Текст книги "Собачьи дни"
Автор книги: Мейвис Чик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Гость плелся сзади, негромко хлопая шлепанцами по пяткам. Майкл явно родился не в свою эпоху: ему бы сидеть в поле с цветами в волосах и мечтательной дымкой в глазах. Он не был той компанией, которую я искала, если в тот вечер я вообще искала компанию, но неожиданный визит нарушил ровное течение моего унылого существования, пробудив в душе чувство горячей благодарности. Я хотела предложить гостю перекусить, но вспомнила, что остался только соус с ароматом копченого бекона, а Майкл – вегетарианец. Рискнув предположить, что вегетарианцы употребляют алкоголь, я вытащила коробку вина, радуясь поводу пропустить стаканчик. Я избегала выпивать в одиночестве – весной одно время я сильно набиралась за ленчем (пить легче, чем есть), но возненавидела эту привычку, вызывающую лишь кратковременную анестезию чувств и плодящую массу проблем: усталость, неуклюжесть и красноту лица постфактум.
Майкл принял от меня стакан дешевого красного вина, сказал: «Очень хорошо», имея в виду музыку, и добавил: «Твое здоровье», салютнув бокалом.
– Гордона не будет несколько дней – он уехал по делам, – сказала я.
– Да, я знаю, – ответил Майкл с несчастным видом.
Заинтригованная, я ждала объяснений визита. Мы уселись под яблоней друг против друга, я сказала: «Твое здоровье» – и подождала еще. Майкл сидел со смущенным видом, в замешательстве теребя бороду. Я поняла: человек узнал о нашем с Гордоном разводе, и не знала, как помочь делу. Майкл был слишком тонкой натурой для утешений, которые я сказала бы любому другому, а именно (в вольном пересказе): «Не плачьте обо мне, ибо я с нетерпением жду, когда же наконец останусь одна». Поэтому я молчала, ограничившись ободряющей улыбкой, пока не вспомнила, что Майкл совершенно не проявляет интереса к женщинам (насколько я знала, к мужчинам тоже), а значит, это явно не прелюдия к дружескому излиянию чувств.
– Чем занимаешься? – спросил он наконец, глядя на мятую ткань у моих ног.
– Из дерьма конфетку делаю, – усмехнулась я. – Как всегда, черт бы все побрал.
Подавшись вперед на парусиновом стуле, Майкл глотнул вина и вдруг решился:
– Слушай, Патрисия, я понимаю, тебе меньше всего на свете хочется давления, пока ты улаживаешь свои дела, но не могла бы ты изыскать способ поскорее принять какое-нибудь решение, ведь дело срочное… Господи, как бы я был благодарен!
Я была изумлена. Настойчивость, отсутствие пауз для дыхания, обжигающая мольба в глазах – что это значит? Я осторожно заговорила:
– Ну, э-э-э… Майкл, я уже… э-э-э, хм… как бы приняла решение, и э-э-э… ну… это… – глоток вина из бокала, – вот так и получилось…
Услышав это, Майкл немного приободрился.
– Ты приняла решение? – спросил он. – Замечательно! Куда?
– Что, прости?
– Куда ты собираешься?.. Надеюсь, ты нашла, что хотела, там будет хорошо вам обоим – Рейчел и тебе…
– Майкл, – перебила я, – о чем мы говорим?
Гость вновь вжался в стул, отчего его грудь стала казаться впалой.
– О том, что ты нашла себе жилье, разве не так?
Непостижимо: С какой стати Майклу, скорее знакомому, чем другу, беспокоиться о моем будущем месте жительства?
– Я нашла себе жилье?!
– Пожалуйста, Патрисия, я понимаю, это непростительная бестактность, но мне необходимо знать. Я не могу заставлять американцев ждать до бесконечности. Надо же и о Гордоне подумать, это и ему на пользу не идет! А как быть с Рейчел, в смысле, то есть…
– Майкл, – перебила я, – я не уверена, что угадала, что ты пытаешься сказать, и никак не пойму, почему это тебя так заботит. Нельзя ли вернуться к вопросу «куда»? Почему тебя интересует, где я буду жить? Я отдала бы зуб за возможность честно похвастаться, что мне есть где жить и там нам с Рейчел будет прекрасно, но разреши сказать, что я не могу даже начать поиски, пока Гордон не определится со своей проклятой тихой гаванью, извини за прямоту. – Глаза Майкла полезли из орбит, почти коснувшись стекол очков. – Я искренне не понимаю, чем вызваны твои вопросы.
– Ты не шутишь? – очень спокойно спросил он.
– Майкл, в чем все-таки причина твоего визита?
Помрачневший друг семьи смущенно повертел бокал в пальцах, прежде чем допить вино, и ответил, потупившись:
– Похоже, в том, что Гордон ведет себя как ублюдок по отношению к нам обоим.
– Это, – сказала я, и яд капал с моего языка, – меня нисколько не удивляет. – О, как приятно было, что кто-то разделяет мое мнение! Я так долго играла роль хорошо воспитанной женщины, что забыла об удовольствии высказаться начистоту. – А теперь, – я откинулась назад, позволяя теплу слова «ублюдок», сорвавшемуся с губ другого человека, пройти через меня, – объясни, пожалуйста, почему ты решил, что…
Когда Майкл объяснился, у нас не осталось сомнений, что Гордон в очередной раз плевал на наши интересы. Пять или шесть недель назад Майкл получил предложение от Американского исследовательского общества заключить длительный контракт – сказка стала явью. Пять лет ему собирались платить за хобби: от Майкла требовалось с головой погрузиться в средневековую музыку и старинные инструменты – играть, покупать и рассказывать. Но прежде чем собрать чемоданы и отбыть к иным берегам, предстояло продать квартиру. Тут на сцене появился Гордон, предложивший квартиру купить. Друзья условились о цене, и все, чего ждал бедняга Майкл, – подтверждения даты переезда и (он неплохо знал финансовые перипетии нашего мира) юридического оформления договора. Гордон наплел ему, что не может этим заняться, пока я не выберу, где буду жить.
Осталось рассказать совсем немного: вдвоем мы вылакали коробку старого вина, набросили на шею отсутствующего Гордона немало цветистых эпитетов и затянули их как могли сильно. Через час пошатывающееся, шлепающее сандалиями существо, отдаленно напоминавшее Майкла, прокладывало себе дорогу в ночь.
– Го-осподи, – протянул он в качестве прощального слова на пороге. – Если такова семейная жизнь, то я рад, что меня на это не тянет. Предпочитаю уединение. – С этими словами гость ушел.
На следующее утро за завтраком Рейчел, уминая пшеничные хлопья, спросила:
– Мам, а что такое ублюдок?
Я не очень встревожилась, зная, что детям полагается интересоваться самыми разными вещами, а мы, к счастью, не сидим рядом с монахиней или наверху даблдекера.
– Ублюдок – это человек, чьи родители не были женаты.
– Мне казалось, бабуля и дедуля Мюррей были женаты, пока не умерли.
– Конечно, были, – сказала я, жадно глотая апельсиновый сок в надежде смягчить эффект от коробки вина.
– Тогда почему этот дядя вчера назвал папочку таким словом?
– Потому что мы рассердились на него, Рейчел. А ты что, подслушивала? Это очень плохая черта в ребенке, да и в любом человеке… – Я немного побушевала в воспитательных целях.
– Я не нарочно, – сказала Рейчел. – Просто было жарко, и мое окно было открыто. Что он натворил?
Я едва не посвятила дочь в подробности – в последний момент удержалась, но вряд ли мимолетное злорадство того стоило, поэтому я проглотила комок в горле – нечто, чему мне пришлось научиться, и ответила:
– Так, небольшая грязная история, мы уже во всем разобрались. – Я легко поцеловала Рейчел в макушку, словно и вправду речь шла о пустяках. – Хорошая новость в том, что мы начинаем искать себе дом. Папочка нашел то, что хотел.
– Наконец-то, – обрадовалась дочь.
«Аминь», – добавила я про себя.
Глава 6
Гордон позвонил из Гэтвика около девяти предупредить, что уже едет назад. Он всегда так делал и придерживался традиции, несмотря на изменившиеся отношения. До воскресного пост-Майклового вечера я не задумывалась над этим, но обман задел меня настолько, что все имеющее отношение к Гордону не только высвечивалось моей дуговой лампой, но и увеличивалось. Поэтому, когда муж сказал: «Привет, Пэтси, звоню сказать, что возвращаюсь и уже подъезжаю…», я поняла, что, подобно собаковладельцам, говорящим «прогуляться» вместо «пос…ать», в действительности Гордон намекал, что я могу начинать готовить ужин, потому что он будет через час. Я не начала. Сидела и ждала.
Рейчел ночевала у своей подружки Кэти. В обычной обстановке я бы не отпустила дочь – отец не видел ее несколько дней и наверняка соскучился, – но теперь не видела смысла заботиться о чувствах Гордона. Самой Рейчел даже в голову не пришло отказаться от гостей с ночевкой из-за долгой разлуки с папочкой, и я позволила. К тому же меня не оставляло предчувствие, что с Гордоном гораздо проще разобраться в отсутствие дочери (я подозревала, что возможный уровень шума не позволит спящему ребенку мирно продолжать в том же духе).
Гордон вошел с довольным видом и с порога начал рассказывать, что удалось сделать и как он это сделал. Мы постояли лицом к лицу, затем я повернулась спиной и ушла в гостиную, оставив Гордона в коридоре. Вряд ли на том этапе муж придал этому значение. Он пошел наверх, но тут же спустился.
– Где Рейчел? – спросил он.
– У Кэти.
– Как, на ночь?
– Угу.
– Ну это чересчур, я не видел ее со вторника!
– Не видел, – согласилась я.
Должно быть, поездка выдалась на редкость удачная, потому что Гордон не стал затевать скандал: в противном случае он прицепился бы уже к этому. С недоумевающим видом войдя в гостиную, Гордон увидел меня, читающую газету, потер руки и довольно неловко сказал:
– Они устроили небольшой фуршет с напитками перед отъездом в аэропорт, но я ничего не ел. – Он машинально подошел к телевизору и нажал кнопку. – А ты ужинала?
– Что? – спросила я, не отрывая глаз от объявлений о продаже недвижимости.
– Ужинала?
– Да.
– А-а, – тут его внимание привлекло отсутствие изображения в телевизоре. Муж потыкал кнопки, затем опустился на четвереньки и проверил розетку. – Он не работает! – воскликнул Гордон, усаживаясь на пятки и недоверчиво глядя на телевизор. – Пэтси, – это уже лучше, в голосе появились раздраженные нотки, – с теликом что-то не то. Ты его сегодня включала?
– Нет, – сказала я, не отрывая взгляд от газеты.
– Ну так посмотри, – указал муж обвиняющим перстом.
Я не посмотрела.
Гордон повысил голос:
– Ты мастера вызвала?
– Нет.
– Когда сломался телевизор?
Я пожала плечами.
Гордон засопел, наливаясь кровью, и пополз ко мне на коленях:
– Пэтси, – угрожающе начал он, – я с тобой разговариваю!
Я опустила газету – мы глядели прямо в глаза друг другу, – подперла подбородок рукой и изобразила жалостливый взгляд.
– Телевизор! Не работает!! Почему?! – Голос Гордона повышался с каждым словом.
– Понятия не имею, – сказала я. Это была ложь, утром я вынула предохранитель из выключателя.
– Когда началась такая фигня?
Не выдержав, я встала, сунула газету под мышку и вышла, бросив через плечо:
– Одиннадцать лет назад. Когда я дала брачную клятву.
– О, ха-ха-ха! – ядовито сказал муж. – Куда это ты собралась?
– В постель. – Я взглянула на часы. – Уже почти одиннадцать. У меня завтра напряженный день.
– Вот как?
Я начала подниматься по лестнице.
– Вот как? – спросил он более настойчиво. – Что-нибудь особенное?
– Начинаю подыскивать себе жилье.
Последовал условный рефлекс, как у собаки Павлова. Угрожающим, но дрогнувшим от жалости к себе голосом Гордон произнес:
– Не слишком увлекайся. Помни, я никуда не поеду, пока не найду то, что мне нужно.
– Спокойной ночи, – сказала я, продолжая подниматься.
Гордон стиснул прутья перил, как разозленная обезьяна в клетке.
– Я не намерен спешить – и не буду, и не стану! Ни ради тебя, ни для кого!
Я обернулась.
– Думаю, поторопишься. Кстати, – я снова разыграла замечательную сцену, посмотрев на часы, – еще вполне приличное время для звонка.
– Кому?
– Майклу, разумеется. Завтра он выставит квартиру на продажу, если сегодня ты ему не позвонишь. Он собирается с этим покончить в ближайшие две недели, по крайней мере он так сказал, поэтому, – тут я одарила Гордона улыбкой, – я тоже потороплюсь, иначе придет моя очередь тормозить события.
Муж заюлил и затанцевал на месте, не отпуская перила. Окажись у меня под рукой банан, клянусь, сунула бы его Гордону.
– Меня от тебя тошнит, – внезапно сказала я, подавшись к нему. – И это называется горячей любовью, которую ты питаешь к Рейчел? Ты заставил дочь вынести всю эту каторгу, чтобы отыграться на мне, а в довершение всего покупаешь жилье, где ей не найдется даже отдельной комнаты для сна. Ты попросту не оставляешь в жизни места для родного, единственного ребенка!
– Там две комнаты, – защищался муж. – Две огромные комнаты, между прочим! Да, мне необходимо все пространство, но я могу отгородить для Рейчел угол ширмой или она может спать на моей постели, когда будет приходить. А я посплю на полу в музыкальном зале.
– Превосходно, – не выдержала я. – Вот как хорошо ей будет. Столько месяцев ты обещал дочери нечто особенное, а теперь собираешься отгородиться от нее ширмой. Эгоист, эгоцентрик…
– Ох, Боже мой, – скривился Гордон. – Какие заумные слова от малообразованной клюшки…
– Знаешь что, Гордон, – начала я и остановилась. Муж снова принял угрожающий вид, в глазах появился огонек триумфа – он почти довел меня до срыва, к чему и стремился. Я едва не сделала Рейчел объектом дележки, перетягивания на ту или иную сторону, чуть не сказала, что теперь ему придется иметь дело со мной, чтобы дотянуться до Рейчел, но, заглянув в глаза Гордону, увидела, что именно этого он и ждет. Как Angst для покупки квартиры, так и конфликт из-за дочери были ему необходимы. Ну нет, этого он от меня не дождется. К тому же, дай я ему хоть малейший повод, он скорее всего откажется от сделки с Майклом. Если сейчас продолжить разговор, он может внезапно выхватить клинок и обрезать все нити, оставив меня безжизненной, обездвиженной. Нет. Я уже почуяла пьяный воздух свободы и не хотела ею рисковать. Рейчел придется примириться с неудобствами папашиного жилища. С другой стороны, там есть крошечный садик… Мысленно я уже подыскивала преимущества, на которые укажу дочери, – утешительная функция есть коронная роль каждой матери. Рейчел сможет ходить в музеи, в Холланд-парк, в Кенсингтонский сад, посещать Хэрродов, когда захочет… Да, все еще не так плохо. Сквозь прутья я смотрела на Гордона: новый вызов почти вытеснил в нем остатки смущения. Игра закончена, но он отлично провел партию, продержав меня в напряжении, действительно вымотав нервы, не постеснявшись впутать в унизительные интриги своего приятеля и нашу дочь. Все, хватит, больше никогда, поклялась я. (Сколько раз до и после я повторяла эти слова!) Больше никогда. Гордон – в свою неподходящую квартиру, я – на поиски идеального дома. И что бы я ни думала о муже и его поведении, как бы он ни подстрекал меня, играя на чувствительных струнках, нельзя поддаваться на провокации. В разговоре с ним я должна оставаться целеустремленной, как лошадь в шорах, и неуязвимой, как луженая посуда. Это все, что мне остается.
Из мужчин, как правило, не получаются хорошие матери. Поэтому они становятся отцами.
Дом номер десять по Флоризель-стрит оказался столь прекрасен, что я отказалась от привычного скептического отношения к агенту, представлявшему продавца (поработав на одного риэлтера, становишься крайне циничной по отношению к остальным), и превратилась в жадный слух и взволнованный взгляд, надеясь вызвать симпатию и заручиться поддержкой в приобретении этого чудесного жилья. Когда агент молол вздор вроде «кое-где требуется косметический ремонт», кивая на ворсистые бордовые обои в маленькой спальне или «покупая дом, за ту же сумму вы получаете некоторые детали обстановки» – в виде занавески в душевой с нарисованной голой леди в полный рост, я восторженно внимала. Мне хотелось заставить риэлтера уверовать, что исключительно сила его красноречия подвигла меня совершить покупку, чтобы он почувствовал себя обязанным довести сделку до логического конца.
– Боже мой, неужели? – обрадовалась я, услышав, что от дома до метро всего пять минут ходу. Прожив в этом пригороде одиннадцать лет, я отлично знала, что за пять минут у метро окажется лишь олимпийский чемпион по бегу.
Риэлтер продолжал окучивать клиента.
– По сравнению с другими садами здешней округи этот – вполне приличных размеров, – похвастался он, когда мы буквально ходили друг другу по ногам на двадцатифутовом клочке, заросшем травой.
Я любезно согласилась – не важно, что у нас перед домом сад в три раза больше, и от нетерпения едва не прервала риэлтера, когда он с гордостью сообщил, что «такой же дом ниже по улице на днях ушел за энное количество тысяч фунтов».
– Ах, ну еще лучше. Значит, сделка выгодная. Я готова сразу предложить полную сумму, чтобы точно получить этот дом. Я правильно поступаю?
Риэлтер выпятил маленькую грудь в пиджаке в розовую полоску:
– Миссис Мюррей, это очень разумная позиция, если позволите.
Его звали Джейсон Уопшотт. Безобразное имечко компенсировало легкий урон самолюбию оттого, что агент принял меня за форменную идиотку. А может, и не принял, действительно поверив в гипнотическое действие своей рекламы. Хотя не может же человек в здравом уме искренне считать пару намертво закрепленных по сторонам шутовского белоснежного камина трехфутовых бетонных львов с приветственно задранной передней лапой (не иначе, гостиную оформляло существо со вкусом попугая) «бесспорным преимуществом обстановки». Джейсон Уопшотт, поклялась я в душе, если вы добудете мне этот дом, пришлю вам львов в подарок для вашего маленького яппи-королевства.
Почему же, учитывая мохнатые обои, садик размером с почтовую марку, порнографию в ванной и личных львов, дом на Флоризель-стрит показался мне столь прекрасным? Ответа я не знаю. Все, что могу сказать: увидев цветной свет, лившийся сквозь цветные стекла передней двери и ложившийся узорами на квадратный пол крошечного коридора, я поняла, что это – мое. Дом был как по заказу: проходная комната внизу, приличных размеров кухня с двойными дверями, ведущими в «почтовую марку с садом», три комнаты наверху и ощущение необычайного уюта, пробивавшееся из-под причудливого кричащего декора. Меня даже посетило искушение оставить в гостиной королевскую облицовку голубоватым мрамором как отличную тему для обсуждения, пусть это и напоминало экспедицию в Арктику. Постепенно я все здесь изменю по своему вкусу, но на это нужно время – все время мира. А пока Джейсон Уопшотт добился от меня предложения о покупке, и в полном соответствии с моими надеждами и существенной помощью моего же взволнованного взгляда сделка гладко завершилась к сентябрю.
Правда, львов Уопшотт так и не получил. Когда я привела Рейчел смотреть дом, уже зная, что владелец принял мою цену, львы стали решающим фактором. Завопив от восторга, дочка опрометью бросилась к камину, пала на колени у каменных страшилищ, принялась их гладить и немедленно дала им имена.
– Этот, – сказала она, – будет миссис Протеро, – (ее любимая школьная учительница), – а этот – Джулиан.
– Почему Джулиан? – встревожилась я, уверенная, что услышу о каком-нибудь однокласснике, сразу припомнив слова Филиды о начале периода подростковых романов и внутренне похолодев.
– Ох, мама. – Рейчел округлила глаза. – В честь Джулиана из «Знаменитой пятерки», конечно.
При виде голой дамочки в душевой она захихикала.
– А как мы ее назовем? – спросила я.
Рейчел прикрыла рот ладошкой, посмотрела на меня смущенно-лукаво и пожала плечиками.
– Думаю, – предположила я, присев на унитаз, – мы должны назвать ее Филидой.
Рейчел захохотала так понимающе и цинично, что я встревожилась. Неужели под маской широко открытых невинных глаз в дочке таится дьявольское чувство юмора? Что ж, очень возможно. Теперь, когда в душе вновь воцарился покой, я позволила себе некоторое время наблюдать за Рейчел и тешиться ее проделками. Сидя на унитазе под взглядом грудастой Филиды, взиравшей на нас с занавески, я внезапно почувствовала себя счастливой. Уверенная, несмотря на душевные терзания, в правильности принятого решения, я ни в чем не могла отказать дочери. Именно там, в туалете, где мы решали важнейшие вопросы бытия, Рейчел выпросила у меня собаку. И именно там я согласилась. До переезда оставалось два месяца, за прочими хлопотами я, естественно, забыла о наличии соседей, поэтому не моя вина, что Брайан стал частью нашего хозяйства до того, как я узнала, что в соседнем доме держат кролика.
Естественно, до переезда предстояло многое уладить. Мы пришли к соглашению по большинству вопросов: каким образом будут выплачиваться алименты на Рейчел, кому достанется машина (здесь у меня случился проблеск гениальности: я пригласила специалистов, которые оценили наш автомобиль по рыночной цене, и Гордон заплатил мне половину суммы как вклад в то, чтобы я купила новую. Меня кольнула мысль, что я проиграла на сделке, но это все же лучше, чем ничего), на чей адрес будет переадресована корреспонденция (на мой), и так далее и тому подобное.
Наконец дело дошло до мебели. Всю жизнь Гордон демонстративно презирал мещанские тенета. Человек творческой профессии, он имел полное право тяготиться обывательским комфортом. «Ты, дорогая моя хаус-фрау, можешь считать стильные стулья, перины без комков и новые занавески необходимыми в домашней обстановке, но я чихать на них хотел! Для чего мне это барахло, затягивающее ум и талант в трясину безмозглого приобретательства?» Это я перефразирую более чем десятилетние разглагольствования Гордона на эту тему. На протяжении ряда лет мне приходилось выгадывать немного здесь и там, бегать по аукционам и между прочим отыскать жемчужину зимних распродаж – магазин «Ардинг и Хоббс». Пусть не «Конран», зато прочно.
При разъезде все изменилось. Те самые вещи, которые Гордон презирал, он нежно возлюбил. Эдвардовский[15] шезлонг, многократно раскритикованный как безнадежно тяжеловесный и неудобный предмет меблировки, оказался прекрасно подходящим для его больших пустых комнат. Книжные полки, большие, черные, ужасные, но удобные страшилища, внезапно позарез ему понадобились, хотя в отличие от меня книг у него было мало: Гордон не жаловал романов. Страстью мужа была музыка; отдаваясь ей целиком, он был навеки связан и поглощен этой стихией, поэтому, несмотря на ярость, я не могла не смеяться, как оперному певцу приходится развивать в себе привязанность к презренным мещанским ловушкам.
Я всячески отстаивала шезлонг, напоминала, что маленький столик для рукоделия (для какого еще рукоделия?) был свадебным подарком моего покойного отца, и в конце концов Гордон отступился от кофемолки, стола и кресла с высокой спинкой. Но когда дело дошло до стиральной машины, я была непреклонна. Вспоминая злорадные предсказания мужа, что мне придется существенно потратиться на обстановку, я рассудила, что уступить машинку будет уже чересчур.
– Мне тоже надо стирать, – заявил Гордон.
– Пользуйся прачечной.
– Сама иди в прачечную! Это я покупал чертову стиралку!
– А я стирала на семью, – не осталась я в долгу. – Ты даже не знаешь, как ее включать.
– Научусь.
– Шиш тебе! Она моя. Мне машинка нужна больше, чем тебе.
– У тебя крайне жесткая позиция, Пэтси.
Это прозвучало, как если бы Томас Дилан[16] посоветовал Бернарду Шоу меньше пить.
Я вышла из себя, и у нас произошел один из самых зрелищных скандалов с дракой над ни в чем не повинной маленькой «Хотпойнт». Финал получился гротескным: я своим телом закрывала любимую простенькую панель управления, а Гордон всячески пытался разбить ее сковородкой.
– Так не доставайся же ты никому! – орал он, с силой молотя по переключателям.
Что значит хорошее качество – на стиральной машине едва остались царапины. Сковородка пострадала больше – на ней появились зазубрины. Составляя список разделенного имущества, я вписала щербатую посудину в столбик Гордона в качестве небольшого мементо нашего абсурда.
За несколько дней до разъезда в разные ниши на смену гремучей ярости неожиданно пришла оттепель – у нас уже не осталось предметов спора, и pro tem[17] исчерпав поводы для драк, мы заключили перемирие.
Днем Гордон позвонил и осведомился:
– Можешь сегодня найти няньку для Рейчел?
Его голос звучал буднично и спокойно, чего я не слышала уже много месяцев, если не лет, но вместо того, чтобы вцепиться мужу в глотку с вопросом: «Какого черта-дьявола играешь со мной в идиотские предварительные извещения?» – я ответила довольно любезно:
– Отчего же, да, конечно. С которого до которого?
– С восьми до одиннадцати, – сказал он. – Я веду тебя в ресторан.
– В какой? – заинтересовалась я.
– «Жигонда», – ответил Гордон с безмерной гордостью, и не без оснований. Это был новый местный ресторан о двух десятках звезд, сказочно шикарный и безумно дорогой, где подают не еду, а мечту вроде той, чтобы заполучить бумажник Гордона через дверь.
– Шутишь!
– Нет, – ответил муж слегка раздраженно. – Мы что, не можем отдохнуть со вкусом? До ресторана можно дойти пешком, к тому же это нейтральная территория. Я никогда там не был, ты тоже, значит, посещение не пробудит никаких… – внезапные колебания выдали чувствительность, которой, как я знала, Гордон обладает, но за годы брака наше чудовищное отношение друг к другу стерло последние следы мягкости, воспоминаний.
– Это точно, – согласилась я. – Спасибо.
– Не за что, – сказал он и повесил трубку.
Няньку найти оказалось не проблема. Рейчел вообще не создавала проблем, узнав, что я иду на ужин с папой. В глазах дочки вспыхнула надежда, которую Филида советовала убивать на корню. Я поспешила так и сделать.
– Мы идем вместе, чтобы доказать, что остаемся друзьями, – объяснила я. – Если мы разъезжаемся, это не значит, что теперь мы должны драться.
Рейчел стала свидетелем (с верхней ступеньки лестницы) скандала из-за стиральной машины и нескольких ссор меньшего масштаба до и после, и я была очень довольна собой, сумев превратить приглашение Гордона на ужин в прекрасный психологический прием. Большую часть своей коротенькой жизни Рейчел знала нас как вполне мирных людей, и открывшаяся правда домашней жизни с ее летающими сковородками глубоко потрясла девочку. Демонстрация дружелюбия всем нам пойдет на пользу.
– Понятно, – протянула Рейчел. – Вот бы мы переехали завтра!..
– Бедная моя детка, – погладила я дочку по головке. – Понимаю, тебе нелегко, но ведь осталось подождать каких-то пару дней. Тебя тоже измучили бесконечная неопределенность и желание поскорее оставить этот ужасный отрезок жизни в прошлом?
Рейчел поудобнее устроилась под пуховым одеялом и зевнула.
– Не совсем, – отозвалась она с обескураживающей честностью. – Просто мы не можем забрать Брайана, пока не переедем.
Патрисия Мюррей, думала я, брызгая на себя духами, пусть ты умеешь погладить мужскую рубашку за девять секунд, но детский психолог из тебя никакой.
Серьезной проблемой встречи под девизом «блаженны миротворцы» могла стать маленькая неосведомленность Гордона – я уже ходила в «Жигонду», причем не далее чем на прошлой неделе. Более того, я была там с мужчиной. И более, более, более того, я забыла в ресторане зонтик, который до сих пор не удосужилась забежать забрать. Оставалось надеяться, что меня не узнают, иначе я попаду как кур в ощип, причем ощип получится буквальный: пусть у Гордона мирные намерения, но, принимая во внимание размер грядущего счета, не настолько мирные. Хуже всего, что оставленный зонтик не мой, а мужа, да еще с его именем. Как хорошая жена, я вышила на зонте имя супруга и домашний телефон. Понимаете, Гордон вечно терял зонты, и в свое время это казалось мне отличной идеей…
Каждый человек должен иметь хотя бы одного богатого друга, который, подобно фее из сказки, великодушно исполнит вашу заветную, но почти неосуществимую мечту, который настолько богат и настолько рад быть богатым, что это выходит за рамки хорошего тона, которого хлебом не корми – дай втянуть окружающих (или хотя бы coterie[18] в свои развлечения – словом, такого, как Ванесса или Макс. Последний, разбогатев на виноторговле, вечно мотался по городам и весям, осматривая и выбирая виноградники или что там еще нужно для прибавления шальных (пьяных?) денег к огромному нажитому состоянию. Ванесса иногда сопровождала мужа в поездках, но чаще оставалась дома, вернее, в одном из домов. Помимо особняка в Лондоне, они владели очень большой старой усадьбой приходского священника в Суффолке, которая, по-моему, и служила им настоящей резиденцией. В Суффолке Макс не вылезал из джинсов, держал лошадей и по телефону всегда разговаривал как хорошо отдохнувший человек, а Ванесса носила шикарные твидовые костюмы, возилась со своими собаками и запоем читала романы. А вот их апартаменты в Каннах мне увидеть пока не довелось: частью оттого, что их сыновья были на двенадцать и четырнадцать лет старше Рейчел и Макс с Ванессой уже успели отвыкнуть от липких пальцев и пролитого апельсинового сока (если вообще знали о подобных ужасах, учитывая наличие няни и горничной), частью по вине Гордона, который если бы и оплатил дорогу, ни под каким видом не выдержал бы цен юга Франции.
В Лондоне Ванесса никогда не стояла у плиты, но задавала до шести лукулловых пиров (с наемными официантами) в год, иногда приглашая и нас. То была странная разновидность торжественных приемов, где, оказавшись за столом между архиепископом и поп-звездой (Ванесса вела масштабную благотворительную работу), гость мог отведать крылышек мухи цеце в тонком тесте, заливного с носом лосося или андского медвежонка с рисовым гарниром. Я, конечно, утрирую, но на стол подавали такую вопиющую экзотику, что среди нее могло оказаться и вышеперечисленное. По опыту многочисленных пати у музыкантов я знала – лучше помалкивать, что являешься мамашей-домохозяйкой, и превращалась в образцового слушателя. Много нескромных тайн просачивалось в мои уши на этих сборищах. По моему мещанскому мироощущению, наиболее болтливыми людьми и «флюгерами», обрывающими разговор, едва приметив более интересного собеседника, являются политики, а им на пятки наступают духовные лица – словом, все, у кого высокоморальный и праведный вид. Однажды архидьякон весьма сокрушенно поведал мне между глотками портвейна и кусками розового тибетского гусиного сыра, что никогда не осязал грудь живой женщины, лишь в свое время погладил случайно подвернувшуюся статую. У меня вертелось на языке предложить ему свою грудь в качестве компенсации, но здравый смысл возобладал.
То были во всех отношениях странные тусовки, ибо хозяева – до мозга костей светские львы и представители сливок общества – отличались прелестной эксцентричностью. Я меланхолично размышляла, что из всех знакомых лучшие браки у Макса и Ванессы и моих соседей, Джойс и Генри. Причина проста, как апельсин: супруги мало времени проводят вместе.
