Текст книги "Дверь. Альбом"

Автор книги: Мэри Робертс Райнхарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

На следующее утро у мамы, как это часто с ней бывает, разболелась голова. Я же проснулась поздно, и мне тут же сказали, что внизу меня ждет Джордж Тэлбот.

Я быстро оделась и спустилась в столовую позавтракать, куда и пришел Джордж. У нас не принято завтракать в кровати. Мы делаем это только тогда, когда болеем. Я попросила Энни выйти из комнаты, но мне показалось, что она вышла, но осталась в буфетной.

Джордж выглядел усталым и взволнованным.

– Послушай, Лу, ты знаешь, что полиция подозревает Джима, хотя его и отпустили? Ты видела сегодняшние газеты? Судя по тому, что там написано, они должны кого-нибудь арестовать. И как можно скорее. Город в замешательстве. Средь бела дня в доме, где полно народу, убита топором беспомощная женщина. Все это невероятно, но тем не менее это так!

– И поэтому они решили арестовать Джима! – сказала я с чувством горечи. – Нашли убийцу!

– С Джимом пока все в порядке. Людей не сажают на электрический стул только из-за того, что они упомянуты в завещании. Все дело в этом проклятом сундуке. Они открывают его сегодня утром, как говорят слуги. Лиззи была там.

Лиззи, нужно сказать, была своего рода мажордомом у Тэлботов. Она жила у них тридцать лет: вначале – как нянька Джорджа, а позднее – как низкооплачиваемая, но много работающая пенсионерка. Это была высокая худощавая женщина, напоминавшая фигурой Лидию и знавшая все, что с нами происходит. Они с Лидией были как бы одно целое. Лиззи собирала информацию, а Лидия распространяла.

– Ты думаешь, золото пропало? – спросила я тихо.

– Я стараюсь не думать об этом, Лу.

– Но послушай, Джордж, я видела Джима, когда он выходил из дома. У него в руках ничего не было.

Он нетерпеливо покачал головой.

– Дело не в этом. Если золото пропало, то полиция может решить, что он и не клал его в сундук. Не смотри на меня так, Лу, мы должны трезво оценивать положение. Зачем мистер Ланкастер послал вчера за Джимом, если не заподозрил неладное? В общем-то, в этих обстоятельствах украсть золото было не очень трудно. Он приносил золото в мешках. И если у него был еще мешок, например, с серебряными долларами…

Я была слишком напугана, чтобы что-то сказать. Джордж наклонился ко мне и похлопал по руке. Я знала его всю свою жизнь. Он стал теперь довольно приятным мужчиной среднего роста, немного полноватым, который должен бриться два раза в день. И все же подбородок его выглядел синеватым. Но глаза остались глазами мальчика, с которым я играла. И сейчас они были полны жалости ко мне.

– Прости, Лу. Я думал, что мы с тобой вдвоем сможем додуматься до чего-нибудь, но только испугал тебя до смерти. Я прекрасно знаю, что он не убивал ее. Но в последние несколько недель здесь происходило что-то странное. И если ты не веришь мне, то посмотри.

Он вытащил из кармана блестящую двадцатидолларовую золотую монету.

– Нашел ее на ничейной земле десять дней назад. Я потерял мяч и искал его в деревьях рядом с Юклидстрит. Монета была в траве. Конечно, это может ничего не значить, но все же! Слава Богу, что монету нашел я, а не Дэлтон. А ведь ее мог найти и он.

И тут я рассказала ему о том, что видела прошлой ночью. Это поразило его так же, как и меня. Он задумался, а потом вдруг сказал:

– Я бы не стал рассказывать об этом полиции, Лу.

– А почему? Я не собираюсь им ничего рассказывать, но если они арестуют Джима Веллингтона…

– Они его не арестуют. Во всяком случае, пока. Нет, мне не кажется… Ты видела, как выглядел вчера вечером Дэлтон, когда я сказал, что видел его утром у дровяного сарая? Если бы ты видела его лицо, ты знала бы, что он испугался.

– Но он не брал оттуда топор.

Джордж не слушал меня.

– Ты знаешь, почему Дэлтоны прекратили всяческие дипломатические отношения?

– Не знаю. Думаю, она очень ревнивая. Или что-то в этом роде.

– Именно так. Брайан Дэлтон был довольно веселым парнем в молодости. Да и сейчас не очень стар. Вот я и думаю… Что ты скажешь об этой Пегги, которая работает у Ланкастеров? Она хорошенькая и довольно шустрая. И, конечно, знает о сундуке. Она могла также знать, что мистер Ланкастер собирался вчера проверить его содержимое. Телефон у них в холле. И в течение недели ей несколько раз представлялась возможность снять оттиск с замка этого сундука. Ведь она там убирается, вытирает пыль под кроватью. Понимаешь? Она могла впустить его вчера в дом. Например, могла открыть одно из окон на первом этаже, а потом запереть его. Конечно, это ужасно. Но разве не ужасно то, что произошло?

– И ты думаешь, что миссис Дэлтон подозревает его?

– Откуда я знаю? Что она искала прошлой ночью? Что могло быть в сарае? Может быть, второй ключ от сундука? А может быть, мы все просто лишились рассудка и деньги все еще находятся в сундуке?

– Значит, следует считать, как мы полагали и раньше, что преступление совершил сумасшедший! – сказала я, стараясь улыбнуться. – Что нам делать, Джордж? Я просто схожу с ума, сидя здесь.

– Полиция сегодня открывает сундук, как сообщила Лиззи. Они попытались открыть его вчера с помощью ледоруба, но не смогли. – То, что Джордж все это знал, указывало не только на то, что наш телеграф, распространяющий сплетни, очень эффективен, но и на то, что наши слуги – умные люди, чего мы недооценивали. – Если денег там не окажется, мне бы хотелось, чтобы ты поискала кое-что на ничейной земле. Я бы сам сделал это, но должен идти на работу. – Он взял карандаш и на салфетке стал рисовать мне план. Мы используем салфетки из материи. Жители Полумесяца считают, что бумажные салфетки означают нежелание стирать.

– Вот Полумесяц, – говорил Джордж. – А вот то место, где я нашел золотую монету. Советую тебе пройти туда через Юклид-стрит и внимательно осмотреть лесополосу. Понимаешь, деньги могли закопать. А если их закопали, то именно там. – Он посмотрел на часы и встал. – Нужно идти. У твоих слуг и так уже есть о чем поговорить. Если удастся проникнуть в дом Ланкастеров и узнать, что нашла полиция, позвони мне.

Я согласилась и проводила его до дверей.

– Интересно, кто-нибудь сообщил Хелен Веллингтон о Джиме? – спросила я. – Если она знает, что у него неприятности…

– Она будет рада этому!

– И все-таки кто-то должен быть с Джимом. В доме нет даже слуг. Он совсем один.

– Если хочешь знать мое мнение, то ему лучше быть одному, чем с Хелен. – Он похлопал меня по плечу. – Джим вполне может о себе позаботиться. Пыль в доме его не волнует, а поесть себе он купит. Мы будем о нем волноваться, когда узнаем, что деньги пропали, а пока оснований для беспокойства нет.

– А если они пропали?

– Тогда уже полиция точно его арестует.

Когда я вернулась в столовую, Энни с любопытством и осуждением рассматривала план, нарисованный на салфетке.

– Он должен был бы нарисовать все это на бумаге, мисс Луиза.

– Я выстираю салфетку, – поспешила оправдаться я.

Она собрала грязную посуду и отнесла на кухню, а я взяла со стола салфетку, чтобы выстирать, как вдруг она вернулась и сказала:

– Старик Ланкастер заболел и слег, мисс. Сегодня утром он выпил только чашечку черного кофе. А Эллен хочет их оставить. Ей не понравилось, как полиция вчера рылась в ее одежде.

Я стояла с салфеткой в руках и понимала, что она хочет спросить меня о чем-то, что она вернулась именно для этого. Но лицо ее ничего не выражало.

– Послушай, Энни, – сказала я наконец, – если тебе известно что-то, что следует сообщить полиции, то сделай это.

И тут же я поняла, что совершила ошибку. Услышав слово «полиция», она сжалась.

– Я ничего такого не знаю, мисс.

– Тогда не надо обращаться в полицию. Может быть, ты хочешь что-то сказать мне? Что-то необычное? Совершено ужасное преступление, Энни. Ты же не хочешь, чтобы преступник остался безнаказанным?

– Много чего необычного происходило в эти дни, – ответила она довольно резко, – но это не имеет никакого отношения к убийству.

– А откуда ты знаешь?

– Знаю.

– Энни, – обратилась я к ней с отчаянием в голосе, – мне-то ты можешь рассказать. Это связано с Пегги, которая работает у Ланкастеров?

Лицо ее выразило такое явное удивление, что я поспешила добавить:

– Или с какой-нибудь другой горничной?

Все, что я ей сказала, было настолько неуместно, что она зажалась и вышла в буфетную с поднятой головой.

После девяти часов я отправилась к Ланкастерам, чтобы спросить Маргарет, что мне делать с перчаткой. Мама спала, и я вышла, не предупредив ее. Я ничего не рассказала Джорджу о перчатке. Хотя на дворе стоял август, было очень холодно. Я боялась, что в доме могут затопить батареи. А это значило, что нужно будет заливать воду в плошки под крышками и что перчатка будет обнаружена. Я не могла рисковать.

Хотя было очень прохладно, светило солнце. И все блестело после дождя, прошедшего ночью и отмывшего зелень. Даже дом Ланкастеров, белый и чистый, выглядел веселым. И единственно необычным было присутствие перед домом полицейского и фоторепортера, пытавшегося найти такое место, откуда можно было бы сфотографировать дом так, чтобы деревья не закрывали его полностью.

На дороге я встретила миссис Тэлбот и была поражена ее видом. Выглядела она ужасно. И это при том, что, несмотря на всю свою эксцентричность, она была довольно веселой женщиной. Теперь даже голос ее стал тише.

– Я несу им немного мясного бульона, – объяснила она. – Мистер Ланкастер заболел.

Мы пошли вместе. В дом вошла я одна, а она просто отдала бульон Дженни и ушла. Дженни без разговоров меня впустила. Когда я вошла в холл, то увидела в библиотеке группу людей.

– Могу ли я видеть мисс Маргарет?

– Она в утренней комнате, мисс.

Маргарет действительно была там. Как обычно, аккуратно одетая, только теперь во все черное. Она не услышала, как я вошла. Она сидела за письменным столом и смотрела в стену. Впервые я поняла, что Маргарет Ланкастер – красивая женщина. Я так давно знала ее, что не обращала внимания на ее внешность. Так бывает, когда видишь человека или вещь каждый день.

Возвращаясь теперь к прошлому, понимаю, что для такой женщины, как Маргарет Ланкастер – красивой, умной и деятельной, жизнь в этом доме в течение долгих лет была настоящим мучением. Но, в противоположность Эмили, она никогда не сдавалась: продолжала красиво одеваться, следила за своими волосами. Я помню, что даже в то утро волосы у нее были уложены, а руки, которые она положила перед собой на стол, были с маникюром.

Маргарет, конечно, позировала. Когда она поняла, что это я вошла в комнату, то спокойно повернулась и посмотрела на меня.

– Закрой дверь, Луиза. Хочу поговорить с тобой.

Она показала мне на стул рядом с собой и тихо спросила:

– Что ты с ней сделала?

Я ответила.

– Прекрасно. Пару дней пусть она там полежит. А потом ее нужно сжечь. Я хочу, чтобы ты сожгла эту вещь, не открывая конверта, Луиза.

– Но конверта нет, он развалился.

– Так ты знаешь, что это такое? – Она выпрямилась и посмотрела на меня. На щеках у нее появилось два красных пятна.

Я объяснила ей, как все было, и она внимательно меня выслушала. Но ее не интересовали объяснения. Она долго молчала. Затем решилась и положила мне на колени руку.

– Во-первых, – сказала она, – я хотела вынести эту перчатку, потому что она принадлежит Джиму Веллингтону. Даю тебе слово, что это так. И даю слово, что я нашла ее в доме после того, как он ушел. Но это не повод предполагать, что Джим… убил маму. Он оставил здесь пару перчаток месяца два или три назад, весной, и я бросила их в ящик столика, который стоит в холле. Я собиралась отдать их ему, а потом забыла. Уверена, что он сам не знает, где их потерял. И я должна была вчера избавиться от этой перчатки. Вот и все.

Теперь уже я молчала.

– Значит, любой человек в доме мог знать, где находятся эти перчатки? – произнесла я наконец.

Она махнула рукой.

– Ты права. И я не нашла второй перчатки. Но точно знаю, что их было две.

Я поднялась со стула. У меня было такое чувство, что она рассказала мне не все, что знала.

– Я сожгу ее. Сожгу ночью в печке.

Она кивнула, а потом положила руку мне на плечо.

– Могу сказать тебе одно, Луиза. Я уверена, что эта перчатка специально подброшена в то место, где я нашла ее, и что это самый ужасный поступок, с которым я когда-либо сталкивалась.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Перед уходом я спросила, как чувствует себя Эмили, и Маргарет холодно на меня взглянула.

– С ней все в порядке. Доктор Армстронг сделал ей укол ночью. Но не думаю, что она спала. Просто она немного успокоилась.

Эмили не спала. Когда я выходила, то услышала ее капризный голос. Она требовала, чтобы ей дали сдобную булочку, а Пегги ответила, что булочек в доме нет.

– Я принесу вам, мисс Эмили, – крикнула я, но она меня не услышала, и я стала подниматься по лестнице. В библиотеке все еще были люди, и я узнала голос мистера Льюиса, который был адвокатом почти всех жителей Полумесяца с тех пор, как я себя помню. Поднимаясь по лестнице, слышала, как весело поет кенар мисс Эмили, а Пегги что-то чистит пылесосом. Здесь все было так, как в любом другом доме Полумесяца солнечным августовским утром, если бы не полицейский в форме, с восхищением разглядывавший Пегги со своего поста у двери в спальню миссис Ланкастер.

– Где мисс Эмили, Пегги?

Она посмотрела на полицейского.

– Она там, мисс. Ночью в комнате залило потолок из-за дождя, и они разрешили ей туда войти.

Тут я увидела, что в комнате, где было совершено убийство, открыта дверь. Я подошла и заглянула в спальню.

С большой кровати были сняты простыни и матрас. Все остальное стояло на месте. Только сундук вынули из-под кровати и поставили на два стула в центре комнаты.

Протечку можно было заметить сразу. Вода затекла во время дождя с третьего этажа по крыше. Обои у кровати отклеились. На пол поставили чашку, чтобы в нее стекала вода, а у стены стояла Эмили, пытаясь приклеить свисавшие обои. Она не слышала меня и поэтому не повернулась, пока я не спросила у полицейского, можно ли мне войти.

– Нет, мисс. Извините, но приказ есть приказ. Тут Эмили обернулась, и я была поражена, как она изменилась. Лицо ее было красным. Обычно очень аккуратная, теперь она выглядела так, как будто бы спала в одежде. На ней белое платье, но оно было сильно помято. Она подошла ко мне походкой старой женщины.

– Думаю, обои окончательно испорчены, – сказала она так, как будто бы это была жизненно важная проблема. – Я сказала об этом отцу, как только Элен сообщила мне о протечке. А теперь здесь все испорчено.

Она протянула мне руку, а потом забыла, зачем это сделала, и отвернулась, чтобы посмотреть на обои.

– Даже если они высохнут, останется пятно. У нас так уже один раз было, но тогда воды оказалось меньше. Тогда я прикрепила обои кнопками, а сейчас хочу приклеить.

Было понятно, как она пытается бежать от действительности, придавая такое значение мелочам. Она продолжала думать об обоях и послала меня к Маргарет, чтобы узнать, есть ли у них мука. Недовольная Маргарет дала ее мне.

– Все еще занимается этим? Она там с семи утра.

– Думаю, она пытается отвлечься.

– По-моему, у нас достаточно других дел. Скажи ей, чтобы подождала, пока высохнет бумага. И попробуй уложить ее в постель, Луиза.

Всего я сделать не смогла, но уговорила Эмили принять душ и лечь. Пока я с ней сидела, она все время говорила о каких-то пустяках, а ее птица весело распевала. Мне показалось, что я сама сейчас закачу истерику. Но в это время пришел доктор Армстронг и понял, что происходит.

– Послушайте, Эмили, – сказал он ей строго. – Прекратите разговаривать и примите лекарство. Я говорил вам вчера вечером, чтобы вы сделали это. А после этого Луиза опустит занавески и уложит вас окончательно в постель. И уберите отсюда эту ужасную птицу, Луиза.

– Я привыкла к ее пению, – возразила Эмили.

– Я могу привыкнуть к машине, которой сверлят зубы, но не делаю этого. Птицу убрать!

Он вручил мне клетку. Я отнесла ее в заднее крыло дома и оставила в одной из комнат для гостей. В то время это показалось мне вполне очевидным поступком. Но до сих пор, когда вспоминаю об этом веселом маленьком существе и о том, что не позаботилась о воде и зернах для нее, мне становится не по себе, так как стыдно, что я подписала ей смертный приговор. А возможно, и еще один, но об этом просто невозможно и думать.

Когда я вернулась, доктор встретил меня в холле и попросил, чтобы я немного посидела с Эмили.

– Маргарет занимается устройством похорон, – заметил он, – и все они готовятся к предварительному рассмотрению дела, которое состоится завтра утром. Если вы здесь побудете немного, то, возможно, сможете помочь чем-нибудь мистеру Ланкастеру.

Вернувшись в комнату Эмили, я поразилась, что она уже спит. Вероятно, Маргарет была права, вспомнив, что Эмили не спала.

Мы остались в холле вдвоем с полицейским. Пегги куда-то исчезла, а полицейский вынул из кармана утреннюю газету и, сев на подоконник, стал разгадывать кроссворд. Я уже собиралась взять из спальни Маргарет стул, чтобы сесть у двери комнаты мистера Ланкастера, когда услышала, что мужчины, находившиеся до этого в библиотеке, стали подниматься наверх. Первым появился инспектор, за ним шел детектив Салливан, потом мистер Льюис, который поклонился мне, и неизвестный брюнет с потрепанным чемоданом.

Они молчали. Потом прошли в спальню миссис Ланкастер. Инспектор Бриггс сказал:

– Вот сундук, Джонни.

Я на цыпочках подошла к двери. Они собрались у сундука. Никто меня не заметил. Брюнет вынул связку ключей, попробовал все ключи по очереди, выбрал один и сказал:

– Все в порядке, шеф.

Я не увидела, что было в сундуке, но увидела разочарованное лицо инспектора.

– Кажется, все на месте, – заметил он. – Есть здесь кто-нибудь, кому можно было бы показать это?

– Я представляю семью, – сказал довольно высокомерно мистер Льюис.

– Вы когда-нибудь видели это? Знаете, сколько здесь денег?

– Нет, но…

– Позови кого-нибудь, Салливан!

Я вовремя отошла от двери. Через несколько минут детектив вернулся с Маргарет. Она взглянула на содержимое сундука, и лицо ее, которое до этого выражало опасение, теперь стало выражать облегчение.

– Значит, все на месте. Ну и слава Богу! – вздохнула она.

Инспектор быстро взглянул на нее:

– Почему?

– Теперь мы знаем, что причин для преступления не было.

Салливан, склонившись над сундуком, водил по мешкам указательным пальцем.

– Не возражаете, шеф, если мы откроем один из этих мешков?

На вопрос, вместо шефа, ответила Маргарет:

– Только в присутствии отца. А я не хочу его сейчас беспокоить.

Салливан взглянул на инспектора, инспектор – на Салливана, но о вскрытии мешков они больше ничего не говорили. Инспектор спросил Маргарет о процедуре закладывания мешков в сундук.

– Все очень просто. Мы все, конечно, осуждали маму за это, но иногда кто-либо из нас находился в это время в комнате. Джим Веллингтон приносил маме золото или деньги, если золота в банке оказывалось мало. У нее были счета в разных банках, но большинство из них не выдавали сразу большое количество золота. Он приносил золото в этих мешках. Мама пересчитывала его, лежа в кровати. Потом складывала обратно в мешки и завязывала их проволокой. А если это были деньги, то они были в конвертах. Потом Джим все складывал в сундук.

– А как он это делал?

– Сначала ставил сундук на два стула так, как он стоит сейчас. Но потом сундук стал тяжелым. Он просто вытаскивал его из-под кровати, мама давала ему ключ, он поднимал крышку и клал в него деньги.

– А вы знаете, сколько в нем сейчас денег?

– Точно не могу сказать. Джим однажды говорил, что пять тысяч долларов весят больше восемнадцати фунтов и что ему не очень-то приятно носить такую тяжесть. И, кроме всего, это опасно. Банки тоже возражали против этого. Вообще, ему все это не нравилось. И он стал носить меньше за один раз. Только он может знать точно, сколько здесь денег. Если, конечно, вел запись. Я уверена, что он все записывал. Думаю, что здесь где-то между пятьюдесятью и ста тысячами долларов. Но это только мое мнение.

Салливан что-то высчитывал на старом конверте. Потом приподнял сундук. Инспектор Бриггс смотрел на него и молчал.

– Тяжелый, – заметил Салливан.

– И вот еще что, – сказала Маргарет. – Я уверена, что мистер Льюис согласится со мной. И семья тоже. Я бы хотела, чтобы деньги были снова положены в банк. Прямо сегодня. Под присмотром полиции. В Первый национальный банк. И деньги нужно пересчитать.

Сказав это, она вышла из комнаты. Вскоре за ней последовал Джонни со своим чемоданом. Остальные остались в комнате, закрыв дверь. Поэтому только после выхода вечерних газет жители Полумесяца узнали, что относить в банк было нечего: почти все деньги пропали, а в конвертах вместо денег лежали старые газеты. Что касается золота, то в мешках его не было. Вместо золота лежали свинцовые грузики, используемые портными, чтобы подол юбки или низ жакета не задирались, а плавно свисали.

Именно такие грузики использовала мисс Мейми, когда шила для жителей Полумесяца не слишком модные платья. Все мы тоже покупали такие грузики и клали их в вазы для цветов или цветочные горшки, чтобы их не опрокидывал ветер.

Но в то утро я ничего об этом не знала. Я вернулась домой, будучи уверенной, что все в порядке и что нет никакой необходимости выполнять поручение Джорджа Тэлбота и искать золото, зарытое на ничейной земле. И это было прекрасно, потому что, когда у мамы болит голова, она бывает очень капризной. Я провела остаток утра, прикладывая к ее лбу холодную мокрую тряпку, потому что мы не пользуемся резиновыми пузырями.

В два часа дня доктор Армстронг, обслуживающий жителей Полумесяца, поднялся наверх, чтобы посмотреть, в каком состоянии находится мама. Но перед этим он пошел за мной в библиотеку, и я заметила, что он чем-то обеспокоен и выглядит так, как будто не спал всю ночь.

– Дела очень плохи, Лу, – заметил он. – С какой стороны ни смотри. Весь Полумесяц в ужасном положении.

– Я ничего не понимаю. Что вы хотите сказать?

– По-моему, понять нетрудно, – возразил он мне несколько возмущенно. – Это какая-то неврастения, даже психоз. Вот в чем дело. Кроме вас и Веллингтонов, хотя Хелен тоже ведет себя не совсем так, как следует, здесь нет ни одного нормального человека. В результате обстоятельств, врожденных данных, удаленности от внешнего мира и вообще Бог знает чего этот ваш район Полумесяца превратился в психдиспансер!

– Мы действительно оказались отрезанными от остального мира, – согласилась я.

– Отрезаны! Посмотрите на миссис Тэлбот! Эта ее мания запирать все двери! А Лидия? Она на грани сумасшествия. А миссис Дэлтон? А ваша мать? Разве это нормально носить глубокий траур и отречься от мира потому, что двадцать лет назад она потеряла мужа? Может быть, она чувствует себя виноватой в его смерти? Половина женщин или в трауре, или чувствуют угрызения совести, или пытаются драматизировать свою судьбу!

Тут он опомнился, понял, что говорит лишнее, и стал довольно неуклюже извиняться.

– Я не имею в виду вашу мать, конечно. Она просто пытается избегать общения. Люди, светская жизнь нагоняют на нее скуку, и она бежит от них. Но возьмем Ланкастеров. Маргарет как-то удается оставаться нормальной. Она ведет свою жизнь вне Полумесяца. А вот Эмили год или два находится на грани нервного расстройства. Даже мистер Ланкастер вот уже год живет в постоянном напряжении. А теперь еще это несчастье! Я в замешательстве, Лу. Здесь что-то произойдет, не сомневаюсь в этом! Вот уже десять лет, как я лечу вас, и уже сказал, что о вас думаю!

Он был довольно молодым человеком с худым и усталым лицом. У него была привычка постукивать пальцами по саквояжу, когда он разговаривал.

– Что вы имеете в виду, доктор, когда говорите, что что-то произойдет?

– Откуда я знаю? Кричите, визжите, делайте глупости, бегите отсюда, только не сходите с ума!

После этого он поднялся к маме в спальню. Но в дверях библиотеки остановился и спросил:

– Вы нашли мистера Ланкастера в библиотеке, ведь так? Как он вел себя, узнав о смерти жены?

– Он был в шоке, говорил очень мало, выглядел слабым. Он спросил у Эмили, правда ли, что это она первой увидела, что мать убита. А потом спросил, посмотрел ли кто-либо под кровать.

– А кто в это время был в библиотеке?

– Обе сестры.

– Значит, шок был не так уж силен, если он подумал о деньгах! А что сестры? Как они прореагировали на это?

– Эмили была в истерике. Маргарет – спокойна. Мне показалось, что она злилась на Эмили за то, что та вела себя так. Вот и все, что могу сказать.

– Иными словами, они вели себя так, как и должны были в соответствии со своим темпераментом.

– Видимо, да. Я сама была очень взволнована.

Когда через некоторое время я закрывала за ним дверь, он довольно загадочно сообщил мне, что дал маме успокоительное и что теперь практически почти все жители Полумесяца начинены лекарствами. Он добавил, что не дал успокоительного Хелен Веллингтон только потому, что ее нет дома.

– Хотя я считаю, – сказал он, – что она-то здесь должна быть. Сейчас не то время, чтобы полиция узнала о том, что жена Джима ушла от него. Они ведь не знают, что это вошло у нее в привычку, и могут неправильно истолковать ее поступок!

Этим частично можно объяснить то, что я сделала несколько позже, когда мама спокойно спала и наши обычные дела, которые были запланированы на пятницу, постепенно подходили к концу. Я поехала к Хелен Веллингтон и попросила ее вернуться домой.

Я собиралась спокойно войти к ней и объяснить положение, но все получилось совсем не так. Сидя в такси по дороге в центр, я услышала, как мальчишки, продающие газеты, кричат, что сегодня выпущено дополнительное издание. Я купила у них газету и из нее узнала, что деньги пропали. Помню, как я откинулась на спинку сиденья этого грязного такси, пол которого был усыпан окурками и пеплом, и чуть не потеряла сознание. Мне было душно.

Когда я добралась до отеля, в котором жила Хелен, то выглядела довольно плохо. Войдя в номер, где повсюду валялись вещи и все выглядело довольно неопрятно, и увидела Хелен в пижаме с открытой спиной и без рукавов, с сигаретой в руке и с холодной улыбкой на лице, я поняла, что никакие обращения к ее жалости или гордости мне не помогут.

– Входи, Лу. Как мне не везет! Нужно же было мне уехать из Полумесяца, когда там произошло такое интересное событие!

– Еще не поздно. Ты можешь вернуться, Хелен, – ответила я очень серьезно. – Джим там один. Ты нужна ему.

– Это он тебя прислал? – быстро среагировала Хелен.

– Нет. Но слуги тоже ушли. А дела складываются так…

Она довольно зло засмеялась.

– Ушли? Все равно от них не было никакого толку. Они все время требовали денег, бедняжки. Значит, Джим один! И ты считаешь, что я должна вернуться, чтобы стелить ему постель и готовить обед?

– Я считаю, что ему нужна моральная поддержка, Хелен.

– Спроси у Джима, нужна ли ему моя моральная поддержка! Интересно было бы увидеть, как он прореагирует на это, какое у него будет при этом лицо?

– Есть и еще одна причина, – сказала я серьезно. – Твой уход сейчас не слишком хорошо выглядит.

– Действительно! Что подумают жители Полумесяца!

– Не жители Полумесяца, а полиция.

Но она только махнула рукой.

– Они уже были здесь. Им известно, что я не верю, будто это сделал Джим. Он слишком здраво мыслит. Именно поэтому я и ушла от него. Только и знает, что говорить мне: «Будь благоразумна». А это скучно. Но дело не в этом. Я не собираюсь возвращаться домой только для того, чтобы Джим лучше выглядел в глазах полиции. И это мое окончательное решение.

– Ты хочешь сказать, что никогда не вернешься к нему?

– Никогда – это слишком сильно сказано. Не слишком надейся на это. Но пока мне здесь хорошо.

– Послушай, Хелен. Наверно, Джим убил бы меня, если бы знал, что я была у тебя. Но хочу сказать тебе, как обстоят дела. И тогда, возможно, ты изменишь свое решение.

И я рассказала ей все, начиная с пятен крови на его одежде и кончая отсутствием денег в сундуке. Только когда я стала говорить о деньгах, она выпрямилась на стуле и проявила интерес.

– Неужели? Он никогда ничего не говорил мне о деньгах! Сколько там было денег?

– Не знаю. Говорят, пятьдесят или сто тысяч долларов.

Реакция Хелен на это сообщение была для нее типичной. Она повалилась на диван и застонала.

– Вот бы мне такие деньги! Я всем должна, и мне совершенно нечего надеть. А теперь какой-то глупец украл эти деньги, закопал, а потом купит на них государственные облигации и будет жить на проценты с них. Это невозможно вынести.

После этого я ушла. Вспоминая сейчас все это, думаю, что она специально так вела себя, специально делала вид, что ей все безразлично. Она всегда так реагировала на происходившее в Полумесяце, и в отеле вела себя так же – выказывая наигранное презрение, бросая вызов.

Я все еще помню последние слова, которые она произнесла, стоя посреди этой неряшливой комнаты. От нее сильно пахло духами, а глаза были хитрыми и умными.

– Извини, Лу. Я не очень положительная женщина. Но ваш Полумесяц пугает меня до смерти. Слишком много пару, а выйти ему некуда.