Текст книги "В тени луны. Том 2"

Автор книги: Мэри Кайе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Глава 49

Беженцам в Гулаб-Махале, теснившимся в скромных комнатках маленького, отделанного розовой штукатуркой дворца в Лакноу, казалось, будто они живут здесь всю жизнь.

Один день сменялся другим с изматывающей монотонностью. Нервы были напряжены, раздражение нарастало. Достаточно было любого пустяка, чтобы однажды вспыхнула серьезная ссора и даже небольшая драка между шестью мужчинами, проводившими большую часть времени, крича друг на друга в крошечной душной комнате. Почти всю площадь тут занимали дешевые пружинные койки, на которых беженцы сидели или лежали днем и спали ночью.

Отсутствие новостей из внешнего мира являлось наихудшей мукой, приносящей огромные страдания. Жара стала терпимее благодаря частым ливням, с ревом скатывавшимся с крыши и по водосточным желобам. Они освежали сад, охлаждали раскаленные камни и превращали пыль в жидкую грязь, где квакали лягушки, вылуплялись и уплывали прочь муравьи.

Пища была скудной, поскольку небольшую сумму денег берегли, чтобы откупиться от банды кровожадных язычников. Однако еды хватало, и санитарное состояние жилища, хоть и примитивное, было приличным. По сравнению с тысячами их соотечественников, беженцы жили в комфорте и безопасности. Но отсутствие информации о гарнизоне в резиденции, о силах Хэвлока, о войсках на Ридже у Дели, об остальной части Индии и империи «Компании Джона» делало дни еще длиннее, доводило натянутые нервы до предела.

Люди без конца обсуждали возможность побега из Лакноу и попытку установить связь с освободительной армией. Однажды ночью трое – капитан Гэрроуби, доктор О’Дуайер и мистер Климпсон выбрались за пределы сада. Они перелезли через стену, встав на плечи друг друга, и исчезли в лабиринте города.

Беглецы никому не рассказывали о своем плане, поскольку понимали, что у маленькой группы больше шансов выбраться. Они посчитали Лапота и Добби пожилыми и слабыми. Им было лучше оставаться на месте. Алекса все еще мучила лихорадка, да он и не согласился бы бежать без своей жены, оставить ее в городе, который скоро подвергнется штурму. Что касается Карлиона, беглецы не намеревались связываться с человеком, который не предпринял ничего, чтобы установить с ними нормальные отношения, и чье презрение к языку и стране в целом, вместе с его странным характером, подвергло бы всех серьезной опасности. Естественно, они держали лорда в неведении относительно своих планов и только поздно вечером сообщили обо всем мистеру Лапота, чтобы их исчезновение не вызвало панику среди остальных и чтобы те не подумали, будто побег был организован кем-то из обитателей Гулаб-Махала.

Проснувшись на следующее утро и обнаружив побег, Карлион бушевал, поняв, что его заключение может продлиться несколько недель, если не месяцев. Лорд понимал, что не может уйти далеко, так как он не мог выговорить ни одного слова на хинди, не знал города, его окрестностей и даже направления, в котором нужно было идти, чтобы добраться до британских сил.

Лу и миссис Хоссак побледнели от страха, Валаят Шах с облегчением вздохнул, а Алекс встревожился. Он стал молчалив и лаконичен почти до грубости.

Но капитан Гэрроуби, доктор О’Дуайер и мистер Климпсон далеко не ушли. Они держались вместе вместо того, чтобы поступить более мудро и идти по одному, и заблудились в лабиринте улиц. Рассвет застал их уже в городе. Их остановили, допросили и в тот же день расстреляли, повесив за ноги для устрашения толпы.

Дасим Али принес Алексу эти новости на следующий вечер. Мужчин, сказал он, пытали, стараясь выведать у них, где они прятались, поскольку состояние их одежды и обуви свидетельствовали о том, что беглецы нашли убежище в городе, а не пришли в него, как они утверждали, вечером. Более того, их поймали при попытке покинуть Лакноу, а не при входе в него.

Мужчины умерли, никого не выдав, но жена Дасима Али, Мумтаз, и другие обитатели Гулаб-Махала испугались и разозлились. Были немедленно приняты меры против того, чтобы еще кто-либо из беженцев мог предпринять попытку выбраться из города. Те трое не выдали их под пытками, но это не значило, что у других окажется столько же смелости, попади они в руки мучителей. К тому же обнаружение в городе еще одного беженца могло привести к повальным обыскам всех домов. Теперь двери запирались на ночь, а сад патрулировался. Беженцы лишились той маленькой доли свободы, которая была предоставлена им раньше.

Для Лу и миссис Хоссак, тревожившихся за жизнь двух детей, потеря доктора О’Дуайера явилась большим, чем просто фактом гибели троих мужчин. Лично они считали попытку доктора сбежать безответственной: прежде всего он должен был подумать о них. Женщины не доверяли питью из заваренных трав и лекарствам, которыми пользовались обитатели Гулаб-Махала. Самое удивительное, большая часть медицинских предписаний была нелепой и абсолютно бесполезной – например, если вскипятить в воде строфы Корана, написанные на бумаге дешевыми чернилами, такая вода считалась исцеляющей от всех болезней. Доктор О’Дуайер прекрасно умел бороться с коликами, конвульсиями и другими детскими недугами, грозившими Джимми Хоссаку или Аманде Коттар Инглиш, но теперь он ушел, и тревоги матерей усилились.

Ни Лу, ни миссис Хоссак не убежали бы из Гулаб-Махала, даже если бы могли, и смерть троих мужчин еще больше убедила их в том, что оставаться на месте безопаснее. Но они ненавидели крошечные душные комнатки, становившиеся печами, когда светило солнце. Во время дождей на их стенах проступали пятна сырости. Женщины ненавидели полчища ползучей, прыгающей или летающей живности, пробирающейся через плохо прилегающую к коробке дверь или подточенные камни, на которых держались оконные рамы. Они ненавидели местные одежды, которые приходилось носить, еду, которую приходилось есть, монотонность дней и отсутствие свободы. Они ссорились друг с другом с прискорбной частотой, доводили друг друга до отчаяния, а потом обе жаловались Винтер.

Сама Винтер в эти дни проводила большую часть каждого дня по-прежнему в своей весело раскрашенной комнатке, а Алекс жил в павильоне на крыше. Они мало виделись друг с другом, даже меньше, чем тогда, когда Винтер оказалась в Гулаб-Махале. Обращение Алекса с Винтер осталось прежним. Казалось, он не замечал того факта, что она стала его женой и что это как-то должно изменить их жизнь.

Девушка иногда задумывалась, не ошиблась ли она в отношении к ней Алекса. Может быть, он думал о ней так же, как о той рыжеволосой актрисе, которую привел домой однажды вечером после вечеринки в резиденции Лунджора? Женился бы он когда-нибудь на ней, если бы она его не заставила? Алекс никогда не пытался дотронуться до нее или поцеловать, с того вечера как он поцеловал Винтер на берегу реки, когда они бежали прочь от выстрелов. Тогда она решила, что он любит ее. Но вдруг поцелуй Алекса означал только радость оттого, что они спаслись? Ту же самую радость, которая заставила их беспомощно рассмеяться несколько секунд спустя, несмотря на то, что они покинули убежище в Хайрен Минар и оказались в джунглях в пределах границ враждебного Оуда?

Алекс стал заметно поправляться. Бешеные приступы лихорадки наконец оставили его. Он еще оставался болезненно худым, но кожа уже не имела неприятно-серого оттенка, а волосы опять начали виться, вместо того чтобы вяло лежать на голове, как раньше. Однако Винтер не могла забыть, что Алекса мучила лихорадка в тот вечер, когда она попросила его жениться на ней, и он был измучен жаром и опиумом, когда выполнил ее просьбу. Если бы он был здоров, решился бы он на такой шаг? Винтер гадала, почему Алекс согласился. Если он действительно плохо осознавал происходящее, значит впоследствии может отказаться от своего слова.

Девушке не приходило в голову, что Алекс понял, как напугал ее Карлион. Только какой-то отвратительный поступок лорда мог заставить Винтер пойти на решительный шаг и попросить Алекса жениться на ней. Но не диких поцелуев Карлиона испугалась она – они были забыты раньше, чем исчезли следы от них – а того, что лорд понял, кто может произвести здесь венчание, – мистер Добби. Именно этот факт направил Винтер прямо к Алексу. Сомнительно, чтобы что-нибудь другое явилось причиной испуга девушки. Попросить мужчину жениться на себе стыдно, неслыханно. Возможно, только королеве Англии дозволялось этикетом и обычаями делать предложение мужчине вместо того, чтобы находиться в почетном положении дающей согласие.

Винтер имела свои причины попросить Алекса жениться на ней вместо того, чтобы ждать, когда он сам сделает предложение, и она не скрывала их. Амира и Хамида знали, Лу догадывалась, но вопросов не задавала.

Винтер даже не затрудняла себя попытками избегать лорда Карлиона. Она видела его нечасто и только в присутствии других людей на крыше при свете звезд или луны, а также в саду перед восходом солнца. Все реже ее можно было увидеть в саду по утрам, но Алекс и не думал интересоваться, почему Винтер так редко пользуется возможностью насладиться прохладой под деревьями, и решил, что она не любит рано вставать. Недавно, когда девушка несколько раз присоединялась к остальным, он заметил, что у нее усталый, даже измученный вид и темные пятна под глазами. Но в сером свете утра трудно было определить это точно. После жарких беспокойных ночей все выглядели больными и изнуренными.

Сам Алекс в последние дни стал более молчалив и раздражителен. Он понимал, что достаточно окреп, чтобы покинуть Гулаб-Махал без страха перед лихорадкой и слабостью. Он знал, что должен уйти, знал что нужно предпринять – он всегда знал это. Алекс был уверен, что Дасим Али поможет ему исчезнуть отсюда, но не мог позволить себе оставить Винтер, пока Карлион находился в таком безобразном, опасном и непредсказуемом состоянии духа. Он не доверял лорду или даже другим защитить его жену. Алекс постоянно повторял себе, что это абсурд, что Амира или Лу спокойно присмотрят за ней. Но смогут ли их усилия – или усилия всех остальных – удержать страсть Карлиона, как это делает простое присутствие Алекса, законного мужа? Противоречивые идеи раздирали голову Алекса, терзали его мозг. Он ненавидел себя за бездействие и в то же время не мог уйти из Гулаб-Махала.

Карлион, со своей стороны, больше не относился к Алексу с неприязнью. Она сменилась ненавистью и едким негодованием, объяснявшимися не только историей с Винтер, но и большей свободой, которой обладал Алекс.

Для лорда вынужденное постоянное общение с такими двумя мужчинами, как Лапота и Добби, было почти так же невыносимо, как бездеятельность. Он не имел с ними ничего общего и считал обоих, с социальной точки зрения, представителями корпуса слуг. Их взгляды, голоса, беседы, манеры – особенно утешительное и какое-то нервное отношение к самому Карлиону, словно он был вздорным больным – изматывало его нервы, и иногда он начинал громко кричать. Быть вынужденным жить с этими двумя, находиться с ними в одной тесной комнатке день за днем и ночь за ночью, по его мнению, являлось гораздо худшим, чем одиночное заключение.

Лорд не знал, что Алекс так же редко видел Винтер, и представлял его наслаждающимся медовым месяцем, в то время как он, Карлион, изнемогал, злился, мучился в течение бесконечных часов в компании маленького нудного евроазиата и скучного священника, страдавшего расстройством пищеварения и реагировавшего на малейшую пошлость сухим покашливанием.

И все-таки Карлион кое-что не понимал в отношениях Винтер и Рэнделла. Не все укладывалось в мучительную для него картину счастливого медового месяца. Девушка выглядела неважно, не имела вида счастливого человека. Как, впрочем, и Рэнделл. Но он умел скрывать свои чувства, и по его лицу было трудно понять, о чем он думал. Казалось, Алекс и Винтер мало разговаривали друг с другом, почти избегали друг друга, хотя далеко и не отходили вечерами в саду или на крыше.

Карлион знал, что у него всего один шанс из ста, чтобы выбраться из Лакноу, даже если удастся сбежать из Гулаб-Махала, однако по-прежнему проводил большую часть дня, обдумывая план побега. Но потом приходила мысль о том, что вечером можно будет увидеть Винтер… Лорд понимал, что не сможет оставить ее здесь.

Девушка, казалось, не испытывала смущения в присутствии Карлиона и разговаривала с ним так же любезно, как и с остальными. Только Рэнделла она избегала. Но тот всегда находился рядом, всегда перед ее глазами на расстоянии, с которого можно было услышать ее голос, и это напоминало лорду, что девушка принадлежит другому.

Иногда он разрабатывал дикие, безумные, нелепые идеи убийства Рэнделла, чтобы привлечь к себе Винтер. Ведь тогда у нее не окажется выбора. Лапота и Добби бесполезны в любой сложной обстановке. Он оказался дураком. Он всегда был им. И урок ничему не научил его. Он напугал девушку, и она защитилась единственным возможным способом – вышла замуж за Рэнделла. Но убрав того с дороги, можно доказать Винтер, что бояться ей нечего, и тогда, может быть, она повернется к нему? Только потому, что больше не будет никого рядом.

Успокаиваясь, Карлион понимал, что его идеи безумны, но жара, неудобства и монотонные дни начинали сводить с ума, а характер лорда вообще не был создан для терпения. Однажды вечером он увидел Алекса сидящим на краю колодца, и вдруг ему пришло в голову, как просто можно избавиться от соперника, сбросив его вниз. В сумерках это совсем легко сделать. Одно быстрое движение руки, и человек упадет в глубокую, сырую, скользкую шахту и утонет в черной воде.

Наблюдавшая за лордом Лу прочитала его мысли ясно, словно они были написаны у него на лице заглавными буквами. Но Карлион тут же вспомнил о веревке, к которой было привязано ведро, и о пятерых остальных, которые услышат всплеск и не станут ждать, когда несчастный утонет. Лорд резко повернулся и зашагал взад-вперед по узкой дорожке, но Лу не забыла его взгляда. В тот же вечер она предупредила Алекса, но тот только рассмеялся.

– Моя милая Лу. Ты позволила своему воображению разыграться. Я согласен, он был бы рад увидеть меня мертвым. Не уверен, что я не испытывал бы то же самое на его месте. Но желание убить человека – это совсем другое. Меня бы повесили уже раз десять, если бы я применял насилие против тех, кто мне не нравится.

– Я согласилась бы с этим, если бы считала его безумным, – сказала Лу. – Но я его таким не считаю.

Алекс пожал плечами и отмахнулся. Лу поговорила с Винтер, и та испугалась. Вместо Алекса она стала следить за Карлионом, и оба мужчины заметили это. Алекс, знавший ее, понял, что она испугалась, а лорд решил, будто девушка стала относиться к нему более нежно, и данная мысль придала ему уверенности Если избавиться от Рэнделла, Винтер достанется ему.

В конце первой недели сентября произошел четвертый мощный штурм резиденции, и беженцы в Гулаб-Махале прислушивались к грохоту с такими же надеждой и страхом, как и во время всех предыдущих штурмов. Но и этот провалился. Раздавались только отдельные выстрелы, редко прерываемые взрывами мин или обменом снарядами, осада опять свелась к привычному вопросу времени и терпения.

Становилось прохладнее. Жара больше не была пыткой, стала просто терпимым неудобством, а иногда после дождливого дня в вечернем воздухе появлялись намеки на прохладу. Так наступала более приятная погода.

После захода солнца на крыше Алекса теперь становилось прохладно. Она находилась достаточно высоко над землей, чтобы улавливать легкий ветерок, подымавшийся на закате, и поэтому вскоре место стало более популярным для встреч товарищей по несчастью, чем сад. Ветерок разгонял москитов, комаров и других крылатых, появлявшихся в сырых тенях апельсиновых деревьев. Все находились на крыше в тот вечер после странно тихого дня, когда произошло затмение солнца.

Оно длилось часа три и погрузило город во мрак с розовым оттенком. На это время перестрелка прекратилась. Мужчины стояли молча на улицах и смотрели, как тень луны наползала на огненный диск, пока совсем не поглотила его. Даже после затмения перестрелка была слабой, и день показался непривычно тихим и тяжелым от напряжения.

Кровать Алекса вынесли на открытое пространство, и три женщины сидели на ней, разговаривая приглушенными голосами, а мужчины тупо бродили взад-вперед, когда Винтер увидела на лице Карлиона такое же выражение, какое видела Лу в саду.

Алекс сидел на парапете, глядя в сторону резиденции, где изредка над верхушками деревьев и крышами домов появлялись вспышки. Рядом с ним никого не было, и Винтер увидела, как Карлион смотрел на него. Девушка знала, что означает этот взгляд. Только на этот раз Алекс сидел не на краю колодца. Теперь под ним был обрыв высотой футов в тридцать или даже больше, а вместо воды жесткая земля. Карлион медленно двинулся к Алексу. Винтер вскочила, побежала за ним и схватила его за руку. Лорд развернулся. Его намерение было четко написано у него на лице. Девушка стояла, глядя на Карлиона, вцепившись ему в руку, следя испуганными глазами за его взглядом и пытаясь усилием воли вернуть его к реальности.

Алекс услышал легкие бегущие шаги и повернулся. Он не видел лица Карлиона, но увидел лицо Винтер, а также ее пальцы, вцепившиеся в руку лорда. Ему вдруг стало ясно, что девушка разгадала намерения этого человека Он вспомнил слова Лу, взглянул вниз и почувствовал, как что-то задрожало в животе, а на лбу выступил холодный пот. Алекс встал и неторопливо пошел прочь, а Карлион поежился, словно вышел из секундного транса. Его мускулы расслабились, напряженный взгляд исчез, и Винтер разжала пальцы.

Она сделала какое-то незначительное замечание по поводу затмения, не следя за своими словами и не дожидаясь ответа, а потом появилась Лу и увела лорда. Винтер вдруг опустилась на парапет, на котором несколько секунд назад сидел Алекс.

Ее колени дрожали, и она стиснула зубы, чтобы они не стучали. В ушах стоял странный гул, а все тело вдруг охватил озноб. Девушка не услышала, как к ней подошел Алекс, но когда его рука легла ей на плечо, она не стала оборачиваться, потому что и так знала, кто это. Он приятно пожал ее плечо, и через секунду или две Винтер подняла руку и положила на его ладонь. Она не оборачивалась, потому что ее глаза были полны слез, и ей не хотелось, чтобы Алекс увидел их. Но тело девушки продолжало дрожать. Алекс слегка пожал ее плечо и ушел.

С тех пор он стал более осторожным и больше не подходил к краю крыши в присутствии Карлиона. В следующую неделю они с Винтер виделись еще меньше, поскольку она ни разу не появилась утром в саду, а три вечера не присоединялась к остальным на крыше. Алекс спросил у Лу о причинах ее отсутствия, но та очень кратко ответила, что девушка неважно себя чувствует, но беспокоиться не о чем, поскольку, по ее словам, тут виноваты жара и перезрелая папайя.

Алекс принял такое объяснение и мог продолжать верить ему еще долго, если бы не неожиданная гроза, разразившаяся среди ясного вечернего неба четыре дня спустя.

Он спал на открытой крыше. Первым знаком приближающейся грозы стало то, что Алекс проснулся от ощущения, будто на него выплеснули ванну холодной воды. Это был не теплый дождик после жаркого дня, а холодный осенний дождь, сопровождаемый ветром, обрушившийся на Алекса и заставивший промокнуть до костей. Он промок еще до того, как проснулся. Крыша была залита водой.

Во время муссона часто шли дожди, струи попадали прямо на крышу, и Алекс спал под навесом. Сегодня же ветер задувал потоки воды под верандообразный павильон, где были развешены шторы, и здесь было так же холодно и сыро, как на открытой крыше.

«Вот где я поймаю пневмонию», – раздраженно подумал Алекс, ползая в непроглядной темноте, пытаясь высвободить промокшие шторы. Вдруг он почувствовал, что на крыше есть кто-то еще. Сквозь порывы ветра, потоки дождя и хлопанье штор до него донесся голос Винтер, звавший его по имени.

– Алекс… Алекс… где ты?

– Здесь, – крикнул он. – Что ты тут делаешь? Иди обратно. Где ты?

Алекс стал искать ее в темноте и поймал мокрую руку. Тут же короткий, мощный порыв ветра сдул грозу так же внезапно, как и нагнал. Только дождь продолжал падать на крышу с легкими всплесками, словно капли попадали в озеро.

– Винтер, ты с ума сошла? – возбужденно произнес Алекс. – Ты промокнешь. Возвращайся к себе в комнату.

Он услышал ее немного дрожащий смех.

– Я уже промокла. И не пойду вниз без тебя. Ты не можешь оставаться здесь всю ночь. Опять заболеешь. Нам уже хватит неприятностей.

– Ты говоришь, – сказал Алекс, – точно так же, как нянька, когда мне было лет шесть. Хорошо, я пойду. Осторожнее на ступеньках. Если упадем в такой темноте, то сломаем себе шеи. – Принадлежавшая когда-то Сабрине комната после холода и сырости на крыше показалась душной. Здесь горела масляная лампа. Пламя дрожало на сквозняке, и раскрашенные алебастровые деревья, птицы, цветы, казалось, двигались на свету, словно живые, а изгиб розового потолка был полон мягких теней, поэтому было трудно определить его высоту.

Алекс взял у Винтер полотенце, вытерся, снял промокшее белье и закутался в длинный голубой муслин. Он сел на резную раскрашенную кровать и оглядел комнату, милую, веселую, по-детски грациозную из-за фигурок и чистых цветов, хоть и потертых, но все еще ярких. А потом Алекс взглянул на свою жену.

Ее волосы были распущены на ночь, и сейчас она отжала из них воду и собрала в тяжелый блестящий узел. Руки Винтер были подняты, и промокшее короткое хлопковое сари облепило ее тело, четко выделив каждый изгиб. Теперь это тело не казалось Алексу хрупким, как тростник.

Она закончила приводить в порядок волосы и сказала:

– Здесь есть еще одна циновка. Ты не будешь возражать против того, чтобы лечь на полу?

Алекс не ответил. Винтер повернулась к нему и увидела, что он все понял. Вокруг его рта появилась белая тень, глаза расширились и стали ярче обычного. Она стояла неподвижно, отважно глядя на него уверенным и немного тревожным взглядом.

Спустя одну бесконечную минуту Алекс произнес так, словно ему было трудно говорить:

– Это мне?

– Да.

Он протянул руку, и Винтер медленно, словно во сне, приблизилась к нему. Алекс обнял ее и сказал совсем незнакомым ей голосом:

– Почему ты не говорила мне? О, любовь моя… моя маленькая любовь.

Он вдруг рассмеялся – смех больше походил на сдерживаемое рыдание – и заглянул Винтер в лицо.

– Подумать только, ведь я держался подальше от тебя в течение нескольких недель… месяцев. Потому что я боялся этого.

Его руки сорвали мокрое сари, пальцы проникли в тяжелые волны влажных волос, губы приникли к губам Винтер, вычеркнув все мысли.