с Гордоном. Я могу взять ее с собой и уложить спать у Гертруды, но тогда придется будить дочь посреди ночи и везти назад на такси, а она и так последнее время выглядит бледненькой и усталой. Полагаю, сказывается ночное чтение. Я тебе говорила, что Рейчел забросила «Знаменитую пятерку»? Я купила Джуди Блюм, и теперь ее за уши не оттащить. Надо будет подсунуть дочке Полу Данзигер, а затем… – Я подняла глаза.
Лидия смотрела на меня довольно ласково, но насмешливо.
– Пять, – сказала она.
– Пять чего?
– Это пятое упоминание об успехах Рейчел за последние сорок минут.
– Ну и что? – выпятила я подбородок.
– Да так, ничего. Ешь.
– У меня уже был аналогичный разговор с Филидой. Скажи, что плохого в том, чтобы быть заботливой и внимательной матерью?
– Абсолютно ничего.
– Я же иду на эту дурацкую вечеринку!
– Вот именно.
– Я не сижу безвылазно дома, квохча над любимым чадом, света белого не видя!
– Конечно, нет, – с комической серьезностью согласилась Лидия.
– Я была на обеде у тебя, в прошлую среду ходила в театр с Джо. У меня насыщенная жизнь, богатая развлечениями!
– О да, – подтвердила Лидия с таким видом, что меня снова начал искушать призрак мусорного ведра.
– На прошлой неделе в гостях у Верити Смит я тан-це-ва-ла, елки-палки, ты же сама видела!
– Ты танцевала исключительно с мужьями приглашенных…
– Ну и что?
– …проигнорировав беднягу кузена нашей Верити, маявшегося в красном джемпере и соблазнительном одиночестве.
– Я вела с ним светскую беседу.
– О да, говорила с мужчиной об игрушках Рейчел с точки зрения их образовательной ценности и советовалась, покупать дочери компьютер или не стоит.
– Ну и что?
– Без комментариев.
– Он менеджер по маркетингу, работает на компанию, имеющую отношение к игрушкам и программному обеспечению, – отчего же не поговорить на эту тему?
– Пэт!
– Да?
– Из-за тебя у мужика глаза осовели!
– Что поделать, если я ему надоела?
– Ты ведешь себя так с каждым, кто проявляет к тебе хоть малейший интерес. Минуту назад ты была привычной всем нам веселой Пэт, но не успели мы глазом моргнуть, как уже говоришь с незнакомцем о гнидах. Ты внушила себе, что от мужчин нужно отгораживаться барьером из скуки, и всякий раз бессознательно так поступаешь.
– Вовсе нет, я же блистала в Дорчестере!
– И тут же пошла на попятный.
– А я и не собираюсь устраивать специальный крестовый поход с целью поиска замены Гордону или отчима для дочери. Взять хоть Джо – на нее ты не нападаешь, хотя она трахается с каждым, до кого может дотянуться.
– Я не завожу речь о сексе, просто напоминаю, что ты не только мать, но и женщина. Об этом нельзя забывать.
– Женственность не всегда определяется наличием связей с мужчинами, Лидия.
– Я и не утверждаю обратного. Но пока ты не прекратишь всякий раз пугаться, так и будешь болтаться в нереальном мире. Есть дружба, как у нас с тобой, Джо и остальными, а есть иные отношения, затрагивающие другие стороны твоей натуры.
– То есть секс? – уточнила я, зная, что Лидия не то имела в виду. – Смею тебя заверить, он меня не интересует ни в одной букве.
– Нет, не секс, но все до последней мелочи, составляющие твою личность, страсти, в которых ни я, ни Филида, ни другие никогда не признаемся, желания, таящиеся глубоко внутри, которых ты просто боишься.
– Ничего я не боюсь, – заявила я, отмахнувшись от мысли «похоже, леди слишком горячо возражает». – Живу так, как хочу, а не так, как кому-то нравится. Посмотри на Жаклин: безнадежно одинокая баба знакомилась через Интернет, безуспешно отбивала чужих мужей, а теперь кувыркается с новым муженьком, которого мы терпеть не можем, и вот-вот родит. Неужели ты полагаешь, что ее жизнь лучше моей?
– Я считаю, тебе пора прекратить заранее готовить себя к тяжелым испытаниям. В романы надо бросаться очертя голову, но с открытыми глазами. Когда в последний раз ты испытывала наслаждение от прикосновений к коже обнаженного мужчины, а? Когда?
Можно обойтись и без подруг вроде Лидии, Филиды, Гертруды и остальных мымр. Кожа к коже, надо же… Идея внезапно показалась очень эротичной, особенно на кухне, в окружении остывших итальяно-индийских макарон. У меня прикосновения кожи к коже, напомнила я себе, происходят, когда Рейчел по утрам залезает ко мне под одеяло. Я обнимала дочку с совершенной чистотой помыслов, зная, что она нуждается в этом так же, как я, без страха и вопросов, и очень удивилась своему намерению разъесть эту чистоту кислотой опасных мыслей о тайных страстях. Горячая рука Рудольфа-Рэндольфа доказала, что тайные желания во мне действительно наличествуют, но возобладавший здравый смысл напомнил об их чисто биологической природе. Кроме того, перед глазами постоянно находился Брайан – живая иллюстрация того, что любого могут подобрать, а затем выкинуть на улицу. Пес был отличным мементо мори в нашем безмятежном существовании (а еще занозой в заднице и предметом обожания моей дочери, но зацикливаться на этом казалось нецелесообразным, вот я и не зацикливалась).
– Ладно, отправляйся на вечеринку Гертруды и обсуждай там ушную серу. Я присмотрю за Рейчел. Нянчиться с ней всегда одно удовольствие.
Внезапно я схватила Лидию за руку, нащупав ее на столе среди тарелок и приправ, и горячо спросила:
– Но хоть в этом вопросе я веду себя правильно?
Ответом мне были подходяще теплое пожатие и слова:
– Ну конечно…
Частью служения дочери стала забота о некоторых естественных надобностях Брайана. Процесс очень напоминал приучение ребенка к горшку, когда не обойтись без доли везения и исправно действующего дефекатора. К счастью, Брайан не страдал запорами, и после одной-двух честных ошибок ему удалось разъяснить, что, когда и как нужно делать.
Гордясь собой, я вела Брайана на поводке мимо фонарных столбов с объявлениями, гласившими, что «люди, позволяющие своим собакам гадить на тротуаре, – безответственные грязнули, дурно воспитанные и наверняка ВИЧ-инфицированные». Ко мне не подходил ни один из эпитетов. Ха!
Местная управа, в очередной раз проявив мудрость, перечислила районы, где запрещено появляться с собаками, приписав к таковым большинство открытых мест. Оставалась единственная широкая полоса общественной земли, где продолжали бесконтрольно появляться маленькие кучки дерьма, хотя вообще-то местность не была предназначена специально для собачьего дерьма. Гнусные владельцы гадящих четвероногих притворялись, что это площадка для выгула, но реальность от этого не менялась: праздник утреннего дерьма неуклонно отмечался каждый день.
