Текст книги "Разумная жизнь"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 20

Флора стояла на платформе с чемоданом у ног, крепко сжав в руке теннисную ракетку и книгу, которую она так и не дочитала в поезде. Маленькую станцию окружали поля и волнистые холмы. В письме, что лежало в сумочке, говорилось: „Выходи на остановке Коппермолт-Холт“. Это название было выведено большими черными буквами на белой пластинке, так что она просто подчинилась указаниям.

Поезд, доставивший ее, в ответ на свисток кондуктора шумно запыхтел и отошел. Кондуктор сунул флажок под мышку, отступил в вагон и захлопнул дверь. В дальнем конце платформы носильщик перекатывал маслобойку с солнечной стороны в тень. Поезд, уже уменьшившийся, громко завопил перед туннелем в скале. Платформа была длинная и пустая, день жаркий, и Флоре вдруг отчаянно захотелось все еще оставаться в поезде.

– Вот она! – в ворота, на которых было написано „Выход“, вбежала Мэбс. Она была в бледно-зеленом хлопчатобумажном платье, Флора видела быстрое движение ее ног, просвечивающих сквозь тонкую ткань юбки. За ней неспешно следовала фигура в розовом. Обе подошли и остановились возле Флоры.

– Так вот ты! Это же Флора, разве нет? – Мэбс раскраснелась. – Боже, как ты выросла! Смотри, Таш, она ростом с нас. Это все, что у тебя с собой? Путешествуешь налегке. Я видела, как ты выходила из поезда, когда подъехали к мосту, и стояла одна, такая заброшенная и несчастная, пока мы протискивались мимо сборщика билетов, и вот мы здесь. Бьюсь об заклад, тебе хочется все еще сидеть в поезде и никогда не выходить – или никогда в него не садиться? – Мэбс широко улыбнулась. Она была без шляпы, красивая, элегантная, уверенная в себе. – Ты ведь так и думала – лучше не выходить?

Флора почувствовала, что улыбается.

– Да, она думала, думала! – воскликнула Таши, тоже улыбаясь. – Могу понять, смотри, как она краснеет. Мы разыскали тебя, упрямая гостья. Мы вылечим твой норов, так ведь? Мы заставим ее радоваться, да, Мэбс? – Мэбс и Таши стояли и улыбались Флоре.

Носильщик, пройдя вперед, лениво подхватил чемодан Флоры.

– На заднее сиденье, мисс? – обратился он к Мэбс.

– Да, пожалуйста, – сказала Мэбс. – Доставай билет, Флора, мы отсюда не выйдем, пока ты не сдашь свой билет. Он ужасно строгий.

Флора шагала между Мэбс и Таши за носильщиком в конец платформы, потом – в станционный дворик. Она нащупала в кошельке шиллинг. Носильщик поставил чемодан на заднее сиденье открытого прогулочного автомобиля, Флора подала ему билет, он пробил его и вернул с усмешкой. Когда Флора приготовилась вынуть свой шиллинг, он спросил:

– А у вас есть перронные билеты, мисс и мисс?

– Какой вы строгий, какой ужасный. – Мэбс протянула ему шиллинг. – Нет, Флора, нет, я уже дала. Вы видели нас, мистер билетный сборщик, – сказала она.

– Тогда я не отдам ящик для генерала, который он ждет с этим поездом, – строго проговорил носильщик. – По четыре пенса с каждой.

– Какой вы противный, – Мэбс достала деньги, – ну вот, отец живьем снимет с меня кожу, если я не привезу его портвейн. Это он? – Мэбс махнула в сторону деревянного ящика. – Как мы его пристроим на заднее сиденье?

– А вот это убери, – Таши указала Флоре на шиллинг, который та все еще держала. – Одно из правил миссис Лей – гости не дают чаевых. – Потом, когда Флора с сомнением посмотрела на нее, добавила: – Это правда.

Флора стояла рядом с Таши, наблюдая за носильщиком, который возился с ящиком на заднем сиденье, а Мэбс перекладывала пакеты.

– Все в порядке, – сказала Мэбс, – мы усядемся на переднем. Залезайте, девочки. Слушай, Таш, погляди, какие у нее узкие бедра. Как же тебе повезло, Флора, с такой роскошной фигурой. Поехали. – Она включила зажигание, и машина тронулась. – С портвейном отца нельзя мчаться, все растрясется, он не в ячейках, просто в ящике.

– Пять лет прошло, да? Мы вчера вечером подсчитали. – Таши сидела боком, чтобы видеть Флору. – Я тебя сразу узнала. Клянусь, ты думала, что мы никогда никого не замечали, кроме самих себя, впрочем, это так и было, но тебя мы помнили. Мы видели, как ты все время наблюдала за нами, когда мы покупали шляпки в Сен-Мало или маленькие изящные ботиночки. Мы думали, что те шляпки, вроде колпаков, которые мы нахлобучивали почти на нос, такие модные…

– А ты знаешь, как мы тебя нашли? – спросила Мэбс. – Феликс рассказал матери, в какой ты школе. А он нашел тебя через Тарасову, она сказала, что переписывается с тобой. Ты знаешь, она сейчас в Лондоне. Шьет нам с Таши. Мы рассказали про нее всем нашим друзьям, она прелесть. Вот это платье она сшила. Тебе нравится? Нет, я не права. Феликс рассказал своей матери, а она рассказала моей. И моя мама пригласила тебя к нам. Я даже не могу передать, как мы все рады. А что ты подумала, когда получила письмо? Отец никак не может забыть тех лангустов, которых ты принесла на тот пикник, а Космо и Хьюберт в восторге от твоего приезда, сама увидишь. Мы теперь не называем Хьюберта Бланко, он учится в Оксфорде, но иногда зовем его лорд Фаунтлерой, ты тогда очень умно придумала. А ты видела мадам Тарасову после ее переезда в Лондон?

Флора покачала головой.

– Ну, ты должна. Она прямо умирает, как хочет тебя видеть, и все остальные тоже. Кстати, а ты привезла купальник? Когда мы все барахло довезем, то пойдем ко всем, они уже отправились на пикник к реке. Так жарко, поплаваем, ты же умеешь плавать?

– Да, – ответила Флора.

– Батюшки, да она разговаривает! – воскликнула Таши. – Мэбс, она произнесла слово. Отлично, Флора, это подвиг. – Таши и Мэбс расхохотались. – Разве не весело? – спросила Таши. – Ведь правда, Мэбс – трещотка?

Мэбс и Таши заговорили о молодых людях – Нигеле и Генри. Флора поняла, что девушки с ними помолвлены. Мэбс – с Нигелом, а Таши – с Генри. (Позднее она узнает, что это Нигел Фукс и Генри Марч.) Они говорили о платьях для приданого, несколько из них сошьет мадам Тарасова. Она увидит этих двоих, пообещала Таши. Они уже отправились купаться с Космо и Хьюбертом.

Оглушенная всей этой болтовней, Флора была бы рада помолчать, но Мэбс и Таши не позволили: они прерывали разговор о тряпках и задавали вопросы. Нравятся ли ей их кольца? Они вытянули руки, любуясь бриллиантом и сапфиром в гроздьях. Нравится ли ей школа? Счастлива ли она там? Впервые ли она уехала из школы на каникулы? Видела ли она еще раз Феликса? Нравится ли ей теннис? Ездит ли верхом? Любит ли танцевать по-прежнему? Они вспомнили, как она танцевала на пикнике. Так же ли она любит собак? Они помнили ту смешную собаку на пляже. Нравится ли ей их стрижка? Эта же лучше, чем та, что была у них пять лет назад? Элегантнее, чем та. Ее волосы – просто роскошные, такие густые, сказали они с завистью, и по сравнению с ними их волосы просто пакля. А узнала бы она их, если бы они ее не окликнули? Как она думает, узнает ли Космо и Хьюберта? А она сразу узнала Феликса, когда он приехал к ней? Вообще-то они сильно приревновали, когда услышали про это, но, конечно, в то время еще не было Нигела и Генри. Это несколько лет назад, ну, года два…

Они болтали, задавали вопросы, обменивались восторженными взглядами, а Флора отвечала „да“, „нет“. Она не знала, что за ужином, – накануне вечером, вспоминая, что она больше молчала, чем говорила, разве что-то односложное, кажется, Космо предложил соревнование – кто разговорит Флору. Таши и Мэбс поспорили, что они превратят ее в такую же болтушку, как сами. Генерал Лей сказал:

– Боже упаси. Двух более чем достаточно.

– Я насчитала восемь „да“ и три „нет“. Я считала! – закричала ликующе Таши.

– У нас будет вечеринка. Ты привезла вечернее платье? – спросила Мэбс.

– Нет! – закричала Флора. – Не привезла!

– Останови машину, – сказала Таши. – Она плачет.

Мэбс нажала на тормоз.

– Я не привезла вечернее платье. Мне оно никогда не было нужно. Я хочу уехать обратно в школу. Пожалуйста, отвезите меня на станцию! – вопила Флора. – Она чувствовала, что задыхается. Из носа и из глаз текло. Она страстно желала снова оказаться в школе. Как бы скучно и ужасно ни было в школе, там ей все знакомо.

Мэбс съехала с дороги и затянула ручной тормоз. Дорога уходила вперед, мягко извиваясь вдоль холмов, через поля, огороженные каменными стенами. В их расселинах росли папоротники и подушечки розовой и желтой заячьей капусты, а в траве на границе с дорогой – розовый лихнис и голубая скабиоза, и громко стрекотали кузнечики.

– Какая прекрасная возможность, Таши. Если ты нам разрешишь, Флора, мы предложили бы тебе платья. Ты можешь выбрать. Мы одного размера с тобой. Ты будешь такая красивая, если возьмешь платье или два, правда, Таши? – голос Мэбс звучал мягко.

– Точно, – сказала Таши. – Мы будем такими добрыми. – Голоса Мэбс и Таши на октаву снизились, теперь они говорили тихо, сидя сбоку от Флоры, их лица стали серьезными.

– Я не могу, – выговорила Флора сквозь стиснутые зубы, – наверное.

Она сидела, сжав руки на коленях, бесясь от того, что слезы шлепались со щек прямо на грудь.

– Ну конечно, тебе могут не понравиться наши платья, – сказала Таши. – Не каждый разделяет наш вкус.

– Ну, я не знаю, но можно что-то выбрать, – в голосе Мэбс звучала надежда, – что-то выдержит испытание.

У Флоры вырвался странный звук, нечто среднее между хрюканьем и иканием.

– Мэбс и я все время меняемся платьями, – сказала Таши, – так принято у друзей.

– А ты – наш друг, – разумно рассудила Мэбс…

– Нет, я не друг, – затрясла головой Флора.

– Тогда стань им с самого начала, – быстро нашлась Мэбс.

– Точно, – подхватила Таши. – Давай, попробуй.

– Ох, – Флора переводила взгляд с одной на другую.

– Я так бы хотела иметь твои глаза. – И Мэбс протянула ей платок.

– А я – ее нос или губы. – Таши взяла платок и промокнула щеки Флоре. – Дело в том, Мэбс, что в наших платьях она будет выглядеть гораздо лучше нас.

– Ну тут уж ничем не поможешь, – пожала плечами Мэбс. – Как-нибудь переживем, правда? – А потом добавила: – Я думаю, твоя мать – это проклятая Богом, самая эгоистичная, самая бездумная сука, которую я когда-нибудь видела.

– И я тоже, – вздохнула Таши, – не могу дождаться, когда что-нибудь ужасное, мерзкое случится с ней, с этой проклятой коровой.

– Вот, – выдохнули Мэбс и Таши. Их лица раскраснелись, и они казались гораздо моложе, чем на самом деле. Они сидели, уставившись на Флору, задержав дыхание, точно готовясь извиниться.

Вспоминая этот момент много лет спустя, Флора вспомнит и то чувство выхода из длинного одинокого темного тоннеля в атмосферу доброжелательного восхищения, но в тот самый миг, сидя на переднем сиденье машины перед пустынной деревенской дорогой между двумя девочками, все, что она могла сделать, – это разразиться радостным смехом.

ГЛАВА 21

В то время когда Флора в восторге примеряла платья Мэбс и Таши, Феликс был в Лондоне и лежал шезлонге в рабочей комнате Ирены Тарасовой на Бошам-Плейс. Был жаркий день, он снял туфли, пиджак повесил на спинку стула. Комнаты, в которые вела лестница в раннем викторианском стиле с перилами красного дерева, со ступеньками, покрытыми ковром зеленовато-голубого цвета, были приятно прохладными, с красивой мебелью. Новое помещение резко контрастировало с той маленькой душной комнаткой над лошадиной головой в Динаре. И задняя комната, где она работала, и передняя, обращенная к улице, где принимала клиентов – обе чистые, с белыми стенами, с занавесями в голубую с белым полоску, с которыми гармонировали чехлы на стуле, маленьком диване и креслах в примерочной. На низком столике стояла ваза с розами, на стуле лежал рулон желтого шелка.

В задней комнате Ирена, повернувшись спиной к свету, приметывала рукава к платью из тафты. Ткань скрипела, когда иголка протыкала ее, и шуршала, когда сквозь нее проходила нитка. Где-то на крыше ворковали невидимые голуби. Солнечные лучи косо падали в комнату через открытое окно, разноцветно расцвечивая рулоны шелков и бархата, разложенные на полках вдоль стены, выхватывали белые пряди в волосах Ирены. Сосредоточенно сжав губы с пучком булавок, Ирена шила.

– Я в Лондоне на три дня, – сказал Феликс в ответ на ее вопрос. – Меня пригласили, но это слишком тяжело – ехать на север на одну ночь. Тем более что мне не так уж интересно. Я уже был один раз. Девочки изменились, выросли, обе помолвлены, кстати, ты знала?

– Мм, – кивнула Ирена.

– А Космо? – произнесла она имя сквозь зажатые губами булавки.

Феликс не обратил внимания на вопрос о Космо.

– А этот шезлонг был еще в Динаре?

– Я купила его на Портобелло-роуд[4]4
  Уличный рынок в Лондоне, известный своими антикварными лавками (по названию улицы, на которой расположен).


[Закрыть].

– Я думал, он удобнее. – И Феликс растянулся, выгнув спину. – А Алексис? Твой муж, он все еще в Париже?

Ирена кивнула, не отрывая глаз от работы.

– У меня дырка в носке, – и Феликс пристально осмотрел свою ногу.

Ирена вынула изо рта булавки.

– Немного позже я его починю. Если ты поедешь на вечеринку, ты увидишь там Флору Тревельян. Она сейчас у них.

– О?

– Твоя мать заставила миссис Лей пригласить ее. Мне рассказывали Мэбс и Таши. Я им шила платья. Ты собирался еще раз навестить ее в школе?

– Не-ет.

– Это что, был просто импульс?

– Да из этого ничего хорошего не вышло.

– Из рассказанного тобой я поняла, что она не слишком хорошо себя чувствовала.

– Ужасная простуда.

– Она мне писала. Кажется, эта простуда перешла в корь.

– Боже мой! Я ведь мог заразиться. У меня никогда не было кори! – в ужасе воскликнул Феликс.

– Дай носок.

Феликс наклонился и снял носок.

– Мои элегантные пальцы все время продырявливают носки. – Он передал его Ирене и снова откинулся на спинку, пристально осматривая свои ноги. „У меня очень белая кожа, – подумал он, – для мужчин с темными волосами“. Он выгнул подъем, восхищаясь проступившими голубыми венами. Солнечный свет, отражаясь от зеленой тафты платья, которое шила Ирена, падал на ножу, и его нога будто погружалась в воды Арктики.

– Тебе лучше носить желтые носки, – Ирена искала нитку подходящего цвета.

– Желтые? Ну это уже немного слишком, дорогая Ирена.

– Нарциссы чаще всего желтые, – Ирена натянула носок на кулак и приготовилась штопать.

Феликс встал и принялся ходить по комнате, осторожно ступая, чтобы не уколоться булавкой, которая могла оказаться в голубом ковре, и щупая ткани, драпирующие безголовые, безрукие, безногие портновские манекены, которые Ирена использовала для работы, проводил пальцами по холодному колесу швейной машинки. Потом встал у окна и уставился на торцы домов параллельной улицы.

– Не загораживай мне свет, – велела Ирена, продолжая штопать.

Феликс вернулся к шезлонгу.

– Они были забавными подростками пять лет назад. А в этой девочке что-то особенное.

– Любовь.

– Любовь? – Феликс сдвинул брови, нахмурился.

Игла Ирены замысловато двигалась по носку.

– Шелковые носки лучше всего, – сказала она. – Но они непрочные.

– А красивые офицеры и представители благородных слоев Санкт-Петербурга и Москвы носили шелковые носки?

– Ничего не знаю про их носки, – ответила Ирена серьезно. – Но я слышала, что король Георг носит из тонкой шерсти.

– Конечно, – кивнул Феликс, – она должна быть тонкой. Носки тут же рвутся, но какая разница королю? А откуда тебе известны такие очаровательные мелочи? – засмеялся он.

Ирена улыбнулась.

– Да так говорят, в конце концов, он – кузен убитого царя. А я надеюсь стать англичанкой. – Поскольку воспоминания пятилетней давности еще не улеглись, она сказала: – Ты, наверное, знаешь, что все девочки мечтали выйти за тебя замуж.

– Ах, – серьезно вздохнул Феликс, – брак. Моя мать беспрестанно намекает мне на это. Так хоть ты уж не начинай. В любом случае, мне прочили девиц Лей и Куэйл. Верно? – Конечно, вспомнил он, это Флора рассказала про отца Ирены, придворного портного. Он вспомнил малышку, которую держал за руку, а она скакала рядом с ним по улице. – А ты пишешь девочке Тревельян? – спросил он.

– Да, когда есть время. Может, раз в несколько месяцев.

– И у тебя нет времени?

Ирена пожала плечами.

– Меньше, чем у тебя. Она пишет мне о школе, об уроках шитья, и я с ужасом думаю, что за наряды может сшить бедный ребенок, на что это похоже. – Когда-нибудь, подумала Ирена, девочка может стать ее клиенткой, как Мэбс и Таши, и поэтому изредка написанное письмо – не только проявление доброты с ее стороны, но и какой-то вклад в будущий капитал. Так что она должна писать.

– Ты бы навестила ее, – сказал Феликс. – Я ведь это сделал.

– На это уйдет целый день, – Ирена уклонилась от прямого ответа.

„Да, Ирена так же эгоистична, как и я, – подумал Феликс, наблюдая за ней. – Но почему бы мне не свозить ее в то скучнейшее место на машине, не взять ребенка на ленч. С Иреной было бы веселее. – Он откинулся на спинку, расслабился. – Но сейчас Флора живет у Леев и нет вопроса“.

– Ей должно быть пятнадцать. Она вполне может подойти тебе через два-три года.

– Ах.

– Приданого нет, конечно, это недостаток, – Ирена кончила штопать. Она перерезала нитку, воткнула иголку в подушечку и вручила Феликсу носок. – Вот. И как настойчива твоя мать?

– Достаточно. Она действует систематически, безжалостно. Мне двадцать пять – подходящий возраст для брака.

– Ага.

– Спасибо. Прекрасная штопка. – Феликс надел носок. – Как бы я хотел вот так же уметь работать над собой, над своей природой. – Он взглянул на Ирену, та сидела и смотрела на руки, свободно лежавшие на коленях. – Наверное, очень приятно шить из таких красивых тканей. – Он взял кусок бархата, перебросил его через плечо и стал любоваться собственным отражением в большом зеркале на подвижной раме. „Интересно, – подумал он, – похож ли я на своего отца?“

Перехватив его взгляд в зеркале, Ирена сказала:

– Миссис Лей спросила твою мать, не Джеф ли твой отец. Они пили чай у Гунтерсов. Твоя мать сказала, что нет. Я ведь могу понять, о чем ты думаешь, – добавила она.

– Откуда? – он уставился на отражение Ирены в зеркале. – И как эта миссис Лей…

– Дело в том, что женщины иногда становятся очень доверительными со своими портнихами, как и парикмахершами, ну это вроде как разговаривать со своими животными. Англичанки все рассказывают своим собакам и очень много – портнихам. Миссис Лей была в ужасе от собственного вопроса. Она мне сказала: „Просто выскочило“. Очевидно, миссис Лей платила за чай, а твоя мать предлагала ей пирожные, как будто сама пригласила. Это мелочи, от которых вся неразбериха жизни.

– Да, – забавлялся Феликс. – Могу себе представить такую сцену. Ты поверишь, что моя мать ответила искренне? Или она хотела ее эпатировать?

– Если миссис Лей ее раздражала, она могла бы сказать правду, кто ее знает. Возможно, она не ожидала, что ей поверят. С другой стороны, хорошо известно, что от очень мужественных мужчин родятся только дочери. И твоя мать, видимо, действовала во благо, после рождения пятерых дочерей. Я знаю, что на святой Руси так поступали часто.

Феликс был заинтригован.

– И мужья потворствовали этому?

– Вполне возможно.

– Моя мать – мужественная женщина. И я хотел бы верить, что унаследовал это качество от нее.

– Ты унаследовал, мой дорогой. – Ирена говорила серьезно.

– Не знаю, не знаю. Я…

– Именно после такой оплошности миссис Лей твоя мать и предложила, и весьма настойчиво, чтобы миссис Лей пригласила Флору к себе.

– Ага.

– Я узнала это от Мэбс и Таши. Они были в восторге, они догадывались, что миссис Лей тешила себя мыслью, что девочка, должно быть, стала толстой и прыщавой, как все английские школьницы. И поэтому никакой угрозы для Космо представлять не будет.

– Нет, она не была ни толстая, ни прыщавая, когда я приглашал ее на ленч. Но все очарование буквально утонуло в соплях.

– Ты отвратителен. Иди. Я должна рассчитать выкройки для некоторых новых клиенток, толстых школьниц, превратившихся в гренадерш. Посмотри-ка, у этой почти шесть футов роста, бедра сорок восемь дюймов, а бюст – тридцать два. – Ирена похлопала рукой по блокноту. – Так немодно.

– Приезжай в Голландию, где толстеют от самого воздуха. Но ты, должно быть, уже знаешь, ты же шьешь на моих сестер.

– Через год-два. Министерство внутренних дел работает, как улитка, но обещание британского гражданства придает мне терпение.

– Да, все бюрократы одинаковы. Уже поздно, Ирена, почему бы тебе не кончить работу и не пойти со мной поужинать? Мы могли бы продолжить разговор о Динаре и девочке, пошли. Пошли с нами.

– Спасибо. Меня не интересует ужин на троих.

– Да он не будет против, – сказал Феликс.

– Не будет?

– Ну ладно, может быть, – неуверенно проговорил Феликс. – Ну пошли. Мы можем поговорить обо мне. Я пришел навестить тебя, побеседовать с тобой, о тебе. И ты тоже…

– Конечно.

– А мы потратили весь день, болтая о девочках, не заслуживающих особого внимания…

– Не о заслуживающем внимания трио.

– Ох, – вздохнул Феликс.

– Уходи, Феликс. Мне надо работать. Я должна придумать фасон для мисс Хиппсли-Смит, у которой бюст тридцать один дюйм и бедра – сорок шесть. Она хочет бальное платье, эта экзальтированная бедняжка. Уходи. Ты меня отвлекаешь. Она придет завтра на примерку, а я еще не начинала.

– Ирена, мне нужна помощь, пожалуйста.

– Да?

Что за страх в его голосе?

Стоя спиной к свету, Феликс в отчаянии поднял руки, потом уронил их и закричал:

– И девушек я люблю!

Она быстро ответила:

– Да, я знаю. – Затем, перехватив его взгляд, расхохоталась, вспомнив, как пять лет назад они сидели, сняв обувь, и их туфли стояли рядышком на полу в ее комнате над мясной лавкой на Рю-де Тур в Динаре. – Она была так невинна, – сказала она, хихикая, – а ты такой умный. Ну теперь уже уходи. Ты и так заставил его долго ждать. Еще протянешь – и он совсем скиснет.

– Хорошо. – Успокоившись, Феликс влез в пальто, наклонился, поцеловал ее в обе щеки:

– Значит, я должен бороться со своей амбивалентностью сам?

– Научись сам быть бисексуальным. – Она подтолкнула его к двери. – Как хорошо, что мы, иностранцы, говорим по-английски. – Она слегка подтолкнула его кончиками пальцев и подождала, прислушиваясь к его стихавшим шагам, пока не хлопнула уличная дверь.