Текст книги "После дождичка в четверг"

Автор книги: Мэтт Рубинштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 10

Джек проспал ночь и весь следующий день. Временами он смутно ощущал присутствие строителей на крыше, слышал тихие шаги Бет, чувствовал, как она осторожно ложится рядом. Джек продолжал твердить, что с ним все в порядке и что не надо везти его в больницу, но это, должно быть, было во сне. Ему не хотелось вспоминать свои сны.

В глухой ночи Джек проснулся – или подумал, что проснулся, – и увидел полоску лунного света, пробивающуюся меж камней. Он вгляделся в нее мысленным взором, не открывая глаз, и понял, что перед ним какой-то знак, воспоминание… Вдруг лучик превратился в нить, извивающуюся и мерцавшую, и он догадался: это строчка из манускрипта при ультрафиолетовом свете.

В какой бы позе ни засыпала Бет, она всегда в итоге поворачивалась к нему спиной. Джек выбрался из-под одеяла и обошел кровать с другой стороны. Безмятежное лицо Бет вообще редкое зрелище – Джек видел его таким всего несколько раз: чуть разомкнутые губы, мягкие, бесформенные черты, не то на десять лет моложе, не то на пятьдесят старше, – но сегодня оно и вовсе будто затвердело. Казалось, Бет неустанно о чем-то думает и даже во сне разгадывает какие-то тайны.

Он окинул взглядом церковь: повсюду – на полу и на скамьях – лежали фотографии. Лица изображенных на них людей походили на раны. Бет разбирала снимки. Когда он вернулся домой – с перевязанным лбом, едва стоявший на ногах, – она лишь ненадолго бросила свое занятие, но все равно его тронула ее забота. То ли во сне, то ли наяву Джек стоял посреди церкви и наблюдал за серебряным лучом, протянувшимся вдоль исповедален, с единственным оправданием, что все это ради нее.

Лаборатория взорвалась, но Джек легко отделался. Те полоски, что Эш отрезал от манускрипта, сгорели вместе с оборудованием. А если бы он оставил Эшу рукопись и она погибла бы в огне?.. И он не смог бы вернуть ее в церковь? Что тогда? А может быть, оно и к лучшему. Наум почему-то пришли вечеринки, которые устраивались на Хэллоуин. Порывшись в коробках, Джек отыскал черные свечи, ультрафиолетовую лампу, целлофан и проволоку, которые они использовал и для изготовления светящихся масок. Соорудив из всего этого некое подобие светильника, Джек прихватил манускрипт и опустился в склеп.

Под воздействием ультрафиолета манускрипт сиял; прожилки и неровности каменных стен напоминали крошечные звездочки, а сами стены склепа будто растворились. У Джека внезапно возникло ощущение, что он вовсе не в церковном подземелье, а в космосе, в первые секунды сотворения мира. Ощущение было настолько реальным, что у Джека закружилась голова и ему пришлось опереться о камень, чтобы не упасть.

Он открыл манускрипт, и обложка засверкала десятками подписей – серебристо-черных при лиловом свете, как и говорил Эш. Оставил свое имя Джон Джонсон – две гигантские буквы «Д» уходили аж в нижний край листа. Йен Рейнольдс расписался в 1723 году, и даже Джон Уилкинс – в 1638 году – обозначил себя как «Джо». Он тоже был здесь – не автор манускрипта, а его исследователь, его раб. Самой ранней датой из тех, что Джек сумел разобрать, был 1554 год, но имелись и еще имена, без дат: Россиньоль, Аржанти, Джованни Порто (или Порта) – подписи шли внахлест, новые поверх старых. Джек провел пальцами по строчкам, будто не верил собственным глазам, – то, что видел, казалось чудом, фантастическим сном. Наконец он нашел имя Констана – он знал, что найдет.

Джек поднес страницу ближе к свету, надеясь отыскать имя Фрэнка – или хоть какой-то намек на то, что старик видел манускрипт. Если это так, если он действительно сидел здесь и рассматривал рукопись, если обнаружил то же, что и Джек, может быть, Бет, узнав обо всем, перестанет искать ответы на мучившие ее вопросы в своем детстве, запечатленном на фотографиях, и не придет к тому же выводу, что и Джек, – что ее родители любили друг друга не так сильно, как она любила их, и что Фрэнк, будучи не в силах ничего изменить, просто не вынес этого.

Джек перевернул страницу. В манускрипте было полно заметок на полях, как и в его собственных книгах и журналах; те же пометки: двойное подчеркивание, скобки, отмечающие границы абзаца, крошечные сокращения разными почерками. Время от времени попадались целые страницы, заполненные только текстом, особенно ближе к концу манускрипта, но их было немного.

Большинство комментариев выглядели не менее загадочными, чем сам текст. Подписи под рисунками некоторых растений были сделаны разборчивым почерком Уилкинса – он полагал, что это лишайники или камнеломки. Другие же пометки были неразборчивы, непонятно, на каком языке. Те, что удалось понять, содержали в себе подсказки, озарения, дополнения. Одним почерком под рисунком с изображением недостроенной башни было написано «Вавилон», а другим – «Фарос». Был ли это многолетний диалог, или просто два исследователя независимо друг от друга вопрошали у тьмы?

Пометки по большей части испещряли страницы, посвященные истории и каллиграфии, растениям и металлам, но самые упорные пробирались почти до конца манускрипта – их силы истощались лишь после глав о механизмах и зельях. Записи буквально плавали на поверхности манускрипта: «Исх. 14:2»; «Дан. 5:8»; «Пр. 5:4»… Джек вспомнил Констана с его знанием Библии, – возможно, эти отсылки были своего рода стенографией. Также возможно, хотя и менее вероятно, что пометки принадлежат Фрэнку. Пергамент от старости трескался, и перо монаха с трудом выводило буквы. Он стал жертвой безумия и умер на краю света, а труд его был предан забвению.

Джек водил пальцами по странице, наблюдая, как надписи то меркнут, то появляются вновь. Он понятия не имел, который теперь час, но первые звуки пробуждающегося города сюда уже доносились. На мгновение Джек почувствовал себя заключенным, который в подземелье прислушивается к каждому звуку, доносящемуся с поверхности. Это была разухабистая рассветная симфония, а потом по церковным половицам прошлепала Бет.

– Ты там?

Люк открылся, и серебристые отсветы ультрафиолета исчезли. Джек снова коснулся листа, но ничего не почувствовал. Сощурившись от солнечного света, он посмотрел на Бет:

– Вот выспался и захотел кое-что проверить.

– Как ты себя чувствуешь?

Он пощупал лоб.

– Хорошо. Гораздо лучше.

Бет склонилась в люк.

– Может, все-таки отвезти тебя в клинику на осмотр?

– Не надо. Со мной все в порядке.

– Ты как будто слегка не в себе.

– Я в норме.

– Вылезай.

Джек, поднявшись по ступенькам, прислонился к прохладной стене алтаря. Звуки утра стали еще громче – кофеварки и миксеры, газонокосилки и машины.

Манускрипт он прихватил с собой, и, когда Бет взглянула на книгу, Джек увидел, как по ее лицу проскользнуло что-то вроде ревности.

– Что тебе сказали в лаборатории? Ну, до взрыва?

– Это рукопись одиннадцатого-двенадцатого века. Ей почти тысяча лет, и многие пытались разгадать ее тайну.

– Получается, манускрипт стоит уйму денег?

– Наверное. Я не спросил.

Она прищурилась.

– И что же это, думаешь, что-то необычное? В рукописи полно великих тайн? Или как?

Джек не удержался и взглянул на манускрипт – при дневном свете книга казалась куда более заурядной, но кончиками пальцев он по-прежнему ощущал некие следы того, что ему открылось. Это не было связано с Фрэнком – ну, возможно, лишь косвенно. Он хотел сказать Бет, что делает все ради нее, пусть даже сейчас это трудно объяснить; впрочем, дело, может, вовсе и не в ней. Джек протянул ей манускрипт.

– Не знаю… Похоже, что так. Но даже если нет, я все-таки хочу понять, что это такое.

Бет к манускрипту не прикоснулась, даже руки не подняла, лишь тихо спросила:

– Зачем?

В ее голосе он не услышал обиды – только усталость и смущение, но Бет ждала ответа.

– Со мной что-то… происходит.

– Что именно?

– Хотел бы я знать.

– Объясни хотя бы тогда, в чем смысл твоих действий.

Джек промолчал, и она посмотрела на него – скептически и многозначительно. «Навязчивые идеи подобны снам, – подумал Джек, – и свои сны всегда намного интереснее чужих. Но когда любишь, искренне стараешься в них вникнуть – просыпаешься ночью и слушаешь, пытаешься понять».

Ее фотографии по-прежнему устилали скамьи и пол, и при дневном свете было видно, насколько она продвинулась. Бет сделала грустную гримасу, и Джек подумал, что она могла бы и рассказать ему о собственных поисках.

Она машинально передвинула один из снимков.

– Кажется, я опять потеряла этого человека. Посмотри. Видишь что-нибудь?

Пурпурные и золотые цвета. Кристаллы, чувствительные к основным оттенкам цвета, рассеяны кучками по всей пленке. Джек ничего в них не видел.

– В общем, нет.

Бет забрала у него фотографию.

– Просто это статика. Все встанет на свои места, если посмотреть поближе.

Он понял, что она права. Фотографии в газетах, кадры из фильма – это иллюзии, разделенные на части. Вещь распадается на атомы, на пространства между электронами.

– Папа обычно говорил, что там-то и есть Бог, – сказала Бет.

Джек вспомнил, как изучал ее кожу, блики света в глазах, контур татуировки – но тропа знания терялась в пустыне невежества. Он знал, что Бет скучает по Фрэнку, но не понимал масштабов ее тоски; ему недоставало решимости.

– Бог – на фотографиях?

Она показала ему расплывчатое фото.

– В хаосе. Там, где нет измерений. Папа знал, что Бог не меняет законы физики. Но у каждого закона есть свой предел. Есть место, где нет ничего, кроме чистой вероятности, – и папа говорил, что только там и может существовать Бог, оттуда он может дергать за ниточки незримо для нас.

– Неплохо.

– Он принес домой изображение фрактала [10]10
  Фрактал – геометрическая структура, каждая из частей которой является уменьшенной копией целого. Многие естественные объекты и явления являются фракталами: деревья, некоторые растения, речные системы и система кровеносных сосудов.


[Закрыть]и сказал, что это карта неба. Берега и внутренние моря. Эта штука очень ему нравилась.

– Это несколько другое. Фрактал сохраняет свои детали независимо от того, насколько близко ты подходишь.

– Да, но рано или поздно ты останавливаешься. Ты вынужден остановиться, прежде чем узреть Бога.

Она разложила фотографии по мере возрастания увеличения: сначала два снимка с изображением мужчины в светло-синем и коричневом – лица были хоть и расплывчаты, но все-таки различимы; затем начинался медленный спад, а последние фотографии и вовсе утратили цвета, силуэты превратились в пятна, на них ничего нельзя было распознать.

– Так, может быть, этот человек и есть Бог? – спросил Джек.

– Возможно. Чем ближе стоишь, тем меньше видно.

Она снова собрала фотографии, положив сверху самые размытые, и спрятала их в картонную коробку.

– Нет, это не Бог. Это тупик.

Джек заглянул в коробку. Некоторые из черно-белых снимков были размером с визитную карточку.

– Кто делал эти фотографии?

– Папа. У него был такой маленький фотоаппарат – он обожал все эти миниатюрные штучки.

Она опять порылась в коробке и вытащила потускневшую серебристую вещицу размером чуть больше зажигалки. Джек взял ее в руку и ощутил значительный вес. Изящный люксметр, регуляторы выдержки и фокуса. Он потянул за концы, и вещица раскрылась, обнаружив объектив – менее полудюйма в диаметре.

– Шпионская штучка, – сказал Джек.

– Да. Годов пятидесятых – шестидесятых.

Он нажал на кнопочку, и затвор щелкнул; сотую долю секунды Бет улыбалась ему в видоискатель. Джек задумчиво покрутил фотоаппарат в руках.

– По-прежнему работает. Он полностью автоматический.

Когда он закрыл объектив, раздалось легкое жужжание и регулятор слегка передвинулся – с одной метки на другую. Джек нахмурился, снова потянул за концы и увидел паз. Стоило нажать на кнопку, как фотоаппарат раздвинулся и ему в ладонь скользнула катушка пленки диаметром примерно в дюйм – очень похоже на микрофильм.

– Смотри!

Он не был уверен, что поступает правильно. Бет отложила свои снимки. Возможно, она уже привыкла скучать по Фрэнку и не понимала Джека. Он протянул ей пленку, и она покрутила катушку в пальцах.

– Ее можно проявить?

– Не знаю.

– Ты это выяснишь? Для меня?

– Конечно. Разумеется.

Она коснулась его руки, и они вновь ступили на тропу охоты вместе. Это была ложная тропа – но все же лучше, чем ничего. С ее лица сходили последние остатки сна – взгляд прояснился, кожа разгладилась. В окна лился солнечный свет. Бет поцеловала Джека в щеку и вложила катушку с пленкой в его ладонь.

– Если у тебя будет время…

Она закрыла за собой дверь, и Джек остался один в просторной церкви с катушкой в руках. Повертев это маленькое чудо так и этак, он подумал, что еще рано – фотомагазины наверняка закрыты. Положив катушку на скамью неподалеку от двери и прислушавшись к голосам рабочих наверху, он вернулся в склеп.

* * *

Записи появлялись при черном свете, который казался непроницаемым. На полях и между строк можно было проследить историю развития каллиграфии. В библиотеке, разыскивая утраченный язык, он видел разнообразные почерки – угловатые южноитальянские минускулы, жирный готический шрифт, использовавшийся в Германии, легкий «секретарский» почерк средневековой Англии и курсивы гуманистов XVI столетия. Это была перекличка голосов, спор, к которому никто не прислушивался.

В первом разделе манускрипта комментарии были сделаны готическим шрифтом – Джек умудрился разобрать слово «Engel». [11]11
  Ангел (нем.).


[Закрыть]Оставивший запись полагал, что мешкообразные человечки похожи на ангелов, витающих высоко над миром в цветочных чашечках. Джек уже почти проникся идеей этих безобразных ангелов, когда запись оборвалась. На следующей странице какой-то француз утверждал, что эти человечки – эльфы и рыцари; под рисунками были подписи: «Оберон», «Титания», «Амир». Когда Джек добрался до раздела, посвященного письменности, несколько итальянцев беглыми курсивами обсуждали шифры и тайнопись. Они подчеркивали некоторые буквы в каждом слове и интриговали против папы римского.

Джек делал закладки в тех местах, где обрывались комментарии кого-либо из исследователей и начинались следующие. Когда он перевернул манускрипт, то заметил, что закладки отмечают все семь дестей пергамента, из которых состояла рукопись. Дести не соответствовали разделам манускрипта, и не было причин вынуждать читателя держаться в определенных границах, но тем не менее… тем не менее. Должно быть, некогда манускрипт был разделен.

Конечно. Когда-то по неизвестной причине книгу разделили на семь частей, и они разошлись по всей Европе. Каждая часть исследовалась местными учеными, которые привносили в свои интерпретации отголоски современных научных споров. Значение манускрипта, таким образом, оказалось раздробленным на десятки. А позже – возможно, через несколько столетий – рукопись собрали воедино.

Чьи-то записи, едва различимые даже при ультрафиолете, сопровождали всю книгу от начала до конца. Этот шрифт походил на минускул времен Каролингов – крошечные буквы, у которых, как и в «Беовульфе», сохранились кресты и «хвостики». Должно быть, манускрипт был разделен вскоре после того, как его прочел этот человек: следующий более или менее полный комментарий был написан куда более поздним «секретарским» почерком и испещрен алхимическими символами. Затем – рельефный и ровный почерк Уилкинса и, наконец, пометки Констана.

Констан всегда был здесь, и Джек пытался вообразить себе, какую пользу извлек пресловутый монах из своего долгого путешествия по манускрипту. Фрэнк наверняка узнал бы историю Вавилонской башни и все возможные вариации библейских стихов, не предпринимая дополнительных изысканий. Сколько времени было бы сэкономлено, если бы Фрэнк и О’Рурк передвинули алтарь и обнаружили склеп; какое утешение это принесло бы Бет.

Джек понял, что у него над головой царит тишина – ни шагов, ни шума на крыше. Поднявшись, он почувствовал, как затекли колени и спина, а когда открыл люк, немало удивился царившему в церкви полумраку. Дыра в кровле была вновь затянута брезентом. Макс и О’Рурк ушли.

Катушка с пленкой по-прежнему лежала на скамье – он увидел ее, когда включил лампу. Устыдившись, что не вспомнил просьбу Бет, Джек хотел было спрятать ее и что-нибудь придумать, но в конце концов оставил на прежнем месте.

Предисловие переводчиков было у Джека любимой частью Библии короля Иакова – и единственной, в которую он по-настоящему верил. «Перевод – это то, что открывает окно, дабы впустить в комнату свет; то, что поднимает занавеси, чтобы мы могли узреть Святое место». Он сидел со своим факсимильным изданием, сверяя его с манускриптом и комментариями Констана.

Перевод был великолепный, и Джек удивлялся, каким образом Констан собирался его улучшить, – а потом нашел первые из помет монаха: «Дан. 5:8» и «Откр. 5:4» – выдержки из ветхозаветной книги Даниила и Откровений Иоанна Богослова, или Апокалипсиса. «И вошли все мудрецы царя, но не могли прочитать написанного». Джек как будто снова ощутил силу взрывной волны и непроизвольно коснулся забинтованного лба. «И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее».

Книга Бытия и смешение языков упоминались на первой странице, где он нашел слова «Вавилон» и «Сеннаар», прежде чем рухнула его идея об идеальном языке. «Сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого». Констан не противоречил Джеку. Затем шла серия алфавитных систем, а на полях упоминались чудеса из «Деяний апостолов» и «Послание к коринфянам». В разделе, посвященном зельям и колбам, имелась пометка: «Иному различение духов, иному иные языки, иному истолкование языков».

Бет, вернувшись с работы, помедлила у двери – ее глаза на мгновение остановились на скамье, где лежала катушка с пленкой. Расстегивая верхние пуговицы, она мельком взглянула на книгу, а поняв, что это Библия, удивленно посмотрела на Джека:

– Неужели ты тоже ищешь Бога?

– Не знаю. Не уверен.

Бет улыбнулась и взъерошила ему волосы.

– Если я однажды приду домой и увижу, что ты исписал все стены словами «Аве Мария»…

Он ухмыльнулся:

– Я думал, это англиканская церковь.

– Да, но построили-то ее католики, так что кто знает…

Она взглянула на потолок. С того места, где стояла Бет, никаких изменений не было заметно. Она пожала плечами; на секунду, прежде чем ее лицо ушло в полумрак, Джеку показалось, что он заметил морщинку у нее на лбу. Он собирался было извиниться за забытую пленку, но подумал, что дело, возможно, вовсе не в ней.

Он продолжал читать раздел о механизмах и рычагах. «И Тебе Самому оружие пройдет душу, да откроются помышления многих сердец». «Вот, Ты возлюбил истину в сердце и внутрь меня явил мне мудрость». Снова Даниил, великий интерпретатор: «Я подошел к одному из предстоящих и спросил у него об истинном значении всего этого, и он стал говорить со мною, и объяснил мне смысл сказанного».

«Если бы», – подумал Джек.

Бет вернулась со стаканом вина и села рядом с ним на кушетку. Лампа отбрасывала длинные тени на ее кожу. Бет сделала глоток, и ее лицо заметно расслабилось. Она принялась разглядывать свою руку, которая двигалась между светом и тьмой.

– Скажи, я выгляжу как всегда? – спросила она.

Джек отложил Библию.

– Как всегда?

– Как раньше. Сегодня на работе я увидела себя в зеркале и подумала: что-то во мне не так. Я выгляжу по-другому.

– Иногда нам и впрямь не нравится то, что мы видим в зеркале.

– Я не хочу нравиться себе или не нравиться. Я всего лишь хочу постоянства. Если зеркало показывает кого-то, кто не есть ты, это ведь не очень хорошо?

Бет прикусила нижнюю губу. Ее рубашка была расстегнута до середины груди, волосы собраны в свободный хвост, несколько прядей свисали налицо. Она казалась усталой, но, на взгляд Джека, абсолютно такой же, как и прежде.

– Ты не изменилась.

– Правда?

– Ты прекрасно выглядишь, как всегда.

Она усмехнулась – видимо, его слова ее не удовлетворили. Все эти мысли о сути вещей… Фрэнк не верил в чудеса, Джек тоже, но если есть какой-то способ истолковать метафорические пометки Констана, он перевернет небеса, чтобы докопаться до смысла. Утраченное знание или же ловкость ума… Он не знал, что это такое, но понимал: ключ нужен ему немедленно.

Последняя цитата была из «Песни песней», одного из двух разделов Библии, в которых не упоминается Бог. Джек вспомнил странные похороны Фрэнка, их сугубо мирскую направленность. Торопливая запись обрамляла изображение горящей башни на последней странице манускрипта. Джек не мог постичь ее смысла – но что-то было в этих словах, произносимых Невестой: «На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, кого любит душа моя; искала я его, и не нашла его».