Текст книги "Солдат"
Автор книги: Мэтью Риджуэй
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Брандштеттер аернулся с одним из офицеров штаба Модели, передавшим нам ответ своего командующего. В ответе говорилось, что генерал не может принять предложение о сдаче, Он связан личной присягой Гитлеру сражаться до конца и считает оскорбительным мое предложение о сдаче,
Я решил сделать еще одну попытку и написал личное письмо фельдмаршалу Моделю. Полагаю, что отрывок из этого письма было бы интересно привести здесь. Оно датировано 15 апреля 1945 года.
«В военной истории не было более благородной натуры, более замечательного патководца, человека, более преданного интересам своего государства, чем генерал американской армии Роберт Ли. Восемьдесят лег назад, в этот же самый месяц, его войска понесли серьезные потери, лишились средств для успешной борьбы и оказались в окружения превосходящих сил противника. И тогда Ли выбрал почетную капитуляцию.
Теперь такой же выбор стоит перед Вами. Во имя чести солдата, во имя сохранения славного имени немецкого офицерского корпуса, для спасения будущего Вашей родины – сложите оружие. Жизни немце*в, которые Вы этим сохраните, необходимы для восстановления Вашим народом принадлежащего ему в мире места. Германские города, которые Вы сохраните, необходимы для благосостояния Вашего народа».
Брандштеттер доставил это письмо и вернулся вместе с начальником штаба Модели. Модель снова решительно отказался рассматривать какие-либ’о предложения. Больше я уже ничего нс мог предпринять. С этого момента ответственность за кровопролитие падала на Модели. Начальник его штаба оказался умнее. Я сказал ему, что он может вернуться к себе и пережить вместе с другими катастрофу, которая неизбежно совершится, или же остаться под нашей охраной как военнопленный. Он недолто раздумывал над моим предложением и остался у нас. Модель выбрал исход, соответствовавший его упрямому, ограниченному понятию о чести,—покончил жизнь самоубийством.
Нам сообщили, что в Рурском котле примерно 150 тысяч немцев. Но союзные войска захватили в плен более 300 тысяч. Из этого числа 18-й корпус взял 160 тысяч пленных, в том числе 25 генералов. Мы захватили около 13 тысяч квадратных километро-в территории Германии, освободили из немецкого рабства свыше 200 тысяч «перемещенных» лиц, 5639 военнопленных союзных войск. Наше наступление началось 10 апреля. Впереди пехоты шла недавно приданная мне 13-я бронетанковая дивизия. Закончилось сражение днем 18 апреля, когда последнее сопротивление немцев в Рурском котле было подавлено.
Я надеялся, что после этого мы получим короткую передышку. В течение трех месяцев корпус почти не выходил из боев – шестьдесят дней в Арденнах, неделя при форсировании 2-й армией Рейна, десять дней в Рурском котле. Корпусной командный пункт – это высокий штаб, и обычно он работает в достаточно удобных условиях. Но все это время мы передвигались так быстро и так часто перебрасывались с участка на участок, что моим кровом почти всегда оказывались неудобные, грязные помещения, Я спал в сараях, в заброшенных домах, а несколько ночей провел, завернувшись в свой спальный мешок. Теперь я мечтал хоть цемного пожить в сухом, чистом, приличном помещении, чтобы отдохнуть перед новой большой дракой.
Поэтому я послал Фейса на легком самолете найти нам дом где-нибудь в живописной Вестфалии, расположенной в южной части промышленного Рура. Он облетел всю эту красивую холмистую местность, покрытую лесами и пересеченную речушками, пока, наконец, не нашел идеальное местечко. Это был прекрасный дом относительно современной архитектуры, построенный около тридцати лет назад и меблированный вполне комфортабельно. Я въехал в него со своим штабом, и целых два дня мы блаженствовали в уютном, чистом помещении, среди живописных гор. Изящно отделанная столовая пропорциональных размеров была одной из самых красивых комнат, какие я когда-либо видел. Восхитительна была и библиотека, В первую же ночь я заметил там над диваном великолепный темно-красный бухарский ковер, подобного которому я никогда не видел. Помню, я тогда подумал, что этот ковер наверняка кого-нибудь совратит с пути истинного.
Через сорок восемь часов после того как я въехал в этот чудесный дом, я получил приказ явиться к фельдмаршалу Монтгомери, находившемуся в 400 километрах от меня по направлению к Ютландскому полуострову. Это было самое утомительное путешествие из всех, какие я когда-либо совершал. Я пробыл в пути только 26 часов, но за это время проделал на виллисе 800 километров. Когда я вернулся, ковер уже исчез.
Мы снова двинулись вперед, на это г раз к северу, чтобы прикрыть правый фланг 2-й английской армии, которая, продвигаясь к побережью Балтийского моря, должна была отрезать Ютландский полуостров. Теперь в моем подчинении находились: моя прежняя 8£-я и 6-я английская воздушнодесантные дивизии, которые в составе моего корпуса были сброшены при переправе через Рейн; 7-я бронетанковая дивизия генерала Хасбрука, сражавшаяся под моим командованием в Арденнах, и, наконец, 8-я американская пехотная дивизия генерала Мура, действовавшая со мною ранее, ко-гда мы занимались очисткой Рурского котла.
Мне очень нс хотелось покидать свой комфортабельный приют в Вестфалии, но нужно было смотреть вперед и готовиться к новым операциям. Монтгомери я нашел в гуще леса. Обычно он оставлял свой главный командный пункт в распоряжении начальника штаба, а сам с небольшим числом офицеров устраивался на вынесенном вперед командном пункте, где без всякой помехи мог обдумывать свои планы. Я уже встречался с ним раньше: перед вторжением в Нормандию,, а затем в Арденнах, когда мой корпус некоторое время был у него в подчинении. Поэтому Монтгомери знал меня достаточно хорошо.
Очевидно, фельдмаршал вполне доверял мне, так как он дал мне такие указания, о каких мог только мечтать боевой командир. В общих чертах рассказав мне о моей задаче, Монтгомери затем сказал:
– Немного дальше по дороге находится Демпси. Вы оба когда-то работали вместе. Отправляйтесь к нему и согласуйте все между собой. Потом возвращайтесь сюда, я устрою вас на ночевку.
Встретившись со своим старым другом генералом Демпси, 2-ю армию которого я поддерживал при форсировании Рейна, я согласовал с ним штаны предстоящей операции. Мой корпус должен был прикрывать фланг армии Демпси, когда она будет наступать к Ютландскому полуострову.
Я расстался с Демпси не без сожаления, так как полагал, что за сервированным им столом можно будет согреться после моего путешествия под дождем и снегом. Насколько мне было известно, МонтгоМери – любитель чая и избегает алкоголя во всех его видах.
К моему великому удивлению, когда я сел за стол у фельдмаршала Монтгомери в его небольшой полевой палатке, он спросил меня, не хочу ли я вина. Разумеется, я не отказался. Его предложение не означало, однако, что сам он нарушил зарок воздержания – от спиртных напитков – фельдмаршал не'Прикоснулся к вину. А вино было превосходное.
Не мешкая, мы готовились к наступлению на север. Все чувствовали, что конец войны близок и паше наступление может оказаться последней боевой операцией в этой войне. Рано утром й сел на самолет с небольшой группой офицеров. Затем я пересел на виллис, чтобы изучить местность, по которой должен был наступать мой корпус. Мы были на южном берегу Эльб!ы. За рекой находились немцы, разбитые в тяжелых сражениях, но еще не оставившие мысль о сопротивлении.
Во второй половине дня я спустился на берег реки осмотреть местность. Маскировался я не слишком тщательно, но огня на себя не привлек. По ту сторону широкой реки было все спокойно.
В пустой ферме на берегу мы нашли громадную корзину со свежими яйцами. Я с опаской .взял несколько яиц—с опаской потому, что недавно добродушные, но бережливые голландцы подняли скандал, обвиняя парашютистов 82-й дивизии в грабеже и насилии. Я расследовал этот случай и установил, что голландцы кипятились из-за сущей ерунды: голодные парашютисты забрали из небольшого курятника, принадлежавшего голландцам, цыплят и яйца. Парашютисты сообразили также, что бегущих немцев быстрее и легче преследовать на велосипедах, и поэтому реквизировали несколько велосипедов. Это послужило причиной громкого скандала, й я отнюдь не хотел раздувать нового пожара из-за каких-то яиц. Но я не пробовал свежих яиц с тех пор, как уехал из Англии, и считал их вполне законным трофеем войны. К тому же, если яйца хранить слишком долго, они портятся, и тогда ими можно разве что бросаться. И мы съели эти яйца с большим удовольствием. После разведки, во время которой мы« старались не привлекать внимания противника, я начал серьезно обдумывать положение* Мне казалось, что здесь мы сможем сделать стремительный бросок и захватить за рекой плацдарм шириной около 400 метров до того, как немцы организуют сопротивление. В это время с нами еще не было боевых частей, но я знал, что один батальон 82-й дивизии генерала Гейвина должен подойти сюда с наступлением темноты. Мы дали бы ему отдохнуть до рассвета, а затем перебросили через реку на штурмовых десантных средствах. Так мы и сделали. Батальон беспрепятственно переправился через реку и тут же стал наводить понтонный мост, по которому должны были перейти остальные части,
Мост нужно было построить как можно скорее, потому что один батальон нс мог бы долго удержаться за рекой, в случае если бы немцы энергично контр атаковали его.
Наводили мост два необстрелянных саперных подразделения. Вероятно, одно из них участвовало с бою в первый раз. Начали саперы хорошо, но когда немцы с того берега открыли -по береговому плацдарму артиллерийский огонь, работа замедлилась. Начавшись с редких, случайных выстрелов, огонь становился все сильнее и сильнее. Тому, кто еще никогда не был под огнем, это нс могло понравиться. Саперы попрятались, и работа приостановилась.
Это меня разочаровало. Я подошел к уже законченной части моста и обнаружил, что снаряды падали в реку и взрывались под водой—даже осколки нс долетали до берега. Грохот стоял страшный, но опасность оказалась ничтожной. Вернувшись назад, я позвал к себе командира саперного батальона и нескольких офицеров и серьезно поговорил с ними.
– Несправедливо, что саперы прячутся от опасности, которой подвергаются пехотинцы,– сказал– я им.– Подумайте, сколько пехотинцев будет здесь убито, если мы не закончим мост. Вот что, вы-водите-ка своих ребят из-под деревьев, вытаскивайте их из канав и продолжайте работу. Нужно немедленно навести мост.
И что же? Это оказало действие. Саперные офицеры быстро собрали своих людей, и мост длиной в 360 метров был построен за 15 часов. Такой отличной работы под огнем я еще никогда не видел.
По первоначальному распоряжению, мой корпус должен был переправляться севернее, в полосе наступления английских войск, а после переправы выдвинуться в отведенный ему район и начать наступление оттуда. Теперь, когда у нас был свой мост, я уже не видел в этом смысла и в вежливом письме командиру 8-го корпуса генералу Баркеру сообщил, что мы будем переправляться по своему мосту и не станем беспокоить’ его.
Здесь у нас произошел один комичный случай. 6-я английская воздушнодесантная дивизия, входившая в состав моего корпуса, все-таки персправил-ась в английской зоне боевых действий. Командир английского корпуса установил очередность переправы по своему мосту. Сначала он пропускал танки, а так как он недолюбливал воздушнодесантные части, то запретил им приближаться к береговому плацдарму, прежде чем не перейдут танкисты. Это возмутило .моих парашютистов, и несколько смышленных солдат пошли на хитрость. Солдаты воз-душнодесангных частей носили красные береты с черной полосой, а танкисты – черные береты. Десантники вывернули свои береты наизнанку и, замаскировавшись под танкистов, переправились под носом у постов военной, полиции. Так ofih перешли на южный берег, где и присоединились к нам. Это было ловко сделано.
Корпус – крупное соединение. Вместе со всеми частями поддержки, приданными пехотным дивизиям,– танковыми, артиллерийскими, саперными и подразделениями связи – общая численность личного состава корпуса может достигать 150 тысяч человек, и передвигать ИХ не так просто, как фигуры на шахматной доске. В этой операции воздушнодесантные части 18-корпуса установили, вероятно, рекорды по быстроте передвижения. Менее чем за неделю мы сделали на грузовых ма– ♦ шинах и виллисах около 500 километров из Рурского . бассейна к южному берегу Эльбы и переправились через эту широкую, полноводную реку. На протяжении почти 100 километров мы наступали на дезорганизованные немецкие войска, идя на соединение с русскими, и выполнили это ма 48 часов раньше, чем было намечено планом. По-моему, никогда в военных действиях фактор времени нс использовался так эффективно и никогда еще части американской и английской армий не действовали так согласованно.
Примером этого тсЛого взаимодействия может служить следующий факт. В самом начале операции меня посетил генерал Демпси, который, как и я, отлично понимал, что наш удар должен сокрушить немцев, находящихся между нашими армиями и войсками русских. Для престижа Британской империи очень важно, сказал он' мне, чтобы по моему плану наступления 6-я английская воздушнодесантная дивизия, входившая в мой корпус, первой встретилась с русскими войсками. *
Я всегда испытывал глубокое уважение к Демпси – великолепному солдату, под руководством которого я когда-то служил. Но это требование сорвало бы мои планы наступления. Я уже наметил выбросить вперед
7-ю бронетанковую дивизию генерала Хасбрука. На юге с такой же быстротой должна была двигаться 82-я дизнзия, которая уже привыкла к стремительным переброскам. Позволить 6-й воздушнодесантной дивизии первой установить контакт с русскими означало бы, что ей придется перерезать по диагонали полосу наступления 7-й бронетанковой дивизии, а это могло бы вызвать невероятную путаницу на дорогах. Все это я объяснил Демпси, и он согласился со мной.
Но возвратившись к себе в корпус, я снова начал продумывать этот вопрос. Я вспомнил, в каких тяжелых боях участвовали англичане, вспомнил катастрофу в Дюнкерке, спокойное мужество английского народа во время бомбардировок немецкой авиации. И я пересмотрел свой план наступления, разрешив командиру 6-й английской воздушно десантной дивизии генералу Болсу действовать более свободно. С изумительной быстротой англичане продвинулись вперед и соединились с русскими всего через час после того, как 82-я дивизия встретила пере-
довые подразделения красных. Вероятно, Демпси высоко оценил наш поступок. Вскоре я получил от него любезное письмо, в /котором он горячо благодарил меня.
Я хорошо помню одну очень тонко составленную директиву англичан, которая устанавливала правила отношения английских солдат к русским. С нашими русскими союзниками следует обращаться учтиво, гласила эта директива, но не допускать чрезмерных излияний дружбы. Такое отношение англичан, указывалось далее, русские восприняли бц, как свидетельство военного превосходства советских солдат над англичанами, но это не оскорбляло бы достоинства англичан, так как в то время пи американские, ни английские солдаты не имели основания считать себя хуже каких-либо солдат в мире.
Достижениями корпуса на этом пути к победе гордится каждый из нас, участвовавший в наступлении. Мы прошли почти 100 километров в глубь Германии, захватив свыше 3000 квадратных километров ее территории. Мы взяли 359 79G пленных, в том числе 50 германских генералов, уничтожили и захватили громадное количество танков, орудий и самого различного военного имущества. Мы прошли на 50 километров восточнее той линии, которая была предварительно намечена для встречи союзных войск с русскими. Затем по приказу Монтгомери я крепко зацепился за эту «Висмарскую подушку», так как она могла быть использована для переговоров. Мы взяли ее силой оружия, но уступили позднее русским. Дипломаты' и политики решили отнять ее у солдат. Вероятно, для это-го были веские основания, но я очень сожалел, что нам пришлось расстаться с живописным Мекленбургом. Солдату всегда обидно отдавать землю, которую он завоевал, хотя бы даже союзникам.
Мы встретились с русскими на берегу Балтийского моря 2 мая. Днем позже я впервые у-видел русского генерала. Интересно отметить, что, нанося официальный визит своему союзнику, он прибыл в сопровождении взвода личной охраны, вооруженной автоматами. Штаб генерала Гейвина, где состоялась эта встреча, находился в громадном дворце, совершенно нетронутом войной. Странно было видеть, как вооруженные русские, подо-
зрительно оглядываясь, ходят по огромным залам, где герцоги Мекленбург-Шверинские когда-то устраивали грандиозные балы и празднества.
Пять дней спз'стя война в Европе закончилась, кровопролитие прекратилось. Зверь, который заставил пролить столько крови и слез и восстановил против себя весь мир, лежал, наконец, поверженный в прах.
ГЛАВА 15
ВСТРЕЧА С РУССКИМИ
Мы видели немецкого солдата в бою и, несмотря на >все презрение к вдохновляющей его идеологии, уважали его как солдата. После окончания войны нам удалось разобраться в мыслях и чувствах немецкого населения, и мы не могли нс испытать чувства ужаса и отвращения к тем страшным злодеяниям, которые безропотно терпели и прощали эти люди.
Мой штаб' расположился п небольшом городке Гаге-нау, земля Мекленбург. Там был концентрационный лагерь, конечно, уступавший Дахау и Бухеивальду по размерам, но не менее страшный. Об ужасах всех этих лагерей сказано достаточно много, и мне нет надобности повторять, что мы увидели там. Но мне хочется сказать, что к подобным зрелищам солдата нс могут подготовить никакие сцены смерти на поле боя. Никто не мог бы смотреть на штабеля страшных трупов и на ряды живых скелетов без глубочайшего сострадания и отчаяния – сострадания к жертвам и отчаяния, что люди, сотворенные по образу и подобию божию, причинили столько зла своим собратьям.
Через два дня после окончания войны в Европе мы собрали всех представителей местных властей и всех жителей Гагенау, которых нам удалось разыскать, и повели их туда, где лежали тела двухсот несчастных, подготовленные нами к подобающим похоронам.
Когда немцы пришли на кладбище, мы провели их шшо могил, чтобы они сами могли посмотреть на дело рук своих. Затем мой начальник гражданской администрации полковник Гарри Кейн, впоследствии сенатор от штата Вашингтон, обратился к немецкому населению с речью.
Из всех речей, которые мне довелось когда-либо слышать, его речь, по-моему, была самой сильной, и я хотел бы воспроизвести здесь отрывки из того, что он сказал флегматичным, равнодушным немцам, стоявшим у могил убитых ими голландцев, поляков, чехов, бельгийцев и французов.
Здесь лежат трупы людей, замученных, заморенных голодом и, наконец, убитых для того, чтобы удовлетворить дьявольскую жажду вашей военной машины. Когда люди больше не хотели или не могли ни работать, ни сопротивляться, ни жить, их либо мучили до смерти, либо обрекали на медленную см-срть. Мы содрогаемся при мысли, что ваше руководство могло запятнать себя такими преступлениями. Цивилизованный мир потрясен столь низким падением части человеческого общества. Цивилизованный мир не может поверить, что вес, что сейчас наполняет наши сердца ужасом, (было делом рук только небольшой кучки немецких бандитов, маньяков и фанатиков. Цивилизованный мир не может не считать немецкий народ ответственным за то, что произошло в его стране.
Время покажет, насколько немецкий народ осознал всю чудовищность своих преступлений» всю огромную отаетственяость, которая лежит на Германии за причиненный ею ущерб. Каким бы ни было поведение немцев в будущем, им вряд ли удастся изгладить из памяти людей воспоминания о содеянном. Если у немецкой нации есть совесть, пусть она заговорит сейчас, чтобы повторение подобных злодеяний стало невозможным. Если у немецкой нации нет совести.– она обречена, ей не на что надеяться.
По воле божьей мы хороним этих людей, и над ними сейчас произносятся слова протестантской, католической и еврейской молитв. Поело смерти союзники воздают им то, что требует порядочность и гуманность, то, в чем при жизни им было отказано немцами. Слушая эти слова, давайте все – и союзники, и немцы – помолимся, чтобы Германия вновь обрела совесть, без которой она не сможет жить.
Сейчас, Шлет спустя, мы все еще изыскиваем способы, которые бы дали возможность объединенной Германии занять свое место среди уважаемых народов мира. Эта задача, безусловно, стала еще труднее из-за непримиримости русских *.
Свою подозрительность, упрямство и грубость во взаимоотношениях с нами русские проявили почти с самого начала. После окончания войны командиры союзных н 22 русских войск наносили друг другу обычные в таких случаях визиты вежливости. По принятой у русских организации их так называемый корпус по своим размерам соответствовал скорее одной нашей дивизии. Поэтому в полосе одного моего корпуса находилось целых три русских корпуса, и мне пришлось принимать у себя трех русских командиров и делить им ответные визиты. Один из них, Смирнов, был невысокий, коренастый мужчина. •Он привел с собой офицера – неуклюжего верзилу саженного роста и громадных размеров в ширину. Мне показалось, что этого человека привезли на прием с единственной целью – запугать меня. Он ни разу не улыбнулся, никому не пожал руки и, стоя рядом со своим командиром, бросал на меня хмурые взгляды. По внешности и комплекции он был самым грозным существом, которое я когда-либо видел» Я не мог не подумать, ‘что он представлял бы собой отличную мишень для моего Спринг-фильда, но, разумеется, я постарался скрыть свои чувства.
Сам Смирнов был гораздо приятнее своего спутника. Во время нашей первой встречи его явно мучила боль в руке, которую он повредил при аварии автомобиля. Я заметил это и любезно предложил ему показать руку нашему корпусному хирургу. Хирург дал ему что-то для облегчения боли и предложил взять с собой какие-то болеутоляющие таблетки. Поэтому при нашей встрече оп был настроен очень сердечно н прибыл без своего грозного товарища, которого я с тех пор ни разу больше не видел.
Русские предпринимали весьма грубые попытки перехитрить американцев, застигнуть их врасплох. Когда мы у них обедали, я заметил, что Смирнов произносит тост, выпивает со мной рюмку водки, а затем, отходя в сторону, подставляет мне другого офицера, чтобы он тоже выпил со мной. Сам Смирнов пил далеко не после каждого тоста. Я взял его под руку и сказал через переводчика:
– Ладно, если уж пить, так пить вместе, без всяких хитростей.
После этого каждый раз, когда произносили тост, я смотрел ему в глаза, и он вынужден был пить. Так что к концу вечера мы аба были одинаково хороши.
Затем мы дали обед в честь Смирнова и его офицеров, обед, лучше которого трудно себе представить. Я послал свою личную охрану в один из замечательных Мекленбург-ских заповедников, где охота была запрещена уже несколько столетий. Солдаты возвратились с оленем, гусями, утками и рыбой, и обед получился на славу. Водки у нас не было. Подавалось бурбонское виски, которое немного крепче водки, и было любопытно наблюдать, как русские обращались с этим напитком* Сначала они отнеслись к нему с подозрением, как и к нам самим, но мы не старались перехитрить их и не навязывали им тостов, как это делали они.
В конце вечера мы показали русским несколько военных фильмов о боевых действиях воздушиодесангных войск, и это произвело на них, по-видимому, глубокое впечатление. Впоследствии я даже слышал, будто один молодой русский офицер выпрыгнул из окна третьего этажа, желая доказать, что русские крепки и не нуждаются ни в каких парашютах.
Мы установили с русскими осторожные, но весьма приятные официальные и личные взаимоотношения. Мне без труда удалось договориться с ними относительно всех деталей военного характера. Мы определили буферную зону, порядок в которой поддерживали обе стороны (занимать ее не могла ни одна из них), и все у нас шло гладко. Трения начались позже, когда на смену боевым командирам пришли политические комиссары.
Но к тому времени я уже возвратился в штаб верховного главнокомандующего. Там я попросил генерала Эйзенхауэра отпустить меня на пять дней домой, и он любезно удовлетворил мою просьбу. Когда мой личный пилот Биль Вильямс, чудесный парень из Хидсборо, штат Техас, узнал, что я отправляюсь в Соединенные Штаты, он не захотел и слышать о том, чтобы я летел на одном из наших больших четырехмоторных самолетов. В самолете С-47, которым я часто пользовался ао время войны, он установил несколько запасных баков, и мы полетели на нем.
В Европу я собрался вернуться скоро, так как до меня дошел слух, что меня хотят назначить комендантом американского сектора Берлина, Этого назначения я ожидал без особого энтузиазма.
Но когда я приехал в Вашингтон и явился засвидетельствовать свос почтение генералу Маршаллу, он предложил мне более приятное и, с моей точки зрения, более интересное назначение. Мы тогда собирали силы для нашей последней крупной кампании на Японских островах, и, как сказал Маршалл, мой корпус в числе пяти других перебрасывался в район Тихого океана.
Когда штаб корпуса прибыл в Бостон, я встретил там офицеров, и мы выехали в лагерь Кемпбелл, штат Кентукки. Наконец, был получен приказ, и мы отправились на запад навстречу новой войне против нового и не менее жестокого противника. Мой самолет находился над Сан-Франциско, когда по радио было получено сообщение о капитуляции Японии. Я послал пилоту записку, предлагая ему развернуться и лететь назад, домой. Он вежливо отказался, и я не возражал. Война окончилась. На земле, наконец, установился мир. Я уселся поудобнее и заснул.
ГЛАВА 16
ТИХИЙ ОКЕАН И СНОВА ИТАЛИЯ
Прибыв на Тихоокеанский театр военных действий, я устроил– себе нечто вроде туристской поездки, посетив места знаменитых битв, особенно тех, в которых принимали участие воздушнодесантные войска. В Маниле я сначала представился генералу Макартуру, случайно встретив его в зале, когда я уже направлялся к нему в кабинет. Он с искренней теплотой и сердечностью приветствовал меня, даже назвал по имени. Мы очень мило побеседовали, вспомнив те дни, когда я возглавлял кафедру физической подготовки в Уэст-Пойпте, а он был начальником этого училища. Он выглядел таким же молодым и энергичным, как и десять лет назад. Долгие годы войны, по-видимому, совсем не отразились на нем. Положив руку мне из плечо, он улыбнулся, затем извинился и быстро побежал по лестнице в свой кабинет, чтобы заняться разработкой многочисленных деталей предстоящей оккупации Японии. Позднее, во время затянувшегося завтрака, он задал мне тысячу вопросов о войне в Европе.
Когда я высказал мысль, что после окончания войны на Тихом океане мне со своим корпусом можно отправляться домой, Макартур не согласился со мной. Оккупация Японии, по его мнению, могла вызвать немало трудностей, и моему корпусу нужно было быть готовым к любым неожиданностям.
Генерал поручил мне командовать войсками в районе Лусона. Это было не такое уж сложное дело, и у меня оставалась масса свободного времени, которое я использовал для встречи с товарищами, сражавшимися здесь, когда я был в Европе. Мне было очень приятно снова
поездить по знакомым местам, но большинство– этих мест, особенно г. Манила, подверглись во время войны таким разрушениям, что я с трудом ориентировался.
Побывал я и на острове Коррегидор, где в последние дни войны совершил свою блестящую выброску 503-й. парашютный полк. В этот район меня влекли, во-первых, причины личного порядка: 11-й воздушнодесантной дивизией, в состав которой входил 503-й полк, командовал мой старый друг, бывший начальник артиллерии 82-й дивизии Джо Суинг, совершивший в Форт-Бсниинге свой первый прыжок вместе со мной. Во-вторых, меня обуревало чисто профессиональное любопытство. Из всех случаев выброски воздушных десантов американскими войсками эта выброска была, пожалуй, самой беспорядочной, а с технической точки зрений наиболее трудной. Скала возвышается над Манильским заливом примерно на 180 метров, а выброска производилась в феврале, когда там' дуют особенно сильные ветры. Участок, на который выбрасывался десант, был небольшой, а местность сильно пересечена и буквально кишела японцами. В таких условиях трудно совершить даже учебный прыжок. Как мне сказали, нескольких парашютистов снесло со 180-метро-вого утеса в Южно-Китайское море.
Обойдя изрытую снарядами площадку на скале, я направился вниз к входу в тоннель Малинта. Японцы превратили тоннель в свой последний оплот на Коррегидоре. Их убивали там, как крыс, и даже сейчас, через несколько месяцев после окончания боев, из тоннеля шел удушливый запах.
Я посетил горный район, где тяжелые бои пришлось вести 38-й американской дивизии, В этом бою дивизией командовал генерал Фред Ирвинг, который в Уэст-Пойнте учился со мной в одном классе. Он показал мне местность и описал ход боевых действий. Свой виллис мы остановили прямо на грязной узкой дороге, « Фред показывал мне, где происходили бои. Вдруг в каких-нибудь пятнадцати метрах от нас из окопа выскочили два японских солдата и бросились удирать, стремясь укрыться в высокой, более двух метров, траве. Я направил вдогонку за ними солдата, и он без труда настиг японцев. Это были самые изнуренные существа, каких только можно себе представить. Бои здесь закончились по меньшей мере две недели назад, и с тех пор у этих японцев, очевидно, не
было во рту ни крошки. Фред пошутил, заметив, что не успел я приехать из Европы, как собственноручно захватил в плен пару японских солдат. На самом деле я их вовсе не захватывал: сержант выловил их, как кроликов, и доставил к машине. Японцы, к нашему счастью, были безоружны.
Подготовка официального акта капитуляции подходила к концу, и мне было совершенно нечего делать. Меня пригласили в Токио присутствовать на церемонии подписания акта о капитуляции на борту линкора «Миссури». Мне очень xoTevrioCb поехать туда, чтобы быть очевидцем этого исторического события. Однако места на «Миссури» было очень мало, и на церемонию не могли попасть сотни офицеров даже из числа тех, кто сражался на Тихом океане в течение всей войны. Считая, что любой из них больше меня заслужил право присутствовать на церемонии, я отклонил приглашение.
Поскольку в тот период у меня не было никаких дел, требовавших внимания генерал-лейтенанта, я попросил у генерала Макартура отпуск. Отпуск был разрешен, а я отправился на аэродром в Маниле, чтобы каким-нибудь самолетом вылететь в США. Однако получить билет на самолет оказалось очень трудно, так как желающих лететь в США было больше, чем мест. Эту линию обслуживали некомфортабельные, с неудобными ковшеобразными сиденьями самолеты, и меня не прельщала перспектива утомительного перелета на такой машине через весь Тихий океан. Однако больше лететь было не на чем, и я, наконец, получил место на старом, потрепанном бомбардировщике В-24. Уже сев в самолет, я разговорился с членами экипажа и узнал, что у них нет никаких спасательных средств, даже обыкновенной надувной резиновой лодки. И я вежливо распрощался с ними, решив лучше подождать.
