Текст книги "Солдат"

Автор книги: Мэтью Риджуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

А в Соединенных Штатах продолжает безраздельно господствовать доктрина о решающей роли «авиационноатомной мощи».

Так закончилась военная карьера генерала Риджуэя, которого сами американцы выдавали за одного из своих национальных героев и о котором так много писала американская пресса,' особенно зо время событий в Корее.

Мы затронули главные вопросы, освещаемые в книге Риджуэя, однако и многие другие могут в той или иной степени привлечь внимание читателя.

Так интересны рассуждения Риджуэя о роли и. месте армейского корпуса в операции. По его мнению, «только командир корпуса ведает почти исключительно вопросами тактики», а «командующий армией занимается в основном вопросами тыла и управления занятой территории» (стр. 39). Эта точка зрения отражает действительное положение, существовавшее в армии США во время второй мировой войны. Планирование и организация операции зачастую возлагались на штаб корпуса. Таким образом командир и штаб корпуса в армии США во второй мировой войне были основными организаторами не только боя, но и операции. В этом сказалась переоценка американцами значения тактической стороны и недооценка оперативной. Не случайно вопросы организации корпуса и армии и их боевых действий рассматриваются в США с точки зрения стратегии и тактики.

Книга представляет известный интерес и в том отношении, что в ней дается откровенная и кстати местами нелестная характеристика деловых и личных качеств многих американских и английских генералов и офицеров, раскрываются нравы американских солдат, их поведение. Риджуэй показывает трусость и недисциплинированность одних, грубость и жестокость других, невежество и нечистоплотность третьих. Воровство, пьянство, дебоши, грабежи были нередким явлением в американской армии периода второй мировой войны, и Риджуэй, может быть, даже невольно, подтверждает это в своей книге. Вместе с тем он говорит и о таких американцах – представителях простого народа, которые, не задумываясь, жертвовали своей жизнью в борьбе против фашизма.

Ряд страниц Риджуэй посвящает описанию взаимоотношений американцев с англичанами во время второй мировой войны. Он всячески старается смягчить противоречия, существовавшие в тот период между американским и английским командованием и доходившие порой до открытых конфликтов. Разногласия возникали по мпо-гйм вопросам, в том числе по вопросу назначения коман-дующего той или иной операцией, проводимой совместно, распределения в операции сил и средств между американскими и английскими войсками и пр. Риджуэй не может забыть, что во время выброски воздушнодесантных войск в Голландии, когда со стороны американцев участвовали две воздушнодесантные дмизии, а со стороны англичан – одна, командование операцией было поручено не ему, а англичанину Б реретону. Когда готовилась Сицилийская операция, он категорически отказался ознакомить английского генерала Браунинга с планом использования в ней воздушподесантной дивизии. Риджуэй был. невысокого мнения о некоторых операциях, проведенных .англичанами. Вот, например, как он оценивает действия английских войск в операции в Голландии: «Я чувствовал тогда и теперь думаю точно так же, что наземные войска (английские – М. М.) в этой операции действовали непростительно вяло» (стр. 129). Невысокую оценку дает он⁴ и некоторым английским генсралам.

В книге Риджуэя много фальшивых и слащавых рас-суждений о необходимости проявлять; заботу о жизни подчиненных, стремиться к сохранению жизни солдат в бою и операции, не забывать об их быте и т. Д. На самом же деле Риджуэй известен как жестокий и бессердечный начальник, не останавливавшийся перед бессмысленными потерями среди^-подчиненных ему солдат и офицеров, о чем наглядно свидетельствует хотя бы опыт его командования войсками в Корее.

Книга публикуется с незначительными сокращениями. Исключены места, не представляющие интереса для советского читателя.

Генерал-майор М. А: Милыитейн

ПРЕДИСЛОВИЕ

Впервые я встретился с генералом Риджуэем в Китае, где он служил еще в чине капитана, а позже в пехотном училище в Форт-Беннинге мне довелось близко познакомиться с ним. В 1939 году, когда я был переведен в Вашингтон, он работал в генеральном штабе. В мае 1939 года Риджуэй вошел в состав возглавлявшейся мною военной миссии в Бразилии.

Во второй половине января 1942 года Риджуэй был назначен командиром знаменитой 82-й воздушнодесант-нои дивизии, которая прославилась в период нашего вторжения во Францию; позже, во время ожесточенного сражения в Арденнах, он командовал 18-м корпусом.

Генерал Риджуэй прочно вошел в историю как выдающийся боевой командир. Стремительное наступление его армейского корпуса к Балтике на заключительном этапе войны в Европе произвело громадное впечатление даже на тех, кто был прекрасно осведомлен о быстро развивающихся событиях тех дней. Проведенную им кампанию в Корее можно назвать классической с точки зрения индивидуального руководства. Огромную работу провел он, будучи верховным главнокомандующим вооруженными силами НАТО. Назначенный затем на должность начальника штаба армии, Риджуэй достиг высшей ступени своей блестящей военной карьеры. ■

Я не читал рукописи его книги, но уверен, что все написанное им – правда.

Джордж. К. Маршам

ГЛАВА 1

БОЕВОЙ ПРЫЖОК

Медленно сгущались сумерки ясного июньского дня, когда я в полном боевом снаряжении тяжело взбирался по трапу самолета, который должен был доставить меня во Францию. Прежде чем войти в кабину самолета, я повернулся и бросил прощальный взгляд на простирающуюся вокруг равнину Средней Англии, покрытую ярко-зеленой весенней порослью. Весь аэродром был забит запыленными самолетами 52-го транспортно-десантного авиационного командования, на которые погружался личный сбстав 82-й-воздушнодесантной дивизии,—6000 полностью снаряженных парашютистов. Для многих нз них, участников воздушнодесантных операций на Сицилии и в Италии, это не было в новинку, а мне было непривычно, хотя и я совершал, раньше учебные прыжки с парашютом, а в наземных боях в Сицилии и Италии сражался рядом с десантниками. Однако мне-^ще не приходилось разделять Сними своеобразные ощущения ночных выбросок. Стремительно падаешь с самолета в бездонную пропасть, затем медленно спускаешься, беспомощно болтаясь под куполом парашюта, и, наконец, в полной темноте достигаешь земли, где за каждым кустом чудится до зубов вооруженный враг...

Этого я еНце не испытал и теперь приготовился стойко перенести все трудности, как те, кому ежечасно приходится закалять свою волю перед лицом неведомых опасностей. В дни бесконечных тренировок, пока я готовил свои закаленные войска к новым целиким испытаниям, у меня не оставалось времени для самоанализа, для грустных мыслей о том, что мне готовит судьба.

Заняв свое место в кабине самолета и крепко затянув

23

привязные ремни, я почувствовал облегчение. Все, что нужно было сделать, сделано, и теперь я готов лицом к лицу встретить любую опасность. С этого момента в моей душе уже не осталось ме(Гта воспоминаниям о прожитых счастливых днях и робким ожиданиям предстоящих невзгод; душа моя была спокойна, мысли ясны, настроение почти радостно.

Казалось, и окружавшие меня люди становились тем спокойнее, чем выше мы поднимались, чтобы пристроиться к воздушной армаде, направлявшейся во Францию. Я по-смотрел на часы: было 10 часов вечера 5 июня 1944 года – канун дня Д Для солдат 82-й воздушнодесантной дивизии битва за Нормандию началась на полсуток раньше часа Ч^{1 2 3 4}.

Самолеты летели громадным клином, похожим на гигантский наконечник стрелы. Над Англией было еще совсем светло, а на востоке, за Ла-Маншем, чернели тучи. Через два часа опустилась ночь, и под нами замелькали желтые вспышки выстрелов немецких зениток, расположенных на островах. Мы следили за ними с любопытством и без страха, как высоко летящая утка смотрит на охотника, уверенная, что она недосягаема. Люди сидели спокойно, погруженные в свои думы. Изредка они перебрасывались шутками, и тогда раздавался громкий смех. Но нервное напряжение и холод наружного воздуха, врывавшегося в открытую дверь, сказывались на всех.

В плотном строю армада тяжелых самолетов приблизилась к побережью Франции. Я сидел на боковой скамье напротив открытой двери. Даже с высоты 500 метров было видно, как бурлит море и маленькое сторожевое судно – один из плавучих маяков нашей армады —то и дело ныряет своим огоньком в пучину. На берегу огней не было, но при слабом свете восходящей луны я различил -внизу ферму с клочком обработанной земли. Помню, я подумал, какими мирными кажутся этот дом, и изгородь, и тропинка, и маленькие ручеек, посеребренный лунным сиянием. Если бы не гул наших моторов, наверное, можно было бы услышать лай собак и предрассветный крик петуха.

С глубоким удовлетворением наблюдал я за четким полетом' нашего огромного воздушного каравана, растя* нувшегося так далеко, что концц его не было видно. Через несколько минут мы вдруг вошли в густое, клубящееся облако. В одно мгновение вес самолеты погрузились во мглу, пропали даже бортовые огни. Наш самолет начало бросать во все стороны, и я представил себе состояние пилотов, мужественно ведущих самолеты по заданному курсу: ведь они хорошо знали, какая смертельная опасность подстерегает их в случае столкновения в воздухе.

Беспокойство можно было прочитать и на суровых, насупленных лицах сидящих в моем самолете солдат, когда они старались разглядеть в окне проблески маленьких оранжевых огоньков на крыльях соседних самолетов. Но в густой мгле не было видно огней даже на крыльях нашего самолета. Все теперь зависело от искусства пилотов. Мне ничего не оставалось делать, как потуже затянуть привязной ремень и с закрытыми глазами откинуться в кресле, всецело положившись на ободряющие слова командира транспортно-десантного авиационного крыла ¹ Г. Кларка, сказанные им перед вылетом: «Что бы пи встретилось вам на пути, мои ребята точно выведут самолеты на цель».

Полет в тумане и болтанка продолжались всего несколько минут, но они показались нам часами. Мы вышли из шквала так же внезапно, как лопали в него. И снова над нами появилась луна, раскинулось необъятное небо, а внизу резко выделились полоски полей и изгородей. Однако нигде не было видно ни одного самолета.

Впрочем, было уже поздно тревожиться об этом. Над дверью мерцал красный огонек. Прошло еще четыре минуты, и вдруг резко прозвенел звонок и вспыхнула зеленая лампочка. Начальник парашютной команды, ^{4 согнувшись в дверях, пошел вниз с криком «За мной!» Чувствуя, как кто-то тяжело дышит у Чченя за плечами, я выпрыгнул вслед за ним.}

Парашют раскрылся. Взглянув вверх, я увидел самое приятное из зрелищ – широко раскинувшийся купол, наполненный воздухом. Внизу, немного левее, я на мгновение различил купол парашюта начальника парашютной команды, казалось, неподвижно висящий в воздухе. Затем я опять остался совершенно один. Не видно было ни людей, ни парашютов, хотя я был уверен, что вместе со мной спускается целая группа десантников в полном боевом снаряжении. В тишине спуска я слышал высоко над собой рокот моторов: все новые и новые самолеты приближались к своим районам выброски.

Неожиданно подо мной вынырнула земля, и я поджал ноги, чтобы смягчить удар. Обвешанный тяжелым боевым снаряжением, парашютист-десантник при приземлении получает сильный удар. В этот момент его может качнуть вперед, назад или вбок, и он старается амортизировать удар, поворачиваясь в воздухе на подвесной системе и поджимая ноги.

Мне повезло. Ветра не было, и я опустился на мяг-ч кую, заросшую травой полянку. Быстро погасив свой парашют, я высвободился из лямок, огляделся вокруг и выхватил пистолет. По совету бывалых десантников, участвовавших в высадке на Сицилии, я снабдил почти всю свою дивизию автоматическими пистолетами калибра 11,45 мм. В момент приземления, с надетой подвесной системой, парашютист почти беззащитен. В эту минуту трудно дотянуться до винтовки или карабина, и если кто-нибудь нападет на вас, вам придется несладко. И вот оказалось, что, сбрасывая с себя подвесную систему, я выронил пистолет. Лихорадочно шаря в траве, я старался успокоить себя и вдруг краем глаза увидел, что ко мне кто-то медленно приближается. Я выкрикнул пароль: «Молния!», всем своим существом надеясь услышать отзыв: «Гром!»

Ответа не последовало. Стоя на коленях и продолжая искать пистолет, я, наконец, различил при слабом свете луны силуэт коровы. Я готов был расцеловать ее. Ведь если здесь спокойно пасутся коровы, значит, поляна не заминирована и свободна от столбов пресловутой «спаржи Роммеля». За несколько дней до высадки наша разведка получила отнюдь нерадостные сведения об этих препятствиях. Предполагаемые места нашей выброски, как нам сказали, утыканы заостренными деревянными

кольями* о которые может разрезать себе брюхо планер. Да и парашютистам они не сулят ничего хорошего. Колья опутаны колючей проволокой, соединенной с несколькими минами. Ударяясь о такой кол, человек вызывает целую серию взрывов.

Найдя, наконец, пистолет, я пополз к возвышавшейся невдалеке изгороди. Лунный свет заливал поляну, и я каждую минуту ждал автоматной очереди. К счастью, врагов не было, хотя я не нашел и друзей. Передохнув немного в тени у изгороди, я продолжал ползти дальше и опять заметил в темноте какое-то движение. Я выкрикнул пароль и на этот раз немедленно услышал отзыв. Приблизившись, я разглядел человека, прислонившегося спиной к насыпи-, на которой росла живая изгородь.

– Кто здесь? – спросил я.

– Капитан Фоллмср,– последовал ответ.

Я едва поверил своим ушам. Когда во время боя в Сицилии, пробираясь по «ничейной» земле, я искал своих парашютистов, совершивших выброску перед фронтом морского десанта, то первым человеком* которого я встретил, был капитан Фоллмер. Он сидел тогда под оливой, растирая ушибленную при приземлении лодыжку. Сейчас, год спустя, из шести тысяч человек первым я опять увидел Фоллмера.

– Ну, Фоллмер, что стряслось на этот раз? – спросил я.

– Генерал, кажется, я сломал себе спину.

– Ну, Фоллмер, молите бога, чтобы никогда больше

не встретить меня.

В это время немцы подняли стрельбу. В воздух, пронизанный трассирующими пулями, то и дело взлетали ракеты. Великолепный фейерверк! Со всех сторон слышались тяжелые взрывы. Время от времени появлялись все новые и новые самолеты С-47. Это самолеты нашей армады, рассеянные было, налетевшим шквалом, собрались вместе и снова стали на курс. Очень трудно было разглядеть с земли закамуфлированные самолеты, проносившиеся над землей, словно черные тени. Даже парашютистов и белые купола их парашютов не было видно в темном небе, пока они совсем не приблизились к земле.

Пожалуй, сейчас было бы уместно рассказать, как в отличие от пехотной части вступает в бой воздушиоде-сангная дивизия. Пехотная дивизия начинает бой только

после того, как подготовлены ее средства связи и система управления, действуют все радиостанции, занимают свои места все командиры. Командиры знают, где находятся -их люди» что с ними происходит, и могут быстро реагировать на все изменения боевой обстановки. Совершенно иначе обстоит дело с воздушнодесантной дивизией. Когда личный состав дивизии только приземляется, се бойиы не связаны друг -г другом – и генерал и рядовой оказываются в одинаковом положении. В течение некоторого времени связь отсутствует, особенно если выброска производится ночью. Вы не знаете, где вы, кто вокруг вас – друзья или враги. Мало-помалу подразделения собираются – «веревочка сматывается», как говорят парашютисты.

В теории все это чрезвычайно просто! Парашютисты, первыми выбросившиеся из самолета, после приземления продвигаются вперед по курсу самолета. Парашютисты же, выпрыгнувшие последними, должны двигаться а обратном направлении. Где-то, примерно посредине, они сходятся. Но на это требуется время. При наилучших условиях бойцы одного батальона будут разбросаны на плошали в 1000 метров длиной и 300 метров шириной. По пути к месту сбора они могут быть отрезаны и даже уничтожены противником. В Нормандии сбор частей усложнялся тем, что вся территория там разделена на мелкие участки земли, перегороженные высокими и густыми живыми изгородями.

Первоочередная задача после приземления – собрать батальон, так как он является основной боевой единицей. Я выбросился со 2-м батальоном 505-го полка, которым командовал подполковник Вандервурт – один из храбрейших и наиболее стойких боевых командиров, каких я только знал. Приземляясь, он вывихнул себе ногу, по врачи, выбросившиеся вместе с нами, устроили ему временный лубок и вырезали палку. Так он и командовал батальоном,

Всю ночь по два, по три собирались бойцы из батальона Вандервурта. Они подходили медленно, так как из-за облачности над побережьем авиационные подразделения оказались сильно разбросанными. Многие десантники приземлились в районе сосредоточения немецких войск и были уничтожены противником или попали в плен. И все-таки к рассвету у Вандервурта было уже достаточно людей, чтобы вступить в бой. На соседних участках собрались отдельные подразделения двух полков, так что часам к одиннадцати мы смогли развернуть боевые действия дивизионного масштаба.

Моя маленькая группа управления в составе одиннадцати офицеров и рядовых организовала дивизионный штаб в яблоневом саду почти на том самом пункте, который был намечен перед вылетом из Англии. Парни Кларка не подвели – они доставили нас прямо на место.

Конечно, вокруг были немцы, иногда на расстоянии 500 метров от моего КП, но в ходе ожесточенного и беспорядочного боя они не предприняли пи одной серьезной контратаки-, которая могла бы буквально стереть с лица земли наш карликовый плацдарм.

Это было вызвано главным образом сильным рассредоточением десантников. Приземляясь, они в первую очередь старались нарушить связь немцев. Когда командир 91-й немецкой дивизии был отрезан от своих частей, он сделал единственное, что ему оставалось: в штабной машине лично отправился посмотреть, что же в конце концов происходит в эту ужасную ночь. Но этого он никогда не увидел. На рассвете его машин* натолкнулась на патруль десантников, и он был убит, не успев даже вытащить пистолет. Лейтенант, командовавший патрулем, рассказывал мне эту историю, захлебываясь от восторга.

Между тем, если бы я как следует поразмыслил, я бы нашел, что у пего достаточно шансов разделить горькую участь моего германского коллеги. У нас не было ничего, кроме мелкого оружия – винтовок, пистолетов, гранат и легких ружей базука калибра 60 мм '. Мы крайне нуждались в пушках, в первую очередь – в 57-мм орудиях, чтобы можно было бороться с танками. Но пушки будут доставлены только на планерах вместе с 4000 десантников. Едва первые признаки зари начали появляться на востоке, прибыли планеры, но густая пелена утреннего тумана висела над самыми изгородями, и много машин разбилось при посадке. Среди поступавших к нам отрывочных сведений были и хорошие и дурные новости. К рассвету .первый объект, захват которого был намечен дивизией,– городок Сент-Мэр-Эглиз – перешел в наши руки. Известия о планерах были мепее радостными: приземлилось 24 планера, и почти все они получили сильные повреждения. ⁵

Одни напоролись на деревья, возвышавшиеся над изгородями, другие опустились в болото, и люди по плечи по* гружались в трясину, пытаясь вытащить из нее тяжелые радиостанции и противотанковые орудия.

Вскоре мы узнали и о больших людских потерях. Мой начальник штаба Док Итон и около половины моего штаба прибыли на планерах. Начальник штаба был ранен, начальник тыла получил огнестрельное ранение в переносицу, и его пришлось эвакуировать. Начальник артиллерийско-технического снабжения и хирург получили травмы при авариях планеров или ранения вскоре после приземления и тоже были эвакуированы. В ночном бою командир инженерного батальона и командир одного из пехотных полков попали в плен.

Мы сильно страдали не только от потерь в людях, но и от плохой связи. Мы нс могли связаться ни с войсками, которые в это время приближались к побережью, ни с Англией, ни с кем-либо на море.

Короче говоря, мы оказались в том положении, к которому всегда должна быть готова воздушнодесантная дивизия в момент своего вступления в бой. Я произвел перестановки среди оставшихся в живых офицеров штаба. Начальник оперативного отделения Уэйнек стал исполнять обязанности начальника штаба. Начальник связи Мурман принял на себя обязанности раненого начальника тыла. Часа через два-три КП заработал. Однако в течение еще по крайней мере 36 часов мы оставались в неведении относительно общего хода дел. Немцы хвастливо заявляли по радио, что они уничтожили 82-ю воз-душиодесантную дивизию,– ложь, которую мы пока не имели возможности опровергнуть. Позже мы узнали, что 82-я дивизия спустилась прямо на голову противника и нанесла тяжелый урон немецкой 91-й дивизии, переброшенной в этот район всего две недели назад в ожид&нии выброски нашего парашютного десанта.

Я могу только в общих чертах обрисовать случившееся в первые часы после десантирования: трудно вспомнить все детали событий. Вскоре после моего приземления вынырнул из темноты мой адъютант Д. Фейс, прыгнувший в одной группе со мной, а на рассвете появился и сержант Кейси – мой ординарец и пулеметчик. Утро наступило серое и сырое, а вместе с ним пришел сильный голод. Я взобрался на высокую изгородь на краю поля и вскрыл паек – первую порцию из трехдневного запаса, который каждый парашютист имел при себе.

Завтракая, я прислушивался к звукам ожесточенного боя, доносившимся со стороны Сеит-Мэр-Эглиза, метрах в 400 к востоку от нас,– взрывам снарядов, трескотне винтовок и автоматов. Приблизившись к городу, я с радостью узнал, что немцы отступили и городок в наших руках. Проходя по разрушенным улицам, на которых сейчас можно было увидеть только десантников, я взглянул на часы: оставалось несколько минут до восьми часов утра дня Д.

В городке я встретил своего начальника артиллерии Энди Марча, живого и здорового, но исцарапанного и не без ушибов: его планер опустился на верхушку дерева.

Весь это г день я то и дело сновал из своего КП в яблоневом саду в различные пункты, где шли напряженные бои. Хорошо изучив дамбы, которые ведут через болото, немцы оказывали неорганизованное, но яростное сопротивление нашему упорному продвижению к дамбе через р. Мер дере, В этот первый день мне почти не пришлось по-настоящему командовать дивизией. Я мог только бывать там, где, как мне казалось, шли наиболее горячие бои, и помогать командирам батальонов, которые пробивались к дамбам.

Разумеется, у меня не было никаких транспортных средств, а мне целый день приходилось путешествовать от своего КП к р, Мердере и обратно. Едва успевал я вернуться в яблоневый сад, как оттого или иного подразделения, задыхаясь, прибегал ординарец с сообщением, что все летит к чертям, и мне снова приходилось тащиться туда.

Я был невредим, но за всю свою жизнь никогда не уставал так, как к концу этого первого дня в Нормандии. Уже около полуночи, едва держась на ногах, как и большинство солдат, сражавшихся! весь день, я завернулся в грузовой парашют и прилег вздремнуть – первый раз за сорок восемь часов. Я забрался в ров, так как Сент-Мэр-Эглиз был совсем рядом и немецкие самолеты .всю ночь висели над нами, сбрасывая 220-килограммовые бомбы, а немецкая артиллерия вела непрерывный огонь.

Уже глубокой ночью кто-то разбудил меня, тряся за плечо. Это был связной от одного из батальонов, которые вели бои на подступах к переправе. Он сообщил, что немцы крупными силами контратакуют через дамбы.

Что я мог, черт побери, поделать с этим один, без всякой поддержки? Я отослал связного назад с приказом командиру батальона держаться до последней возможности. Отступить ему разрешалось только в случае крайней необходимости. После этого я снова завернулся в парашют и заснул. Батальон выстоял.

Едва забрезжил рассвет, я проснулся, разбитый, с ноющими суставами, но освежившийся. Налив в шлем горячей воды, я начал бриться. К этому .времени у меня уже был полевой телефон в кожаном футляре, и едва я успел побриться наполовину, он зазвонил. Это командир батальона, занимавшего позиции у реки, доносил о ночных действиях своего подразделения. Когда, положив телефонную трубку, я снова потянулся за своей бритвой, она уже исчезла: какой-то мерзавец украл ее.

Чем больше десантников, рассеянных при выброске, собиралось в свои подразделения, тем сильнее мы теснили немцев. Начали действовать радиостанции, извлеченные из-под обломков планеров, и связь вскоре значительно улучшилась. Бой начал принимать уже какие-то определенные, организованные формы, хотя все еше ни в какой степени не напоминал обстановки, которую фельдмаршал Монтгомери любил называть «аккуратной».

К рассвету третьего дня счастье окончательно склонилось на пашу сторону. Отдельные подразделения 82-й воздушнодесантной дивизии установили контакт с патрулями 4-й пехотной дивизии, высадившейся с моря на плацдарм «Юта» ^6.

Вскоре после этого заместитель командира 4-й дивизии Тэд Рузвельт прибыл на мой КП с предложением окачЗать нам помощь артиллерией и боеприпасами. Пожалуй, это была наша предпоследняя встреча. Я давно дружил с этим бравым офицером – еще с тех пор, когда он был губернатором Филиппин, а я, тогда молодой капитан, состоял при нем военным советником. Через несколько дней он умер – не от ран (хотя он всегда находился на самых опасных участках; казалось, еще не отлита была пуля, которая могла бы его поразить!), а от сердечного припадка". В последний раз мы на минутку встретились

• «Юта» – условное наименование участка высадки американских войск на восточном побережье полуострова Котантен, (Прим-Р* А)

с Тэдом на перекрестке дорог после взятия Шербура. Большего храбреца я не знал.

В первые дни боевых действий всякая воздушнодесантная часть использует лишь стрелковое оружие Ч Поддержку тяжелой артиллерии и дополнительное снабжение она получает от пехотных дивизий. Установив контакт с 4-й пехотной дивизией и получив от нее артиллерию, мы смогли приступить к выполнению нашей основной задачи. Она заключалась в том, чтобы захватить и удерживать дамбу, идущую вглубь берегового плацдарма «Юта», а.также переправы через реки Мер дере и Дув. Пока эти мосты и дефиле оставались в руках противника, наши войска на побережье находились под постоянной угрозой артиллерийского обстрела. 82-я воздушнодесантная дивизия вместе со 101-й воздушиодесантной дивизией, выброшенной близ Карангана, должны были блокировать прибрежные районы, захватив узлы дорог и центры связи. После этого штурмовые части 7-го корпуса, высадившиеся на береговой плацдарм «Юта», могли сделать бросок вглубь территории, отклониться вправо и очистить полуостров на всем пути до Шербура. Этому плану упорно противился командующий ВВС союзников главный маршал авиации Траффорд Ли-Меллори. Чрезвычайно храбрый и решительный человек, Ли-Меллори, однако, считал, что выброска здесь двух воздущнодесантных дивизий может окончиться только бесполезным истреблением этих боевых соединений. Он аргументировал свои утверждения в частности тем, что в этих районах дислоцировались немецкие ночные истребители, которые, по его' выражению, накинутся, словно стая ястребов, на тихоходные транспортные самолеты и собьют их, как уток. Самолеты, спасшиеся от атаки истребителей, продолжал он, и снизившиеся до 200 метров для выброски парашютистов, будут уничтожены огнем зенитной артиллерии.

Генерал Брэдли и я с жаром возражали, доказывая ему, что эта задача нам по силам. Выброска десанта – колоссальный риск, соглашались мы, но ведь в конце концов вся операция по высадке в Нормандии является весьма рискованным предприятием. Генерал Эйзенхауэр

3*

согласился с нами. Нужно отдать должное Л и-Мел л ори: как только в Англию дошли известия, что обе. дивизии высадились без особых потерь, он немедленно отправился к генералу Эйзенхауэру и заявил, что глубоко сожалеет о своих сомнениях. Далее он заявил, что никто больше него не радуется правильности решения Эйзенхауэра и ошибочности своих мрачных предсказаний.

Хотя предсказываемого Ли-Мсллори разгрома в воздухе не произошло, наземные бои оказались более ожесточенными, чем могли предвидеть даже самые отъявленные пессимисты. Особенно тяжелые бои происходили на дамбах. Дамбы – это высокие насыпи с узкой двухпутной проезжей частью и обочинами по обеим сторонам шириной не более полуметра, круто спускающимися прямо в трясину, которая с головой засасывала человека. Продвигаясь по одной из дамб в первый день сражения, мы поняли, почему многие из наших товарищей не присоединились и никогда уже не присоединятся к своим частям: в болотах мы увидели их трупы. Приземляясь, многие парашютисты попали в трясину и были затянуты ею, не успев освободиться от парашютов и тяжелого боевого снаряжения.

Место командира там, где, как он предполагает, может создаться критическая обстановка. Мне было совершенно ясею, что наибольшую опасность представляет собой преодоление дамб. Поэтому прежде чем решиться послать на подобную операцию то или иное подразделение моей дивизии, я отправлялся на разведку – чаще ночью, но иногда и днем.

Нам пришлось преодолеть четыре дамбы. Самой тяжелой оказалась переправа через дамбу на подходах к широкой и неторопливой Мердере. Затем дорога круто спускалась вниз и заворачивала вправо через глубокую выемку в холмах. Далее она вновь по дамбе выхолила на открытую местность и-500—600 метров тянулись прямо через трясину. Немцы, естественно, сосредоточили огонь на этом участке, и бой здесь оказался самым изнурительным из всех, какие мне довелось испытать за время войны. Там мы потеряли многолюден, и, я уверен, атака безусловно захлебнулась бы, если бы все офицеры – от командира дивизии до командира батальона – лично не руководили боевыми действиями своих подразделений.

Конечно, мы шли на переправу не с голыми руками.

К тому времени мы уже располагали поддержкой артиллерийских дивизионов 4-й пехотной дивизии. У нас был дивизион 105-мм самоходных гаубиц, дивизион 155-лш гаубиц,.взвод танков и такое количество пулеметов калибра 12,7 мм_} какое только мы сумели захватить с собой. Сосредоточив массированный огонь из всех этих огневых средств на излучине реки, мы в течение десяти минут перед атакой подвергали артиллерийскому обстрелу немецкие позиции на той стороне. Это было ужасное зрелище. Грохот орудий сливался в жуткий гул, а клубы дыма, пыль и туман скоро настолько сгустились, что в двух-трех метрах ничего не было видно. Мы вели ураганный огонь, но и немцы не скупились. Я лежал за дамбой справа от переправы. Слева от меня неистово стрекотали автоматы, а за спиной била тяжелая артиллерия, и снаряды с воем проносились над нашими головами.