Текст книги "Разумная жизнь"

Автор книги: Мэри Уэсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 47

– Мы не можем пробыть долго, – Мэбс стояла, а Ирена, ползая на коленях, подшивала подол юбки. – Мы сегодня встречаемся с Хьюбертом на ленче.

– А как он? – Рот Ирены был полон иголок.

– Хорошо, похоже, хорошо.

– Я не видела его с тех пор, как он был мальчиком.

– Вы не узнаете его, он пополнел и начал седеть. Но брови еще гуще, чем раньше.

– Он женат?

– Говорит, что женится после войны. Но тем не менее, девушек полно. Он кем-то в Военно-морском флоте, как Космо – в Военно-воздушных силах.

– Его мать умерла, – добавила Таши из шезлонга. – Так что он теперь при деньгах.

– И при репутации, – сказала Ирена, пришпиливая подол юбки, – левого журналиста. – Ну вот, так. – Она отклонилась назад, а Мэбс поворачивалась.

– Можно обойтись без репутации Хьюберта, – сказала Мэбс, вылезая из платья. – Вам еще понадобится примерка?

– Да, – сказала Ирена. – Теперь твое платье, Таши.

Она шила им вечерние теплые платья, которые можно носить холодной зимой.

– Расскажи Ирене о люстре, – попросила Таши, когда Ирена надевала ей недошитое платье через голову.

– Про люстру? – проговорила Ирена переводя взгляд с Таши на Мэбс.

– Да, про люстру, которая заставила отца поменять свое мнение о Гитлере, – засмеялась Мэбс.

– Стой спокойно, – велела Ирена Таши.

– Ну расскажи ей, теперь она англичанка и поймет, в чем дело.

– Отец обедал в своем клубе во время налета вместе с Фредди Вардом и Яном Макнисом. Они, конечно, очень смелые и не стали спускаться в убежище. Это было в самом начале бомбежек. Никто в клубе и не подумал убрать люстры, и, когда бомбы полетели на Пэлл-Мэлл, люстры свалились. Отец порезался, а Фредди Варду понадобилось пять стежков хирурга. Отец был в бешенстве. А до того момента он все твердил, что у Гитлера есть свои достоинства.

Ирена неодобрительно фыркнула.

– И если бы не статьи Хьюберта, генерал Лей еще раньше бы изменил свое мнение о нем, – сказала Таши.

– Почему? – Ирена примеряла рукав. – Стой спокойно, Таши.

– Ну, Ирена, вы же читали, Хьюберт все время подчеркивал, что Гитлер антикоммунист, а генерал Лей тоже антикоммунист. Вот это их сближало.

– Да ну, – произнесла Ирена.

– Нигел продолжает уверять, что Хьюберт специально все время гладил против шерсти старого джентльмена, – сказала Мэбс. – Но сейчас с отцом все в порядке.

– А разве не он нарисовал как-то на дороге „хайль Гитлер!“? – съязвила Таши.

– Нет, это кто-то другой, – покачала головой Мэбс. – А вообще, как воспринимается, что Россия на нашей стороне, Ирена?

– Большевики, – сказала Ирена. – Это плохо кончится, – добавила она.

– Вам с отцом надо объединиться, – усмехнулась Мэбс. – Осторожнее с булавкой.

– Возможно, мы слишком закоснели в своих взглядах, многие вообще отстраняются от войны, – проговорила Ирена.

– Интересно, про кого это она? – спросила Таши, когда они ехали в такси в Уилтонз. – Она не поняла твоей шутки про отца и люстру.

– Ну так она же русская. Ну вот мы и здесь, и вон Хьюберт. Хьюберт, – сказала Мэбс, когда они сели и принялись за устриц, – ты знаешь кого-то, кто не принимает участие в войне, даже минимально, ну вот, как мы с Таши?

– Да, – кивнул Хьюберт.

– Боже мой, Хьюберт, кто это?

Хьюберт подумал о Феликсе, который скорее всего не принимает никакого участия, и проглотил устрицу. Мэбс и Таши прелестны, но кто вообще может разговаривать с такими дурами?

– Ну кто, скажи? – просила Таши.

– Младший брат Джойс – один из них.

– Действительно? А как это ему удается? Он болен?

– Он отказался от военной службы по политическим соображениям.

– Я бы сказала, это смело, – Мэбс посмотрела на Хьюберта, а он уточнил.

– Он предпочел отправиться в тюрьму.

– Боже! – воскликнула Таши. – Он что, не в себе?

– Да, без сомнения. Так что сейчас он не то на руднике, не то в шахте.

– Так значит, он участвует в войне, и не меньше, чем мы с Мэбс, выращивая своих малышей в безопасности Уилтшира, поддерживая моральный дух мужей, хотя мы такие глупые.

Хьюберт засмеялся.

– Вы поддерживаете и мой моральный дух. А после ленча вы, конечно, идете за новыми шляпками? Шляпки, как и устрицы, продаются без ограничений. Закажем еще или это уже будет жадность?

– Давайте будем жадными, – предложила Таши.

– Да, шляпки – это неплохо. Молодец, что напомнил.

– Хьюберт, а ты горюешь по матери? – поинтересовалась Таши. – Или ты ее не любил?

– Ну, не то что горюю, нет, но в последнее время она мне стала даже нравиться. Я покупал ей шляпки, чтобы ее утешить, после того как мой скучный отчим отошел в мир иной. И это помогало. Я даже как-то возил ее в Пенгапах, и там ей было хорошо.

– Так это здорово, – сказала Мэбс. – Она много оставила тебе денег?

– Все, что осталось после бегов. Она их очень любила и очень интересовалась гусями.

– Но ты же заработал кучу денег.

– Да, на войне. Это было неплохо.

– Тебе надо жениться, – сказала Мэбс.

– У меня еще полно времени.

– Мы могли бы подыскать тебе кого-нибудь подходящего, – подтрунивала Таши.

– Я сам справлюсь, спасибо. Кстати, я скоро уезжаю в Северную Африку.

– О, Хьюберт. Если сможешь, пожалуйста, пошли нам несколько банок оливкового масла. Ладно? А то все мои запасы ушли на недоношенных детей.

– Что за недоношенные дети?

– Ну те, с кем я работаю в местном госпитале. Ох, Хьюберт, ты же, наверное, думаешь, что мы сидим и ничего не делаем. Правда?

Наблюдая за подругами, исчезающими на Бонд-стрит, он ощутил теплое чувство. Их неослабевающий интерес к магазинам утверждал, что жизнь продолжается. Военные беды только разожгли их аппетит. И когда война кончится, они быстрее других вернутся к мирной жизни. „Интересно, Мэбс когда-нибудь сожалела о Феликсе, – подумал он. – Или забыла его совсем. Похоже, она вполне довольна своим Нигелом“. Когда он возвращался к себе в офис, то снова подумал, куда же Феликс исчез в ту ночь. На него непохоже, что он подхватил какую-нибудь проститутку, его объяснения звучали неубедительно. Он надеялся, что тот не сделал ничего опрометчивого, ну, может, просто встретился с кем-то из старых друзей.

ГЛАВА 48

Вернувшись в Лондон через год, Флора в густом тумане споткнулась о край тротуара, оступилась и упала на оба колена. В тумане цвета охры водитель машины, которая чуть не сбила ее, нажал на клаксон, и она ощупью перебралась через тротуар к изгороди. Покрышки скрипнули, задев за край тротуара. Флора порвала чулки, из колен текла кровь, а чемодан открылся.

– Черт бы побрал! – выругалась она, поправляя юбку, поплевала на платок, чтобы вытереть ссадины. – Проклятье! – ее голос звучал сдавленно из-за тумана. Она защелкнула замок чемодана и похромала. Какие-то чудища незаметно подкрадывались и выхлопными газами еще больше сгущали туман. Колени ныли, она с трудом дышала, втягивая в себя туман, и наткнулась на униформу тоже цвета тумана. Американец стоял неподвижно.

– Простите, – сказала Флора, – я вас не видела. – Она ударила мужчину по ногам своим чемоданом.

– Все в порядке, мадам, я просто протирал очки. В вашем специфическом климате они запотевают.

– Я вижу, у вас карта.

Американец держал карту у самых глаз.

– А как же мне найти дорогу том чертовом городе, где ни одной прямой улицы?

– Мы сейчас на Фарм-стрит, – желая помочь ему, сказала Флора. – Я вам точно говорю.

– Неправда, мадам. Это Брутон-стрит. Вы не знаете своего собственного города?

– Я думала, что знаю. Сама пытаюсь попасть на Пиккадилли. Должно быть, заблудилась.

– Тогда держитесь за мою руку, – предложил американец, – я вас туда выведу. Это Брутон-стрит, верно? – Он сосредоточенно разглядывал карту. – В конце мы повернем направо и пойдем вниз по Брутон-Лэйн. Видите?

– Да.

– Она выведет нас на Беркли-стрит, поворот налево и внизу – Пиккадилли. Держитесь поближе, а то какой-нибудь псих раздавит.

Флора уцепилась за его рукав, и они отправились в путь.

– Вы очень добры, – сказала Флора. – Я никогда не знала, что можно увидеть, как вдыхаешь воздух. А вы навигатор? („Наверное, это будет прилично, если я стану поддерживать беседу“.)

– Я работаю за столом. Дома имею дело с недвижимостью. В Сан-Франциско часто случаются туманы, но ничего похожего на этот.

– По крайней мере, он мешает воздушным налетам. – Флора была благодарна ему за компанию.

– А вы часто попадали под бомбежку? – Ее спутник остановился, чтобы протереть очки.

– Нет, я живу в деревне.

– Я их сам боюсь до чертиков, но у нас большое, бомбоубежище, в Гроссвенор-Сквэ.

– Я боюсь и убежищ, боюсь оказаться заживо похороненной.

– Вот здесь надо повернуть налево и в конце улицы – Пиккадилли. Меня зовут Роджер.

– Я думала, всех американцев зовут Чак, или Уэйн, или Хэнн. – Флора слышала, как усилился гул машин, здесь уже и автобусы, и такси, но на метро скорее.

– Только в кино, – ответил Роджер. – Если мы переберемся через вашу Пиккадилли, мы сможем попасть в „Ритц“. Что вы скажете насчет того, чтобы выпить в баре или вместе пойти на ленч?

– Мне надо успеть на поезд. А в „Ритце“ я никогда не была. Ну, во всяком случае, спасибо, это очень великодушно с вашей стороны.

– Если бы мы выбрались из этого тумана, я бы смог увидеть ваше лицо. – Роджер снова остановился, протирая очки. – Моя мама говорила, что я окажусь слишком робким, чтобы познакомиться с английской девушкой, помогите мне убедить ее, что она ошибается.

Флора засмеялась.

– Простите, но я действительно должна попасть на поезд. И все равно спасибо.

– Но ведь поездов на Пиккадилли нет, – саркастически заявил Роджер. – Я точно знаю. Вы просто хотите уйти, потому что я некрасивый.

– Нет, – сказала Флора, – нет. – („Он действительно некрасивый. Добрый и некрасивый“.) – Есть же автобусы и метро, которые довезут меня до поезда. – Ей стало стыдно, потому что она воспользовалась его картой.

– Мама так и говорила: „И не думай про англичанок“. Да, наверное, она была права. – Лицо Роджера стало упрямым, и, когда человек, вынырнувший из тумана, на бегу натолкнулся на них, а Флора отлетела на проезжую часть, он сердито закричал: – Какого черта! Куда тебя несет!

– Извините, – сказал мужчина, – я вас не видел. Сюда, сюда, давайте обратно, здесь безопасно. – Мужчина потянул Флору за руку. – Я не хочу отвечать, если вас раздавят – Мой Бог! Так это Флора! Дорогая! Где же ты была? Я ищу тебя десять проклятых лет!

– Космо, – проговорила Флора и отшатнулась, вцепившись в чемодан обеими руками.

– Вы знаете этого парня? – спросил Роджер.

– Да, она знает, – ответил за нее Космо. – Так где же ты пряталась? – Он возвышался над ней в тумане. – Пойдем со мной, я на поезд, и мы по дороге поговорим.

– Но разве она хочет… – сказал Роджер.

– Конечно, хочет, – отмахнулся Космо. – Он крепко обнял Флору, чтобы она не исчезла снова.

– Вот это между нами ни к чему. – Он взял чемодан и склонился поцеловать ее. – Не мог бы ты убраться к черту?

– Мадам должна успеть на поезд, – говорил Роджер в спину Космо.

– Это подождет, не так ли, дорогая?

– Паддингтон, – выдохнула Флора, когда он снова поцеловал ее.

– Мне туда же, – сказал Космо. – Пошли. Там, в тумане, бегают такси, давай попробуем поймать. – Он подхватил ее чемодан. – Пошли, пошли.

– Не довезете ли нас до Паддингтона? – спросил он, открывая дверцу такси и запихивая туда Флору.

– Вы бы лучше на метро поехали, – сказал водитель. – Но я вообще-то еду в ту сторону. И придется хорошо заплатить. Только не обвиняйте меня, если мы не успеем к вашему поезду.

Флора опустила стекло.

– Я должна поблагодарить его. Он приглашал меня в „Ритц“. Спасибо! Спасибо! – закричала она в туман. – Вы были очень добры, спасибо.

– Пожалуйста, – ответил ей бестелесный голос Роджера.

Космо оттащил ее от окна и закрыл его.

– Что, позволяешь себя подхватывать джи-ай?

– Он капитан, я сосчитала его звездочки.

– Что он сделал с твоими коленями? У тебя кровь.

– Да я упала, споткнулась о край тротуара…

– Это наука – бегаешь без меня, – Космо крепко обнимал Флору. – Бог мой, как здорово. Десять долгих лет.

– Почему ты плачешь?

– Шок. Не говори сейчас ничего. – Космо проглотил слюну, засопел и высморкался. – А ты можешь мне объяснить, почему ты плачешь?

– А потому, что я расцарапала колени, и потому что рада тебя видеть, и…

Водитель опустил перегородку.

– Когда ваш поезд, сэр?

– Все равно когда, неважно. – Водитель закрыл.

– И третья причина? – спросил Космо.

– Не могу говорить об этом. Я не в силах была поплакать раньше. Это ужасно.

– Что-то очень плохое?

– Да.

Да, самое ужасное. Она услышала по радио, а потом прочитала в „Таймс“. Разъяренные голландским Сопротивлением немцы взяли заложников. Два майора, банкир и несколько известных людей. Один из них Феликс. Всех заложников расстреляли. Флора услышала об этом в одно прекрасное осеннее утро, когда небо было таким чистым и в воздухе пахло легким морозцем. Красота дня сделала это известие еще более страшным. Ее горе свернулось в клубок в животе и застыло в мозгах. Она окаменела.

– О, – сказал Космо. – Я понимаю, Феликс.

– Да, – кивнула Флора, и слезы хлынули еще сильнее. Феликс показался ей таким слабым, таким испуганным. Разве он не рассказывал про свои страхи? Он показался ей скучным любовником, она обиделась на него за то, что он истратил всю воду для ванны. „Как я могла быть такой мелочной, – подумала Флора. – Я могла бы его успокоить, подарить ему любовь, а я думала только о себе, глядя ему вслед с балкона. Я была так разочарована. И не могу сказать Космо, что видела его, не могу сказать Космо, что мы провели с Феликсом ночь“.

– Он не герой, – сказала Флора, рыдая.

Глядя, как слезы застывают на кончиках ресниц, прежде чем упасть на щеки, Космо мысленно вернулся в комнату мадам Тарасовой над лошадиной головой на Рю-де-Ранс. Они сидели на полу, и он выдернул ресничку, измерил ее. Вошел Феликс и сказал, что кончился дождь.

– Он был смелый. Держу пари, что он как следует досадил немцам, расстрелявшим его. – Сейчас Флора ничего не соображала. – Ты помнишь, как он пришел и сказал нам, что кончился дождь? А на следующий день был пикник.

– Да. – И он танцевал с ней вальс на песке.

– Мы счастливы, что знали его, – сказал Космо.

Они сидели в уюте такси, Космо обнимал ее, и она была как в коконе тумана, машина пыхтела, медленно продвигаясь вперед.

– Туман цвета хаки, – сказала она, продолжая плакать, – а не горохового…

– Я не мог плакать, когда умер мой отец.

– Не может быть! Я не видела в „Таймс“. О, Космо, когда?

– Шесть месяцев назад. Сердечный приступ.

– Он был такой смешной на пикнике со своей фляжкой и добрый. Он угостил меня ленчем в „Куаглиносе“. Я никогда раньше не была в таком ресторане, как тот. А потом покупали подарки твоей матери в „Фортнуме“ и во „Флорисе“. Я случайно столкнулась с ним на улице.

– Моя мать думала, что хуже…

– Да? Нет, нет. О! – Флора засмеялась. – О Боже, с твоим отцом? – Космо заметил, что она перестала плакать и уже смеется.

– Смешались все чувства. Ты рада меня видеть? Ты понимаешь, что я плакал от радости?

– Мне очень приятно, и расскажи мне еще о твоем отце. Приступ случился от ярости?

– Нет-нет. В нашем доме временно была школа для девочек. Мать и отец переехали в квартиру над конюшней. Отец был слишком старый для армии, но он старался помогать – ну, гражданская оборона, противовоздушная оборона, сельское хозяйство – все местного уровня. К нему постоянно приходили люди. Мать была расстроена тем, как он умер. Здоровье, конечно, было расшатано. Эти смешные старики были влюблены друг в друга. Да, но именно то, как он умер, мать расстроило. – Космо помолчал.

– А как он умер? – Робкая маленькая девочка не задала бы такого вопроса. Космо изучающе смотрел на взрослое лицо Флоры. Глаза были те же, а щеки слегка ввалились, рот стал более чувственным. Где она была все эти десять лет? Что делала, с кем? – Расскажи мне, – попросила она.

– Я думаю, он выпил рюмочку-другую, я…

– Ну дальше.

– Директриса пришла к нему с какой-то жалобой. Отец подшучивал над ней, а она была немного туповата. А он дошел до той стадии, когда принимался за свои анекдоты. Ты, наверное, не помнишь…

– Помню.

– Очевидно, он начал рассказывать свой любимый…

– Красавица на балу у короля Египта?

– Ты помнишь? О Боже. Дама совсем не развеселилась, когда отец закончил его: „Так далее и тому подобное“. Он, рассказывала мама, посмотрел на директрису и сказал:

– Она ведь не поняла, правда, Милли? Она же плоская, как доска, не такая, как ты, дорогая. – Он подул в свои усы, как обычно, слегка закашлялся и умер.

– Но это же прекрасная смерть – с шуткой на устах.

– Мать думает, что это недостойно.

Отражение Космо в стекле перегородки заплакало. Флора надеялась, что водитель не выберет именно этот момент, чтобы опустить стекло, обернуться и сделать какое-нибудь колкое замечание. Шум улицы изменился, они поехали быстрее. Флора подумала, что деревья уже проступают из тумана. Должно быть, Гайд-парк. В последний раз она тоже видела отражение Космо, оно было пьяным и у него не текли слезы из носа в рот.

Он нашарил носовой платок, высморкался и сказал:

– Ну вот, уже лучше. Спасибо.

– А что это за форма на тебе? Ты куда собираешься?

– Королевские воздушные силы, как видишь. Я собираюсь в Северную Африку.

– Воевать?

– Нет. Разведка, как это называется. Я слишком стар, чтобы воевать, А считали превосходным пулеметчиком.

– Тогда тебе повезло, что ты жив, – сказала Флора. („Слава Богу, что я этого не знала“.)

– Да, думаю, да.

– А Бланко-Хьюберт?

– В Морском флоте. Он теперь приписан к „Свободной Франции“ и служит адъютантом у одного вздорного адмирала.

– А Мэбс и Таши?

– Они живут в одном доме в Уилтшире с подругой, у которой дети такого же возраста, как у них. Они трудятся, организуют группы итальянских военнопленных для работы в саду.

– А Нигел и Генри?

– Один в казначействе, другой в министерстве информации.

– А Джойс? – Она выглянула в туман, вспоминая Джойс.

– Джойс в Лондоне. Она любит налеты, не пропускает ни одного. Она очень популярна среди наших союзников янки, вообще среди всех наших союзников. Как ты помнишь, она полна энергии и получает максимум удовольствия от всего, что делает.

– Я не знала, – резко ответила Флора.

– Ну, может, и не знала. – Космо слегка удивился. – Ее старший брат убит в Дьеппе.

– Ненавижу. Эта война отвратительна. Я ничего не хочу иметь с ней общего, – агрессивно сказала Флора.

– И тебе это удается? – уколол ее Космо. – Тебя что, не призывали?

– Я в „Земледельческой армии“[7]7
  Женская организация, члены которой работали на фермах во время Второй мировой войны.


[Закрыть]. Это меньшее из зол.

– Значит, ты косишь и сушишь сено, общаешься с коровами. – Он говорил, как она заметила, насмешливо.

– И со свиньями и с гусями! – заорала Флора. – Да!

– Уже почти приехали, – сообщил шофер, опуская перегородку. – Уже Сассекс-Гарденз.

Космо взглянул на часы.

– Я вовремя попаду на поезд. Но не думай, – сказал он Флоре, – что ты видишь меня в последний раз. Я возьму тебя с собой до аэродрома. Ты еще не рассказала мне, почему убежала из Пенгапаха и где была с тех пор. Ты должна это сделать в поезде.

– А почему это я должна? – спросила Флора.

– Должна.

– Я тебе ничего не должна. Ты такой воинственный, всегда довольный собой. Ты ничуть не изменился за эти десять лет! – воскликнула Флора. Она чувствовала, как в ней снова поднимается гнев, охвативший ее, когда она стояла над ними, пьяными, перед камином в Пенгапахе. – Бьюсь об заклад, ты вырос таким же надменным, как Хьюберт! – кричала она. – И таким же эгоистичным, как он, как…

Такси остановилось. Носильщик открыл дверь, взял чемодан Флоры.

– Какой поезд, сэр? – обратился он к Космо.

– Я сама его понесу, – Флора потянулась к чемодану.

– Нет, – Космо схватил ее за запястье. – Стой спокойно, дорогая. Сколько я вам должен? – спросил он водителя. – Все мои вещи в камере хранения, – сообщил он носильщику, шаря рукой в кармане в поисках мелочи. – Нам нужен поезд на Корниш, одиннадцатичасовой.

– Платформа номер один, – отчеканил носильщик. – Сегодня полно народу.

– Всегда полно, – сказал Космо. – Стой спокойно, – велел он Флоре.

– Пусти меня, – и Флора пнула его по голени.

– Не пущу, – отозвался Космо, протягивая деньги водителю. – Спасибо вам большое. Ох, – взвыл он, когда Флора укусила его за руку. – Сука.

– Что за парочка влюбленных пташек, – захихикал водитель. – Вам должно быть стыдно, – он посмотрел на Флору. – Он едет на войну, может погибнуть и вспомнить ваши последние слова перед смертью, – сказал он, скрываясь под защитой тумана.

– Ой, да заткнитесь, – бросила Флора. – Пожалуйста, отдайте мой чемодан, – обратилась она к носильщику.

Космо все еще держал ее за руку.

– Дорогая, ну пожалуйста…

– Хорошо. Но отпусти меня. Мне больно. – Она не добавила, что ей надо на этот же поезд. У нее есть обратный билет, он в сумке.

Космо снова поглядел на часы.

– У нас как раз хватает времени, чтобы найти пункт первой помощи и сделать что-то с твоими коленями, – сказал Космо, – и моей рукой. Ты прокусила до крови.

– Извини, – но Флора вовсе не казалась виноватой.