Текст книги "Собачьи дни"
Автор книги: Мейвис Чик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
– Да вот, понимаете ли, нянька… – нехотя пояснила я. Мне совершенно не хотелось разговаривать.
Я набрала номер вызова такси.
– Очень жаль, – ответили в трубке, причем в голосе не ощущалось сожаления, – но машин нет.
– Что?
– Гроза виновата – все в панике. Свободных машин не осталось, – радостно поделился голос.
Я положила трубку.
– Гертруда, у тебя есть телефоны служб заказа такси?
Отклеив себя от Алека, Гертруда торжественно поплыла ко мне. Наклонившись, чтобы достать телефонный справочник Томпсона из ближайшего буфета, она негромко проговорила:
– А зачем ехать? Он же тебе очень понравился, – она выпрямилась, вручила мне книгу и улыбнулась русалочьей улыбкой, – насколько я разглядела.
Я взяла справочник.
– Удивляюсь, как ты вообще что-то заметила – в твоем-то состоянии.
– Ой, сколько надменности! – засмеялась Гертруда. – Какой же ты ребенок…
– Ты тоже, – проворчала я, роясь в справочнике. Тут же меня охватило раскаяние: – Я не имела в виду… Я рада, что ты счастлива.
– Ничуть, – сказала она, разворачиваясь мощным корпусом в направлении своего счастья и подмигнув мне самым раздражающим образом. – Что еще важнее, – Гертруда приложила палец к губам и понизила голос, – нам не нужно волноваться о презервативах. Я столько могу порассказать о пожилых любовниках…
Ха, подумала я. Ха-ха.
Свободных такси не оказалось – той ночью их, видимо, не существовало в природе. Я решила проглотить собственную гордость и попросить Джо и Кэрри сделать огромный крюк и подбросить меня домой. Вернувшись в залу, где происходила вечеринка, я увидела, что многие гости уже разошлись. Джо остался, а вот Кэрри не было видно.
Я глубоко вздохнула – ненавижу просить об одолжениях – и сказала:
– Джо, не мог бы ты в виде особой любезности подвезти меня? Пожалуйста! Я не смогла заказать такси ни за какие деньги и…
– А мы без машины, – озабоченно отозвался Джо. – Дети у друзей, а мы с Кэрри остаемся у Гертруды. Иначе, конечно, подвез бы. Сюда нас привез Алек, завтра он и отвезет. Старый крейсер, как обычно, на приколе.
Я вспомнила, что Джо с Кэрри находится в состоянии вечной войны с огромным «пежо».
– Ах да, конечно, – сказала я. – Я понимаю и – спасибо. Может, если я попрошу Алека, он меня захватит…
– Э-э-э… – протянул Джо. – Во-первых, он слишком много выпил, а во-вторых…
– Да?
– Ну он тоже остается ночевать.
– О черт! – Я топнула ногой.
– Ты тоже можешь остаться, – мягко предложил Джо.
– Нет, не могу. – Мысль оказаться утром бок о бок со всеми этими счастливыми, сексуально удовлетворенными людьми, сосредоточенно жующими за роскошным столом, показалась нестерпимо горькой. – Мне нужно вернуться из-за… – я не могла солгать мужчине в сутане, сказав «из-за Рейчел», – из-за Брайана.
– Какого Брайана? – спросил Джо.
– Ну Брайана.
– Какого Брайана? – повторил голос.
Я посмотрела на Джо: его губы не шевелились.
– Кто такой Брайан?
Я обернулась: Роланд был тут как тут, покачивался на каблуках, руки в карманах.
– Мой пес, – ответила я.
– Господи, – огорчился Роланд, – ненавижу собак.
– Ну а я люблю собак.
Как я могла такое сказать?
– Несмотря на это, – сказал он, улыбаясь, – могу я предложить довезти вас до дома? Гертруда сказала, что вас нужно подвезти, а я могу поехать этой дорогой.
– А где Рут? – спросила я.
– Вон там. – Он кивнул в направлении французских застекленных дверей. Рут с Виктором выглядывали наружу, указывая друг другу на всякие разрушения.
– Ну если вы не против, прекрасно, – сказала я как можно нелюбезнее. – Спасибо. – И выскочила в коридор за пальто, пока ни один из нас не успел ничего добавить.
Натянув пальто, я принялась застегивать его столь свирепо, что одна пуговица осталась у меня в руке. Я решила ни с кем не прощаться, чтобы не расплескать свой гнев и возвести из него преграду. Из зеркала на меня глянула особа чернее тучи. Сердце гулко и безжалостно билось под лучшей шерстью от «Либерти». Зачем ему понадобилось приходить к Гертруде и пахнуть так чудесно? Почему он пришел и оказался таким прекрасным? Схватив сумку, я застегнула ее, прижимая локтем.
– Готовы? – спросил Роланд, появляясь в зеркале неясным отражением, опасно прекрасный в свете свечей.
Готова взорваться, подумала я, и мы вышли в ревущую ночь.
Какое-то время мы не разговаривали, если не считать моей фразы:
– У меня тоже «рено». Хорошие машины, не правда ли?
На это Роланд сказал:
– Полагаю, да. Я не знаток автомобилей. Для меня они – средство передвижения из пункта А в пункт Б. Кстати, где расположен Б?
Я сказала, и мы поехали в молчании.
Улицы представляли собой фантастическое зрелище: поваленные ветром или опасно наклонившиеся деревья – очень часто приходилось выбирать обходные пути, объезжая завалы, – множество пожарных машин, куда ни глянь – полицейские. Один или два раза мы видели деревья, проломившие крыши домов. Патни-Коммон выглядел разоренным, заваленный вывернутыми из земли вековыми деревьями, с торчащими к небу корнями, напоминавшими поверженных гигантов.
– Боже мой, – сказала я, внезапно вспомнив о своей главной в жизни роли. – Надеюсь, с Рейчел все в порядке.
– С вашей дочкой?
– С моей дочерью.
– Уверен, что все в порядке. Где она сейчас?
– Ночует у моих друзей.
– Вот как? – сказал он. – Значит, вам нет необходимости возвращаться, чтобы отпустить няньку?
– Я и не говорила, что возвращаюсь из-за этого.
– Вы так сказали Гертруде.
– Откуда вы знаете?
– Потому что она предложила мне отвезти вас домой.
– Неужели?
Молчание.
– Почему именно вам?
Он на секунду оторвал руки от руля, воздев их в жесте «понятия не имею», и искоса взглянул на меня:
– Не спрашивайте, – сказал он. – Я всего лишь пианист…
Я не засмеялась.
Мы проехали Барнс, где буря, видимо, была не такой сильной.
– Похоже, сюда гроза добралась уже выдохшись, – сказал он. – Значит, волнуетесь о дочери?
– Человек никогда не перестает волноваться о своих детях, – сухо сказала я. – Скоро сами почувствуете.
– Вот как? – Роланд осторожно переехал толстую ветку, лежавшую поперек дороги. – Спасибо за предупреждение.
– Не за что.
– Расскажите о ней.
– О ком?
– О вашей дочке.
– Ну, она… э-э-э… – начала я и, представьте, к своему раздражению, не смогла придумать, что сказать. Пожав плечами, я ответила: – Она… это… чудесное создание.
А он, как вам нравится, имел наглость заявить:
– Как ее мама?
Я накрепко закрыла рот.
Когда мы добрались до Мортлейка, я восстановила речевые функции, дабы объяснять Роланду дорогу.
– Нельзя ли проехать мимо дома моей подруги? – попросила я. – Хочу убедиться, что он в целости и сохранности.
– Конечно, можно.
С домом все оказалось в порядке. Он стоял темный, не поврежденный и за исключением слегка взъерошенных розовых кустов совершенно такой же, как всегда.
– Теперь к вам? – уточнил Роланд.
– Да, – коротко ответила я, думая: не приглашай его в дом, что бы ни случилось, не пускай его на порог.
Флоризель-стрит перегородило лишь одно поваленное дерево, которое мы благополучно объехали. Квартал оказался более или менее не тронут. Голые ветви глицинии вяло повисли перед входной дверью, сломанная шпалера часто постукивала в окно эркера. Роланд въехал на пустое парковочное место Уэббов рядом с моей машиной и заглушил мотор.
– О, зачем же, – пискнула я. – Высадите меня и поезжайте.
– Который из домов? – спросил он.
– Этот. – Я указала на усыпанное ветками крыльцо.
Роланд вышел из машины, открыл дверцу с моей стороны, и я попыталась выйти, забыв отстегнуть ремень безопасности. Ремень был снабжен хитрым противоинерционным устройством, и меня буквально притянуло обратно на кресло. Роланд рассмеялся.
– Я думал, вы дока в технике, – сказал он и наклонился ко мне помочь. В смысле, наклонился через меня. Я вдохнула запах его волос и съежилась на сиденье, стараясь избежать прикосновений. Отстегнув ремень, Роланд подал мне руку, на которую я оперлась с наивозможной легкостью и выкарабкалась наружу.
– Ну, спасибо вам огромное, – сказала я, отступив в сторону и пожимая его руку, все еще находившуюся в моей.
– Не за что, – ответил Роланд, открывая калитку.
– До свидания, – попрощалась я на оптимистической ноте, несколько смазанной тем, что Роланд уже шел к крыльцу, а я оставалась на тротуаре.
– Нужно их подвязать, – сказал он, отведя свисающие ветки от двери. – Похоже, глициния не пострадала.
– Хорошо, – весело отозвалась я, роясь в поисках ключей.
– Можно сходить у вас в туалет? – спросил Роланд.
– Что? – похолодела я.
– В ту-а-лет, – повторил он.
– Что? – Я все еще копалась в сумочке, хотя уже нащупала ключи. Они позвякивали у меня, прекрасно имитируя скрежет моих зубов.
– Мне надо пописать, – пояснил он. – Вы не возражаете?
– Ик, – вырвалось у меня. Сердце, этот стыдливый орган, сделало то, о чем рассказывается в книгах, – перевернулось. «Рут, – застучало в висках. – Рут, Рут, Рут».
– Беременные часто писают, – сообщила я.
Эти слова потрясли Роланда – собственно, с этой целью они были сказаны.
– Уф, – сказал он. – Наверное, так и есть.
– Ну ладно, заходите, – открыв дверь, я щелкнула выключателем. Света не было. Тут до меня дошло, что на всей улице нет ни одного освещенного окна и уличные фонари тоже не горят. Единственным источником света служила луна. После ночной бури светило, видимо, решило взять реванш и сияло вовсю.
– У меня в машине есть фонарик, – сказал Роланд и буквально через минуту вернулся с фонарем. Я, не успев опомниться и сообразить, что делать дальше, так и стояла в коридоре.
– Вверх по лестнице, первая дверь налево, – наконец произнесла я, перешла на кухню и снова машинально щелкнула выключателем. В темноте раздалось ворчание Брайана – его обычное приветствие. Забыв о благоразумии, я нашарила спички и пошла с коробком в гостиную, где стояла старая масляная лампа – моя любимая медная вещица. Обычно я пользовалась лампой во время вечеринок, там еще оставалось масло после Хеллоуина, устроенного для подружек Рейчел. Говоря «забыв о благоразумии», я имею в виду, что розовый стеклянный абажур лампы рассеивал прелестный мягкий свет, весьма способствующий созданию романтической атмосферы и совершенно не подходивший для прощания с таким красавцем, как Роланд. Даже если он чей-то муж, даже если его жена беременна…
Не сняв пальто, я зажгла фитиль. Комната тут же наполнилась нежно-розовым свечением. Послышался звук сливаемой воды, и на лестнице замелькал луч фонарика. Вскоре Роланд вошел в комнату.
– Как красиво, – произнес он как-то слишком нежно.
Я оглядела стены, занавески и немногочисленную мебель.
– Да, действительно, – поддержала я гостя.
– Я не это имел в виду, – сообщил он.
– Ик! – снова вырвалось у меня.
Мысли мои путались. Пока я выбирала между приступом икоты, тем, чтобы вывалить содержимое желудка на его туфли, и даже еще более чудовищными вещами, Роланд подошел, обнял меня за плечи и сказал:
– Я хотел бы сделать то, о чем мечтаю весь вечер.
И поцеловал меня, продолжавшую икать. Причем чересчур активно использовал язык. Или недостаточно активно? Я не совсем уверена.
– Рут, – пробормотала я сквозь жадный поцелуй.
– Забудь об этом[38], – проговорил он.
У меня не осталось сил сопротивляться, мышцы ослабли, веки склеились. Возникла глупейшая мысль, что если продолжать целоваться, не открывая глаз, все останется лишь в воображении. Поэтому я держала веки сомкнутыми очень долгое время. Ощутив очень нежное, теплое поглаживание по задней стороне икры, я несколько отстраненно удивилась, как Роланд исхитрился туда дотянуться. Это продолжалось довольно долго (как и поцелуй), пока я не поняла, что ноги касается мягкий мех, не имеющий ничего общего с мужской щетиной. Наконец до меня дошло, что это проклятый Брайан в непривычно прекрасном настроении крутился под ногами, тихонько поскуливая. Я отстранилась – с большой неохотой – и выдохнула:
– Это собака.
– Знаю, – шепнул Роланд, и я почувствовала, как он отвесил Брайану деликатный, но довольно внушительный пинок.
Я по-прежнему не открывала глаза, зная, что волшебство рассеется, едва я это сделаю. Что я увижу? Женатого мужчину, который скоро станет папашей. С закрытыми же глазами Роланд оставался лишь чувственным наслаждением. Поэтому поцелуй длился упоительно долго, прежде чем Роланд чуть отстранился.
– М-м-м, – обнимая меня за плечи, он посмотрел вниз, на что-то у наших ног. – Лучший друг женщины, похоже, кое-что припас для хозяйки.
Глазами, блестевшими от желания, которое невозможно было скрыть, я тоже посмотрела вниз. Недавняя икота не шла ни в какое сравнение с мощным, леденящим кровь криком, который я испустила. Леденящий кровь – самый уместный эпитет. Брайан лежал почти так же безжизненно, как обычно, с одной лишь разницей – его хвост, вместо того чтобы понуро свисать, был горделиво поднят вверх. Причину сей невероятной активности пес сжимал в челюстях.
Булстрод, мертвый, как ископаемая птица дронт, безжизненно-вялый, с остекленевшими глазами, свисал из слюнявой песьей пасти.
Булстрод!!
Глава 15
Вот так Господь карает распутниц.
Я опустилась на стул и заплакала. Так на меня подействовали вид мертвого Булстрода и внезапно ожившие гормоны. Роланд сказал (откуда-то издалека, как мне показалось):
– Это всего лишь кролик. Не нужно так расстраиваться… – И растроганно добавил в сторону: – Так убиваться из-за кролика! Господи, как же тогда она переживает из-за людей?
Перестав всхлипывать, я отняла руки от лица и сказала:
– Теперь они добьются, чтобы Брайана застрелили.
– Что? Из-за кролика-то? Да перестань!
– О, ты не знаешь этих ужасных Уэббов, – начала я. – Миссис Уэбб – по меньшей мере мировой судья, или член районной управы, или родственница королевской семьи, или – кто знает – все вместе. У меня нет сомнений в том, что, во-первых, моя соседка – весьма влиятельная особа, во-вторых, это, – я указала на несчастное существо, спящее вечным сном, – мертвый кролик, чертов дохлый кролик их обожаемой, избалованной, отвратительной единственной дочери. А ему, – я указала на Брайана, у которого хватило наглости слабо вильнуть хвостом и, как мне показалось, подмигнуть (правда, у Гертруды я немного перебрала бургундского, на что наложилось недавнее отступничество от собственных моральных принципов, так что не исключено, что подмигивание мне померещилось), – придется держать ответ и стать козлом отпущения.
Роланд уселся за обеденный стол и подпер подбородок рукой. Сложившаяся ситуация его явно забавляла.
– Разреши рассказать тебе одну историю, – сказал он.
Я шмыгнула носом:
– Не надо, спасибо.
– Нет, послушай. – Роланд накрыл ладонью мое запястье. Я попыталась отнять руку – в кулаке был зажат носовой платок, – но Роланд не дрогнул. Пришлось признать его физическое превосходство и уступить.
– Ну ладно. – Мне было все равно, настолько несчастной я себя чувствовала.
– Давным-давно, – начал Роланд, – жила-была семья с собакой, а по соседству обитала другая семья, державшая кролика. Однажды ночью семья, у которой была собака, открыла заднюю дверь дома, чтобы выпустить пса, и – догадайся, что произошло?
– О, – устало сказала я, – это нетрудно. Он сделал то же, что и Брайан.
– Абсолютно верно, то же, что и Брайан.
Мы оба невольно посмотрели вниз. Пес уронил мертвого кролика на пол, а сам растянулся рядом, опустив голову на лапы с обреченным видом.
– А дальше? – не выдержала я.
– Дальше хозяйка дома, практичная, как все женщины, подобрала мертвого кролика, который внешне не особенно отличался от этого (мы снова посмотрели вниз, на сей раз на грязный, измятый меховой ком), и вымыла его шампунем.
– Что?! – вырвалось у меня.
– Вымыла его шампунем, высушила феном и причесала, чтобы зверек выглядел целым и невредимым. Мертвым, но невредимым.
– На кой черт? – Растущее раздражение взяло верх над отчаянием: мне сейчас только таких историй недоставало!
– Чтобы казалось, что кролик умер своей смертью, – довольно ухмыльнулся Роланд. – Потом она подбросила его обратно в клетку, где хозяева и обнаружили зверька на следующее утро. Кролик почил с миром, естественная кончина… – Роланд поднял свободную руку: – Пожалуйста! Никаких проблем!
Я высвободила руки с зажатым в ней носовым платком.
– Ты предлагаешь мне проделать то же самое с… этим?
– Отчего нет?
– Во-первых, Булстрод жил не в клетке…
– Булстрод?!
– Ох, не поминай соседского питомца!
– Успокойся. – Роланд уже с трудом сдерживал смех. Мысленно я перенесла воображаемое ведро с головы Лидии на голову Роланда. – Это не имеет значения. В любом случае его нужно привести в божеский вид – я вымою труп, если тебе неприятно, – а затем мы отнесем кролика туда, откуда он прискакал.
– Но на нем, наверное, следы от зубов. – У меня вновь полились слезы.
– Вряд ли, – сказал Роланд, опускаясь на колени, чтобы осмотреть жертву. – Ничего такого нет. Похоже, пес сломал ему шею или кролик умер от испуга. Отмоем до неземной красоты. А где же он обитал, если не в клетке?
– В загоне. Большом сооружении из дерева и проволоки, собственноручно сколоченном соседями.
– Отлично, – сказал он, подбирая мертвого кролика с пола. – Можно повалить загон, словно строение снесло ветром. Неси лампу. Где у тебя кухня?
Мы пошли на кухню, я – впереди, освещая путь масляной лампой и чувствуя себя одновременно персонажем фильма об Уорхолле и Анной Нигл в роли Флоренс Найтингейл[39].
– Это просто смешно, – повторяла я, – глупо и нелепо. Никто не поверит. Они все равно узнают.
– Что ж, – сказал Роланд, положив Булстрода на сушилку для посуды и пустив воду, – им придется это доказать, не правда ли? Даже если они заподозрят неладное, prima facie[40] будет против них. Разве что они закажут вскрытие…
– Я не удивлюсь, – мрачно сообщила я.
– Вряд ли они зайдут так далеко. Свети сюда…
Я поставила лампу рядом с трупом. Брайан, притащившись за нами, заполз в свою корзину с проворством земляного червя. Как умудрился пес настолько вернуться к жизни, чтобы натворить подобных дел? Если Брайана затребуют в суд в качестве доказательства, вдруг пришло мне в голову, никто не поверит, что это полуживое существо на что-то способно. Эта мысль меня обрадовала.
– Жидкость для мытья посуды, – скомандовал последователь Бёрка и Хара[41].
Я вручила ему бутылочку с моющим средством.
Гость отлично справился с задачей. Тщательный осмотр погибшего не выявил никаких повреждений, кроме помятой шерсти. Пока Роланд осматривал труп кролика, я, признаюсь со стыдом, пристально разглядывала его собственное тело. Леди меньше всего подобает испытывать возбуждение при виде человека, занятого патологоанатомическими процедурами. Похоже, я окончательно перестала быть леди.
– Фен, – сказал Роланд тоном оперирующего хирурга. – Возьми фонарик.
Я побежала наверх, в спальню и, с Божьей помощью отыскав необходимое, оглядела свою в данный момент холостяцкую обитель хозяйским взглядом, расправила одеяло, выкинула в корзину использованные носовые платки, ногой отправила майку под кровать и в довершение всего наскоро пшикнула «Живанши» за ушами. Что это я намереваюсь делать? Сбросив пальто, я кинулась вниз, внутренне холодея от собственной моральной неустойчивости.
– Ты надушилась? – удивился Роланд, когда я сунула ему фен, одновременно вставляя вилку в розетку.
– Нужно же перебить запах тления, – отпарировала я, радуясь розовому сиянию лампы, надеюсь, скрывшему румянец.
Фен, естественно, не работал – электричества не было. Роланду пришлось насухо вытереть кролика полотенцем, что он сделал очень осторожно, учитывая обстоятельства. По завершении процедуры Булстрод выглядел прекрасно. Мертвый, но прекрасный, если такое можно себе представить. Роланд даже закрыл бедняге глаза. Затем он пригладил мех щеткой, поднял кролика и сказал:
– Вуаля, мадам. Естественная смерть.
– Может, нам немного подкрепиться перед тем, как нести его назад? – предложила я. Меня все-таки пугала мысль о том, что придется довести дело до логического конца.
Роланд снова положил кролика на сушилку для посуды.
– Ну, кофе выпить не получится – света нет.
– А бренди?
– Весьма подходящая альтернатива. – Роланд изящно стянул мои розовые резиновые перчатки. Получилось настолько похоже на хирурга после операции, что я не удержалась и сказала об этом. Роланд взял мое лицо в свои ладони и сказал: – Можно обойтись без бренди и поиграть в доктора и медсестру…
Вновь ощутив волну слабости и дрожь в членах, я еще раз икнула и схватила лампу, выставив ее перед собой в качестве защиты, словно распятие перед вампиром. Я не хотела этого делать, все получилось само собой. Полагаю, виноваты несколько лет одиночества, черт бы все побрал.
– Лучше бренди, – твердо сказала я, вспомнив о Рут и ее крошечном, размером с горошину, плоде.
Вернувшись в столовую, мы уселись друг против друга. Мне стало легче, хотя я по-прежнему плавилась от возбуждения.
– Нам понадобятся резиновые сапоги, – сказал Роланд, невольно вернув меня на землю (я размышляла о вещах, никак не связанных с возвращением кролика в загон).
– Как хорошо, что ты предложил такой отличный выход, – похвалила я, смакуя бренди. – Скажи, а та история произошла на самом деле? Где ты ее слышал?
– Наверное, Рут рассказала.
Как он может с такой легкостью упоминать имя жены, учитывая все обстоятельства? Я посуровела сердцем и другими частями тела, опасно смягчившимися от присутствия Роланда.
– Вот как? – уточнила я, отмахнувшись от опасных фантазий.
– Но это вымысел, сказка. И кончается все очень смешно.
– Расскажи, – попросила я, сжав зубами край бокала.
– Ну, в той истории – только не переноси это на наш случай…
– Я не собираюсь ничего переносить, – откровенно высказалась я, подумав, что выдерживаю свою роль довольно прилично. – Продолжай.
– Мы остановились на том, как хозяйка дома подложила приведенного в божеский вид кролика назад в клетку, верно?
Я кивнула.
– А на следующее утро, снимая с веревки высохшее белье…
– Прелестная домашняя сценка.
– Да, прелестная домашняя сценка… Леди не удивилась, услышав вопль соседского ребенка, увидевшего, что его кролик мертв…
– Ну?..
– Леди в ожерелье из бельевых прищепок просовывает голову сквозь изгородь, готовясь решительно отрицать свою причастность к преступлению, и осведомляется: «Что случилось, малыш?» На это растерянное дитя, сжимая в ручонках свежеотмытый труп, с рыданиями отвечает: «Мой кролик вчера умер, и я похоронил его в углу сада, а сейчас он с-с-снова в своей к-к-клетке!»
Роланд захохотал, держась за живот. Я старалась сохранять серьезность, но не сдержавшись, расхохоталась столь дико и зловеще, что зрители, если бы они присутствовали при этой сцене, могли бы зарыдать. Заходясь от смеха, словно кудахчущая курица, вылетевшая из ада, я вдруг вспомнила, что этот анекдот рассказала ему жена. И мне стало не смешно.
– Нам лучше побыстрее с этим покончить, – решительно сказала я и подняла лампу, чтобы осветить путь в кухню.
Как ни стыдно в этом признаться, мои резиновые сапоги оказались Роланду впору, разве что немного тесноваты. Правда, я не удержалась и сказала, что мне они были велики и я надевала их на две пары шерстяных носков. С трудом натянув сапожки Рейчел, купленные на вырост, в чем я также почувствовала себя обязанной признаться (нельзя же дать Роланду повод заподозрить, что с моей дочерью что-то не так), я скорее семенила, нежели шагала по тропинке, освещаемой лучом карманного фонарика. С отмытым до стерильной чистоты мертвым Булстродом мы прошли через сад до дыры в заборе (доски снова оторвались из-за чудовищного ветра, продемонстрировав качество работы кустаря-одиночки, которого я нанимала для починки изгороди) и проникли в сад Уэббов.
К счастью, большая часть плана оказалась выполненной до нас: деревянный загон почти лежал на боку, хотя был ли тому виной ветер или нападение Брайана, не скажу. Роланд опустился на колени (я держала фонарь) и очень осторожно положил кроличий труп на землю, набросав сверху деревянных обломков, которыми была усыпана земля вокруг. В свете фонарика картина выглядела очень убедительно, о чем я не могла не сказать. Панегирик оборвал звук открывшейся двери. В темноте садика замерцал новый источник света, и голос, которым могла бы говорить королева, беспокоящаяся за своих корги[42], произнес:
– Булстрод! Булстрод! С тобой все в порядке?
Я услышала тихий шепот Роланда: «Вот будет прикол, если кролик ответит «Да»!», и тут Пенелопа, оказавшись совсем рядом, задела локтем меня и мой фонарик, обнаружив, таким образом, наше присутствие.
Из головы вылетели все мысли о флирте. Я лишилась дара речи и даже забыла, что мне жутко жмут резиновые сапоги. Отпрянув в картинном ужасе, словно персонаж мультфильма, я оступилась и рухнула навзничь в заросли магонии Пенелопы Уэбб.
Читатели, увлекающиеся садоводством, знают, что листья у магонии острые и очень колючие, почти как у остролиста. Они немилосердно царапали чувствительную кожу, доставшуюся мне при рождении. Падая в магонию, я подумала, что ужасный кустарник и Пенелопа Уэбб, цитируя Кэрролла, – одного поля ягоды. Внешне привлекательные, но лучше обойти их стороной, не то пожалеешь. Моя мысль получилась длинной и метафорической, но ведь и падала я долго. Магония никогда не была и не будет моим любимым растением. Помнится, падая, я размышляла о двух вещах: во-первых, что променяла бы неизбежный скандал на возврат к существованию в качестве миссис Мюррей и жизнь с Гордоном Мюрреем. А во-вторых, что острые листья, пребольно исцарапав незащищенные участки тела (ноги под коленями, руки ниже локтей, запястья, шею и уши), существенно подпортят удовольствие от объятий, мысль о которых не покидала меня даже когда я лежала, поверженная, как Люцифер.
Мой (вернее, Роланда) фонарик выпал, когда процесс падения наконец-то прекратился, и мне пришла в голову идея остаться в зарослях магонии до скончания времен. Это намного лучше, чем терпеть то, что, несомненно, меня ожидает. Закрыв глаза, я притворилась безжизненной. Наконец-то я узнаю, что означает быть Брайаном.
Глава 16
Люди не желают оставить вас в покое. Вы тихо-мирно пытаетесь умереть, сунув голову в духовку газовой плиты, но в дверь звонит молочник с требованием уплаты и отрывает вас от дела. Убедив себя, что вам идет красное (хотя мама всегда утверждала обратное), немедленно слышите комментарий заботливой подруги, обеспокоенной тем, что вы выглядите как открытая рана. Так и здесь: я радостно готовилась отойти в лучший мир непосредственно из колючего куста, но этому не суждено было осуществиться – Роланд вытянул меня из магонии. Пенелопа Уэбб стояла рядом, озаренная слабым светом карманного фонарика, и ее надменности могла позавидовать легендарная Титания.
Ситуация требовала объяснений.
– Мне очень жаль Булстрода, – начала я. – А-ай!
Роланд ущипнул меня повыше локтя в совершенно не игривой манере.
– Миссис Мюррей увидела, что здесь что-то случилось, – сказал он, – поэтому мы пришли сюда. – Роланд снова предостерегающе сжал мое плечо, увидев, что я открыла рот, собираясь сказать сама не знаю что. Некоторое время он распространялся о разразившейся ночью буре и рухнувшем загончике и закончил фразой, с которой я не стала спорить: – Но, боюсь, кролик был уже мертв…
Пенелопа Уэбб сникла. Титания исчезла, уступив место измученной матери, отчего я ощутила огромное облегчение и даже некоторую симпатию. В отчаянии вцепившись пальцами в волосы и при этом самым комичным образом передвинув обруч с бантиком, соседка простонала:
– В воскресенье у дочери день рождения. Я вернулась лишь потому, что Элисон волновалась из-за поганого животного… – В глубине души у меня потеплело. – И теперь придется ехать и сообщать ей такое… О, это слишком, это свыше человеческих сил! – Пенелопа затопала ногами, и я сразу поняла, откуда у Элисон своеобразные привычки. – Рекс будет вне себя. Он столько времени сооружал эту гадкую будку… – Соседка с сердцем пнула деревянные обломки.
На душе становилось все легче и легче.
– Хотите, я его закопаю? – предложил Роланд.
– Но разве девочке не захочется увидеть тело – ну там оплакать, попрощаться? – спросила я, призвав на помощь скудные знания детской психологии и от души забавляясь. – А-а-ай!
Роланд снова ущипнул меня за руку.
– Думаю, лучше его похоронить, – бодро предложил он с едва уловимой ноткой предостережения в голосе.
– О, понимаю, – согласилась я. – Да-да, и немедленно.
В лунном сиянии, смешанном со светом фонарика, я заметила, что Роланд смотрит на меня гораздо менее сочувственно, чем мне хотелось бы. Мужчины способны моментально переключаться с романтических мыслей на выполнение практических задач, о чем я знала, но забыла. Женщин, с другой стороны, не оставляет романтический настрой, пока они не замечают, насколько односторонним стал процесс. Затем мужчины спрашивают: «Ты что, меня больше не любишь?..» Но я опять отклоняюсь от темы.
– А потом? – спросила Лидия на следующий день, когда я зашла за Рейчел. Мы сидели на кухне, электричество уже дали, а девочки играли наверху.
– Ну, после того как мы закопали вещественное доказательство, я отвела миссис Уэбб к себе и дала ей бренди. Вообще она ничего, только нервная и издерганная. Она многое рассказала о себе, пока Роланд предавал усопшего земле: о том, что перенесла два выкидыша, что ей удалили матку, что ей всего тридцать восемь и что ее муж…
– Пэт! – заорала Лидия. – Я не об этом спрашиваю! Что у тебя потом было с ним?
– Ах, потом, – небрежно протянула я. – Он уехал домой.
– А перед этим?..
– Отпустил пару неслыханно оскорбительных острот насчет Джулиана и миссис Протеро.
– А эта что там делала?
(Дочка Лидии, Пола, училась в той же школе, что и Рейчел.)
– Я говорю о львах в гостиной.
– О Господи… – Подруга безнадежно опустила голову на руки. Я подумала, что достаточно отплатила за всякий вздор насчет того, что я надоедаю мужчинам на вечеринках. Вскинув голову, Лидия посмотрела на меня очень прямо, давая понять, что не потерпит больше пустой болтовни. – Я имею в виду, было у вас что-нибудь или нет?
– Конечно, нет! Он женатый человек, скоро в первый раз станет отцом. За кого ты меня принимаешь?
– За особу с потрясающим самоконтролем, – ответила подруга.
– Это точно, – сокрушенно вздохнула я.
– Но он хотя бы пытался?..
– Что, прямо перед Пенелопой Уэбб, сидевшей в гостиной при свете масляной лампы?
– Он что-нибудь сказал на прощание?
– Попытался поцеловать меня на пороге, но я не позволила. Разумеется, поблагодарила его самым сердечным образом, твердила «спасибо», а он отвечал «не за что, не за что», немного помялся на пороге и спросил, можно ли мне позвонить. А я ответила: нет, не нужно – и с веселым смехом пояснила, что меня разгорячило бургундское. На этом он отправился восвояси.
