Текст книги "Солдат"

Автор книги: Мэтью Риджуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Вступив на свой пост, я изложил своим главным помощникам несколько основных стратегических принципов. Крайне важной была концепция (о ней я уже говорил),. состоящая в том, что мы должны защищать всю территорию европейских стран – участниц НАТО, а не только те районы, которые легко защищать. Многие сотрудники моего штаба считали, что греческую Фракию и Македонию и турецкую Фракию защищать совершенно невозможно. Пусть это так, соглашался я, но расположенные в этих районах части должны оставаться и сражаться там как можно дольше – столько времени, сколько они смогут, не жертвуя собой. В случае нападения они должны всемерно сдерживать противника. Я разъяснял, что в неблагоприятной обстановке войска гораздо доро-

• 18—1454 273

же недвижимости, но что мы не собираемся без боя дарить противнику пи одного клочка земли.

Греки и турки поняли это и согласились. Но затем Монтгомери отправился туда в инспекционную поездку и сделал несколько бесцеремонных замечаний в том смысле, что войска расположены неверно, а потому необхо-димо отвести их назад, ибо район, в котором они развер-нуты, защищать невозможно. Это вызвало целую бурю, причем греческое правительство расценило его замечания так, будто греки должны пожертвовать частью своей территории. Подобные истории повторялись не раз, но когда я говорил Монтгомери о влиянии этих необдуманных заявлений, он стоял на своем.

– О, я совершенно ясно дал понять, что это неофициальная точка зрения, – утверждал он. —Я просто выразил свое личное мнение.

Я, бывало, доказывал ему;

– Монти, человек, столь широко известный, как вы, не может высказывать личные взгляды. Вы мой заместитель. Все, сказанное вами, принимается за официальные взгляды верховного командования вооруженными силами НАТО, несмотря на все ваши опровержения.

– Вы правы, Мэт, – соглашался он, – вы совершенно правы.

А затем опять поступал по-старому.

Несмотря па эти мелкие недоразумения, мы отлично сработались. Я мог обсуждать с Монти любые вопросы в духе полного взаимного уважения и дружелюбия. И я уверен, что фельдмаршал, несмотря на склонность выражать свои взгляды независимо от несходства их с моими, всегда был совершенно лоялен.

Юго-восточный район Европы (греческая и турецкая Фракия), представляя собой наш опорный пункт на юге, имел для нас громадное значение со стратегической точки зрения. Я проводил там немало времени, инспектируя наши войска в этом районе и беседуя с премьер-министрами двух государств. Турецкого премьер-министра Мепдсреса я считал человеком здравомыслящим, способным глубоко анализировать европейские дела, а его греческую’ коллегу Палагоса – чрезвычайно проницательным. Я был приятно поражен, обнаружив, что, по-видимому, ни один из них не разделяет антипатий, владевших их собственными пародами. Во всяком случае, в разговорах со мной они не проявили ни тени глубоко укоренившейся враждебности, которую обычно, как говорят, турок чувствует по отношению к греку и наоборот. Древняя ненависть исчезает не сразу, и я не настолько наивен, чтобы утверждать, что ее больше не существует. Но эта ненависть определенно уменьшилась, когда оба народа признали, что их свободе грозит опасность со стороны более сильного врага – русских. Я молю бога, чтобы эта ненависть не ожила. Однако враждебные чувства по отношению к итальянцам все еще сильны. Мне кажется, было бы совершенно невозможно заставить греческие или турецкие войска служить под командованием итальянца, и я сильно сомневаюсь, чтобы итальянцы согласились служить под командованием грека или турка.

Готовность греков и турок сотрудничать в рамках НАТО проявили и их военные руководители. Во время первой инспекционной поездки по греческой Ф{5акии я осмотрел участок по р. Струма от болгарской границы до границы с Албанией, но в тот раз мне не удалось побывать в небольшом граничащем с Турцией районе греческой Фракии к востоку от г. Кавалла. Я решил, что заеду сюда, когда закончу инспекцию турецких войск. После осмотра турецко-советской границы я спросил командующего турецкими сухопутными войсками генерала Баранселя, не желает ли он отправиться со .мной в греческую Фракию, чтобы проинспектировать расположенные там войска. Оп согласился, если разрешит его правительство, а правительство Греции согласится на его приезд. Мы отправили в обе столицы две срочные телеграммы и в тот же вечер получили ответ. На следующее утро мы уже пересекли границу и были встречены генералом Цакалотисом – командующим греческими сухопутными войсками. Следующие два дня мы провели в– совместном путешествии по греческой Фракии. Оба командующих сразу понравились друг другу. В первый вечер мы поужинали в Кавалде – очень древнем, славном греческом городке, близ которого родился Филипп Македонский. Ужин в тот вечер прошел великолепно, и дух дружбы наполнил мое сердце отрадой. И греческие, и турецкие офицеры говорили, что на их памяти греческие и турецкио военные впервые сели за ужин вместе.

Возможно, это мелкий факт, но для меня как командующего союзными войсками он приобрел огромное значение. Я умышленно стремился свести этих двух людей: ведь если мне удастся добиться, думал я, что при встрече они согласуют свои планы обороны, то коллективная мощь в этом небольшом, но очень важном районе необычайно возрастет.

Вспоминая о своей службе верховным главнокомандующим вооруженными силами НАТО, я с особенным удовольствием думаю о той теплоте и дружелюбии, кото– * рые я встречал повсюду – от крестьянских деревень Греции и Турции до Букингемского дворца в Англии^32.

Я особенно свято чту память о тех днях, когда миссис Риджуэй и я были приняты ее величеством королевой.

Прилетев в Лондон с первым официальным визитом, мы разместились в прекрасных апартаментах в Дорчестер Хауз. После бесконечных официальных визитов в других странах^ где часто приходилось разговаривать через переводчика, для нас было истинным облегчением сно-ва очутиться среди людей, говорящих по-английски. Это напоминало возвращение домой. Когда мы сошли с самолета в аэропорту и проходили перед строем почетного караула, на меня несколько обескураживающе подействовал один небольшой инцидент, который, как я сейчас понимаю, не имел никакого значения. Какой-то молодой коммунист из толпы через головы почетного ка– *• раула бросил нам под ноги листовки с надписью «Риджуэй, убирайся домой!» Я этого не заметил, но адъютант, сопровождавший миссис Риджуэй, увидел и сказал мне:

– Ну, теперь-то, я полагаю, вы уже привыкли к подобному отношению.

Как ни горько нам было от этого грубого приема, все неприятные чувства были развеяны той теплотой и благосклонностью, с которой приветствовала нас королева. Разумеется, мы с женой стремились соблюсти при этой встрече весь придворный этикет. За день до нашего визита я попросил одного служащего американского посольства проинструктировать меня, особено подробно

расспрашивал относительно реверанса. Он сказал мне, что в этом отношении королева – человек свободных взглядов, и потому, если американка не захочет сделать ревера нс, ее величество не обидится. Однако, добавил • он, в знак почтения его нужно сделать. От меня требовалось, разумеется, лишь поклониться. Миссис Риджуэй, несколько раз поупражнявшись перед зеркалом в Дорче-* стер Хауз, вскоре вполне освоила реверанс. А поклон не представлял затруднений, хотя я вспоминаю, что боялся, как бы на мое несчастье вдруг не случился приступ ишиаса. Было бы крайне неудобно, если бы я не смог поклониться или же, поклонившись, не сумел выпрямиться.

Мы отправились в Букингемский дворец в посольском автомобиле, рассчитывая прибыть туда ровно в 11.30. Помню, нас встретил адъютант в военно-морской форме.

По длинным коридорам он провел нас в приемную корэ-. левы, доложил о нас и удалился. Королева, в простом * темном платье с длинными рукавами и с несколькими нитками жемчуга на шее, стояла вместе с герцогом перед большим камином. Путь через зал показался мне страшно длинным, и я почувствовал большую признательность к королеве й герцогу за то, что они пошли нам навстречу и встретили пас на полпути.

Мне запомнились легкость и грация, с которой миссис Риджуэй сделала реверанс.

Сначала разговор шел на общие темы, в частности о нашей поездке в европейские страны. Затем ее величество стала расспрашивать о положении в Корее и о ходе корейских переговоров, а миссис Риджуэй по другую сторону камина непринужденно болтала с герцогом, который впервые после выздоровления от желтухи появился на официальном приеме.

Повернувшись к миссис Риджуэй, ее величество спросила:

– Как ваш Мэтти?

Пении, пораженная, как и я, тем, что ее величество знает о нашем маленьком сыне, ответила, что он чувствует себя превосходно и очень доволен своей жизнью во Франции.

– Мне кажется, будто я давно знаю вашего сына,– заметила се величество,– я столько раз видела его фотографии.

Ф

Затем она заговорила о принце Чарльзе и принцессе Анне и о том, как они любят, прячась за занавесками, играть в прятки в коридорах дворца.

Потом разговор коснулся НАТО. Королева и герцог, казалось, крайне интересовались стоявшими передо мной проблемами и были хорошо знакомы с ними.

Перед нашим уходом ее величество королева Елизавета сказала, что королева-мать выразила желание видеть нас. И вот, покинув приемную ее величества, мы пошли в апартаменты королевы-матери.

Она приняла нас одна, встретив у самой двери, и у нас с женой мгновенно возникли одни и те же чувства. Редко доводилось встречать нам столь грациозную и очаровательную даму, как королева-мать. Она олицетворяла собой теплоту и внимание. Королева-мать пригласила нас расположиться в се уютных покоях, уставленных множеством цветов, и около получаса мы мило беседовали, обсуждая обычные семейные дела. Я ответил и на ее любезные расспросы о моих служебных обя-¹ занпостях, которые я так недавно принял.

Коронация должна была состояться через несколько недель после нашего визита во дворец, и ее величество пригласила нас присутствовать на церемонии. Мое место в Вестминистерском аббатстве было рядом с местом генерала Маршалла, а Пенни оказалась на трибуне перед Ланкастер Хауз, откуда было очень удобно любоваться процессией. Мы оба прекрасно видели все это пышное зрелище.

Еще одно счастливое воспоминание о службе в штабе НАТО в Европе связано у меня с посещением района боев в Нормандии, где я когда-то высадился со своей 82-й воздушнодесантиой дивизией. Вскоре после прибытия в Париж я получил приглашение присутствовать на церемониях по случаю восьмой годовщины вторжения в Нормандию. К моему удивлению, штаб рекомендовал мне не присутствовать на этих церемониях. Сотрудники штаба заявили, что день выбран неудачно, а сделанные к торжеству приготовления не соответствуют достоинству верховного главнокомандующего союзными войсками. Эти доводы не убедили меня. Вопрос об уважении или о почестях, которые следовало оказать мне, имел в данном случае самое второстепенное значение. Как один из двух командиров соединений,,десантировавшихся в Нор-

мандии до начала вторжения, я был обязан и имел право почтить память мужественных людей, которые отдали свои жизни в тех тяжелых боях.

Я рад, что решил действовать по-своему. Рано утром мы отправились из Парижа в бывший район высадки и в сумерках подъехали к Сент-Мэр-Эглизу – городку, который был захвачен моими парашютистами на рассвете в день вторжения. Я заявил сопровождавшему меня французскому эскорту, что мне хотелось бы отправиться за несколько километров на запад от города и попытаться найти то место, где я развернул свой первый командный пункт. У меня было мало надежды найти это место: ведь иногда очень трудно вспомнить, как выглядит местность, которую вы видели только в разгар боя. Но каким-то чудом мы вышли на маленькую просеку, и я сразу узнал ее. В конце этой просеки находились закрытые ворота и небольшое пастбище, окруженное живой изгородью. Заглянув через изгородь на пастбище, я мысленно перенесся в ночь накануне дня вторжения. Я открыл , ворота и вошел, чувствуя, как охватывают меня волнующие воспоминания, столь естественные для старого солдата на полях былых сражений. И честное слово, ко мне вдруг стали подходить коровы. Они остановились метрах в двух и лукаво поглядывали на меня, словно спрашивая: «Ну, где же ты пропадал все эти годы?» Миссис Риджуэй легко следовала за мной по просеке на своих высоких каблучках, и я рассказал ей, с каким чувством отнесся я тогда к этим коровам, ибо их присутствие здесь в ту ночь, восемь лет назад, означало, что поле не заминировано. Пока мы разговаривали, к нам подошел старый фермер, владелец этого участка. И вот мы уже вместе стали вспоминать о том, как на его ферме, превращенной нами в пункт медицинской помощи, наши па-‘ раилотисты-медики перевязывали раненых.

ГЛАВА 30

НАЧАЛЬНИК ШТАБА АРМИИ США

Первое известие о том, что на пост начальника штаба армии США намечается моя кандидатура, я получил от своего друга Омара Брэдли. Он предложил мне, если у меня есть веские соображения за или против, передать через него свои пожелания. Если бы я захотел остаться на посту верховного главнокомандующего в Европе, эта просьба, несомненно, была бы удовлетворена. Но если бы я пожелал принять пост начальника штаба, Брэдли передал бы мое мнение вышестоящим властям и они приняли бы окончательное решение.

Я, разумеется, много размышлял над этим предло* жением, посоветовался со своей женой. Мы проанализировали его со.всех точек зрения и пришли к заключению, что, если этот пост будет предложен мне, его следует принять.

У меня было несколько важных причин для такого решения, начиная с чисто профессиональных. Назначение на этот пост – высшая честь для армейского офицера. Кроме того, имелись и чисто личные соображения. Мы с Пенни понимали, что в недалеком будущем мне придется проститься с военной карьерой. Через два года, в течение которых, вероятно, продолжалась бы моя служба в качестве начальника штаба, мне исполнится 60лет, и я смогу уйти в отставку. Мы оба согласуясь, что нельзя игнорировать арифметику лет.

После ухода в отставку я хотел подвизаться в новой области, на каком-нибудь многообещающем гражданском поприще – до тех пор, Пока я здоров. Хотя никто из нас не знал, когда именно окончится моя служба (это зависело в конечном счете ют моих военных и гражданских начальников), мы оба твердо решили, что, достигнув предельного возраста, дающего право на выход в отставку, я не останусь на службе. Чтобы ни случилось, кроме войны, я уйду в отставку в возрасте 60 лет.

Я привожу эти пространные рассуждения со специальной целью. Когда мне исполнилось 60 лет и я действительно ушел в отставку, стали ходить слухи, что меня вынудили уйти в отставку, ибо мои взгляды по военным вопросам часто не совпадали со взглядами моих гражданских начальников. Я отдаю себе отчет, что моя отставка с поста начальника штаба, возможно, была принята ими с чувством облегчения. Но решение об отставке я принял сам, и принял задолго до того, как возникли разногласия между мной и министерством обороны. Право на отставку в любое время давал мне закон.

В Вашингтоне немного замешкались с принятием решения относительно моего будущего. Весной 1953 года Европу посетили министр обороны Вильсон и министр армии Стивенс. Я впервые встретил обоих этих джентльменов и сопровождал их во время поездки по Европе. Начали они с моего штаба в Париже и объехали все места расположения 7-й американской армии, в том числе и американскую зону в Германии. Во время поездки я чувствовал, что оба они внимательно присматриваются ко мне. По-видимому, у них сложилось определенное мнение. Однако если это и было так, они ничем не выдали своего решения, и только в середине мая мне сообщили, что Вильсон и Стивенс накопец-то рекомендовали президенту назначить начальником штаба меня.

Примерно в это же время мне было приказано возвратиться в Соединенные Штаты, чтобы дать некоторые консультации комиссиям конгресса перед принятием законопроекта об оказании помощи иностранным государствам. Незадолго до этого я уже нанес официальные визиты всем 14 членам НАТО, за исключением Канады и Исландии, к теперь, возвращаясь в Европу, решил воспользоваться случаем и засвидетельствовать свое уважение главам правительств этих двух стран. На обратном пути в Париж я навестил своего доброго друга министра обороны Канады Брука Клакстона. О делах НАТО мы переговорили в самой приятной обстановке за рыбной ловлей, километрах в 250 от Оттавы.

Из Оттавы мы вылетели в Исландию. В Рейкьявике я сделал остановку, чтобы нанести визит президенту. Был уже конец мая, погода постоянно менялась, и в течение дня то шел дождь, то снова выглядывало яркое солнце. Президент находился в своем уютном загородном домике, -недалеко от столицы. Мы разговорились об исландской природе.

Я всегда считал Исландию безжизненной страной, но. в тог день мне показалось, что она буквально кишит птицами. Водоплавающие птицы были повсюду, особенно зеленоголовые дикие утки, которых мы так хорошо знаем в Соединенных Штатах. Мне говорили, что в ручьях и реках превосходно ловится форель, да и в соленых водах неплохо порыбачить. Однако у нас не было времени ни на одно из этих развлечений. Через три часа после нашей посадки на аэродром в Рейкьявике мы уже были на пути в Париж. Оттуда мне предстояло отправиться с прощальными визитами к друзьям, которых я приобрел в Осло, Копенгагене, Лиссабоне, Брюсселе, Люксембурге и Гааге.

Когда настало время уезжать, мы стали обдумывать, в какой час выехать, чтобы доставить как можно меньше неудобств провожающим и встречающим. Мы не хотели уезжать из Парижа ни вечером в пятницу, ни в субботу, так как французские чиновники обычно покидают Париж в пятницу после полудня и отправляются на отдых за город до понедельника. Да и в Вашингтон нам не хотелось прибывать в воскресенье, когда сотрудники Пентагона также отдыхают. Однако выехать пришлось в субботу. Я попытался убедить моего старого друга французского министра обороны Плевсна, что ни ему, ни его высокопоставленным коллегам не нужно являться на аэродром Орли провожать нас. Но он настоял на своем, и мы сердечно простились с ним и его коллегами.

В день нашего отъезда, как и в день прибытия, Мэтти снова овладел вниманием присутствовавших на аэродроме. Генерал Грюнтер, сменивший меня на посту верховного главнокомандующего, подарил ему игрушечное ружье. И вот, когда мы шли к самолету сквозь-етрой почетного караула, я заметил, что все кино– и фотоаппараты нацелены на что-то, происходящее позади меня. Обернувшись, я увидел Мэтти, шествующего впереди остальных, Из своего игрушечного ружья он с увлечением «расстреливал» почетный караул, вытянувшийся по стойке смирно. Разумеется, это рассмешило всех.

Мы прибыли в Вашингтон без всяких приключений, если не считать новой выходки Мэтти. Он первый вышел из самолета со своим игрушечным ружьем и немедленно «скосил» пришедшую приветствовать меня группу генералов во главе с Брэдли.

Приятно было снова очутиться дома, зная, что годы странствий остались позади. Здесь, среди старых друзей, в безмятежных окрестностях Форт-Майера, я закончу свою военную карьеру и найду отдых от всех невзгод и огорчений, которые могут ожидать меня' в Пентагоне.

г

t

s

ГЛАВА 31

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ И СОЛДАТ

По специальному распоряжению президента Эйзен-хауэра я возвратился в Вашингтон за целый месяц до вступления в свои новые обязанности начальника штаба. То же самое сделал и адмирал Рэдфорд – новый председатель объединенного комитета начальников штабов,– и адмирал Кэрни—цовый начальник штаба военно-морских сил. Президент считал, что за это время мы вместе с будущим начальником штаба ВВС генералом Туайнин-гом должны тщательно изучить международное положение.

Каждый из нас. выполнял до этого важные обязанности: я был верховным главнокомандующим на Дальнем Востоке и в Европе, адмирал Рэдфорд – главнокомандующим Тихоокеанским флотом, а адмирал Кэрни – главнокомандующим вооруженными силами НАТО в южной зоне Европы. По детально мы знали лишь те театры военных действий, на которых служили. Теперь же нам следовало совместно обсудить обстановку в самых широких масштабах и с самых больших высот. Теперь мы не должны были мыслить категориями Дальнего Востока или^Европы и масштабами только своего вида вооруженных сил.

Вскоре после моего прибытия президент всех нас вызвал в Белый дом. Эйзенхауэр выглядел бодрым и здоровым. В нем нельзя было заметить ни малейших признаков утомления от трудной предвыборной кампании. Он был так же сердечен и дружелюбен, как Париже^ когда передавал мне командование в штабе верховного главнокомандующего вооруженными силами Северо-атлантического союза. Но, разумеется, произошла неуло-

т

вимая перемена в старых неофициальных отношениях между «Айком» и «Мэтом», установившихся еще в ту пору, когда мы оба были солдатами. Я остался для него «Дуэтом». Но он для меня теперь был «мистером президентом».

Совещание продолжалось около получаса. Президент кратко сообщил нам свои соображения. Он вызвал нас на месяц раньше, заявил он, так как считал, что нам необходимо совместно посетить крупные военные объекты, включая атомные сооружения, и тщательно ознакомиться со всей военной организацией. Располагая всей этой информацией, ^ мы должны были заново оценить военные возможности США в свете наших международных обязательств.

Он подчеркнул, что ему не нужны продолжительные и исчерпывающие обследования. Признавая наш огромный коллективный опыт, он требует, чтобы мы высказали свои личные взгляды честно и без обиняков. При прощании президент спросил каждого из нас, нет ли каких-либо причин, которые помешали бы нам внимательно изучить нашу национальную политику и дать ему свои рекомендации относительно общего характера военной организации, необходимой для обеспечений Этой Политики. Я ответил, что таких причин, конечно, нет.

Мы провели этот месяц в разъездах, иногда все вместе, например, во время продолжительной поездки на запад для осмотра атомных сооружений, иногда по одному, посещая основные учреждения своего вида вооруженных сил. В это время я имел возможность почти в последний раз «ощутить» обстановку на местности, что одинаково ценно для командира и .в мирное, и в военное время. Позже, когда мы возглавили свои ведомства и вынуждены были выполнять множество обязанностей, такие поездки стали невозможны.

Разъезжая по всей стране, мы представили себе общую картину всей нашей военной организации и лучше узнали друг друга – в этом была несомненная польза наших путешествий. Адмирала Рэдфорда я встречал несколько раз на Тихом океане, и его высокая репутация це была для меня тайной. Адмирала Кэрни я узнал, когда он был главнокомандующим вооруженными силами южной зоны Европы, а я – верховным главнокомандующим вооруженными силами Североатлантического

285

союза. Мэта Туайнинга я тоже знал и восхищался им еще с тех пор, когда он был курсантом в Уэст-Пойнте. Правда, мне не посчастливилось служить вместе с ним в последующие годы.

Картина международной обстановки, развернувшаяся перед нами в течение этого месяца постоянных разъездов, в общих чертах казалась довольно светлой и только в некоторых деталях мрачноватой.

В Корее было подписано перемирие, и я был глубоко озабочен тем, что окончание военных * действий в Корее, по-видимому, принесло с собой многообещающие иллюзии о неизбежном установлении длительного мира. Такое успокоение распространилось не только в США, но и в странах некоторых наших самых стойких союзников. В странах НАТО уже наметилась вполне определенная тенденция растянуть приготовления к обороне на более продолжительный период, чем это было запланировано. Появились признаки того, что растягивание сроков может превратиться в нечто гораздо более опасное – в прямой отказ от обязательств, которые страны НАТО добровольно приняли на себя на Лиссабонской конференции в феврале 1952 года. К несчастью, в Западной Европе паши добрые друзья англичане, уставшие от аскетизма, порожденного тяжелыми военными обязательствами, возглатзи-ли этот процесс успокоения, а он, как мне казалось, навлекал катастрофу.

Япония тоже явно не торопилась с выполнением своих обещаний о подготовке к обороне. А на юге маши латиноамериканские соседи, дружба и поддержка которых столь важны для нашей общей безопасности, все более громко заявляли о своем недовольстве нашей политикой. Они чувствовали, что мы обращаем слишком много внимания на другие районы мира, предоставляя помощь своим бывшим врагам и в то же время игнорируя нужды старых друзей.

Целый месяц я изучал международную обстановку, и когда принял обязанности начальника штаба, некоторые факты стали для меня совершенно ясны. Наша национальная политика состояла в том, чтобы обеспечить мир. Для достижений этой.цели мы приняли на себя определенные обязательства – разместить по всему миру наши войска или предоставить материальную помощь более чем 50 союзным державам. Эти обязательства требовали

от нас определенного количества хорошо подготовленных войск в ключевых районах за морем и в Соединенных Штатах. Чтобы поддерживать эти войска на уровне, обеспечивающем возможность выполнения предстоящих, задач, необходимы финансовые средства.

Все эти оценки и расчеты основывались нс только на моих личных наблюдениях, но и на тщательно продуманных рекомендациях высших армейских офицеров – людей, которые несли громадную ответственность за выполнение возложенных на них задач. Это были честные, откровенные мнения опытных военных, и они базировались исключительно на военных соображениях.

К этому времени у меня сложились и некоторые соображения относительно обязанностей и функций начальника штаба. – <

На церемонии по случаю принесения присяги в Пентагоне в присутствии министра обороны Вильсона, министра армии Стивенса и сотрудников моего штаба я попытался с кристальной ясностью изложить свою позицию.

Когда президент приказал произвести реорганизацию министерства обороны, начал я, он подчеркнул важность двух основных целей—необходимость сохранения демократических институтов и воспитания у военнослужащих высоких моральных качеств. Первый пункт, заявил я, а именно: подчинение военных гражданским властям ^{33 – был столь единодушно принят офицерским корпусом, что не потребовалось никаких уточнений. Со времен Джорджа Вашингтона ни один военачальник никогда не забывал, что в первую очередь он гражданин и лишь во вторую – солдат и что подчиненные ему войска являются инструментом народной воли.}

Второй пункт – воспитание у военнослужащих высоких моральных качебтв —как я чувствовал, нуждался в постоянном разъяснении и для других представителей правительства и для американского народа.

Воспитание у военнослужащих высоких моральных качеств, заявил я, означает, что мы должны располагать офицерским корпусом, обладающим такой репутацией и компетенцией, которые обеспечили бы квалифицированное профессиональное и духовное руководство нашим армиям. Этот принцип предполагает также наличие сержантского корпуса, обучаемого и вдохновляемого офицерским ♦корпусом, заповеди которого являются для него образцом. Эти постоянные профессиональные кадры должны быть достаточно велики и квалифицированы, чтобы служить постоянным источником воспитания преданности долгу, верности родине и профессионального мастерства. Если нам нужен этот источник руководства, добавил я, а без него у нас не будет армии, то он должен действительно отражать жизнь нации, то есть включать лучших людей страны, лучших по характеру, интеллекту, моральному облику и культуре.

Здесь кстати было бы добавить, что я никогда не разделял мнения моряков и летчиков, что они должны получать сливки молодежи страны ввиду большей сложности их боевой техники. Нс может быть никакого сравнения между людьми, связанными с управлением машиной, как бы ни было сложно ее устройство, и руководителями солдат в наземном бою, где человек находится во власти непосредственных реакций, свойственных живой человече-. ской плоти, и где сама жизнь всех солдат зависит от характера и мастерства их руководителей, Поворот штурвала, указание командира – и машина, будь то корабль или самолет, вступает в бой или немедленно выходит из него. У армейского командира нет такого механического приспособления независимо от того, командует ли он армией или отделением. Он может отдать приказ, но будут ли его подчиненные повиноваться ему, зависит от того влияния, которое он благодаря своему характеру, интеллекту и мастерству в состоянии оказывать на каждого подчиненного ему военнослужащего. Поэтому сержант, который возглавляет пехотное отделение, должен, на мой взгляд, обладать нс менее твердым характером и не меньшим интеллектом и мастерством, чем командир на само* лете или на корабельной артиллерийской батарее. Сейчас люди высшего типа нужны всем отраслям военного дела армии в неменьшей степени, чем другим видам вооруженных сил. Наконец,– и это основное – я заявил, что гражданские власти самым щепетильным образом должны уважать неприкосновенность взглядов, интеллектуальную свободу своего офицерского корпуса. Любая попытка, говорил я, навязать единство взглядов, верность какой-либо политике-военной «партийной линии» вопреки честно выраженным воззрениям ответственных офицеров может оказаться пагубной практикой, которая скорее нанесет вред, чем укрепит моральные качества военнослужащих.

Я заявил своим гражданским начальникам, что от офицерского корпуса они могут ожидать бесстрашного и прямого выражения честного, объективного профессионального мнения вплоть до того момента, пока они сами, гражданские начальники, не объявят своих решений. После этого они могут рассчитывать на совершенно лояльное и усердное исполнение этих решений.

Однако лояльность и полное доверие, сказал я, должны быть присущи обеим сторонам. Гражданским властям следует питать к военным властям столь же безоговорочное доверие, которым они сами пользуются. Чтобы глубокая преданность и высокий моральный дух, являющиеся гордыми традициями армии, были постоянно свойственны ей, она должна знать, что пользуется поддержкой, доверием и пониманием народа, которому она служит.

Я довольно подробно остановился на основных пунктах своего выступления с особой целью. В то время я уже знал о некоторых тенденциях в министерстве обороны, которые в случае своего развития могли причинить армии и нации такой ущерб, что его последствия уже поздно было бы исправлять. Я предчувствовал, что моя работа, окажется необычайно трудной: мне придется тратить время па неблагодарную задачу защиты американской, армии от действий ее же начальников, действий, которые, по моему мнению, ослабили бы ее физически и духовно/