Текст книги "Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма"

Автор книги: Мэтью Бжезинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Томашевский сообщил, что его рынок, дававший валовый доход в два миллиарда долларов в год и приносивший ему за аренду прилавков чистую прибыль в размере тридцати пяти миллионов долларов, занимает нишу, которая закроется, когда экономика России окрепнет и в связи с этим число людей, занимающихся мелкой торговлей, будет уменьшаться.

– Если взять Польшу за образец, то челночная торговля в России через два-три года прекратит свое существование. К тому времени для всех будут открыты магазины с товарами, и люди будут приобретать их непосредственно от местных оптовиков и дистрибьюторов. А что касается меня, то придется подумать о другом способе зарабатывать доллары.

Пророчеству Томашевского пришло время сбываться. К концу девяностых варшавский стадион представлял собой лишь тень своего былого величия – русским больше не нужно было совершать столь длительные вояжи.

Москвичи создали собственные роскошные магазины и отделы заказов, оборудованные компьютерами и связанные с местными дистрибьюторами. В результате ситуация повернулась на сто восемьдесят градусов – теперь люди с Запада стали совершать «челночные» поездки в Москву, чтобы быстро заработать деньги. Подобную ситуацию Томашевский в своем пророчестве не предусмотрел. Такая тенденция не ограничилась сферой деятельности банкиров и бухгалтеров, а шагнула дальше, что я обнаружил, когда как-то вечером поднимался в лифте к себе в квартиру.

Со мной в кабине лифта оказался мужчина в длинном темном пальто из верблюжьей шерсти. Это был актер Габриэл Бирн. Рядом с ним в коричневых замшевых брюках стояла Джулия Ормонд, которая играла предмет любовных воздыханий Бреда Питта в одном из легковесных фильмов, содержание и название которого я уже забыл.

– Это вы?! – начал было спрашивать я.

Бирн прервал меня усталым кивком головы.

– Тогда вы, должно быть… – Ормонд, в свою очередь, тоже кивнула головой, изобразив дежурную улыбку.

Я ошеломленно покачал головой.

– Четвертый, пожалуйста, – сказал Бирн.

Я послушно задвинул древнюю решетку кабины и нажал кнопку нужного этажа, дивясь тому, какого черта эти двое делают в моем лифте в центре Москвы. Как потом выяснилось, Ормонд была в городе на съемках русского эпического фильма «Сибирский цирюльник». В этом фильме, действие которого разворачивалось в XIX веке, коррумпированные американские торговцы лесом пытались вырубить деревья в тайге и ограбить ресурсы России, пользуясь простодушием и добротой русского народа. Ормонд играла роль американской проститутки, которую заслали в Москву (это, так сказать, свежий поворот в сюжете), чтобы соблазнить благородного и доброго русского аристократа, выступавшего против западной эксплуатации. Фильм, обещавший стать хитом сезона и стоивший сорок пять миллионов долларов, намного превосходил по бюджету все фильмы в истории российского кино, что и объясняло, почему режиссер мог позволить себе нанять на эти не совсем легкие роли актеров из Голливуда.

Казалось, весь Голливуд оценил всю прелесть получения легких московских денег. Арнольд Шварценеггер и Сильвестр Сталлоне открыли ресторан «Планета Голливуд» недалеко от столичного зоопарка. Чак Норрис, стареющий техасский рейнджер, сдал в аренду свое имя для казино, расположенного у подножия сталинского небоскреба. Майкл Джексон исполнял свой неистовый танец, чтобы очаровать движениями русских детей, остававшихся в блаженном неведении о домашних пиар-проблемах короля поп-музыки. Лайза Минелли заставляла москвичей танцевать в проходах зрительного зала Кремля, прокладывая дорогу для продвижения в Россию прибыльных концертов исполнителей металлического рока, модного в семидесятые годы (я думал, что многие из них давно уже умерли).

Тогда же состоялся визит в Москву ругающего всех и любящего поразмышлять о прошлом романтика Ральфа Файнса, который стал причиной моей первой схватки с Робертой. Файнс снимался в фильме по пушкинскому «Евгению Онегину», а в перерывах между съемками решил пару раз сыграть в московском театре в одной из пьес Чехова. Роберта, как и многие москвички, была чрезвычайно взволнована, предвкушая увидеть Файнса вживую, и попросила меня достать билеты на спектакль с его участием, пользуясь связями иностранного журналиста. Увы, но в то время моя голова была забита всякого рода обстоятельствами, касающимися загадочной истории появления займов для группы компаний. Озабоченный тем, как угодить издателю в Нью-Йорке, я совершил непростительную ошибку – забыл заказать билеты в театр. Моя забывчивость обернулась для меня весьма неприятной домашней сценой, и в день последнего представления мне пришлось торговаться со спекулянтом у дверей театра. С болью отсчитывая двести пятьдесят долларов за два билета, я уже был близок к примирению с Робертой, когда, раскачиваясь на шестидюймовых каблуках, к нам подошла одна из мафиозных принцесс.

– Сколько? – проворковала она спекулянту, открывая свой сделанный на заказ кошелек прежде, чем он ответил.

– Продано! – запротестовал я. – Билеты уже проданы!

Мафиозная красотка невозмутимо вынула четыре стодолларовые банкноты. Спекулянт вопросительно посмотрел на меня – не хочу ли я поднять цену. Выражение лица этого неряшливого парня при виде четырех сотен долларов было столь красноречивым, что я отступил. Потерпев поражение, я отошел, страшась неизбежного скандала, – стоявшая чуть поодаль Роберта бросала на меня гневные взгляды. Чтобы как-то искупить вину, мне пришлось второй раз смотреть фильм «Английский пациент». Главным мучением для меня было то, что я испытывал отвращение к романтическим фильмам.

Негодование Роберты усилилось, когда она узнала, что Гретхен на этом спектакле сидела в первом ряду. Гретхен и Борис переехали в Москву вскоре после вызова туда Немцова и стали жить в одной из самых престижных гостиниц, управляемой немцем Кемпински, расположенной за рекой, рядом с собором Василия Блаженного и Красной площадью. Это была та самая гостиница, в которой останавливался Билл Гейтс, когда приезжал в Россию, чтобы узнать о доработке старых ракет для производства дешевых запусков искусственных спутников, летающих на низких орбитах и несущих специальные теледиски-антенны его «Интернета в небе».

В первые дни после переезда Бориса в Москву мы с ним мало виделись. Газета «Джорнел», естественно, очень заинтересовалась этим молодым банкиром после того, как Немцов назначил его ответственным за проверку деятельности огромного и сильно коррумпированного электрического сектора России. Немцову было необходимо окружить себя сотрудниками, которым он мог бы доверять, поскольку ему заметно недоставало друзей в Москве. Двое его помощников из Нижнего Новгорода вернулись обратно. Так возникла фигура Бориса. Его плюсом было то, что он хорошо ориентировался в двух областях знаний: в вузе специализировался по промышленной электротехнике, а как банкир был знаком с финансами. Чего еще желать от помощника, женатого на выдающейся американке и владеющего английским языком, который может быть полезен в деловом общении с международными инвесторами? Конечно, в свои двадцать девять лет он был еще юнцом, но, с другой стороны, его молодость могла быть и преимуществом в той отрасли промышленности, где доминировали советские динозавры.

Как новый руководитель «Единых энергетических систем» (ЕЭС) России – мастодонта в производстве электрической энергии, являющегося подобием министерства, а в деловом плане представляющего собой вторую крупнейшую компанию в России, Борис мягко вошел в круг таких олигархов, как глава «Онексимбанка» Владимир Потанин и Борис Березовский. Издатели инструктировали нас, чтобы мы в центр публикаций помещали молодого банкира – царя электричества – и высвечивали все его действия, как на экранах радара. Однако я предпочел лучше отказаться от этой миссии, чем стать причиной разрыва между Робертой и Гретхен. ОСО также владела примерно одним процентом акций энергетического конгломерата ЕЭС России, и Роберта уже прорабатывала возможную сделку между ОСО и ЕЭС в Молдове. Я воспользовался этим конфликтом личных интересов, чтобы отказаться от написания статей по электроэнергетике и заняться темой займов для группы компаний. Тем не менее я использовал все связи, чтобы организовать интервью по теме ЕЭС для моей коллеги Бетси. Условием проведения подобного интервью было наше с Робертой присутствие. Борис не привык к общению с западными СМИ и пожелал, чтобы во время интервью рядом с ним были его друзья.

Мы вчетвером встретились в баре хорошо обставленного и залитого солнцем вестибюля гостиницы «Кемпински». Там было много одетых по-домашнему банкиров, в синих фланелевых куртках с торчащими из-под них рубашками и в мягких тапочках, с воскресными номерами газеты «Финансовые известия». Некоторые их них выглядели несколько сонливо, что, несомненно, было платой за ночь, проведенную в казино «Метелица» в погоне за удачей. Снаружи здания рядом с флагами Германии и России на сильном ветру развевалось полдюжины флагов компании «Майкрософт», закрепленных в ржавых стенных кронштейнах, в честь делегации компании, предложившей выгодную сделку.

Борис пришел точно в час дня. В отличие от большинства русских, он в подобных вопросах был, скорее, англосаксом. Он заказал себе свежевыжатый апельсиновый сок, отказавшись от водки, что также было очень не по-русски. Я заказал двойную порцию лучшего из имеющегося в баре шотландского виски, поскольку сегодня у меня был выходной и за всех платила Бетси. Борис и Бетси погрузились в долгое обсуждение парадоксов на постсоветском рынке электроэнергии.

Борис в краткой и жесткой форме изложил свою точку зрения на необходимость чистки крупнейшего в мире производителя электроэнергии, компании, в которой ежедневно пропадают миллионы долларов. ЕЭС была черной дырой, высасывающей жизненные силы из экономики страны, сводя к нулю все усилия по решению финансовых проблем России. В России предприятия вообще не оплачивали счета за электроэнергию. В результате все заводы и фабрики, муниципальные власти, больницы и учебные заведения были должниками ЕЭС. В свою очередь, ЕЭС становилась должником угледобывающих предприятий, которые не могли платить зарплату своим рабочим и умоляли Немцова сделать хоть что-нибудь для их выживания. Немцов пытался договориться с ЕЭС о снижении тарифов, об отмене просроченных счетов по налогам и так далее, но все было напрасно. Работа Бориса состояла в том, чтобы разорвать этот порочный круг взаимных долгов, заставив смертельно уставшие предприятия платить путем простого отключения их от подачи электроэнергии. На самом деле было легче сказать, чем сделать, ибо подобное отключение могло привести к полному хаосу в городах, в которых ничего не было, кроме промышленных предприятий.

В тех случаях, когда предприятия хотя бы частично платили за электроэнергию, недостающую часть наличных денег они доплачивали по бартеру. ЕЭС собрало умопомрачительное количество подобных доплат – до восьмидесяти восьми процентов оплаты было в виде зерна, леса, цемента, сахара, спиртных напитков, автомобильных покрышек, тракторов, комбайнов, хлопка, крепежа и даже партий боеприпасов от бывшего оборонного завода вблизи Владивостока. ЕЭС, в свою очередь, использовало полученные по бартеру товары для оплаты своих счетов за уголь. Можно только представить себе лишенных дара речи шахтеров где-нибудь в провинции России, когда они получали вместо зарплаты продолговатые двенадцатидюймовые резиновые изделия.

– Эта порочная система, – сказал Борис, – была разрешена официально, поскольку руководители заводов и фабрик были убеждены в том, что большая часть наличных денег попадала в другие руки во время встреч руководителей ЕЭС в дорогих ресторанах по всей России.

Борис надеялся положить конец всем этим несуразностям и начал с того, что отверг предложенную ему в первую же неделю работы взятку в один миллион долларов.

Еще одна двойная порция дорогого виски позволила мне мягко воспарить над застольной беседой об устаревших трансформаторных станциях, различного рода растянутых решетках, схемах бухгалтерских расчетов, растущих ценах на акции компании и перспективах выпуска долговых обязательств. Мои мысли неторопливо направились в сторону Гретхен, к тому, как у нее сложилась семейная жизнь. Ходили слухи, что Борис в период сильной влюбленности мог быть большим собственником, что традиционно присуще многим русским мужчинам. Так, он дал Гретхен мобильный телефон и, не дав ей его номер, просил всегда носить телефон с собой, чтобы он мог в любое время ей позвонить. Борис не хотел, чтобы Гретхен работала, и она уволилась с должности главного финансового менеджера бумажной фабрики в Нижнем Новгороде, которую она помогла приватизировать, и сосредоточилась на чисто женском долге беременной женщины. Для Роберты и некоторых других молодых женщин из числа приехавших в Москву иностранок, видевших в Гретхен некую ролевую модель феминистки, это выглядело как крушение всех планов и приводило их в замешательство.

В шовинистической части мира в газетных объявлениях о приеме на работу особенно оговаривались требования к кандидаткам на должность секретарш – они должны быть молодыми, хорошенькими и без комплексов, поэтому для таких служащих, как Роберта и Гретхен, борьба против разделения работников по половому признаку всегда была тяжелым делом. Роберта сама столкнулась с неприятным явлением, когда однажды вечером зашла в гостиницу «Кемпински». Швейцар не пускал ее в гостиницу, полагая, что привлекательная женщина, пришедшая вечером в гостиницу без сопровождения, может быть только охотницей за твердой валютой. Лишь после того, как она предъявила американский паспорт и позволила себе выругаться, он отступил и пропустил ее. То же самое происходило и на деловых встречах.

– Нет, я не чертова переводчица! – всегда громко заявляла она.

Итак, когда мне, спустя примерно год после того, как я стал приставать к Роберте насчет этой идеи, удалось наконец организовать в нашем офисе встречу за чашкой чая наиболее успешных деловых женщин бывшего советского блока, Роберта настояла на том, чтобы я отодвинул в сторону стол, иначе ее не будет видно.

Моя мама, которая тогда была у меня в гостях, тоже захотела взглянуть на женщину, умевшую побеждать мужчин в их собственной игре. Первое, на что обратили внимание мама и Роберта, приехав в здание нашего офиса, были два огромных черных «мерседеса», загородивших вход в здание. Вокруг них вертелись пять проворных мужчин с переговорными устройствами. Мама назвала их «чемпионами ГДР по плаванию», ибо они были все как один голубоглазыми блондинами, сложенными, как скульптуры Родена, но с пистолетами в кобурах. Еще два таких супермена стояли, скрестив руки на своих мощных грудных клетках на шестнадцатом этаже, у входа в офис газеты «Джорнел».

– У них очень холодные и бесстрастные глаза, – сказала мама. – Их взгляд напомнил мне гестаповцев в Варшаве во время оккупации, когда они смотрели на нас так, словно мы не были людьми.

– Да, – согласилась Роберта, – но вы должны признать, что они все-таки очень привлекательны.

Юлия Тимошенко в ведомость на денежное содержание включила целых двадцать два своих телохранителя. Все они были из бывшего спецназа и являлись выпускниками элитной военной академии убийц.

– Я страшно сожалею об инциденте с моей охраной, – Тимошенко извинялась в каком-то искреннем смятении, когда мы обменивались рукопожатиями, после чего моя мама с Робертой пошли в приемную газеты «Джорнел». – Я ведь приказала им остаться на улице.

Она была обезоруживающе прекрасной женщиной, выглядевшей особенно хрупкой и деликатной на фоне своих охранников. Тимошенко не была лишена вкуса, и в ней не было ничего от новых русских. На лице был лишь легкий намек на косметику, одета она была в костюм от Шанель консервативного покроя, украшенный скромными жемчужинами, которые, как сказала Роберта, обошлись бы мне в годовую зарплату. У нее были золотисто-каштановые волосы, малиновые губы, а глаза цвета морской волны. По моим сведениям, ей было тридцать шесть или тридцать четыре года, в зависимости от того, какому источнику верить. Мое досье на Тимошенко было удручающе тонким и содержало лишь несколько вырезок со статьями сомнительной достоверности из украинских газет и число – одиннадцать миллиардов долларов, дважды подчеркнутое и украшенное знаками вопроса. Число это представляло валовой доход в сущности неизвестной украинской компании, принадлежащей Тимошенко. Еще только две корпорации в бывшем советском блоке, а именно частично приватизированный Газпром и ЕЭС (если сосчитать все товары по бартеру), могли бы заявить о бо́льших доходах. Даже компания «Кока-Кола» не зарабатывала столько от всех своих международных продаж.

Как ей удалось столько заработать? Я находился в полном недоумении.

Тимошенко хотела было объяснить, но, как сказала она, на то, чтобы я полностью понял, как функционирует ее компания, потребуется некоторое время.

К сожалению, она остановилась в Москве буквально на несколько часов и уже опаздывала на назначенную встречу с главным техническим специалистом Газпрома. Не могли бы мы пообедать позже на этой неделе? Я быстро согласился.

– Хорошо, – улыбнулась она. – Тогда все ясно. Я пришлю за вами самолет.

– Самолет?

– Вы можете утром вылететь в Днепропетровск, а к шести часам вечера реактивный самолет доставит вас обратно в Москву.

Я постарался не выдать своего нетерпения.

– Я могу полететь и обычным рейсом, мне бы не хотелось занимать самолет вашей компании.

– Не беспокойтесь, – засмеялась Тимошенко, – у меня четыре таких самолета.

Зал отдыха для VIP-пассажиров в аэропорту Внуково был расположен в отдельном здании, в стороне от толкотни носильщиков багажа и устоявшегося запаха потных тел, которым был пропитан главный терминал. Зал был удобным и уютным, с коврами на полу, освещен мягким светом так, что было видно, как дым от сигарет кружится под галогеновыми лампами над полированной стойкой бара. Была суббота, и в зале кроме меня были лишь два нетерпеливых русских служащих нефтяной компании. Они пили кофе и коньяк, все время спрашивая, когда же самолет компании «Лукойл» будет заправлен топливом.

Дежурный паспортного контроля подошел к бару и любезно поставил штамп в моем паспорте, где имелась многократная въездная виза в Россию.

– Мы готовы, – сказал он, вежливо указывая на белый минивэн, подъехавший снаружи к залу отдыха.

Мы проехали мимо гигантского самолета «Ан» с открытым, словно пасть кита, грузовым отсеком, и впереди показался мерцающий огнями призрак.

Это был реактивный самолет Тимошенко. Его нижняя часть была окрашена в золотисто-желтый цвет, тем же цветом были выполнены надписи на темно-синем глянцевом фюзеляже. Буквы представляли собой аббревиатуру названия компании «Объединенные энергетические системы Украины» – ЕЭСУ, на одном борту по-английски, на другом – по-украински. На вертикальном стабилизаторе хвостового оперения лучи, исходящие от изображенного на нем солнца, образовывали ореол вокруг горящих огнем букв «ЕЭСУ».

– Приятного полета, – нараспев сказал водитель минивэна, и я понял: настал день беспрецедентного славянского гостеприимства. Я начал получать удовольствие от нового статуса «очень важной персоны». Эта поездка на Украину была куда более приятной, чем первая моя поездка туда в качестве начинающего репортера газеты «Джорнел». Тогда финансовые ограничения, связанные с низким положением, вынудили меня втиснуть все свои пожитки в вагон поезда, идущего из Варшавы в Киев, и вытерпеть адское двадцатичетырехчасовое путешествие. На границе в три часа утра наш поезд, вагон за вагоном, был с шумом и лязгом переставлен на рельсы более широкой советской колеи. Нет необходимости говорить о том, что в ту ночь я мало спал, особенно после прихода украинских таможенников, которые, увидев мои переполненные сумки, приняли меня за «челнока». Чтобы как-то избавиться от них, мне пришлось половину моего запаса бумаги для факса «подарить» таможне, у которой вообще закончилось все.

У трапа меня встретила стюардесса – полная, краснощекая блондинка, очевидно, проинструктированная по части правил поведения.

Где-то глубоко в мозгу мелькнула мысль: интересно бы знать, как далеко она может зайти, следуя полученным инструкциям? Я был наслышан об историях, иногда происходивших на борту корпоративных реактивных самолетов России. Все эти рассказы имели в той или иной степени непристойный оттенок. Стюардесса проводила меня до места, указывая путь своими бедрами, и я опустился в кресло из дорогой кожи. С удовлетворением отметил, что кресло поворачивалось на сто восемьдесят градусов, что предоставляло как великолепный обзор из бортового иллюминатора, так и возможность сидеть у широкого обеденного стола из орехового дерева. Напротив прохода простирался диван, на краю которого в соблазнительной позе устроилась стюардесса, предлагая перед полетом на выбор напитки и коктейли из тщательно подобранного ассортимента в баре самолета.

Когда в прошлый раз днепропетровская «сирена» была направлена мне в помощь, цели ее хозяина были явно недобрыми. Это было в конце 1996 года, я приехал, чтобы взять интервью у мэра. За день до встречи его переводчица позвонила мне в гостиницу. Она представилась Ольгой и сказала, что ей надо меня увидеть.

– Зачем? – спросил я.

– Я хочу вас послушать, чтобы оценить, насколько понимаю ваше произношение. Иногда американцы говорят с акцентом, с которым я не встречалась. Лично я изучала британский английский и практиковалась в основном только в нем, – добавила она с гордостью.

– Кажется, вы меня сейчас хорошо понимаете?

– Все равно, для практики мы должны еще поговорить, чтобы я могла ухватить манеру вашего разговора до того, как вы встретитесь с мэром. Сейчас я приду к вам в номер.

– Нет, нет, нет! – запротестовал я. История с Белочкой и Баззом еще не изгладилась из моей памяти. – Я сам спущусь в холл.

Ольга была грудастой брюнеткой. Несомненно, в дни перестройки на нее заглядывались прохожие на улице, но в посткоммунистические времена ее красота несколько поблекла. Начавшееся увядание она старалась компенсировать с помощью большого количества туши и румян.

– Вы моложе, чем я думала, – сказала она, как я отметил, с оттенком разочарования и зависти.

Мы прошли в небольшой ресторан при гостинице.

– Хотите кофе? – спросил я.

– Шампанского, – позвала она официанта, одетого в поношенный смокинг с короткими рукавами, из-под которых торчали волосатые запястья.

Она заказала бутылку сладкого Крымского шампанского ценой в семь долларов. Когда его принесли и я отказался от этого сиропа, она уязвленно удивилась и сказала горилле-официанту, чтобы он принес пол-литра водки.

– Вы пьете водку, нет?

Я сознался, что пью.

– Вы расскажете мне о себе, – повелительно сказала она.

Когда на столе появилась водка, она упрекнула официанта, что тот не принес традиционную русскую закуску из маринованных овощей.

Должен признаться, мне стало даже нравиться что-то театральное и неуклюже-привлекательное в этой увядающей роковой женщине. Однако подозрения все еще оставались. Дело в том, что я только что опубликовал в газете «Джорнел» большую статью, в которой разоблачались коррупция и официальное вымогательство денег у американских инвесторов в Украине. Эта статья вызвала шум в Конгрессе США, и вскоре в Палате представителей возникло движение за урезание денежной помощи Киеву на сто миллионов долларов, если там не изменится климат в сфере инвестиций.

Реакция американцев на статью, естественно, взбесила нуждающееся в деньгах правительство Украины. Президент Кучма публично пожаловался на меня и даже высказал предположение, что за эту статью мне заплатили русские, чтобы вбить клин в отношения между США и Украиной.

Вне всякого сомнения, мэр Днепропетровска оценил мое ядовитое перо, и я бы не удивился, если бы Ольгу не подослали ко мне, чтобы выведать мои намерения или, того хуже, скомпрометировать – банальный трюк, взятый из старого репертуара советских пьес.

Ольга изумительно быстро расправилась с шампанским, как будто старалась уменьшить боль от неприятной задачи, которая ее ожидала.

Я обратил внимание, что две верхние пуговицы на ее блузке таинственным образом расстегнулись, и, когда она наклонялась, я подвергался нападению раздвоенной горы. Откровенно говоря, этот горный ландшафт не был уж таким неприятным, он даже слегка навевал мне кое-какие мысли.

Волосатая рука официанта нарушила эту идиллию, с шумом поставив на стол другую бутылку шампанского и второй графин с водкой.

– От нашего заведения, – мрачно произнесла горилла. Подобный поворот обещал интересное развитие событий. Гостиницы, конечно же, не одаривали спиртными напитками своих одноразовых клиентов. Однако «Октябрьская», где я остановился, раньше была гостиницей Коммунистической партии, а в настоящее время, совсем не случайно, принадлежала гостеприимному муниципальному правительству Днепропетровска.

Ольга была готова приступить ко второй бутылке и, казалось, даже слегка разрумянилась от предстоящего. Не знаю, какое у меня было выражение лица, когда я увидел, что на ее блузке расстегнулась еще одна пуговица, и, казалось, моя собеседница вот-вот прольет выпивку на стол.

– Здесь нехорошо, – вздохнула Ольга с хриплой интонацией, прославившей русских женщин. – Нас могут услышать.

Я огляделся. Единственными посетителями ресторана были молодая парочка, смущенно улыбавшаяся от удачного первого свидания, и одинокий американский пенсионер, которого я как-то встретил в самолете, летевшем из Киева. Насколько я помню, он был волонтером Международного корпуса службы исполнителей – нечто вроде Корпуса мира для находящихся на пенсии служащих, которые делились накопленными в бизнесе знаниями в обмен на приключения в развивающемся мире.

– У нас тут нет, как у вас говорят, частной обстановки, – пожаловалась Ольга.

– Уединения?

– Да, именно, нет уединения. Пойдем в номер, там и поговорим.

Английский язык Ольги ухудшался так же быстро, как испарялся мой здравый смысл. Еще одна стопка водки – и я имел бы серьезные проблемы с Робертой, с которой как раз только начал встречаться. Некоторые номера в гостиницах, как мне говорили американские дипломаты, были оборудованы не только подслушивающей, но и видеозаписывающей аппаратурой. Могу себе представить, с каким интересом смотрела бы Роберта киноотчет о моей поездке, любезно предоставленный ей офисом мэра. Зазвучали колокола тревоги. И тогда я вдруг увидел путь к спасению.

– Пойдем-ка поговорим с моим другом, сидящим вон там.

Старик из Корпуса исполнителей был рад нашей компании. Ольга вся кипела от ярости, ее мерзкое задание потерпело провал.

Эти отрезвляющие воспоминания заставили меня отвлечься от стюардессы, и я достал желтый корреспондентский блокнот. Мы благополучно взлетели и вышли на крейсерскую высоту полета. Пока стюардесса приносила кофе и пепельницу, я просматривал свои записи о моем первом кратком интервью с Юлией Тимошенко.

Очаровательная предпринимательница рассказала мне, как в конце девяностых она впервые вошла в бизнес, получив от своего свекра два видеомагнитофона. Он тогда по указанию Коммунистической партии заведовал кинотеатрами Днепропетровска и имел доступ к импортным кассетным видеомагнитофонам и к закрытым для общественности западным фильмам. Тимошенко установила два видеомагнитофона в своей гостиной и занялась изготовлением копий с этих фильмов. Первой пиратской копией, которую она сделала, был боевик «Рэмбо» с участием Сильвестра Сталлоне. Фильм оказался хитом – изголодавшиеся по развлечениям украинцы не удовлетворились одним фильмом о приключениях крутого парня Сталлоне. Очень скоро Тимошенко уже владела дюжиной видеомагнитофонов, делая сотни пиратских кассет в день.

Распад Советского Союза предоставил куда большие возможности для удовлетворения амбиций Тимошенко, и ее коварный свекор узрел иные, более масштабные, пути, чтобы вместе с ней делать деньги. С помощью своего друга по партии он организовал получение в Государственном банке Украины кредита в два миллиона долларов. Тимошенко потратила полученные деньги на закупку бензина в России. В то время на Украине развивался энергетический кризис: старая советская распределительная сеть в результате образования пятнадцати независимых государств была полностью разрушена. Каждое из новых независимых государств имело свою валюту и таможенное законодательство для того, чтобы усложнить и запутать межреспубликанскую торговлю. Нехватка бензина была столь велика, что Тимошенко смогла организовать бартерную торговлю, в ходе которой на максимально выгодных условиях она обменивала бензин на готовую продукцию украинских предприятий. Полученные товары отправлялись в Сибирь, где не было практически ничего, кроме нефти. Тимошенко повторяла этот цикл в течение ряда последующих лет.

Наряду с этим, она установила тесные связи с губернатором Днепропетровской области Павло Лазаренко, хитрым, предприимчивым человеком, в недавнем прошлом простым председателем колхоза. (Это тот самый Лазаренко, который закончит свою карьеру в тюрьме Сан-Франциско по обвинению в отмывании крупной суммы денег и в получении от Тимошенко семидесяти двух миллионов долларов – оба обвинения он отрицал.) Лазаренко быстро понял важность энергетики для украинской постсоветской промышленности. При бушевавшей в стране инфляции, порой достигавшей пятизначных цифр, использование денег в расчетах становилось бессмысленным, поэтому нефть и природный газ заменили твердую валюту в сфере промышленности. Тот, кто распоряжался источниками энергии, контролировал весь производственный цикл, поскольку лишь небольшое количество предприятий могло оплачивать свои счета за топливо в твердой валюте. Днепропетровск был промышленным центром страны и одним из крупнейших потребителей энергоресурсов Украины. Лазаренко пожаловал Тимошенко концессию на обеспечение области источниками энергии, или, иными словами, сделал ее фактической хозяйкой сотен предприятий, которые функционировали или прекращали свою деятельность лишь по одному ее капризу.

Однако большой прорыв Тимошенко к деньгам пришелся на период после назначения Лазаренко на пост премьер-министра Украины. Именно тогда я начал собирать досье на Лазаренко. Одним из первых шагов нового премьера в правительстве была ликвидация пяти прибыльных энергетических концессий, выданных ранее некоторым крупным частным компаниям, и передача Тимошенко монополии в национальном масштабе на импорт и распределение природного газа из России. Двумя днями позже в кортеже премьера была взорвана бомба. Лазаренко чудом уцелел, отделавшись легкими царапинами. Он воспользовался покушением, чтобы вывести из бизнеса предполагаемых соперников Тимошенко, чего в конце концов и добился.