Текст книги "Солдат"

Автор книги: Мэтью Риджуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

У меня имелось также особое мнение относительно взаимоотношений между государственным деятелем и солдатом. К этому вопросу я с пристальным вниманием относился в течение многих лет своей службы. Именно на

эту тему я написал несколько меморандумов, сначала в оперативном отделе, когда был еще майором, а затем на посту заместителя начальника штаба.

Отношения между государственным деятелем и солдатом должны быть весьма близкими и основанными на базе взаимного доверия. Почти повседневное сотрудничество, непрерывный обмен мнениями, сочувствие к профессиональным взглядам и к открытому выражению честных мнений – вот основа этих отношений.

Схематично они должны выглядеть примерно так.

Государственный деятель, старший гражданский начальник, говорит солдату (а под «солдатом» я подразумеваю профессиональных военных – представителей армии, военно-морского флота и военно-воздушных сил в лйце начальников соответствующих штабов): «Вот наша национальная политика. Вот чего мы хотим или хотели бы добиться. Какие военные средства необходимы для осуществления этой политики?»

Солдат подробно изучает эту политическую проблему.

– Очень хорошо,– наконец, говорит он государственному деятелю.– Вот сколько людей и пушек, кораблей и самолетов потребуется для осуществления нашей политики.

Таков в его простейшем выражении честный и прямой путь, по которому в своей совместной работе должны идти государственный деятель и солдат. Если это честные отношения, основанные на взаимном доверии, то они дают самые высокие результаты в интересах нации. Поэтому профессиональному солдату никогда не следует горячиться. Он не имеет права позволить себе хоть на один момент уклониться от честного высказывания своих взглядов, которые, как подсказывает ему его военный опыт, будут необходимы для выполнения порученной ему работы. Никакие политические побуждения не могли бы извинить, никакая «партийная» или политическая целесообразность не могла бы объяснить такого поступка.

Если цель, которой хочет достичь государственный деятель, обойдется дорого, это солдата не касается. Если цель превышает политические или экономические возможности страны, это не его дело. Решение подобных вопросов – конституционная обязанность гражданских властей. Если, разумеется, расходы являются явно фантастическими, солдат должен открыто сказать об этом. Но в сфере разумных ассигнований – в пределах того, что, по мнению рассудительного человека, может позволить себе страна – солдат должен тщательно избегать высказываний о том, по карману ли государству эти расходы или нет. В'этой области он не компетентен.

Если гражданские власти считают, что расходы превышают возможности страны, то нужно или изменить сами цели, или откровенно принять на себя ответственность за возникающий при этом риск. Профессиональный военный ни при каких условиях не должен отказываться от своих взглядов или идти на компромисс, не должен поддаваться никакому давлению, на каких бы мотивах оно ни основывалось, за исключением убедительных чисто военных причин. Поступать иначе – значит стать бесполезным.

Хотя замечания, сделанные мною при церемонии вступления в должность, заслужили явное одобрение моего непосредственного начальника министра армии Стивенса, впоследствии я не заметил почти никаких признаков, показывающих, что к ним прислушался министр обороны Вильсон. Когда я представил Вильсону смету расходов на армию и высказал при этом мнение, что любой меньший бюджет опасно ослабил бы способность армии выполнить обязательства правительства Соединенных Штатов, он не согласился с моим толкованием вопроса о . сущности этих обязательств. Позднее мне сообщили, что ассигнования будут урезаны примерно на два миллиарда долларов и соответственно будет сокращен личный состав армии.

В этом рассуждении я не видел никакой логики. Мое замешательство было усилено тем обстоятельством, что в то время как бюджет армии был снижен, экономисты с благословения правительства приветствовали величайший бум в стране, предсказывая в течение ближайших пяти лет повышение стоимости национальной продукции с 360 до 500 миллиардов долларов. Но ведь если это соответствовало истине, то тем более выделение дополнительно двух миллиардов долларов в бюджет армии не могло привести к банкротству страны.

Затем истинная подоплека этого дошла до моего сознания – военный бюджет основывался не столько на военных потребностях или экономических возможностях страны, сколько на политических соображениях.

В:

1га

/

Тот факт, что 76 процентов предполагаемого сокращения бюджета падало на фонды, представляемые армии, показал мне, что нам снова грозит опасность допустить ту серьезную ошибку, которая столь дорого обошлась нам в борьбе против слабейшего врага в первые несколько месяцев Корейской войны. Нами опять овладела тревож-* ная иллюзия – туманная надежда на авиацию, которая, имея на вооружении атомные и водородные бомбы, якобы могла спасти нас в случае затруднений.

Я не могу представить себе более опасной точки зрения, ибо, разделяя ее,мы приближаемся к войне.

и .

Ь.г.

л v. ‘

ГЛАВА 32

ИНДОКИТАЙ, КУЭМОЙ И МАЦУ

Против всех действий, которые, на мой взгляд, подрывали силу и моральный дух армии, я протестовал па заседаниях Объединенного комитета начальников штабов, в своих показаниях перед комиссиями конгресса, а также в письменной форме и на личных совещаниях с министром обороны. После каждого обмена мнениями с Вильсоном я убеждался, что или мыслительный процесс у него проходит на гениальном уровне, недосягаемом для меня, или его мышление находится под влиянием соображений, лежащих вне понимания солдата.

Основной пункт разногласий состоял, по-моему, в различном толковании того, как в случае войны должна применяться доктрина «массированного ответного удара». Я считал, что мы должны располагать силами и сред

ствами для нанесения быстрого и сокрушительного ответного удара. Мы должны быть в состоянии наносить выборочные ответные удары и комбинированно применять один, два или все три вида вооруженных сил в такой пропорции и такой числен пости, каких потребует обстановка. Однако преобладало мнение, что достаточно держать напуганный мир под угрозой применения атомной и водородной бомбы.

Ни один мыслящий солдат не может разделять этого мнения. Ни один честный военный историк не поверит, что одна ядерная бомба и есть ключ к легкой и быстрой победе, тот самый ключ, которого человечество ищет с тех пор, как начались войны.

По иронии судьбы, наши единственные потенциальные противники – русские и китайцы – еще недостаточно «развиты», чтобы быть действительно уязвимыми

• S

для ядерной бомбы, хотя один из них, Россия, уже имеет или скоро будет иметь водородную бомбу для нанесения ответного удара. Кроме того, обе эти страны раскинулись па огромных территориях.

На этом гигантском материке настоящей победы можно достичь только путем разгрома вооруженных сил противника, подрыва его веры в победу и его воли к сопротивлению, путем установления контроля над его территорией и народом. Массовое уничтожение индустриальных ресурсов – только одно из средств подавить его способность к ведению войны. Такое уничтожение может не подавить, а лишь усилить его волю к сопротивлению. Первоначально оно может оказать незначительное воздействие на армию противника, но не позволит установить контроль над его территорией.

Кроме того, по моему мнению, массовое уничтожение несовместимо с христианскими идеалами Оно несовместимо с основной целью, которую свободный мир преследует в войне,—выиграть справедливый и длительный мир. Длительный мир может быть обеспечен только путем превращения разгромленного агрессора в конструктивного члена содружества свободных наций.

Весной 1954 года мы чуть было нс оказались втянутыми в кровопролитную войну в джунглях – войну, в кб-торой наши ядерные возможности были бы почти бесполезны.

Это было в то время, когда французский гарнизон, составленный главным образом из солдат Иностранного легиона, ибо правительство Франции без особой охоты призывает французскую молодежь для службы в Индокитае, вел упорные, но безнадежные кровопролитные бои в Дьен-Бьен-Фу. Решение сражаться в Дьен-Бьен-Фу было принято не на основе военных соображений. По своим мотивам это было в основном политическое решение, попытка укрепить пошатнувшийся Лаос, границы которого оказались в опасности в результате продвиже-ния китайцев. ³⁴

Но к^кой бы бесплодной ни была эта борьба, мужество упорно сражавшегося французского гарнизона захватило воображение всего человечества. Вскоре меня стало глубоко беспокоить, что отдельные лица, обладав*

. шие громадным влиянием в правительстве и вне его,

* подняли крик о необходимости именно теперь вмешаться в события, то есть со своими вооруженными силами

* придти на помощь Франций.

Одновременно была выдвинута все та же старая иллюзорная теория, что легкой и дешевой победы можно добиться путем отправки в Индокитай частей одних только военно-воздушных и военно-морских сил. Для меня эти рассуждения звучали зловещим набатом. Ведь стоит нам ввести в этот район свою авиацию и флот, как в поддержку им придется немедленно послать сухопутные войска.

Я' знал, что ни один из защитников такого шага не представлял, сколько крови, денег и национальных усилий потребует эта операция. И я чувствовал, что необходимо как можно полнее информировать о всех этих факторах тех, кто имел влияние на принятие решения по столь важному вопросу. Чтобы подкрепить свои предположения фактами, я послал в Индокитай группу экспертов—представителей всех родов войск и служб: инженеров, специалистов _по связи, медиков и опытных командиров, которые знали, как оценить местность с точки зрения боевых действий. Они должны были получить ответы на тысячу вопросов, которые никогда не при* шли бы в голову всем тем, кто так легкомысленно рекомендовал нам вступить в войну. Какова глубина воды над баром в Сайгоне? Как оборудованы сангонская гавань и доки? Где хранить многие тонны снаряжения и продовольствия, которые понадобились бы нам для обеспечения войск? Насколько хороша дорожная сеть? Каким .образом и в каком количестве можно перебрасывать грузы по мере продвижения наших войск в глубь страны^ Какой там климат? Как велико количество осадков? Каким тропическим заболеваниям могут подвергнуться солдаты в стране джунглей?

Их отчет был исчерпывающим. Эксперты выяснили, что этот район практически лишен всех тех условий, котооые современные войска, подобные нашим, считают необходимыми для ведения войны. Линий связи, шоссей-

ных я железных дорог •– тоге, что обеспечивает действия современных армий на суше,– почти не существовало. Портового оборудования и аэродромов мало, а качество их очень невысокое. Для сооружения их в нужном количестве потребовались бы громадные усилия инженерных войск.

Местность представляла собой рисовые поля и джунгли, особенно пригодные для ведения партизанской войны, в которой китайский солдат является большим мастером. Следовательно, каждый небольшой отряд, каждого отдельного специалиста, который попытался бы передвигаться по этой местности, пришлось бы прикрывать пехотинцами. Каждого телефониста, каждую дорожно-ремонтную команду, санитарную автомашину и тыловой пункт медицинской помощи пришлось бы ставить под охрану вооруженного караула, иначе они были бы перебиты в два счета.

Отправившись в Индокитай, мы были бы вынуждены воевать до победного конца. Нам пришлось бы послать туда экспедиционный корпус, составленный из всех видов вооруженных сил, и прежде всего очень крупные сухопутные силы – целую армию, которая могла бы выдержать не только обычное напряжение боевых действий, но я тяжелые потери от тропической жары, лихорадки и других многочисленных болезней, поражающих белого человека в тропиках. И мы не могли бы позволить себе согласиться ни на что другое, кроме решительной военной победы.

Мы могли бы сражаться в Индокитае. Мы могли бы добиться победы, если бы согласились пойти на те гро-. мадные расходы людских и материальных ресурсов, которых потребовала бы такая интервенция. Эти расходы в конечном счете были бы столь же велики или даже больше, чем те, которые мы понесли в Корее. В Корее мы убедились, что одними только военно-воздушными и военно-морскими силами нельзя выиграть войну и что малочисленные наземные силы также не в состоянии добиться победы. Мне казалось невероятным так скоро забыть тот горький урок, а теперь мы были на грани повторения прежней трагической ошибки.

Эта ошибка, слава богу, не повторилась. Как только поступил полный отчет об Индокитае, я, не теряя времени, передал его по инстанции, и он попал к прези-.денту Эйзенхауэру. Для человека с его военным опытом -картина немедленно прояснилась. Мысль об интервенции была оставлена. Я убежден, что анализ, произведенный армейскими специалистами и представленный высшим властям, сыграл значительную, возможно, решающую роль, убедив ,наше правительство не пускаться в эту трагическую авантюру.

Легко выдумывать заманчивые тактические схемы. Это приятное развлечение может позволить себе какой-нибудь кадет, ибо для этого требуется очень немного военных знаний, но плохо, когда подобная игра затягивает подчас даже офицеров, прослуживших в армии длительный срок. Недостаточно глубокая разработка оперативного замысла редко удерживает от вступления в вооруженный конфликт. Чаще всего избежать войны помогает хладнокровный анализ упрямых фактов, связанных с перевозками и снабжением войск. Спросите себя: «Как я собираюсь перебросить группу «А»

из пункта «Б» в пункт «В», как собираюсь снабжать ее там после переброски?» Это заставит вас поглубже задуматься, ибо всегда есть искушение иметь в виду только ту цель, которой хотят достигнуть, и игнорировать тщательное и всестороннее планирование. Это стремление думать о том, что приятно, преобладало в первые дни обсуждения вопроса об Индокитае, преобладало до тех пор, пока армейские специалисты тщательно не изучили местность, а затем не подвергли кропотливому анализу весь вопрос в целом, выяснив все связанные с ним расходы и его последствия.

Как я уже говорил, когда наступит мое время отчитаться перед творцом в своих действиях, я больше всего буду смиренно гордиться тем, что я, возможно, сумел предотвратить проведение в жизнь безрассудных тактических схем, которые могли бы стоить жизни тысячам людей. К этому списку трагических катастроф, которые, к счастью, не произошли, я добавил бы интервенцию в Индокитае.

Вскоре после того как была оставлена бесплодная мысль о вмешательстве в Индокитае, произошло новое обострение в связи с вопросом об островах Куэмой и Мацу. Опять в высших сферах возникла мысль о вооруженном вмешательстве. И снова у меця возникли разногласия с интервенционистами.

Я тщательна изучил карты. КуэмоЙ и Мацу—два небольших острова, занятых нашими друзьями—китайскими националистами '. Они досягаемы для дальнобойной артиллерии красных китайцев. По-моему, эти острова не больше чем посты подслушивания на внешней линии наблюдения. Ценность их как баз для наступления невелика. Мацу был бы совершенно бесполезен в этом отношении, а Куэмой не намного лучше, так как на материке ближе чем на 500 километров от них нет ни одного крупного военного объекта. Если бы нам пришлось вступить в красный Китай своими сухопутными войсками, мы определенно не воспользовались бы островом Куэмой. Точно так же и красные не стали бы использовать Куэмой для вторжения на Формозу. Он расположен на лучшем и кратчайшем пути, но имеется множество других трамплинов.

Я изучил и разведывательные донесения. Таким образом, я располагал не меньшей информацией, чем кто-либо другой, относительно деятельности красных на материке против островов Мацу и Куэмой. По-моему, деятельность китайцев там не давала оснований приходить к заключению, что они планируют нападение на Формозу. Их активность могла носить как оборонительный, так и наступательный характер. Они строили аэродромы и прокладывали железные дороги, по которым моглги перебрасывать войска к побережью в случае вторжения с Формозы. Но не было никаких указаний на сосредоточение там наземных войск или организацию группы вторжения.

Эти соображения я и высказал перед комиссиями конгресса по делам вооруженных сил, когда озабоченность по поводу островов Мацу и Куэмой достигла крайнего предела^"Конгресс постановил предоставить решение этого вопроса самому президенту. Он должен был решать, когда и где мы применим силу в этом районе, где красный Китай и Китай националистический находятся в непосредственном соприкосновении.

В связи с этим вопрос об островах Куэмой и Мацу временно был снят, но, разумеется, он будет вставать снова и снова. Я не сомневаюсь, что мы вступили бы ^{35 в войну для защиты Формозы или Пескадорских островов, и должны были бы вступить, ибо потеря любого из них пробила бы серьезную брешь в нашей внешней линии обороны на Тихом океане и в то же время заста– . вила бы наших добрых друзей за границей усомниться в решимости Соединенных Штатов. Однако юридический, исторический и географически фон вопроса об островах Куэмой и Мацу совершенно иной. Вступление в войну из-за них казалось мне неоправданным и трагическим шагом.}

Я ни на одно мгновенье не собираюсь подвергать сомнению честность всех тех, кто не разделяет этого взгляда. По-видимому, они искренне считали* что лучше было бы встретить угрозу тогда и там, ясно показав красным, что любое покушение на территорию националистического Китая, как бы мала она ни была, означает войну.

Для меня эта концепция совершенно неприемлема.

Я не претендую на роль прорицателя. Один бог знает, что произойдет. Но такие действия было бы почти невозможно локализовать. Ввергнув нас в прямой конфликт с красным Китаем, они переросли бы в самую настоящую тотальную войну с применением всех тех ужасных средств, которыми мы располагаем.

И мы могли бы с помощью всех имеющихся в нашем распоряжений средств завоевать Китай.

Но я оспариваю тезис, гласящий, что уничтожение военной моши красного Китая было бы в наших высших интересах. С помощью военных средств мы могли бы создать там огромный вакуум. Чтобы заполнить этот вакуум, туда пришлось бы ввести сотни тысяч людей, и мы вышли бы на границы с Россией протяженностью свыше 11 тысяч километров. Если бы мы не вступили туда, Россия сама заполнила бы этот вакуум, и угроза нашей собственной безопасности не уменьшилась бы ни на йоту.

По-моему, желание осуществить интервенцию в Индокитае и готовность применить силу в деле с островами Куэмой и Мацу отражают образ мышления, который имеет опасную тенденцию принять доктрину «превентивной войны». На мой взгляд, ничто не могло бы более трагически продемонстрировать наше полное моральное

банкротство, чем сознательное развязывание нами «превентивной войны». Как только мы сделали бы этот фатальный шаг, наша цивилизация была бы обречена. С этого времени, чтобы выжить, нам пришлось бы полагаться на завоевания до тех пор, пока наше общество не погибло бы, как погибли империи Александра Македонского и внутренне разложившаяся Римская империя. В истории человечества ни одна цивилизация, основанная на завоеваниях, долго не существовала. Америка не стала бы исключением.

г

ГЛАВА 33 .

ДЕНЬ В ПЕНТАГОНЕ

Мой рабочий день в Пентагоне начинался в восемь тридцать утра. Утром у себя па столе я обычно находил кипу радиограмм, уже просмотренных и рассортированных работниками штаба. Радиограммы поступали в течение ночи. В них содержалась самая свежая информация о насущных проблемах, стоящих перед частями и соединениями американской армии, разбросанной по всему миру. Кроме того, здесь же находились резюме основных радиограмм, полученных государственным департаментом в течение последних двенадцати часов и переданных для ознакомления начальникам штабов всех видов вооруженных сил.

Во многих радиограммах ставились вопросы, требовавшие моего решения. Вопросы, затрагиваемые в неко* торых из них, могли быть разрешены замечательными работниками моего штаба, а я давал им только основные наметки. Радиограммы, имевшие отношение к оперативным вопросам, направлялись моему заместителю генерал-лейтенанту Мак-Олиффу, а позднее, когда Мак-Олифф был направлен в Европу на должность командующего 7-й армией, с таким же доверием я отнесся к новому заместителю – моему старому преданному другу генерал-лейтенанту Уолтеру Уайблу. Вопросы, связанные с планированием и исследованиями, составляли поле деятельности генерал-лейтенанта Лемпитцера. Финансовые проблемы, имевшие отношение к армии, лежали на ответственности блестящего финансового эксперта генерал-лейтенанта Джорджа Деккера. В разрешении всех вопросов заместитель начальника штаба генерал Джои Хэлл, а позднее генерал Чарльз Болтэ выступали в ка-

г

V

¹

честве моего второго «я» и имели право действовать от моегЬ имени. Власть в любой военной инстанции может и должна быть децентрализована, а ответственность – никогда. Поэтому в мои обязанности входило не только принятие моих личных решений, но и ответственность за все действия моих заместителей.

Ознакомившись с утренними радиограммами, я начинал проводить совещания и выслушивать доклады, на основе которых следовало принимать решения. После обсуждения докладов, делавшихся в устной форме с максимальным использованием схем и диаграмм, уже не оставалось никаких неясных вопросов. Доклады составляли способные молодые офицеры из секретариата,, отлично разбиравшиеся во всех деталях самых сложных вопросов. «Сэр! – обычно начинали они, переступая порог кабинета.– Разрешите обратиться с вопросом, требующим немедленных мер. После обсуждения вопроса необходимо ваше решение!» Или: «Сэр! Разрешите ознакомить вас с информацией? Вашего решения не требуется». Хотя эти доклады проводились в краткой форме, по окончании их обычно не оставалось никаких неясностей. Если мнение офицеров о наиболее приемлемом варианте было единодушным, вопрос решался на месте, если же, например, начальник инженерных войск имел какие-то возражения, то он обосновывал свое мнение, которое я учитывал.

Основываясь на таких докладах и учитывая свои знания и ттыт 38-летней службы в армии, я принимал решения. Конечно, решения* по принципиальны?*! вопросам принимались мной только после совещания с моим непосредственным начальником министром армии Стивенсом. Его кабинет находился рядом с моим. Он часто заходил ко мне, чтобы присутствовать при докладах. Нередко и я приходил в кабинет министра проинформировать его об уже принятых или подготавливаемых к решению вопросах. По крайней мере один раз в день либо он заходил ко мне, либо я к нему, У нас не было секретов друг от друга, и мы работали в духе полного взаимопонимания. Находясь на должности начальника штаба, я чувствовал, что пользуюсь полной поддержкой министра. И я отвечал ему взаимностью.

В таких повседневных заботах и проходила деятельность канцелярии начальника штаба армии. Независимо от того, насколько тщательно распределял я свое рабочее время или насколько хорошо организовывал работу, каждый день, неизбежно приносил свои трудности (работники в Пентагоне называли их «заторами»), которые подчас целиком нарушали весь наш распорядок. Армейские гарнизоны разбросаны по всему земному шару, а наши национальные интересы охватывают весь мир. Полтора миллиона наших военнослужащих и полмиллиона гражданских лиц находятся в разных уголках земли,иявтой или иной степени отвечал за их деятельность и благополучие. Поэтому естественно, что по крайней мере один раз в течение двадцати четырех часов обычно что-нибудь да случалось, следовал срочный запрос из конгресса, от работников прессы или радио или от министра обороны Вильсона, кабинет которого находился этажом выше.

На большую часть этих запросов очень быстро давались ответы. Собрав факты, я немедленно передавал их заинтересованным лицам, поскольку я взял себе за правило – и пользовался в этом полной поддержкой Стивенса,– непрерывно информировать джентльменов из Кэ-питол Хилла^{36 о всех вопросах, оказывающих влияние на армию. Придерживался я и правила незамедлительно давать для прессы и радио полную информацию по всем вопросам, если она нс подрывает национальную безопасность.}

Тем не менее, любой запрос, исходивший от Вильсона, приводил обычно к тому, что вся основная работа канцелярии начальника штаба останавливалась на два. а то и на четыре часа. Как раз во время утренних докладов, когда десятки вопросов требовали срочного решения, Вильсон обычно вызывал меня к себе. Нередко он требовал, чтобы меня сопровождали руководящие работники моего штаба. Зачастую нас даже не ставили в известность о том, по какому вопросу вызывает министр' обороны.

Мы поспешно отправлялись наверх, где обычно встречались с нашими коллегами из других видов вооруженных сил, поскольку мистер Вильсон был любителем боль-ших аудиторий и бессвязных обсуждений тем, ничего обшего не имевших с вопросами, ради обсуждения которых нас собирали.

И, наоборот, величайшее наслаждение доставляла работа с его способным заместителем Робертом Андерсоном. Очень умный и выдержанный, он обычно выслушивал, быстро вникал в существо дела и немедленно принимал решение. При этом Андерсон неизменно относился к своему посетителю дружески, с сочувствием и всегда был вежлив.

Продолжительные, но часто бесплодные заседания у Вильсона обычно отнимали половину рабочего дня. Когда я возвращался в свой кабинет, мой стол.был завален делами. Все это заставляло меня почти каждый день уезжать домой с портфелем, набитым бумагами. И тем не менее я всегда считал, что человек, работающий ночью после долгого и утомительного дня, не достигает цели. Когда наступает время сна, он не может освободиться от тревожащих его мыслей, ворочается и бес⁴ покойно мечется половину ночи, а на следующее утро усталым и разбитым сталкивается с заботами нового дня. Именно по этой причине, за исключением особых случаев, я не разрешал себе работать по ночам. Я предпочитал вставать на рассвете и браться за дела свежим и отдохнувшим.

Мой день начинался обычно в шесть часов утра. Пенни и Мэтти еще спали, а я поднимался наверх в свой не-

• большой кабинет в Форт-Майере и, все еще в пижаме и халате, принимался за работу. За чашкой черного кофе,

* который приносил сержант Хэмптон, я спокойно обдумывал наиболее срочные дела, решить которые в служебном кабинете было невозможно из-за многочисленных перерывов. Так я работал до восьми часов. Ровно в восемь часов сержант Хэмптон приносил завтрак, который я съедал по утрам: два яйца всмятку и кусочек поджаренного хлеба с черным кофе. Пять минут на завтрак, еще десять минут на то, чтобы принять душ, побриться и одеться, пять минут на дорогу в Пентагон, и в восемь тридцать я уже сидел в служебном кабинете. Вскоре после полудня я уезжал домой на обед и в ясные дни для освежения мозгов совершал небольшую прогулку по саду. К часу дня я возвращался в Пентагон, чтобы пробыть там до шести тридцати. Разумеется, очень часто я не мог позволить себе этого перерыва в середине дня и, сидя за столом, ограничивался сандвичем. Только в редких случаях я ходил обедать в министерскую столовую в Пентагоне – там всегда продолжались деловые разговоры, не дававшие отвлечься от работы.

Одной из тяжелых обязанностей, ложившихся на плечи высших офицеров Вашингтона, являлась деятельность, которую можно назвать «праздным времяпрепровождением в обществе», В’-Вашингтоне находится около шестидесяти дипломатических миссий, и в каждой из них начальник штаба числится в списках регулярно приглашаемых гостей. В добавление к этому у миссис Риджуэй и у меня было много близких друзей, приобретенных во время пребывания в Латинской Америке, на Дальнем Востоке и в Европе.– Они тоже постоянно приглашали нас на коктейли и обеды. Со многими из этих друзей мы искренне хотели повидаться, поскольку они были обаятельными людьми и у них кое-чему можно было научиться. Вскоре, одна ко, мне стало ясно, что я не в состоянии днем выполнять своп официальные обязанности, а каждый вечер ходить на приемы. Разумеется, от многих светских обязанностей по разным причинам просто нельзя отказываться, В конце концов мы были вынуждены уклоняться ст приглашений. Были случаи, когда на один вечер мы получали по два-три приглашения. Если бы нам это нравилось, мы могли бы проводить в гостях все вечера з течение всего года. И вот пришлось установить для себя правило – выезжать в свет не больше двух ра з в неделю, но и это было несколько утомительно. Самыми счастливыми вечерами я считал те, когда оставался дома. Только в этом случае я вставал рано уфом свежим, готовым к работе, а затем мог уверенно взяться за решение сложных вопросов и выполнять свои обязанности так, как мне подсказывала совесть.

20-Ы54

ГЛАВА 34

ПОД ДАВЛЕНИЕМ

. Как я уже говорил в серии статей, помещенных недавно в газете «Сагердей ивнинг пост», не опасные дни сражений являются наиболее суровым испытанием твердости полководца, а дни мира, когда со всех сторон он слышит многочисленные советы, смущающие и дезориентирующие его».

Пока я находился на должности начальника штаба армии, на меня постоянно оказывали давление, заставляя во имя экономии иметь войска на бумаге, а не в действительности. Я хорошо помню одно заседание в кабинете Вильсона, когда обсуждался вопрос о сокращении бюджетных ассигнований на армию. «Почему вы не сократите численность личного состава ваших дивизий?– спросил он меня.– Сократите их на 15 процентов. Почему бы вам не расформировать некоторые части? Просто числите их в составе кадровых».

На мой взгляд, это было бы повторением той трагической политики постепенных уступок, которую проводил бывший министр обороны Льюис Джонсон, когда во времена трумэновской администрации мы до такой степени ослабили наши войска на Дальнем Востоке, что оказались почти беспомощными перед хорошо вооруженными массовыми армиями Северной Кореи, обрушившимися на юг через 38-ю параллель. Министр Вильсон говорил о сокращении армии, а я вспоминал о храбрых солдатах, погибших в первые дни Корейской войны, когда наши полки, с минимальной численностью личного состава, сражались и отходили до тех пор, пока за их спиной не оказалось море. Думая о них, я ответил министру обороны, что пока я нахожусь на должности начальника штаба, я не намерен уменьшать численность личного состава боевых частей на заморских театрах военных действий, ибо они стоят лицом к лицу с потенциальным противником. На эго я не пойду, если только не получу от министра ясного, определенного и прямого приказа провести сокращение.