Текст книги "Зловещий брак"

Автор книги: Мэйдлин Брент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Несмотря на это, через несколько дней мы спускали главный парус и сбрасывали плавучий бон с правого борта, запускали бойлер и заставляли двигатель работать в течение часа или более, поскольку Дэниел твердо следовал правилу: чтобы техника хорошо служила, она должна работать. Он сам сконструировал систему для выведения пара через трубу бойлера в конденсор, что позволяло нам получать дистиллированную воду в добавление к четырем канистрам в десять галлонов каждая, которые мы наполняли водой из источников на островах, где представлялась такая возможность. То была еще одна причина для регулярного использования бойлера.

Наш камбуз занимал площадь не более карточного стола, но, поскольку мы готовили лишь очень простую пищу, нас он устраивал. Уборная располагалась в крохотной кабинке, где был стульчак над металлическим ведром с помпой, которой нагнеталась для смыва морская вода. В течение первых нескольких недель нашей ванной было только море, но позже Дэниел придумал гениальную систему, в которой помпа качала воду из канистры через шланг в емкость с просверленными в дне отверстиями. Мы ежедневно купались в море, но раз в неделю напускали воду в «душ», спускали холщовый занавес и по очереди наслаждались душем из пресной воды.

По совету Дэниела я намазывалась кокосовым маслом с головы до пят за час перед еженедельным душем, чтобы кожа моя не стала чрезмерно сухой и не загрубела от ветра и морской воды. Это был ценный совет: кожа оставалась гладкой и нежной несмотря на то, что я загорела до кофейного цвета; однако я следовала ему только, чтобы угодить Дэниелу, поскольку не придавала значения тому, как я выгляжу. Теперь было странно вспоминать, что когда-то меня волновали мои слишком густые брови. Сейчас мне совершенно не хотелось быть привлекательной для мужчин. Нам следовало избегать контактов с людьми. Во мне все еще жил страх и отвращение, посеянные Оливером Фойем, и я не хотела, чтобы мужчины когда-либо проявляли ко мне интерес.

Дэниел отрастил волосы почти до плеч. Он носил теперь усы и бороду. Седина в бороде придавала ему зловещий и суровый вид, и мне это казалось смешным: прошло время, и я вновь научилась смеяться. Мне думалось, никто не сможет теперь узнать его по описанию внешности, разосланному в доминионы ямайскими властями.

Если бы я могла представить раньше, что буду жить на небольшом паровом судне в каюте размером с половину комнаты горничной в Джакарандасе, да еще и делить эту каюту с мужчиной, я бы подумала, что соблюсти приличия в таких условиях совершенно невозможно, но я оказалась бы неправа. Дэниел укрепил посередине каюты холщовый занавес, который задвигался, как экран, на кольцах, надетых на перекладину, так что, когда кто-то из нас хотел переодеться, мы были изолированы друг от друга. Обычно такая необходимость наступала перед сном или утром при пробуждении. В течение дня мы ходили босые, только в рубашках и коротко обрезанных брюках. Мы и купались в одежде, а сохла она прямо на теле.

В каюте было две койки. Ночной сорочкой мне служила мужская рубаха. Если была качка, то мы развешивали над койками гамаки. Если ночь была тихой и приятной, мы развешивали гамаки на палубе. Спали ли мы, или купались, или отправляли свои естественные потребности, мы все делали весьма просто и без стеснения; мы предоставляли друг другу максимум возможностей для уединения, даже в таком крошечном жилище, как «Кейси».

Бывали времена, когда мы плыли ночь напролет, если нам так вздумалось, и сменяли друг друга через четыре часа у руля. Обычно же по наступлении сумерек мы ложились в дрейф, вставали на якорь в море при плохой погоде или в бухте какого-нибудь островка – при хорошей. Такую бухту найти было нетрудно, поскольку, как говорил когда-то Дэниел в той, иной, жизни, можно было проплыть две тысячи миль вдоль островов Вест-Индии и всегда быть в дне хода от ближайшей суши.

Все работы на борту мы делали вместе. На суденышке типа «Кейси», находящемся постоянно на плаву, всегда было что делать. Оснастку корабля постоянно нужно было проверять – не прохудилась ли. Фалы, шкоты, мачты, рулевое управление, – все это оборудование требовало постоянного внимания. Внезапный отказ механизмов, отвечающих за мачты и штурвал, мог привести к потере управления шхуной в самый опасный момент. От своевременного предотвращения таких случаев зависела наша жизнь.

Иногда мы брали на борт груз – перевозили его с одного островка на другой либо из деревни в деревню на побережье. Иногда мы нанимались перевозчиками, но чаще покупали, продавали или меняли грузы по своему усмотрению. Иногда шли пустыми. Но нам всегда приходилось думать о загрузке трюма и о правильном распределении веса в нем.

Я всегда считала Дэниела искусным и трудолюбивым человеком, но мне и в голову не приходило, какой высокой квалификацией и какими обширными знаниями он обладал, пока мы не начали новую жизнь на «Кейси». Его приготовления к отплытию еще на Ямайке были очень тщательными. У него были морские карты, секстант, телескоп, хронометр. Взамен оплаты работы ныряльщика в Королевской морской службе он просил познакомить его с работой приборов и с навигацией. Теперь все эти знания и навыки пригодились, и я многому у него научилась.

Покинув впервые Арубу, мы медленно пошли на восток к Наветренным островам, держась против ветра, а затем развернувшись и начав движение на самом быстром ходу. Каждый день я узнавала от Дэниела все больше о море, погоде и корабле. Он рассказывал мне об устройстве двигателя. Я усвоила правила поддержания давления пара и то, каким образом разбирать и чистить бойлер; но никогда так и не смогла понять, что же именно происходит, когда машина медленно приходит в движение.

«Кейси» прошла через Подветренные острова, вокруг Пуэрто-Рико, через пролив Мона и вдоль трехсот миль северного побережья Эспаньолы. Мы не прошли Наветренный пролив, поскольку по негласному соглашению между собой решили никогда не подходить к Ямайке ближе чем на сотню миль. Повернув на север, мы прошли через Багамы, затем через Флоридский пролив и направились к Гаване. Это было окончанием путешествия. От Гаваны мы направились в обратный путь к Гренадинам и вновь – к Арубе, хотя можно было бы пойти множеством иных маршрутов.

К тому времени, как мы повернули на юго-восток от Гаваны, чтобы не торопясь пройти маленькими островами, расположенными у побережья Кубы, я уже была способным моряком и искусной ныряльщицей. С самого начала в обучении искусству ныряльщика я находила огромное удовольствие. Я любила подводный мир – мир, полный красоты. Но не для этого Дэниел положил столько труда на мое обучение. Время от времени нам предоставлялась возможность заработать этим деньги или еду. А дополнительные две руки и два глаза были неоценимой помощью. Я наравне с Дэниелом могла нырять за лобстером или за большими съедобными моллюсками.

Мы в самом деле хорошо и разнообразно питались, поскольку море и острова давали нам все возможное по цене не более небольшого усилия. Судно и наше умение позволяли нам добыть все то, чего не было на островах. За все время мы только раз поспорили с Дэниелом, и этот случай касался еды. Однажды вечером мы встали на якорь в песчаной бухте на побережье Кубы, неподалеку от деревеньки; и в ту ночь я услышала разрывающие сердце жалрбные вздохи. Я вылезла из гамака и пошла на палубу.

Вздохи и рыдания доносились с берега и были хорошо слышны в неподвижном ночном воздухе. Казалось, чья-то душа сильно страдала. Я вглядывалась во тьму, когда ко мне подошел Дэниел, застегивая ремень брюк. Я повернула голову, чтобы заговорить с ним, но была столь испугана звуками, что говорила шепотом.

– Что это, Габнор?

– Это черепахи. Туземцы ловят их и переворачивают на спины. Так они остаются живыми, а мясо – свежим. Мы прокрадемся на берег и принесем одну черепаху на борт. Кейси, черепаховый суп и черепаховое мясо – это пища богов.

– Ты хочешь сказать, что их оставляют медленно умирать? – Мне хотелось зажать уши руками, чтобы не слышать этих вздохов.

– Да. Но нельзя судить туземцев по правилам цивилизованных людей. Мы бы убили своих жертв и сохраняли мясо в соли.

Я схватилась на поручень.

– Я никого не осуждаю, Габнор. Я только думаю об этих черепахах. Я имею в виду… С ними я играю под водой.

Это была правда. Трижды я ловила черепаху и плыла, прицепившись к ней, а затем отпускала. Они не были ни дружелюбны, ни любопытны, как дельфины, но у меня сжалось сердце при мысли, что они умирают мучительной смертью, и я вовсе не приняла предложения Дэниела.

– Но ведь ты всю свою жизнь питаешься убитыми животными, Кейси. – сказал он. – Где же логика, когда говоришь, что я не должен убивать черепаху?

Я закрыла глаза, стараясь сосредоточиться. Наконец, я ответила:

– Здесь нет логики, Габнор. Это не вопрос принципа. Если я начну спорить – я ничего не докажу, у меня нет аргументов. Я просто знаю, что не хочу, чтобы ты убивал черепаху. Может быть, оттого, что мне кажется, будто у нас с ними есть что-то общее, как с дельфинами. Ведь все мы вынуждены под водой задерживать дыхание. – Я прижала ладони к щекам и поежилась. – О, не могу, не могу слышать эти ужасные звуки.

– Черепаха будет избавлена от страданий.

– Да, но… – Я поглядела ему в лицо, освещенное лунным светом. – Мы ведь можем и еще кое-что сделать, правда?

Он рассмеялся и тронул меня за плечо.

– Иногда полезно отказаться от логики – ведь мы и не претендуем на логичность, правда?

Он снял рубашку, встал на поручень и нырнул с него почти беззвучно. Я не стала терять время, чтобы надеть бриджи для ныряния, а просто обвязала полы длинной рубахи вокруг ног и последовала за Дэниелем.

Спустя две минуты мы вышли на берег и пошли по пляжу. Мы нашли четырех больших черепах. Без помощи Дэниела мне вряд ли удалось бы перевернуть их. Как только мы сделали это, они поползли к воде тяжелым аллюром, но, достигнув своей родной стихии, внезапно будто растворились на гладкой освещенной луной поверхности.

Мы медленно поплыли обратно к шхуне, а когда взобрались на борт, Дэниел сказал:

– Одевайся, Кейси. За десять минут нам нужно поднять якорь и убраться. Я не буду дожидаться, когда придут туземцы и увидят, что их черепашье мясо уплыло.

– Прости, Габнор. Я испортила тебе ночной отдых.

Он отжал свои длинные волосы и улыбнулся:

– Ах, если бы у меня никогда не было проблемы серьезнее этой, Кейси, милая, я был бы рад.

Я открыла для себя секрет спокойствия и уверенности, с которыми мы жили, – это никогда не заглядывать в будущее дальше чем на один день, а о прошлом вовсе не вспоминать. У нас было лишь три заботы: погода, судно и провизия.

Я научилась толковать природные явления: спала ли я или бодрствовала, какая-то часть сознания всегда отмечала малейшие изменения ветра, малейшие изменения моря, и все признаки, способные предсказать, что сулит нам предстоящий день. Этому можно было научиться просто за время наблюдений, но рядом был Дэниел, который учил меня науке наблюдать. Дэниел не был более тем человеком, которого я знала с детства. И в его внешности, и в его обращении со мной многое изменилось. Когда-то Дэниел был слугой. Теперь он был мне и другом, и попечителем – почти как отец, хотя для любой дочери и любого отца было бы затруднительным оценить глубину отношений, когда они отрезаны от всего остального мира. В той жизни друг для друга существовали только мы двое.

Мы не высаживались на британский берег, пока не прошел год со времени нашего бегства с Ямайки. Возможно, мы перестраховались. На островах мало интересовались событиями соседних островов, благо они бывали разделены сотнями и тысячами миль; и между британскими владениями существовала слабая связь.

Никто, кто знал в прошлой жизни Дэниела Чунга и Эмму Фой, не узнал бы нас: Дэниел носил черные волнистые волосы до плеч и седую бороду; я была коротко острижена и всегда одета в большую по размеру рубашку, брюки и ботинки – так что сложно было бы даже идентифицировать мой пол. Когда мы начали высаживаться на берег британских владений, Дэниел стал говорить с акцентом и называть себя Гарри Аенг, изображая полукитайца-полуангличанина. На берегу он сам покупал одежду или продовольствие, а я маячила за его спиной в соломенной шляпе, скрывавшей лицо.

Если нам приходилось прилюдно разговаривать друг с другом, я пользовалась местным наречием или креольским и делала голос грудным, неузнаваемо-глубоким. Меня часто принимали за сына Дэниела или просто за наемного матроса, но, как только официальное лицо или хозяин лавчонки узнавали во мне женщину, Дэниел немедленно особым обращением ко мне давал понять, что я – его женщина.

У нас не было насущной необходимости заходить именно в британские порты, но Дэниелу представлялось важным закрепить новую идентификацию наших личностей на островах. К концу первого года наших странствий, отчасти путем подкупа, отчасти – тщательной подделки мы приобрели судовые документы, в которых говорилось, что «Кейси» была построена пять лет назад в венесуэльском порту Ла-Гэрра и спущена на воду под названием «Санта Мария»; что корабль был продан два года тому назад Гарри Ленгу в городе Тампа и переименован. У нас был с собой запас Заключений о состоянии здоровья, чтобы нас не поставили по прибытии в порт на карантин – в некоторых портах существовала такая система. Некоторые заключения были подлинными, и оставалось лишь тщательно подделать дату. Я стала настоящим экспертом по подделыванию подписей; у меня был запас чернил и самодельных печатей – и я с некоторым изумлением обнаружила в себе удовлетворение и даже восторг, с которыми я принимала участие в этих незаконных деяниях.

Сезон сменялся сезоном, а мы курсировали среди Карибских островов. Наши страхи испарились. В первые месяцы я боялаоь, что нас опознают, о нас донесут, нас арестуют и возьмут на борт какого-нибудь британского корабля для того, чтобы доставить на Ямайку, где Дэниела наверняка повесят за убийство Оливера Фоя. Но к концу второго года эти страхи исчезли, поскольку мы были признаны местным населением под своими новыми именами.

Все наши дни были наполненными, и нас никогда не донимала скука. Всегда нужно было или проложить курс плавания, или подшить парус, или починить двигатель, или прибраться в каюте. Всегда находилась работа по добыванию пищи: мы взбирались за кокосовыми орехами на пальмы или ловили рыбу; ныряли за моллюсками или загружали-разгружали попутный груз.

Со сменой сезонов менялась и погода: от безветренной до самой ужасной. Во время сезона ураганов мы бдительно следили за признаками приближающегося ненастья, но дважды нам все же приходилось убегать от разрушительных ветров под парусом и на всех парах. Обычный шторм был для «Кейси» не страшен, но ура-ганп – иное дело. Даже если бы шхуна выжила, она наверняка потеряла бы мачты и кабину. Такого ветра, какой способен вырвать с корнем из земли дерево, следовало избегать, а не бросать ему вызов.

Среди наших самых ценных вещей были книги, взятые Дэниелом. Их было тридцать семь, включая двенадцать томов Частной Энциклопедии. Много книг я когда-то передала Дэниелу: несколько романов Диккенса и других классических новелл, учебники по истории, мореплаванию, арифметике, навигации, металловедению, плотницкому ремеслу, истории религий, астрономии и другим.

Одна из книг, написанная неким Эдмондом Хойлем, умершим более ста лет тому назад, обучала настольным играм: висту, шахматам и игре в «трик-трак». Там же были описаны несколько разновидностей карточной игры для двух партнеров, и мы часто проводили свободные часы за игрой в пике или крибадж. Никто из нас двоих не умел играть в шахматы, но Дэниел сделал доску и вырезал шахматные фигуры, и при помощи учебника мистера Хойля мы обучались шахматам. Мои способности в шахматах никогда не были выше посредственных, но я уверена, что, если бы у Дэниела был достойный противник, он достиг бы высокого мастерства.

В юности в Гонконге он научился китайской игре «ма тзянг», которая игралась фишками типа домино, но с китайскими символами на них. Мы вместе изготовили и раскрасили фишки, и Дэниел обучил меня еще одной игре.

В то время на борту «Кейси» мы жили одним днем, и я была спокойной и умиротворенной; более того, я была счастлива. По стандартам английского общества эта жизнь должна была бы считаться невозможно тяжкой для девушки, воспитанной этим обществом; но она не казалась мне тяжелой, по крайней мере, в сравнении с работой, которую ежедневно выполняли женщины-туземки; и уж во всяком случае, в сравнении с той страшной жизнью, которую я вела в роли жены Оливера Фоя. В течение трех лет я ни разу не ощутила грусти и подавленности. «Кейси» была очень храброй маленькой шхуной, и после нашего первого плавания на Арубу, когда мы захлопнули за собой дверь в прошлое, мы очень часто смеялись, вместе принимаясь за какую-нибудь работ.

До своего замужества я смеялась легко и непринужденно, и теперь эта милость природы вернулась ко мне. Дэниел, напротив, всегда ранее был тихим и педантичным человеком, но он часто усмехался в бороду, разделяя со мной какую-нибудь шутку. Я могла заставить его смеяться над старой ямайской песней, которых знала множество и пела на креольском английском.

* * *

В сентябре мне исполнился двадцать один год. Я позабыла о своем дне рождения, но о нем не забыл Дэниел. Мы бросили якорь у острова Синт-Эустатиус, и когда утром я вышла на палубу, то обнаружила на складном столике, которым мы пользовались для игр, уже готовый завтрак. Обычно мы завтракали и обедали на палубе, сидя на холщевых диванных подушках, используя при этом низкие табуретки как стол – для устойчивости при качке. В тот день на раскладном столике меня ждал свежий хлеб, испеченный Дэниелом за ночь, нарезанный кусочками ананас, сваренные вкрутую яйца, красиво нарезанные и сдобренные китайским соусом, который я особенно любила, и целый кофейник превосходного кофе.

И, только когда Дэниел поцеловал меня, поздравил с днем рождения и разложил для меня холщовое кресло, я вспомнила об этой дате. Потом мы, как на крыльях, летели на парусах к острову Сент-Китс, чтобы успеть пройти больше перед длительным бризом. После полудня мы бросили якорь возле крошечного островка для того, чтобы поймать лобстера. Это был один из необитаемых островков, которые мы облюбовали во время странствований.

В тот вечер, неподалеку от острова Сент-Китс, мы сидели под звездами на палубе и наслаждались ужином из лобстера. Когда ужин был съеден и запит напитком из лимона и ананаса нашего собственного изобретения, Дэниел сходил в каюту и вернулся, держа что-то на ладони: то был маленький кошелек из тонкой скрипящей кожи с красивой ленточкой-завязкой.

– Не может же быть двадцать первый день рождения без подарка, – улыбаясь, сказал Дэниел.

– Ну что ты, Габнор. Ты слишком добр ко мне. – На глаза мои навернулись слезы. То, что в нем содержалось, было легким и маленьким, почти невесомым. Несколько минут я медлила, стоя в свете палубного фонаря и гадая, что же это может быть. Наконец, я покачала головой: – Безнадежно гадать, да, Габнор?

Он погладил свою бороду и серьезно сказал:

– Думаю, да.

Я осторожно потянула за завязку кошелька и засунула туда руку – что-то сверкнуло в свете лампы: золотой диск, своего рода амулет – на толстой золотой цепочке-браслете. Я затаила дыхание. Иногда нам платили за услуги золотом, но не в достаточном количестве, чтобы окупить и двадцатую часть того, что лежало у меня на ладони; и, хотя мы неплохо существовали на наши заработки, мы никогда не могли тратить сверх того, что уходило на пищу и одежду, а также на ремонт нашего жилища.

На золотом диске был выгравирован рельеф корабля. И вновь я затаила дыхание от изумления: выгравированный корабль был точной копией «Кейси». Где и когда, изумлялась я, Дэниелу перепало золото? И цепочка, и амулет были более глубокого цвета, чем те самородки, которыми с нами расплачивались на Арубе. Несомненно, где-то там же он заплатил ювелиру, чтобы сделать цепочку, а возможно, также и золотой диск; но я была уверена, что гравировку сделал сам Дэниел, работая всю ночь напролет, пока я спала.

Что-то было в амулете – золотом, круглом – что пробуждало во мне смутные воспоминания, но я никак не могла возродить их четкими. Внезапно мне пришло в голову, что амулет не был отлит из золота на заказ, а когда-то был монетой. Если это правда, то монета должна была быть больше соверена, и я не могла сообразить, что бы это могло быть. Другого достоинства золотой монеты на Карибских островах не ходило. Я подумала о долгих часах, проведенных Дэниелем без сна, отшлифовывая поверхность, а затем медленно выгравировывая рисунок при помощи стальной иглы.

По моим щекам побежали слезы, а горло сжалось так, что я не могла говорить. Сжимая браслет в ладони, обвила руками его шею и прижалась лицом к его плечу.

– Спасибо, Габнор. Это самый прекрасный подарок, который я получила в жизни, – сказала я через несколько минут.

Он покачал головой.

– Это то немногое, чем я могу поблагодарить тебя за дружбу, милая Кейси. Это очень мало. А теперь давай вместе выпьем за твое здоровье.

Я рассмеялась, и мы подняли свои оловянные кружки с лимонно-ананасовым напитком. Если бы я была предусмотрительнее и обладала бы хорошей интуицией, то увидела бы в этом какое-то темное предзнаменование. Но я ощущала лишь тепло и уют. Никакой знак не принесли мне волны, ничто не нашептал ветер: я не знала, что эта счастливая глава моей жизни близка к завершению и что амулет, который я держала в руках, сделанный и подаренный с такой любовью, принесет мне несчастье – как кукла, наводящая порчу и изготовленная колдуном-обеа – и предаст меня в руки людей-зомби.