Текст книги "Солдат"

Автор книги: Мэтью Риджуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

То, что некоторые не выдерживают потрясений боя, вполне понятно. Все же я предпочитаю вспоминать о других людях, которые не впадали в истерику,– а стойко сражались и умирали. Какое качество заставляло их сохранять твердость, я не знаю. Вероятнее всего, это не бесстрашие: ведь в бою ни один нормальный человек не гарантирован от чувства страха. Возможно, они просто не хотели покрыть позором своих товарищей и самих себя.

ГЛАВА II

„ЗВЕРЬ, КОТОРОГО МЫ ДОЛЖНЫ УБИТЬ"

Военные специалисты еще долго будут с различных точок зрения изучать Арденнскую битву. Самые серьез,-иые споры ведутся вокруг одного простого вопроса: было ли высшее американское командование захвачено врасплох внезапным ударом фон Рундштедта?

На этот вопрос можно ответить только так: и «да» и «нет». Мы ясно отдавали себе отчет, что немцы обладают достаточной мощью для наступления крупного масштаба. Мы ожидали, что это скоро произойдет, но"йе могли точно определить места удара. Что это случится в Арденнах, мы не предполагали. Скорее ожидали удара через Кельнскую долину, севернее Арденн, между плотинами Рура и нижним течением р. Рур, где она впадает в р. Маас. Этот район находился в глубине сектора генерала Монтгомери.

Я личнб не сомневался, что, приближаясь к своей территории, немецкие войска предпримут решительное контрнаступление крупного масштаба. 9 декабря на своем главном командном пункте в Англии я продиктовал проект рождественского послания частям 18-го корпуса. В пятом пункте этого послания была следующая фраза: «Скоро они предпримут еще одну отчаянную, но безна_: дежную попытку* бросить против нас все те силы, которые у них остались».

Это послание, кажется, так и не было передано войскам. Оно вышло из штаба датированным 16 декабря, а к этому времени дивизии корпуса уже двинулись в бой с танками фон Рундштедта.

Прежде чем закончить рассказ о сражении в Арденнах и перейти к великой битве на «линии Зигфрида», я считаю необходимым затронуть некоторые детали поездки генерала Тэйлора в Вашингтон. Ом пробыл в США недолго и вернулся, чтобы возглавить свою дивизию в боях под Бастонью. Как я уже говорил, эта поездка, предпринятая им по моему указанию, имела громадное значение дтя воздушнодесантных войск.

Уже в первые дни организации воздушнодесантных дивизий я убедился в серьезных недостатках штатной организации этого нового рода войск. Операция на Сицилии подтвердила обоснованность моих опасений.

По мысли генерального штаба, численность воздуш-нодесаитной дивизии не должна была превышать 8 800 человек. Эта установка поразила меня сразу же, но особенно сильно – в дальнейшем, когда мы начали активно применять этот род войск. Наши возможности с такими силами сравнимы лишь с теми, как если бы очень высокому человеку сказали; «Вот два метра материала. Сшейте из него костюм». Другими словами, задачи, воз^ латаемые на воздушнодесантные дивизии, не могли быть выполнены с такими силами. Нельзя создать дивизию необходимой боевой мощности, ограничив численность ее личного состава 8 800 человек.

Очевидно, единственно правильным было бы пренебречь этими ограничениями. Так мы и делали. Наши дивизии намного превосходили официально установленные штатные нормы. Во время Нормандской воздушнодесантной операции 82-я и 101-я дивизии корпуса с включенными в них планерно-посадочными полками и тыловыми подразделениями, которые перебрасывались морем, имели в своем составе около 15 тысяч человек каждая.

Мы не раз указывали высшему командованию: если уж воздушнодесантные дивизии введены в бой, вывести их можно только через труп командира корпуса или командующего армией. • Высшие командиры знают, что в их распоряжении нет лучших войск, чем воздушнодесантные дивизии, и независимо от тактической обстановки и трудности вывода их из боя будут стараться как можно дольше удержать их у себя. Это значит, что воздушно-десантным дивизиям , необходима такая мощь, которая позволяла бы им выдерживать напряжение боя и аано-сить противнику сильные удары. Осуществлено же это может быть только при значительном увеличении штатной численности личного состава дивизии. Мои попытки добиться утверждения новых штатов неоднократно оканчивались неудачей. Я посылал своих офицеров в Вашингтон. Они обращались к офицерам оперативного управления, возглавлявшегося в то вермя генералом Мак-Нерни,– больше некуда было обращаться. Во всех случаях ответом было непреклонное «нет».

В начале декабря, еще в Англии, я решил предпринять последнюю попытку, так как чувствовал, что если мне удастся поставить этот вопрос на личное рассмотрение генерала Маршалла, который был тогда начальником генерального штаба, ответ мойкет быть иным. В конце концов, действуя через различные каналы, я добился у генерала Беделла Смита разрешения послать в Вашингтон выделенного мною офицера или генерала с очередным ходатайством по этому вопросу. Я знал, что необходимость увеличения штатов дивизии не сумеет доказать никто лучше человека, который руководил ею в боях. Поэтому я остановил свой выбор на генерале Тэйлоре. Генерал Маршалл хорошо знал и высоко ценил его, и я верил, что он примет и внимательно выслушает Тэйлора.

Генерал Маршалл действительно принял Тэйлора, рассмотрел наше представление и выразил согласие на существенное увеличение штатной численности воздушноде-1у£нтных дивизий. С тех пор мы уже не сталкивались с этой проблемой.

По иронии судьбы Тэйлор находился в Вашингтоне как раз в тот момент, когда его доблестная 101-я дивизия была брошена в бой для отражения немецкого наступления. Она сражалась в легендарном сражении в Басюки под командованием генерала Мак-Олиффа – заместителя командира дивизии. Тэйлор вылетел из Вашингтона немедленно, как только до него дошло известие о наступлении немцев, и тотчас же вернулся к своей дивизии. Под* робности его посещения Вашингтона, объяснения, представленные им Маршаллу, громадная важность, приданная этому делу,– все это, насколько я знаю, не описано до сих пор. Значение его миссии в Вашингтоне для воз-дущнодесантных войск невозможно переоценить.

Если бы генерал Маршалл проявил к этому делу иное отношение, я был бы чрезвычайно удивлен. У солдат-фронтовиков никогда не было лучшего и более отзывчивого друга, чем генерал Маршалл. Неся на своих плечах всю тяжесть войны, он никогда не забывал о человеке с винтовкой, человеке, который должен убивать и умирать.

у

ГЛАВА i>

ПРОРЫВ „ЛИПНИ ЗИГФРИДА“

В тяжелых боях, продолжавшихся шесть недель,– наступление немецких войск было остановлено. Фон Рунд-штедт начал большую игру и проиграл. Наступило время для нанесения контрудара с целью уничтожения последних остатков немецких войск в «Арденнском выступе» и прорыва «линии Зигфрида».

Операция должна была начаться наступлением 5-го корпуса генерала Джероу на пашем левом фланге и 7-го корпуса генерала Коллинза – на правом. В моем 18-м корпусе было тогда четыре дивизии, все пехотные * Командующий армией запросил меня, не нужны ли мне танковые части сверх тех отдельных танковых батальо нов, которые уже были приданы моим пехотным дивизиям. Я ответил отказом. Слишком глубоки были снега, особенно в низинах, а дорог не хватало, и я решил, что танки едва ли смогут быть полезными в этих условиях.

Боевой порядок корпуса я решил построить в два эшелона: две пехотные дивизии в первом эшелоне и две во втором. Если первые две будут остановлены противником, я рассчитывал провести через их боевые порядки дивизии второго эшелона и, не останавливаясь, продолжить наступление. В первый эшелон я выделил 1-ю и 82-ю дивизии. Не думаю, чтобы какому-нибудь командиру когда-либо посчастливилось наблюдать, как две замечательные * дивизии – ветераны боев – с таким подъемом бок о бок идут в наступление. Радостно было смотреть на них. Это зрелище напоминало соревнование двух скаковых лошадей, идущих к финишу ухо 3 ухо. Я намеревался дать войскам выйти вперед, а затем помочь им всеми средст-

вами, имеющимися в распоряжении корпуса и полученными от армии. Вот как это происходило.

На одном из этапов наступления 82-я дивизия оказалась в очень трудном положении. Она попала под сильнейший огонь, который немцы вели из деревни, расположенной в полосе наступления этой дивизии, но очень близко к наступавшей рядом 1-й дивизии. Тогда части 1-й дивизии перешли разграничительную линию, очистили деревню от противника и преподнесли, ete в подарок 82-й дивизии. Естественно, это раззадорило части 82-й дивизии, Им не понравилось, что .на их участке фронта кто-то помогает им. На следующий день они без разрешения захватили деревню в полосе наступления l-й дивизии и ^теперь сами преподнесли ей подарок, Самолюбие той и другой дивизии было удовлетворено.

Я предполагал, что войскам будет очень трудно продвигаться и обе наступающие дивизии выдохнутся, выйдя к первому доту на «линии Зигфрида». В нашей полосе наступления «линия Зигфрида» состояла из двух полос сильнейших укреплений – железобетонных дотов, проволочных заграждений и противотанковых препятствий в виде так называемых «зубов дракона». Я намечал остановить 82-ю и 1-ю дивизии у первого рубежа укреплений, ввести в бон 30-ю дивизию генерала Гоббса и 84-ю генерала Боллинга и прорвать внешние укрепления «линии Зигфрида». Но все решилось иным путем. 1-я дивизия генерала Эндрюса и 82-я генерала Гейвина наступали такими темпами, что, прорвав первый рубеж, глубоко вклинились в оборону противника. Тут они были остановлены, но не противником, а командующим 1-й армией.

Когда мы наносили первые удары по «линии Зигфрида», генералы Эйзенхауэр, Брэдли и Ходжес приехали навестить меня. Они сообщили мне, что вскоре мой корпус будет выведен отсюда и направлен примерно на сто километров северо-восточнее с задачей оказать .поддержку 9-й армии в се наступлении с целью захвата плотины на р. Рур. Справимся ли мы с этой задачей? – спросили они меня.

Конечно, я ответил утвердительно, но в глубине души считал, что едва ли такое крупное соединение, как мой корпус, когда-нибудь попадало в подобное положение. Участвуя в большом наступлении на один из наиболее укрепленных районов во всей Европе, мы уже имели приказ в конце марта принять участие в другой крупной операции – помочь 2-й английской армии переправиться через Нижний-Рейн. Теперь мы должны были двигаться на север, чтобы наступать на Рур. Однако и там, как мне сказали, мы пробудем недолго. Как только плотины будут захвачены, нас снимут оттуда для оказания поддержки 3-й армии генерала Паттона в ее наступлении через Рейн. Итак, мы еще вели тяжелые бои, а командование уже планировало наше участие в двух новых больших операциях. Я считал, что вряд ли соединение масштаба корпуса когда-нибудь выполняло в столь короткие сроки так много задач на отдаленных друг от друга участках фронта, и сомневался, чтобы любое другое соединение, кроме 18-го корпуса, могло справиться с этим. Вероятно, это была просто солдатская гордость за свое соединение, но именно так я думал тогда.

Так кончилась для нас битва за «Арденнский выступ» и наше контрнаступление, последовавшее за ней. Начавшись во мраке и смятении, под мрачной тенью смертельной опасности, эта битва окончилась нашим триумфом, которым мы обязаны прежде всего мобильности американской армии, а также смелости и решительности американского солдата^{21. Никому из участников сражения никогда не забыть тех вьюжных дней и ночей, когда вокруг нас грохотали немецкие танки. Как ни странно, самое яркое воспоминание об этих днях связано у меня не с боями, а с одним второстепенным событием, которое произошло в момент затишья. Я запомнил его; наверное, потому, что беззаботный смех – редчайшее явление на поле боя, а это был один из самых забавных случаев за всю войну.}

Произошел он в самом начале наших боев за «Выступ», когда повсюду были немцы и ни один солдат не мог быть уверен, что они не укрываются за ближайшими деревьями. Однажды я выехал на разведку и ло дороге наткнулся на один из пехотных взводов, который окапывался в снегу. Когда я ехал в своем виллисе обратно, за нами шел броневик, чтобы прикрыть нас, если мы попадем в беду.

Мы двигались с небольшой скоростью по узкой, извилистой, неровной дороге. Заметив впереди узкий каменный мост с металлической оградой, мы замедлили ход, чтобы проехать через него. По обеим сторонам моста я увидел несколько наших противотанковых мин. Предохранители из них были вынуты и при первом прикосновении мины могли взорваться.

Рядом с мостом расположилась рота саперов. Они стояли вокруг небольшого костра и пили кофе. Когда мы поравнялись с ними, раздался оглушительный взрыв, и я успел подумать, что это броневик, забуксовав, дотронулся до одной, из мин.

А саперы подумали, что на них напали немцы, и, побросав жестянки с кофе, помчались за ближайший холм. Их расстегнутые шипели торчали сзади, как щиты. Я не представлял себе, что с места можно развить такую бешеную скорость.

Удивительнее всего, что никто не был серьезно ранен. Броневик сбросило с моста ка отмель, метров на пять вниз по течению реки. О камни разбилось ветровое стекло нашего виллиса, и через тяжелое зимнее обмундирование острым осколком порезало спину моему шоферу Фармеру. Никто из саперов не был ранен, пострадала только их честь. Они выглядывали из-за камней и деревьев метрах в ста от моста, где начинались холмы. Про-шло немало времени, прежде чем они, дрожащие, пристыженные, глуповато посмеиваясь, вернулись назад. Но Фармер и я не посмеивались. Мы хохотали. В своей жизни я не видел ничего смешнее этих саперов, когда они с развевающимися по ветру шинелями разбегались по лесу,

ГЛАВА 13

ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ РЕЙН

По приказу командующего 1-й армией я с глубоким сожалением прекратил боевые действия корпуса на «линии Зигфрида». Мы прорвали первую полосу оборонительных сооружений и были твердо уверены, что темп наступления, взятый корпусом, даст ему возможность преодолеть всю систему обороны противника. За внутренним валом оборонительных сооружений лежал Рейн, находилось сердце Германии.

Но судьбы высшей стратегии неисповедимы, как неисповедимы пути господни. Верховный главнокомандующий решил остановить наступление на «линии Зигфрида» и перебросить часть сил на север. И вот, чувствуя себя, словно свора гончих собак, которых отогнали в тот момент, когда они уже готовы были растерзать медведя, корпус двинулся на север и был включен в состав 9-й армии генерала Симпсона. Вместе с 7-м корпусом мы должны были захватить Рурские плотины. Это было второе наступление союзников с целью захвата громадных водохранилищ, представлявших смертельную угрозу для наших войск. Если бы немцы спустили из них воду, это могло бы окончиться катастрофой для наших войск, наступавших вдоль р. Рур. Как известно, поздней осенью 1944 года мы в первый раз атаковали громадную плотину Шмидта – одно из самых крупных бетонных сооружений. Захватить плотину Шмидта должна была 28-я пехотная дивизия, и это доблестное соединение с честью выполнило поставленную перед ним задачу. А затем дивизия совершила ошибку, которую могут допустить и самые закаленные войска. Когда наступление закончилось и немцы были отброшены, в дивизии ослабили охранение, забыли

о разведке, не позаботились об обороне своих позиций.

И когда немцы крупными силами стремительно контратаковали, 28-я дивизия была застигнута врасплох, понесла тяжелые потери и была выбита со своих позиций. Потерянную тогда территорию нам не удалось вернуть.

Как только корпус прибыл на отведенный ему участок фронта, я сам отправился на рекогносцировку покрытых густым лесом долин, где была разгромлена 28-я дивизия. Это было военное кладбище, безлюдная пустыня, населенная призраками. Мы нашли здесь остатки вооружения 28-й дивизии. Танки и грузовики были брошены на такой обрывистой, неровной местности, что их, видимо, и не следовало там использовать. С первыми теплыми весенними днями зимние снега стали таять, и из-под снега начали появляться тела убитых солдат 28-й дивизии. Раскинутые в самых разнообразных позах, они лежали в одиночку и целыми группами – так, как упали несколько месяцев назад.

Помшо, когда я ехал обратно через это кладбище непогребенных мертвецов, один из моих наиболее опытных командиров посоветовал мне в предстоящем наступлении ни в коем случае нс направлять через этот район новые части, только что приданные корпусу. Здесь должны наступать бывалые солдаты, которые не раз встречали смерть на поле боя и не отпрянут назад, увидев это мрачное зрелище. По его мнению, новички были бы потрясены видом такого множества погибших американских солдат. В первом бою не следовало подвергать их сильному испытанию.

Однако мне не пришлось воспользоваться этим разумным предложением. Сильные весенние дожди переполнили водой реки, и половодье, сопряженное с угрозой взрыва немцами плотины, заставило отсрочить наступление 9-й армии. Приказом верховного командования корпус был выведен с этого участка фройта и направлен в провинцию Шампань для оказания помощи 2-й английской армии в ее переправе через Рейн у Везеля.

Это была операция небольшого масштаба, несложная,, требовавшая правильной организации взаимодействия войск. Корпус должен был действовать в составе двух воздушнодесантных дивизий —6-й английской под командованием генерала Болса и 17-й американской под командованием моего старого друга Бада Манли, который нс-пытал меня как парашютиста в первом моем прыжке два года назад в Форт-Бениинге.

В 10 часов утра 24 марта мы сбросили эти дивизии прямо на огневые позиции немецкой артиллерии, прикрывавшей переправы. Попав под прицельный огонь немецких орудий, дивизии оказались в весьма неприятном положении.

Солнце уже взошло, но в лесах и низинах еще стоял туман. Волна за волной в полной тишине проносились над самой землей самолеты. На это время 2-я английская армия прекратила огонь из всех орудий, чтобы случайно не попасть в свои самолеты. Молчала и артиллерия противника.

Но за Рейном немецкие зенитные орудия открыли бешеный огонь, и мы понесли значительные потери. Особенно пострадал 513-й парашютный полк, которым командовал полковник Коутс. Тогда нам еще не хватало старых рабочих лошадок —самолетов С-47, которыми мы обычно пользовались для выброски парашютистов. 513-й полк, поддерживающие его саперы и парашютная артиллерия летели на 72 самолетах С-46, приспособленных для доставки больших грузов. Из этих 72 самолетов 22 мы потеряли от зенитного огня, причем 14 из них загорелось в воздухе после первого же попадания.

Это был единственный случай, когда мы потеряли так много самолетов. С божьей помощью большая часть парашютистов успела выпрыгнуть, так как в каждом самолете имелся звонок, который подавал сигналы для оставления самолета. Они как попало выбрасывались из двери и, насколько мне известно, ни один парашютист нс упал вниз вместе с горящим самолетом. Все же многие отважные парашютисты погибли, так как, оставаясь в го-рящих машинах до тех пор, пока не выпрыгнут все их товарищи, сами они не успели спастись.

После этой трагедии я отдал приказ ни при каких обстоятельствах-больше не использовать самолеты С-46 для выброски парашютистов. Эта машина становилась огненной ловушкой, если снарядом пробивало бензобак. Горючее стекало на фюзеляж, и всю машину охватывало пламенем.

Предметы снабжения доставлялись вслед за парашютиста ми. Для этого использовались большие четырехмоторные самолеты В-24 «Либерсйтор». Но и они понесли большие потери. Хотя они шли очень низко и зенитные орудия не могли вести прицельный огонь, зато солдаты

буквально изрешетили их, стреляя из винтовок и автоматов. Поэтому мы больше не пытались использовать и В-24. По существу форсирование Рейна было последней крупной воздушнодесангной операцией второй мировой войны. Мы многому научились в этой операции, но опыт обошелся нам дорого.

Я переправился через Рейн на английском «Аллигаторе» – гусеничной машине-амфибии, вооруженной пулеметом. Приближаясь к противоположному берегу, мы стреляли из пулемета по каждой копне сена или заросли кустов, за которыми могли скрываться немцы. Было ли что-нибудь за ними, мы, конечно, не знали. По-видимому, там все же никто не скрывался, так как мы не вызвали ответного огня.

Как обычно, со мной была личная охрана из трех солдат и адъютанта. Простившись, с нашими английскими друзьями, мы через густой лее Дирфортерсвальд отправились на поиски Бада Майли и его частей. Едва мы успели войта в лес, .как я увидел за поворотом тропинки, метрах в пятнадцати впереди себя, немецкого солдата, голова и плечи которого высовывались из окопа. Похолодев, я остановился как вкопанный и с изумлением рассматривал его, а немец пристально смотрел на¹ меня. И вдруг я понял, что его открытые глаза ничего не видели. Он был мертв. Почему голова его не падала на грудь – нс понимаю, но это было именно так.

Тяжело дыша после этой неожиданной встречи, мы двинулись дальше. В глубине леса послышался шум, а затем тяжелый топот. Я махнул рукой, и мы спрятались.. Выглянув из кустов, я увидел одно из самых странных зрелиш, которое когда-либо наблюдал на войне. По узкой тропинке тяжело ступала большая крестьянская лошадь. На ней восседал американский парашютист. На голове у него красовалась высокая шелковая шляпа, винтовка висела за спиной, а лицо сияло самым безоблачным счастьем. Я вышел из укрытия. Увидев две звезды на моих плечах, солдат чуть не. свалился с лошади. Он не знал, то ли отдавать честь, приложив руку к этой шляпе, то ли соскочить и взять на. караул, то ли, черт возьми,* сделать еще что-нибудь! С минуту он ерзал на спине-лошади, но затем, увидев, что я буквально умираю со смеху, уселся плотнее. Улыбаясь, он рассказал мне, что нашел эту лошадь в сарае, а шляпу – в фермерском доме.

Этот случай показателен для американского солдата. Я уверен, что солдат любой другой армии не выкинул бы такого фокуса. Немецкий солдат, например, не сделал бы этого хотя бы потому, что ему грозил бы расстрел за неуважение к военной форме своей родины. Но этот человек был типичный американский парашютист, сильный и смелый, готовый сокрушить все вокруг себя. Будь я немцем, при встрече с этим солдатом мне было бы не до смеху. Парашютист'в шелковой шляпе мигом соскочил бы с лошади со сверкающим карабином в руках.

Вскоре я наше,! командный пункт генерала Майли. У Бада было много забот. 513-й парашютный пехотный полк, которым командовал полковник Коутс – командир смелый и опытный, понес потери не только в воздухе, но я на земле. Один из его батальонов опустился прямо на огневые позиции немецкой артиллерии, и немцы с расстояния не больше ста метров открыли по нему ураганный огонь. Многие солдаты погибли, даже не успев снять свои парашюты.

Стемнело, но мы все еще не получили никаких сведений от другой английской воздушнодесантной дивизии —

6-й дивизии генерала Болса. В полной темноте генерал Майли и я пробирались на виллисе по лесу. За нами на другом виллисе ехала охрана, вооруженная 12,7-лш пулеметом. Продвигаясь по лесной дороге, мы наткнулись на сгоревший огромный немецкий грузовик. Он загораживал дорогу, и нам пришлось сделать небольшой объезд через лес.

Мы долго плутали, разыскивая командный пункт генерала Болса. Повсюду раздавались выстрелы. Тактическая обстановка по-прежнему оставалась совершенно не ясной, что было вполне естественно при высадке воздушного десанта. Мы не знали, где находятся наши войска, и совсем не представляли, где был противник. Поэтому вперед мы продвигались медленно и осторожно. Около И часов ночи мы, наконец, нашли командный пункт генерала Болса. По-видимому, он был очень рад видеть своего командира, корпуса и командира братской дивизии генерала Майли. Боле и Майли разложили карты, разобрались, насколько эго было возможно, в обстановке и согласовали планы дальнейших боевых действий, учитывая, что я помогу им всеми средствами, имеющимися в моем распоряжении.

Расстались мы около полуночи. Ярко сиял месяц, освещая лес на сотню метров вглубь. Отовсюду доносилась стрельба из 12,7-мм пулеметов. Вскоре в лунном свете мы увидели неясные очертания сгоревшего грузовика. Когда мы подъехали к грузовику и стали, как и в первый раз, объезжать его, метрах в двадцати от нас внезапно появились какие-то люди. Оказывается, мы наткнулись на немецкий патруль. Я выскочил из виллиса и, не целясь, стал стрелять из своего Сприйгфильда. Один из немцев вскрикнул и свалился на землю. Затем и немцы и мы залегли и открыли огонь. Раздавались проклятия на английском и немецком языках. Мы стреляли из всего нашего оружия. Молчал только пулемет. «Какого черта он не стреляет?» – удивлялся я. Как выяснилось позже, пулеметчики просто побоялись стрелять, потому что не могли отличить своих солдат от вражеских. Пожалуй, в той обстановке это было разумно.

Не целясь, так как расстояние было слишком невелико, я выпустил все пять патронов из своего Спринг-фильда. Вытаскивая обойму из подсумка, чтобы перезарядить винтовку, я опустился на землю и перевернулся на бок. Голова моя оказалась как раз у правого переднего колеса моего виллиса. Вдруг рядом со мной раздался взрыв, и я почувствовал, что мне обожгло плечо. Видимо, кто-то из немцев бросил гранату. Она взорвалась вероятно, всего в одном метре от моей головы. Благодарение богу, между мной и гранатой оказалось колесо машины, и лишь небольшой осколок ударил меня е плечо. Другим осколком пробило бензобак, и все горючее вылилось на землю.

После взрыва гранаты неожиданно наступила полная, тишина. Я слышал даже, как дышали вокруг меня люди, но в кромешной тьме никто не решался стрелять, не зная где друзья, а где враги. Затем я уловил легкое движение справа за канавкой, совсем рядом с собой, и_чувидел в низком ивняке голову и плечи человека. Невозможно было разглядеть, наш это солдат или немец. На всякий случай я прицелился в него и крикнул:

– Руки вверх, сукин сын!

Немедленно последовал дружеский ответ в американском духе:

– Заткнись, браток! – И я снял палец со спускового крючка.

Никто больше не стрелял. Немцы исчезли за деревьями, и мы вернулись обратно, толкая перед собой наш искалеченный виллис.

Этот незначительный случай характеризует одно обстоятельство, которое я считаю очень важным, а именно: правило парашютистов не открывать огонь, пока они точно не узнают, кто перед ними. Человек, находившийся в ивняке, легко мог убить меня, так же как и я его, если бы мы вовремя не опознали друг друга. Парашютист никогда не стреляет ради одного удовольствия нажать на спусковой крючок. В окружении он привык воевать в одиночку, не зная, где находятся его друзья, а тем более – враги. Поэтому он не спешит открывать огонь, он должен твердо знать, в кого стреляет. Это естественно, иначе парашютный батальон, сбрасываемый ночью, может сам себя уничтожить. На войне часто случается, что войска вступают в жаркий бой со своими же войсками. В такое положение нетрудно попасть, но я думаю, что подобных инцидентов среди парашютных подразделений происходит значительно меньше, чем в других частях сухопутных войск.

ГЛАВА 14

ОЧИСТКА РУРСКОГО КОТЛА

Бой корпуса в районе Безеля был недолгим, но напряженным. К вечеру первого дня наступления мы взяли в плен четыре тысячи человек и захватили позиции немецкой артиллерии. Части наземных войск, быстро про* двигаясь от реки, вошли в соприкосновение с парашютистами, сброшенными в глубине расположения противника. Мы находились в боях в течение шести дней, и все это время обе воздушнодесантные дивизии сражались плечом к плечу. На третий день наступления корпусу была придана 6-я английская гвардейская бронетанковая бригада. Солдаты 513-го парашютно-пехотного полка взобрались на английские танки, и наступление продолжалось. б-я английская и 17-я американская воздушно-десантные дивизии, наступавшие слева в пешем строю, не отставали от них. Через пять дней после выброски десанта мы захватили два дефиле – у Хальтерна и Дюльмена. Через них в северо-восточном направлении проследовала 2-я бронетанковая дивизия, которая должка была окружить Рур. Одновременно 3-я бронетанковая дивизия совершила обходное движение на юг и восток – на соединение со 2-й бронетанковой дивизией, чтобы завершить окружение противника в знаменитом Рурском котле.

На шестой день операции штаб корпуса был переброшен в тыл, а обе воздушно десантные дивизии продолжали выполнять свои задачи. Это была операция небольшого масштаба, но она дала возможность 2-й английской армии переправиться через Рейн, не останавливаясь, выйти к Балтийскому морю и соединиться с русскими. Таким образом, эта операция способствовала окончанию войны в Западной Европе.

По прибытии в свой прежний тыловой район во Франции, вблизи Эперне, корпус получил новую задачу – очистить Рурский котел от немецких войск. Две мощные бронетанковые дивизии железными тисками– уже охватили этот огромный промышленный район. Эту задачу предполагалось осуществить, наступая тремя клиньями: 18-й корпус с юга, 3-й корпус Ваи-Флита с востока и 9-я армия с севера.

Мой корпус состоял тогда из четырех дивизий: 86-й, 8-й, 78-й и 97-й. Это была операция-мясорубка. Загнанные в ловушку, немцы были обречены на гибель, но продолжали драться с большим мастерством и упорством.

Как всегда перед началом операции, я предварительно ознакомился С местностью. Пробыв у себя в штабе в Эперне всего несколько часов, я получил приказ немедленно явиться к командующему 1-й армией 'генералу Ходжесу, находившемуся далеко за Рейном. Я вылетел сначала на его тыловой командный пункт, но оказалось, что штаб уже переместился вперед. Вдвоем со своим адъютантом я пересел на чей-то виллис и отправился на поиски штаба. Девять часов колесили мы по долине Рейна, разыскивая Ходжеса. Наступила ночь, опустился густой туман, и шофер, пробираясь по лесу, то и дело чуть не задевал за наваленные на дороге деревья, пока, наконец, я не пересадил его назад я сам не взялся за руль. Кое-где на перекрестке вырисовывалась в тумане фигура военного полицейского, и тогда мы спрашивали дорогу. Полицейские извинялись: они даже отдаленно не представляли, где можно найти генерала Ходжеса.

Наконец, около часу ночи с божьей помощью и благодаря нескольким счастливым случайностям я нашел командный пункт генерала Ходжеса, и он поставил передо мной задачу, о которой я уже говорил.

В первые же дни стало совершенно ясно, что немцы уже не могут оказать сколько-нибудь значительного сопротивления. Менее чем в трех километрах впереди нас находился штаб фельдмаршала Модели– командующего немецкой группой армии «Б». Положение его было безнадежно, и я уверен, что такой опытный солдат, как Модель, отдавал себе отчет, что у него нет никаких шансов на благоприятный исход. Пожалуй, представилась возможность сласти тысячи драгоценных человеческих жизней. Я вызвал одного из своих личных адъютантов – капитана Брандщтеттера, свободою говорившего по-немецки,» дал ему указания и с белым флагом направил его к Моделю. Aloe послание было очень несложным. Я предупреждал Модели, что он в безвыходном положении и что дальнейшее сопротивление вызовет совершенно бесполезное кровопролитие.