Текст книги "Дверь. Альбом"

Автор книги: Мэри Робертс Райнхарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 42 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Соседи покидали дом Ланкастеров. Слышались их приглушенные торжественные голоса и тихие шаги. Было удивительно, что даже миссис Тэлбот говорила шепотом. На тротуаре они разделились на две группы. Тэлботы пошли направо, а остальные – Джим, Дэлтоны и мама – в мою сторону. В темноте их лица казались четырьмя чуть покачивающимися белыми воздушными шарами. Это впечатление усиливалось еще и тем, что они молчали. Когда они приблизились ко мне, я увидела, что Джим идет несколько впереди, глубоко засунув руки в карманы и о чем-то думая.

У дороги, ведущей к нашему дому, он остановился и повернулся к остальным как человек, на что-то решившийся.

– Послушайте, я, конечно, не могу надеяться, что вы честно ответите на мой вопрос, но не думаете ли вы, что он был замешан во всей этой истории?

– О нем уже много лет никто ничего не слышал, – сказал Брайан Дэлтон. – Но если уж вы подняли этот вопрос, то почему Ланкастеры? Он любил Эмили, если даже предположить, что ненавидел старую леди.

– Да, у него было достаточно причин, чтобы не любить ее, мне кажется! К чему все эти тайны? – снова спросил Джим. – Еще пару дней назад я ничего не знал. Мне рассказала об этом Лиззи, горничная Тэлботов. Я выпытал у нее, если хотите. И Джордж Тэлбот еще ничего не знает. Это типично для нашего Полумесяца. Я молчал из-за Джорджа, но теперь хватит! Об этом следует рассказать. Если он был ненормальным, то и остался таким.

– Он был таким же ненормальным, как я, – коротко заметил Брайан Дэлтон.

– Вы узнаете его, если увидите? Кто-нибудь из вас узнает? – настаивал Джим.

Все они сомневались. Сам же Джим, как мне показалось, никогда не видел этого не известного мне человека, во всяком случае с тех пор, как стал взрослым. Он нервничал от нетерпения. Я почувствовала это по его голосу.

– Он может находиться рядом с нами. Он может быть вашим Джозефом, Дэлтон! Или нашим новым дворецким. Наш дворецкий очень странный человек. Если он действительно дворецкий, тогда я горничная!

– Джозеф работает у нас много лет, – сдержанно возразил Дэлтон.

– Но Джон Тэлбот тоже пропал много лет назад, – продолжал настаивать Джим.

Я выпрямилась на своем стуле. Значит, они имеют в виду Джона Тэлбота, человека, нарисованного углем, чей портрет валялся в конюшне, о котором Лидия только недавно сказала, что он был добрейшим человеком. Однако какое-то время его считали сумасшедшим. Но не все!

Тут заговорила мама своим ясным интеллигентным голосом.

– Ты говоришь чепуху, Джим. Многие годы мы скрывали от Джорджа эту неприятную историю. Ты хочешь, чтобы Джордж узнал об этом? Или чтобы полиция узнала?

– Полиция? Боже мой! Почему это следует скрывать от полиции? Они должны знать все. Что это за заговор молчания? Если Джон Тэлбот хорошо относился к Эмили, откуда вы знаете, что она не впустила его в дом? И именно в прошлый четверг? Она могла думать, что он вполне нормальный, а он вдруг потерял над собой контроль. А потом убил ее. И вы хотите скрыть все это, чтобы вновь не раздувать старого скандала? Или еще почему-то?

– Послушай, Джим, – сказала Лора Дэлтон. – Если бы кто-то из нас действительно считал, что Джон Тэлбот способен на это, мы не стали бы ничего скрывать. Но мы так не считаем, вот и все. То, что было раньше, преступление. Но вызванное совсем другими мотивами. Это была страсть. Эта женщина разбила его жизнь, лишила семьи.

– Пусть кто-нибудь скажет моей жене, – обратился ни к кому в частности Брайан Дэлтон, – что в этом виноват не он один!

Но Джим не слушал его.

– Тем не менее он застрелил женщину, с которой убежал, и был посажен в тюрьму для ненормальных преступников. Ведь так? А теперь он здесь? Кто-нибудь из вас знает это?

Не получив ответа, он возмущенно сказал:

– Вот видите! И я не должен говорить об этом полиции! И все вы будете довольны! Так вот, я говорю вам сейчас, что все сообщу полиции, нравится вам это или нет! Боже мой! Подумать только: вы были скорее готовы посадить меня на электрический стул, если бы до этого дошло, чем признать, что человек, которого в другом штате под чужим именем судили за убийство, был Тэлботом, который до этого жил в Полумесяце!

Он возмущенно отвернулся от них и пошел к своему дому, а они стояли и смотрели на него.

Мама вошла в дом, не заметив меня. Когда я прошла за ней в библиотеку, она ни о чем меня не спросила. Выглядела она очень усталой и только сказала, что Маргарет Ланкастер держала себя очень хорошо, несмотря на смерть отчима, но что вообще она выглядит ужасно.

– Я не хочу, чтобы ты говорила кому-нибудь об этом, но она растеряна – не может найти револьвера своего отца. Он всегда был в верхнем ящике письменного стола, а теперь его там нет. Она везде его искала и не могла найти.

Я была поражена.

– Когда она хватилась?

– Кажется, прошлой ночью. Все это очень странно, так как только сиделка и доктор заходили к нему в комнату. И, конечно, сама Маргарет.

Маму это обеспокоило, хотя она не хотела этого показывать. Было уже очень поздно, когда мне удалось наконец уложить ее в постель. Вазы были поставлены на подоконники, дверь в ее комнату заперта.

– Не забудь, Луиза, запереть свою дверь!

– Я всегда это делаю, мама. А где альбом, который ты принесла вчера от Ланкастеров? Мне бы хотелось посмотреть фотографии.

Она удивленно на меня взглянула.

– Альбом? Я куда-то его засунула. Ах, да. Я отнесла его на третий этаж. Ты, конечно, не пойдешь туда сегодня?

– Я просто хотела узнать, где он находится, – ответила я ей уклончиво и вышла из спальни.

Была почти полночь, когда я услышала, что она погасила свет, щелкнув выключателем. После этого она некоторое время ворочалась в кровати. Я почти впала в отчаяние, когда наконец услышала ее ровное дыхание. Она уснула. Наконец-то я свободна. Следующие полчаса остались у меня в памяти как самые неприятные, приведшие меня постепенно к состоянию ужаса.

Не помню, говорила ли я вам, что в нашем доме и в доме Ланкастеров только одна лестница ведет на третий этаж. Она находится в заднем коридоре второго этажа, и именно на этой лестнице Мэри и Энни устраивали свою баррикаду. Поэтому первое, что я должна была сделать, это отодвинуть стулья. Казалось, у них столько же ног, сколько у сороконожки. С ними было очень трудно справляться в темноте. Когда я все же разобралась со стульями, поставив их у стены, и тихонько поднялась по лестнице, то сразу же наткнулась на таз с холодной водой, который тоже защищал нас от преступника. Я села на пол и заплакала.

Но времени у меня было мало. Поэтому, хотя я и потеряла к себе всякое уважение, так как ноги мои и подол платья были совершенно мокрыми, я все-таки добралась до кедровой комнаты, закрыла дверь и зажгла свет. Как и в такой же комнате у Ланкастеров, в потолке находилась дверца, ведущая на крышу. Я с беспокойством на нее посмотрела. Она была закрыта и заперта на засов. Несколько успокоившись, я начала поиски.

Искать было нетрудно. Жители нашего поселка не только завертывают в бумагу то, что хранят, но на каждом пакете пишут, что это такое. Поэтому передо мной оказались разнообразные пакеты с такими, например, надписями: «Первое вечернее платье Л.», «Шерстяное нижнее белье». Но альбома там не было, а ручные часы показывали уже пять минут первого.

Альбом мог лежать еще в одном месте – в моей комнате, где в детстве я делала уроки. Комната находилась над старой частью дома. Мама использовала ее теперь в качестве кладовки. И я направилась туда, хотя от страха по спине бегали мурашки. Мы помним все, что с нами случалось в детстве. И хотя прошло уже двадцать лет, я все еще помнила ужас, охвативший меня тем вечером, когда я была в комнате одна и зазвонил звонок, предупреждающий о том, что лифт, на котором из кухни поднимались всякие вещи, сейчас подойдет и привезет мне ужин на подносе. Но вместо ужина я увидела в лифте страшное, черное, гримасничавшее лицо.

Эта история наделала много шума в поселке. Я упала в обморок. И даже когда узнала, что это был Джордж Тэлбот, решивший меня разыграть, все равно не смогла окончательно избавиться от чувства ужаса. Поэтому, включив свет, я сразу посмотрела на лифт. Но дверь была закрыта. Я успокоилась и приступила к поискам.

Я нашла альбом. Он все еще был обернут бумагой и лежал на моем письменном столе. Я взяла его и стала осматривать комнату. Я опять превратилась в маленькую девочку, которой все время говорили, что она должна вести себя как маленькая леди. Потом почувствовала себя подростком, очень любопытным подростком, который хотел все время знать то, чего ему знать не следовало, по мнению взрослых. Потом превратилась в молодую женщину, поднявшуюся сюда, чтобы написать свое первое и почти последнее любовное письмо, горько плачущую потому, что замужество заставило бы ее покинуть свою мать, все еще горюющую после смерти мужа.

Но все же я чувствовала себя ребенком, оставленным в комнате один на один со своими страхами, с дверью в лифт, которая в любое время может открыться снова и в которой покажется гримасничающее чудовище. И тут, когда погасила свет и в темноте пробиралась в коридор, я услышала, что кто-то возится с дверью лифта.

Я не могла этому поверить. Я почувствовала, что каждый волосок у меня на голове встает дыбом, но все же не верила тому, что слышала. И не могла сдвинуться с места. Казалось, к моим ногам привязали гири, а сами они стали мягкими, как это иногда бывает в страшном сне, когда вы хотите убежать, но не можете. Кто-то продолжал возиться с дверью.

Я прекрасно знала эту дверь, которая не открывалась, а отодвигалась вверх. Я чувствовала, как она дюйм за дюймом поднимается. Все это делалось очень тихо. Время не играло роли, важна была только осторожность. Наконец ноги мои окрепли. И я побежала, как никогда не бегала, споткнулась о таз у лестницы и покатилась вниз вместе с тазом. Когда же оказалась на полу, мне не хватило воздуха, чтобы закричать.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Потом я услышала голос Мэри:

– Господи, спаси нас! Кто это?

– Все в порядке, Мэри, – задыхаясь, ответила я. – Извини, но это опять я. Споткнулась о таз с водой.

– Вы ушиблись, мисс?

– Нет. Кажется, нет. Мэри, в нашем кухонном лифте кто-то есть.

Я услышала, как она тихонько вскрикнула, захлопнула и заперла свою дверь. Помощи от нее ждать было нельзя. Действуя так, как действовала женщина, которая во время пожара спасла своего попугая, но забыла о ребенке, я схватила альбом и бросилась на парадное крыльцо к Герберту Дину.

К счастью, мама не проснулась.

Поиски, которые за этим последовали, показали, что в доме не было посторонних, но что я была права в отношении кухонного лифта. Герберта Дина охватил такой гнев, которого я не ожидала.

– Будь они все прокляты! – воскликнул он. – Я говорил им, что еще ничего не кончилось. Но они не послушали меня и сняли охрану! Я посажу за это вашего инспектора, да и комиссара полиции тоже!

Затем последовали такие слова, которые я не осмелюсь здесь приводить.

Поиски показали следующее. Во-первых, так как дверь, ведущая с первого этажа в подвал, была крепкой и хорошо запиралась, мы не считали нужным каждый раз проверять, заперты ли в подвале все окна. Одно из окон было широко открыто. Возможно, окно открыла Мэри в начале недели и забыла закрыть.

Странно, но никто из нас не подумал о том, что пробраться в дом можно с помощью старого кухонного лифта, которым уже давно не пользовались. Лифт доходил до подвала, так как в то время, когда мой отец и мистер Ланкастер строили эти дома, кухня находилась в подвале. Мы не пользовались лифтом много лет. Однажды мама увидела, что Энни бросает в подвал грязное постельное белье, и запретила это делать. Тогда дверь лифта в прачечной была заколочена.

Сейчас же она была открыта. Это обнаружил Герберт Дин, который спустился в прачечную с револьвером в руке. Я следовала за ним по пятам. Дверь сгнила, и открыть ее не представляло труда, так как гвозди не держали.

– Какого черта вы не сказали мне, что у вас есть этот лифт? – спросил он. – Любой, кто хочет войти в этот дом, может воспользоваться им. Тот, кто ударил вас по голове, по всей вероятности, пробрался в дом именно таким образом, потому что за кухонной дверью я наблюдал. А вы загнали его в тупик у задней лестницы. Неужели никто не вспомнил о лифте?

– Вы думаете, что мы специально не сказали о лифте?

Он засмеялся, потом забрался на стул и стал внимательно рассматривать шахту.

– Неужели вы, жители Полумесяца, такие чистоплотные, что вытираете пыль в этой шахте? Или вы действительно забыли о лифте?

– Думаю, лет пять мы вообще не подходили к этому лифту, а пыль не вытирали лет пятнадцать.

– Кто-то, однако, сделал это. Пыль здесь тщательно вытерта. Этот неизвестный – очень осторожный человек. Он предусмотрел все. Думаю, веревки, с помощью которых он движется, не сгнили? Хочу подняться на этом лифте. Но вначале отведу вас в спальню и удостоверюсь, что вы хорошо заперли дверь.

Его план был бы прекрасно осуществлен, если бы он, выйдя из комнаты, где я готовила уроки, не столкнулся с Энни, которая все же решила снова заполнить таз водой и поставить его на прежнее место.

Поднялся такой шум, что он мог бы разбудить даже мертвого. И хотя Герберту Дину удалось убежать, Энни до сих пор утверждает, что огромное существо набросилось на нее в ту ночь в верхнем коридоре, пытаясь ее удушить, но вынуждено было бежать, когда она облила его холодной водой из таза. Последнее ее утверждение было правдой, так как Герберту пришлось остальную часть ночи охранять наш дом снаружи мокрым до нитки, но со старинным альбомом под мышкой.

В действительности все было не так уж просто. Мама проснулась, встала с постели и, услышав историю, рассказанную ей Энни, позвонила и вызвала полицию. Герберт Дин велел мне молчать, и я не раскрыла рта, когда Энни рассказывала свою версию. Дом был тщательно обыскан. В результате этого обыска они нашли Герберта Дина в гараже.

Приехала патрульная машина, вызванная по радио. Полицейские не знали Дина. Таким образом, его во второй раз арестовали. Он потратил полчаса на то, чтобы его освободили, а до этого полицейский, который видел, как несколько дней назад его забрали у дома Ланкастеров, заглянул в комнату, где он находился, и спросил:

– Где вы поймали его, сержант?

– В Полумесяце. Он прятался в гараже.

– А что это у него в руках?

– Старый альбом с фотографиями. Держится за него со страшной силой.

Полицейский подозрительно посмотрел на Герберта.

– Он ненормальный. В последний раз я видел его, когда он охотился за пустой клеткой для канарейки. Когда его арестовали, он сказал кому-то, что он сам птица и клетка ему нужна для того, чтобы жить в ней!

В ту ночь мы ничего об этом не знали. Герберта я увидела только вечером на следующий день. Мама была слишком взволнована и не могла уснуть. Полицейские увидели открытое окно в подвале и стул, который мы оставили у кухонного лифта. Один из них даже решил подняться на лифте в комнату для занятий, но застрял между вторым и третьим этажами. Его с трудом освободили. Но главным результатом всего этого было то, что тщательно продуманное мамой обвинение против Холмса оказалось несостоятельным. Когда я, наконец, легла в постель, она все еще стояла у окна и задумчиво смотрела на улицу.

Поиски пропавшего сундука продолжались. Нашли магазин, где он был куплен. Там удалось получить фотографию подобного сундука. Фотографии и его описание были направлены во все полицейские участки штата и железнодорожные станции, гостиницы и даже склады. Причем замок, который поставила мисс Эмили, то есть ему подобный, был сфотографирован и снимок увеличен. Поиски велись с помощью телефона, коротковолнового радио и телетайпа. Ко второй половине дня газеты раздобыли фотографии и опубликовали их с надписью «Таинственный сундук, который ищет полиция, занимающаяся убийствами, совершенными в поселке Полумесяц».

Одна из газет предложила выдать вознаграждение тому, кто найдет сундук. На следующий день другие газеты последовали ее примеру. Но это ни к чему не привело. Когда сундук был найден, было уже слишком поздно.

Инспектор сказал по этому поводу:

– Если что и помешало найти сундук, так это иностранные наклейки. Сделано очень умно. Он был весь в наклейках, самых разных. Это все равно, мисс Холл, что вам наклеить бороду и мохнатые брови!

В тот день, в пятницу двадцать шестого августа, они только узнали, кто был темнокожий человек, который помог вынести сундук из дома. Он не запомнил второго помощника, белого, у которого, как он сказал, была короткая бородка и который был пожилым человеком. У него было алиби, доказывавшее, что он не поехал на грузовике, а остался, в то время как белый помощник уехал.

Он подождал, пока Холмс усядется на место водителя, потом забрался в кузов. Можно предполагать, что они так договорились. А возможно, Холмс и не знал об этом.

– Не знаю, босс. Этот белый просто залез в грузовик. Мотор очень гудел, так что другой парень мог и не услышать, как он сделал это. Этот белый, когда они уезжали, сидел за сундуком.

Но та пятница, начиная с двух часов дня, была особенной. И не только потому, что ночью исчезла Лидия Тэлбот. В два часа дня Маргарет Ланкастер вызвала такси, поехала к прокурору и сделала такое удивительное заявление, что его стенограмма в некоторых местах была просто непонятна.

Мы, конечно, не видели, когда она уехала, и ничего не знали о ее намерениях. Она оставила в доме мисс Лидию, села в такси и отправилась в центр города.

Герберт Дин сказал, что выглядела она усталой и постаревшей. Она отбросила густую черную вуаль, села за широкий письменный стол напротив районного прокурора и просто сказала:

– Я приехала сюда рассказать, что произошло на самом деле. О смерти моей матери и о последовавшей за этим смерти сестры. Думаю, вам нужно застенографировать то, что я буду говорить.

Прокурор не мог поверить своим ушам. Он уставился на нее.

– Вы хотите дать показания и подписать их?

– Да, хочу. Теперь это уже никому не повредит.

Ее попросили немного подождать. Это было опасно. Они знали, что в любое время она может передумать. Несмотря на ее спокойный вид, все понимали, что в любую минуту она может упасть в обморок или с ней может случиться что-то худшее. Но нужно было кое-что проверить, задать ей кое-какие вопросы. А для этого нужны были инспектор и мистер Салливан. Полицейский комиссар, у которого оказалась аллергия на ядовитый плющ, находился дома, но Герберт был на месте.

В течение этого пятнадцатиминутного ожидания кто-то спросил ее, как она себя чувствует и не дать ли ей понюхать нашатырного спирта, на что она отрицательно покачала головой и ответила:

– Со мной все в порядке.

Больше она не произнесла ни слова, пока все не собрались. Потом спросила, можно ли начинать. Прокурор кивнул, и она, глубоко вздохнув, рассказала вот что:

– Как вы знаете, я – Маргарет Ланкастер. Я пришла сюда сообщить вам, что, насколько мне известно, моя сестра, будучи умственно не вполне нормальной, убила нашу мать. А в прошлое воскресенье, боясь, что она может сделать еще что-нибудь подобное, мой отчим застрелил сестру.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

– Постараюсь быть краткой. Я говорю вам то, что знаю, потому что вы уже подозревали моего отца. Сиделка сказала мне, что его револьвер у вас. Но вы не можете знать, почему он убил ее. Хотя он не говорил мне того, я полагаю, что он считал ее временами умственно неустойчивой и очень опасной.

До прошлой весны я не замечала в поведении сестры ничего странного. В это время мама стала волноваться о своих деньгах и решила, что часть из них следует превратить в золото и держать в сундуке под кроватью. Никто из нас не одобрял этого решения, Эмили особенно, но мама была очень решительно настроена.

Она договорилась со своим племянником, Джеймсом Веллингтоном, о том, что он должен обменять эти деньги на золото. Он не хотел этого делать, но в конце концов согласился. Не буду распространяться об этом. Вы все это знаете.

В апреле я стала замечать, что Эмили изменилась. Однажды она пришла домой очень бледня и пошла в спальню к маме. Они поругались. Мама очень разозлилась. Я заметила, что с тех пор что-то изменилось в их отношениях. Эмили иногда плакала, а однажды я застала ее в кладовке, где она рассматривала старый альбом с фотографиями. Она сидела и плакала. Позже я увидела этот альбом в комнате моей матери. Она держала альбом в верхнем ящике комода, стоявшего у ее кровати.

Я рассказываю вам все это, потому что альбом доставил мне потом много беспокойства, хотя я до сих пор не понимаю, почему. Я все думала… Ну да ладно, это неважно. Следует продолжить рассказ.

Эмили ухаживала за мамой и часто находилась в ее комнате. В начале лета я начала беспокоиться о золоте. Эмили была очень честным человеком. Но однажды поздно вечером я услышала, что она выходит из маминой спальни. Я приоткрыла свою дверь. Она услышала и очень испугалась. В коридоре горел только ночник, но я хорошо ее видела. Мне показалось, что в руках у нее мешочек с золотом. Я постучалась к ней. Она открыла не сразу, выглядела она очень испуганной.

Я не знала, что мне делать. Решила зайти к маме в спальню. Мама спала, приняв снотворное. Сундук стоял под кроватью и был заперт.

После этого я стала, как могла, следить за Эмили, осматривала ее комнату. Но там ничего не было. Когда она уходила из дома, в руках у нее была только маленькая женская сумочка. Да и ходила она только в библиотеку и навещала умиравшую от рака женщину, которая жила на Либерти-авеню напротив библиотеки. Я даже пару раз решила проследить за ней, но она больше никуда не ходила.

Если бы она не была так испугана, я даже не стала бы продолжать наблюдать за ней. В комнате у нее не было ни золота, ни денег. Своего сейфа в банке она не имела. Но сестра вела себя так странно, что я решила обратиться к Брайану Дэлтону. Сначала он просто посмеялся надо мной, но потом тоже заметил, что она изменилась, и мы решили проследить, не выходит ли она из дома по ночам.

Мы устроили в нашем дровяном сарае своего рода почтовый ящик, где он оставлял мне записки. Обычно он писал: «Все в порядке». Иногда она спускалась ночью вниз, чтобы перекусить, но из дома никогда не уходила. Это объясняет, почему мистер Дэлтон оказался на подозрении. К убийству он не имел никакого отношения.

У отца возникли подозрения в первых числах этого месяца. Эмили стала говорить, что кто-то пытался ночью проникнуть к нам в дом и что эти люди хотели украсть деньги, лежавшие у мамы под кроватью. Первого августа ночью папе не спалось, он волновался из-за денег. Он всегда был против того, чтобы мама хранила деньги дома, считая это опасным и непатриотичным. А ту ночь он услышал шум в маминой спальне и пошел туда.

Эмили стояла на коленях у кровати. Она закричала, когда папа обратился к ней. Мама проснулась. Но Эмили объяснила, что искала таблетку снотворного, которую уронила.

Я ничего о том не знала. Папа рассказал мне про этот случай уже после смерти мамы. Когда Эмили ушла, папа осмотрел сундук, который был заперт как обычно. Утром он попросил маму открыть сундук и пересчитать деньги, но ей не хотелось этого делать, поэтому он и не стал настаивать. Прошло недели две, прежде чем он решил все же сделать это независимо от того, согласится ли на это мама. Поэтому восемнадцатого августа, в четверг утром, он рассказал мне, что видел, и я рассказала, что знала.

Когда Эмили пошла в библиотеку, я позвонила Джиму Веллингтону и попросила прийти к нам в четыре часа, чтобы проверить деньги. Папа не сказал об этом маме и вернулся тогда домой, чтобы предупредить ее. Однако, войдя в дом, он передумал. Мама спала, и он решил поговорить с ней, когда придет Джим.

Не могу сказать, как Эмили узнала о готовящейся ревизии. Что происходило в тот день, вы знаете. Лидия Тэлбот кое-что принесла маме на ленч, но опоздала. Мама уже поела. Жена брата Лидии, миссис Тэлбот, ушла вместе с папой в половине четвертого. В тот день у меня был свободный вечер, но я пообещала папе остаться дома и была в своей комнате.

В три тридцать или чуть позже я увидела Брайана Дэлтона, шедшего из своего гаража к нашему сараю. Слуги не могли его видеть, так как они были на первом этаже, а оттуда ничего не видно, поскольку мешают кусты. Но я видела его из своего окна. Вместо того, чтобы войти в сарай и оставить там записку, он занял позицию, откуда мог следить за домом. Это меня удивило. Вначале я подумала, что он просто решил подождать результатов ревизии, и не придала этому значения. Но он увидел меня и помахал мне рукой, чтобы я спустилась вниз.

Я включила воду в душе, но стала одеваться и тут услышала крик Эмили. Быстро надела халат, тапочки и выбежала из комнаты. Я подумала, что Джим пришел раньше, что пропажа обнаружена и у Эмили приступ истерики. Но вы знаете, что я увидела.

Тут она замолчала.

– Не буду возвращаться ко всему, что случилось. Вы знаете об этом столько, сколько и я. Услышав крики Эмили, Брайан Дэлтон подумал, что кража раскрыта, что поэтому Эмили выбежала из дома и упала в обморок. Увидев, что над ней склонилась Луиза Холл, он не стал подходить к ним. Вместо этого подошел к кухонному крыльцу нашего дома и стал ждать. Крыльцо, конечно, было заперто. Наши слуги к тому времени все были в холле второго этажа, и никто его не видел.

Тогда я вам не рассказала этого, но теперь скажу, потому что вы до сих пор в чем-то подозреваете Дэлтона. Когда я вошла в мамину спальню, то увидела, что у нее на кровати лежит наш старинный альбом и две страницы его испачканы кровью. На них были кровавые отпечатки пальцев. Кровь не успела высохнуть.

Эмили все еще кричала. У меня было всего несколько секунд. На столе лежали ножницы, и я вырезала эти страницы. Они все еще были у меня в руках, когда я позвала слуг. Затем спрятала эти страницы из альбома за батарею в коридоре. Позже вышла, чтобы принести папе бокал вина, и отдала их Брайану Дэлтону. Он спрятал страницы под рабочий комбинезон, а потом по моей просьбе сжег их вместе с комбинезоном на ничейной земле. Он боялся, что на комбинезоне остались следы крови.

Папа думал так же, как и я. Все двери в нашем доме были заперты, и мы оба знали, что Эмили не вполне нормальна. Все Тэлботы немного не в себе.

Что было потом, вы знаете. Отец, на самом деле он был моим отчимом, считал, что Эмили убила мать в припадке сумасшествия. Она надела его перчатку, одну из перчаток, которые Джим Веллингтон оставил у нас и которые отец надевал, когда чистил ботинки. Когда она… когда она это сделала, то даже не попыталась спрятать перчатку и бросила ее на пол в коридоре на первом этаже. Возвращаясь с Эмили в дом после того, как она сделала вид, будто упала в обморок, я увидела перчатку и подняла ее прямо под носом у полицейского.

Перчатку спрятала под подушку в библиотеке, а потом вынесла из дому. Но папа усмотрел в этой перчатке попытку свалить вину на него. Он не перемолвился с Эмили ни словом после того, как я рассказала ему о перчатке.

Я пыталась переубедить его, чтобы избежать ужасного скандала. Но он был уверен, что прав, что маму убила Эмили. Я тоже не сомневалась в этом. Она знала, что отец подозревает ее, особенно после той ночи, когда мы с ней обнаружили его в кедровой комнате. Видите ли, полиция не нашла никакой одежды, вымазанной кровью, и он полагал, что Эмили спрятала эту одежду на крыше. Он был там, и Эмили знала так же хорошо, как и я, зачем он это делал.

Следующие три дня были слишком ужасны, и я не могу о них рассказывать. Доктор Армстронг пичкал Эмили успокоительными лекарствами, но папа ни разу не зашел к ней в комнату. До воскресного вечера он считал, что она очень опасна. Не для него, а для всех окружающих. В воскресенье вечером события достигли своего апогея.

Он так и не смог ничего рассказать мне, но я полагаю, что он слышал, как я позвала Эмили и как она спустилась вниз. Когда она вышла из дома, папа пошел за ней и, увидев, что она направилась к Дэлтонам и взяла там лопату, а она сделала именно это, он решил, что она закопала мамины деньги, а потом убила ее.

Это уже говорило не только о сумасшествии. Это говорило о том, что она совершила преступление, чтобы скрыть другое преступление. Он вернулся домой, взял револьвер, пошел за ней к Тэлботам и застрелил ее. Я это знаю, потому что нашла револьвер на следующее утро на комоде. Из револьвера стреляли.

Это не просто мои догадки. На следующий день, когда Джордж Тэлбот спал у нас в библиотеке, в ночь на понедельник, я нашла его револьвер на полу и вспомнила, о чем он рассказывал мне прошлым летом на пикнике. Он говорил, что дула револьверов одной марки легко взаимозаменяются и что таким образом невиновного человека можно обвинить в убийстве, которого он не совершал, так как каждый ствол имеет свои особенности и оставляет следы на пуле.

Не хочу себя оправдывать. Я знала, что Джорджа не могут обвинить в убийстве. У него не было причин для того, чтобы убивать мою сестру. А отец умирал. Мы с ним были очень близки. Он больше любил меня, а мама – Эмили. В ту ночь я поменяла дула, вытерла оба револьвера и положила револьвер отца туда, где он лежал. Сейчас я жалею о том, что сделала, но, по крайней мере, он умер спокойно.

На этом она закончила свои показания. Я не буду рассказывать здесь обо всех вопросах, которые ей задавали, за исключением одного, который задал Герберт Дин.

– Мне хотелось бы вернуться ко второй половине четверга, мисс Ланкастер. Почему Брайан Дэлтон ждал чего-то у дровяного сарая? Мы знали, что он был там, но он отказался объяснить, почему.

– Он хотел меня увидеть.

– И это все?

Она заколебалась, но Дин продолжал настаивать. Он подошел к ней и посмотрел в лицо.

– Хотите, я скажу вам, мисс Ланкастер, что увидел Брайан Дэлтон?

– Но он ошибся, – возразила она возмущенно. – Клянусь, что он ошибся.

– Ну так как, мне рассказать, что увидел тогда, стоя у своего гаража, Брайан Дэлтон, или вы сами расскажете?

Она ничего ему не ответила, и он продолжал:

– Ему показалось, что он увидел топор, который медленно поднимался по задней стене вашего дома. Гараж его расположен довольно далеко, и ему показалось, что такого быть не может. Поэтому он подошел к вашему сараю и заглянул внутрь. Топора в сарае не было. Брайан не слишком быстро соображает, и все это его поразило.

И только когда Эмили выбежала из дома с визгом, он начал понимать, что происходит. Но даже тогда он не был уверен. Он подошел к дому, но дверь на кухню была закрыта, а слуги были наверху. После этого он пошел к тому месту, где находилось окно, осмотрел его. И увидел, что в зелени были следы, указывающие на то, что там лежал топор. Лежал довольно долго, целый день или даже сутки. Я прав?