Текст книги "Эта песня мне знакома"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

69

Когда экономка провела Николаса Греко в кабинет, где он раньше встречался с Глэдис Олторп, он с раздражением отметил, что ее муж поспешил изжить из этой комнаты все следы присутствия своей совсем недавно умершей жены. На кресле больше не лежала ее шаль, и жалюзи больше не были полуприкрыты. Весеннее солнце било прямо в окно, заливая кабинет, в котором прежде всегда царила уютная тишина и полумрак.

– Господин посол сейчас придет, – объявила экономка.

«Это что, демонстрация превосходства? – задумался Греко. – Я просил назначить встречу на половину первого, он настоял, чтобы я пришел в двенадцать. Теперь он хочет заставить меня его дожидаться?»

Греко вспомнил, какой заботой окружала покойную Глэдис Олторп экономка. Как же ее зовут? Он напряг память и все-таки вспомнил имя.

– Бренда, я видел, как искренне вы заботились о миссис Олторп. Уверен, вы очень скрашивали ее жизнь.

– Хотелось бы верить. Я недолго проработала в этом доме, но успела ее полюбить. И я рада, что она умерла счастливой, зная, что человек, убивший ее дочь, наконец заплатит за свое злодеяние. Миссис Олторп говорила мне, что в тот день, когда она в зале суда увидела Питера Кэррингтона в наручниках, сбылось все, о чем она молилась все эти двадцать два года.

Вошедший в кабинет Чарльз Олторп успел услышать ее последние слова.

– Мы счастливы, что вы поделились с нами своим мнением, Бренда, – саркастически произнес он. – А теперь можете идти.

Греко мгновенно проникся к Олторпу неприязнью. Унизив экономку в присутствии чужого человека, он наглядно продемонстрировал, как в этом доме относились к прислуге; впрочем, ничего иного Греко от него и не ожидал, памятуя, как отставной посол разговаривал по телефону с ним самим.

Олторп указал Греко на кресло и сам уселся напротив него.

– Я должен присутствовать на деловом обеде, – сообщил он, – так что могу уделить вам ровно пятнадцать минут и ни секундой больше.

– Да, я помню, что вы ограничены во времени, – кивнул Греко и, намеренно опустив почетное звание «господин посол», приступил к изложению своего дела. – Мистер Олторп, в последний вечер жизни вашей дочери вы были очень на нее сердиты. Это отметили многие из присутствовавших на приеме. Чем она так вас разгневала?

– Уже не помню, да это и не важно. Разумеется, все эти двадцать два года я не переставал жалеть, что наш последний разговор со Сьюзен прошел в такой атмосфере.

– Вы с миссис Олторп в тот вечер ушли с приема совсем рано.

– Мы ушли почти сразу же после ужина. Глэдис, как обычно, нездоровилось.

– Перед уходом вы велели дочери вернуться домой к полуночи. Насколько я понял, остальные гости разошлись только во втором часу. Отчего такая строгость?

– Сьюзен слишком устала. Я беспокоился за нее и хотел, чтобы она уехала вместе с нами, но тогда как раз начались танцы. Питер попросил меня позволить ей остаться еще ненадолго и пообещал довезти ее до дому.

– Питер вам нравился.

– Тогда – очень.

– Мистер Олторп, я повторю свой вопрос: почему вы беспокоились за свою дочь?

– Вас это не касается, мистер Греко.

– А я думаю, что очень даже касается. Если мое предположение верно, Сьюзен погибла именно по этой причине.

Олторп побагровел. Греко гадал – от страха или от ярости.

– Когда миссис Кей Кэррингтон было шесть лет, она сидела на скамейке у особняка Кэррингтонов и ждала своего отца, Джона Лэнсинга, который, как известно, служил у них садовником. Это было как раз в день приема. Он занимался устранением каких-то неполадок в освещении. Кей много слышала о часовне и, как всякий любопытный ребенок, пробралась в дом, чтобы взглянуть на нее. Когда она находилась в часовне, она услышала скрип открывающейся двери и спряталась между рядами скамеек. Вошедших она не видела, зато слышала весь их разговор до последнего слова. Это были мужчина и женщина, и женщина требовала от мужчины денег.

Греко помолчал, потом ледяным тоном добавил:

– Я полагаю, что той женщиной была ваша дочь, Сьюзен. Думаю, она пристрастилась к наркотикам и нуждалась в деньгах, чтобы их покупать. Я подозреваю, что вы знали о ее пристрастии, но решили справиться с ним самостоятельно, лишив ее денег и не давая ей встречаться с тем, кто снабжал ее наркотиками.

– Неудивительно, что вы заработали репутацию первоклассного детектива, мистер Греко. Но даже если бы все это было правдой, что это доказывает? И какое значение имеет теперь? – столь же холодно ответил Олторп.

– О, огромное значение, мистер Олторп. Если бы вы заставили Сьюзен обратиться за помощью к специалистам, она сейчас, возможно, была бы жива.

– Когда она исчезла, я решил, что она сбежала со своим поставщиком. Я думал, что рано или поздно она вернется, – отозвался Олторп.

– И у вас хватило совести допустить, чтобы Питера Кэррингтона обвинили в ее исчезновении? Хотя вы считали, что она вполне может быть жива?

– Я просто не знал, как быть. Не мог же я открыто объявить о такой возможности! Это убило бы мою жену, – сказал Олторп. – Глэдис считала Сьюзен идеальным ребенком. Известие о том, что Сьюзен наркоманка, могло прикончить ее.

– Когда вы впервые заподозрили, что Сьюзен употребляет наркотики?

– Вскоре после того, как она приехала на каникулы с первого курса колледжа. Она как-то изменилась. Стала раздражительной, плаксивой, что было совершенно на нее не похоже. Я не знал, что и думать, но потом, когда она однажды куда-то ушла вечером, я проходил мимо ее комнаты и увидел, что она не выключила свет. Я вошел в комнату, чтобы выключить лампу, и заметил на полу что-то блестящее. Это была фольга с остатками какого-то белого порошка. Это оказался кокаин. Тогда я понял, что происходит. Когда Сьюзен вернулась домой, я устроил ей допрос с пристрастием и потребовал сказать мне, где она берет наркотики. Она отказалась отвечать. Это было примерно за месяц до того, как она исчезла.

– Если бы вы рассказали полиции о проблеме Сьюзен, расследование немедленно приняло бы другой характер и ее поставщика могли бы арестовать. Зачем ваша жена наняла меня полгода назад? Для того чтобы я нашел какие-нибудь улики, которые помогли бы отправить ее предполагаемого убийцу, Питера Кэррингтона, на скамью подсудимых. Если бы убийцу Сьюзен арестовали и осудили, она наконец обрела бы душевный покой и оставила прошлое позади. – Греко возвысил голос. – Неужели лучше было обречь вашу жену на ежедневные страдания? Это, по-вашему, милосердие? Очень удобное оправдание собственному молчанию! Скажите, а правда, что вы надеялись получить новое назначение на дипломатическую должность и не хотели, чтобы ваше имя было замешано в скандале? Прелестная юная девушка, убитая богатым молодым человеком, обеспечила вам сочувствие окружающих. Такой вариант вполне вас устроил.

– Это все ваши домыслы, и я не стану опускаться до ответа, – отрезал Олторп. – Зачем вы здесь, мистер Греко? Какая теперь разница, так все было или нет? Сьюзен все равно не вернуть, и, как сказал вчера мой сын, если на небесах есть музеи, Сьюзен и ее мать сейчас там обсуждают живописные полотна. Эта картина приносит мне утешение.

– Вы можете сколько угодно находить утешение в этой картине, но неужто у вас в самом деле хватает цинизма утверждать, что нет никакой разницы, будет ли теперь установлена истина или нет? Вам никогда не приходило в голову, что Сьюзен мог убить тот, кто снабжал ее наркотиками, а вовсе не Питер Кэррингтон?

– Сорочку Питера тогда так и не нашли. Я подумал, возможно, они со Сьюзен поссорились и он вышел из себя.

– Вашу дочь мог убить не только Питер, но и ее поставщик, а вам все равно, кто именно! У меня другая версия, мистер Олторп. В ту ночь вы могли услышать, как Сьюзен пытается ускользнуть из дома. Вы могли рассердиться и сами что-то с ней сделать. Ее хватились только назавтра в полдень. У вас была уйма времени, чтобы спрятать тело до тех пор, пока вам не представилась возможность избавиться от него.

Чарльз Олторп вцепился в подлокотники кресла.

– Это полная чушь, мистер Греко! Вы меня оскорбляете! Ваши пятнадцать минут истекли. Убирайтесь!

– Я ухожу, посол Олторп, – бросил Греко, вложив в этот титул все возможное презрение, – но еще вернусь. Можете быть в этом уверены.

70

В последующие несколько дней мы с Мэгги пару раз перезванивались, и я знала, что она упорно пытается припомнить имя человека, на которого мой отец наткнулся в поместье и который насвистывал тот памятный мотив.

– Мэгги, ты говорила, что папа был как в воду опущенный, когда рассказывал тебе о той встрече. Почти сразу же после этого он исчез, и ты решила, что он совершил самоубийство. Скажи, а ты не могла обсуждать это со своими подругами?

– Мы точно говорили о том, как сильно он тосковал по твоей матери. Может, я и об этом им рассказала. С собой-то он ведь тоже с тоски покончил.

– Значит, всегда остается шанс, что ты упомянула в разговоре имя этого человека, потому что папа упомянул его в разговоре с тобой.

– Может, оно и так, Кей, но это было двадцать два года тому назад. Если я не помню, как ты можешь рассчитывать, что кто-то из моих подруг помнит?

– Да я и не рассчитываю. Но тебе же это совсем не сложно, а вдруг что-нибудь получится? Прошу тебя, поговори с подругами о папе. Расскажи им, что я в некотором смысле рада была узнать, что он не бросил меня по доброй воле. Потом можешь припомнить эту историю и сказать, что у тебя из головы вылетело имя человека, который насвистывал ту песенку, и это якобы не дает тебе покоя. Только, пожалуйста, никому, кроме своих подруг, об этом не рассказывай.

– Кей, вряд ли кто-то столько лет спустя вспомнит имя, но я сделаю все, чтобы помочь. Сегодня ведь в тюрьме день свиданий, да?

– Да, сегодня.

– Ты передашь мои поздравления своему мужу – то есть Питеру, – по поводу малыша?

– Спасибо, Мэгги. Ему будет приятно.

Два часа спустя я сидела в комнате для свиданий в окружной тюрьме Бергена и смотрела на Питера сквозь плексигласовое стекло. Мне так хотелось дотронуться до него, почувствовать прикосновение его пальцев к своим. Хотелось увезти его домой и запереться от всего мира. Хотелось вернуться к нашей прежней жизни.

Но разумеется, высказав все это вслух, я лишь еще больше растравила бы ему душу. Слишком много появилось всего, о чем нельзя было говорить. Я не могла рассказать ему о сорочке, которую, как я считала, Гэри Барр похитил у Элейн, а Винсент Слейтер – у Гэри Барра. Винс упорно утверждал, что ни нашел ее ни в сторожке, ни в машине, но я ему не верила.

Не могла я рассказать ему и о деньгах, которые заплатила Элейн, и уж ни в коем случае о том, что наняла Николаса Греко.

Вместо этого я принялась рассказывать Питеру о старинной люльке, которую откопала на третьем этаже, и о том, что хочу найти какие-нибудь сведения об Эли Фаллоу, смастерившем ее ремесленнике.

– Ваш третий этаж – настоящая сокровищница, Питер.

Это был разговор ни о чем, бессмысленный и бессодержательный. Вроде тех, какие ведут, приходя навестить кого-нибудь в больнице, когда понятно, что говорить ни о чем серьезном все равно нельзя, потому что это расстроит больного. При каждом упоминании о ребенке лицо Питера озарялось радостью, но тут же омрачалось тревогой за меня. От него не укрылось, как сильно я похудела, но я заверила его, что, по словам моего врача, в первом триместре такое бывает.

Он спросил, часто ли я вижусь с Элейн и Ричардом. Я уклонилась от ответа, рассказав, каким потрясением стала для меня новость о том, что Ричард решил перебраться в Лондон.

– Насколько я поняла, он наконец осознал, что у него серьезная игровая зависимость, а его галерея приносит одни только убытки, – произнесла я.

– Думаю, с его стороны это было серьезное решение, – сказал Питер. – Ричард увлекся тотализатором, еще когда Элейн и мой отец только начали встречаться, а по меркам моего отца это было совершенно непростительно. Думаю, одной из причин, по которым отец строго контролировал все счета во время великой ремонтной эпопеи, было его нежелание, чтобы Элейн финансировала пагубную страсть своего сына, во всяком случае из его кармана. Мне кажется, было бы хорошо, если бы ты пригласила Элейн, Ричарда и Винса на ужин, пока Ричард еще здесь.

Я не могла сказать ему, что ужинать с этой компанией мне совершенно не улыбается, поэтому ничего не ответила, а спросила:

– А тебе в детстве давали много денег? Твой отец был к тебе щедр?

До чего же все-таки Питер становился похож на мальчишку, когда улыбался.

– Как ни странно, на меня он денег не жалел. К счастью для наших отношений, у меня никогда не было замашек мальчика из богатой семьи. Я очень любил во время каникул бывать в офисе компании. Финансовый мир завораживает меня. И я там в своей стихии. Отцу это нравилось. И он действительно мог быть очень отзывчивым к чужой беде, так что Мария Вальдес, которой он выписал тот злополучный чек, была далеко не единственной, кому он в свое время помог.

Лицо Питера помрачнело.

– И попробуй убеди в этом кого-нибудь, – добавил он тихо.

У нас оставалось всего несколько минут. Я сжала телефонную трубку.

– Давай поиграем в угадайку, – произнесла я и принялась напевать мотив песни, которую слышала тогда в часовне. – Узнаешь мелодию? – спросила я его.

– Не уверен. Нет, не знаю.

– У меня был один знакомый, который очень здорово умел насвистывать разные мелодии. Теперь это редкость. Среди твоих знакомых есть такие? Винс, например?

Питер рассмеялся во весь голос, и я подумала, что слышу его смех впервые с тех пор, как мы с ним вернулись из свадебного путешествия.

– Кей, представить Винса насвистывающим – все равно что вообразить его зазывалой на ярмарке. Застегнутый на все пуговицы Винсент Слейтер, насвистывающий на публику какой-нибудь мотивчик! Ну ты и сказала!

Ко мне приближался охранник. Время свидания вышло. Мы с Питером прижались губами к стеклу, разделявшему нас, и я, как обычно, изо всех сил попыталась не расплакаться.

– Как я люблю тебя? – спросила я его.

– Не выразить словами, [1]1
  Строка из сонета Элизабет Баррет Браунинг (1806–1961), английской поэтессы Викторианской эпохи.


[Закрыть]– прошептал он в ответ; такое прощание уже стало у нас традицией.

Но тут он добавил:

– Кей, устрой в честь Ричарда прощальный ужин. Мне будет приятно. Он никогда не был ангелом, но он мой сводный брат, и Элейн всегда была добра ко мне.

71

«Чем больше я узнаю, тем меньше понимаю», – думал Николас Греко, подъезжая к особняку Кэррингтонов.

Охранник был предупрежден о его приезде и небрежно махнул ему рукой в знак приветствия, когда Греко сворачивал на подъездную дорожку.

Когда накануне он звонил Гэри Барру с просьбой о встрече, то недвусмысленно дал понять, что не хочет, чтобы при их разговоре присутствовала Джейн.

– Я не знаю, насколько ваша жена в курсе ваших похождений, – обратился он к Барру, – но если вы не рассказали ей всю вашу подноготную, советую придумать какой-нибудь предлог и назначить нашу встречу на то время, когда ее не будет поблизости.

– Примерно до полудня я буду заниматься разными делами вне дома, – сказал Барр. – Джейн в это время обычно в особняке. Не знаю, зачем я вам понадобился, – добавил он враждебным и встревоженным тоном одновременно. – Я и так уже рассказал все, что знал о смерти девушки, а в то время, когда исчез садовник, и вовсе здесь не работал.

«Надеюсь, моя уловка сработала и, дав ему достаточно времени поломать голову о причине нашей встречи, я сумел выбить его из колеи», – подумал Греко и, выйдя из машины, двинулся к сторожке.

Это было узкое каменное здание с окнами в свинцовом переплете. Когда Гэри Барр открыл ему дверь и неохотно пригласил войти внутрь, Греко был поражен внутренним убранством его жилища. Из ограниченного пространства выжали максимум, объединив все комнаты первого этажа в одно большое помещение с кухонной, столовой и гостиной зонами, плавно переходящими одна в другую. Великолепный каменный камин и высокий потолок с нависающими балками создавали впечатление затерянности во времени. Сколько поколений сменилось под этой крышей за четыреста лет, с тех пор, как этот дом был построен в Уэльсе?

Неплохое жилье для помощников по хозяйству – во всяком случае, куда более комфортабельное, чем то, что могли себе позволить большинство наемных работников. Он отметил царившие повсюду безукоризненную чистоту и порядок. За долгие годы работы ему порой встречались помощники по хозяйству, чье собственное хозяйство едва ли можно было назвать образцовым.

Не дожидаясь приглашения, он уселся в кресло у дивана и подчеркнуто холодным тоном произнес:

– Мистер Барр, давайте не будем попусту тратить мое и ваше время и перейдем сразу к делу. Вы снабжали Сьюзен Олторп наркотиками.

– Это неправда!

– В самом деле? Когда вы возили ее и ее подруг на машине и Сьюзен сидела на переднем сиденье рядом с вами, вы успели втереться к ней в доверие и стать ее «приятелем». Но при этом присутствовали еще три девушки, сидевшие сзади. Одна из них, Сара Кеннеди, была лучшей подругой Сьюзен. Вы всерьез полагаете, что Сьюзен ни о чем ей не рассказывала?

Это был один из вопросов «на засыпку», которые Греко любил задавать и на которые нередко получал правдивый ответ.

Гэри Барр ничего не ответил, лишь опасливо огляделся по сторонам, как будто боялся, что кто-нибудь мог их услышать. Любитель подслушивать чужие разговоры всегда опасается, как бы кто-нибудь не подслушал его самого.

– В те годы, когда вы с женой не работали на Кэррингтонов, вы более-менее регулярно оказывали разнообразные услуги Олторпам. Я видел, как посол Олторп обращается со своей прислугой. Такое отношение, должно быть, очень вас возмущало, не так ли, мистер Барр? Тем слаще, наверное, была месть, когда вы сначала подсадили его несовершеннолетнюю дочь на наркотики, а потом отказались ее снабжать, если она не могла расплатиться с вами на месте. В ту ночь, вернувшись с приема, она снова выскользнула из дома, потому что у вас с ней была назначена встреча. Разве не так все было?

Гэри Барр нетерпеливо смахнул ладонью капли пота, который выступил у него на лбу.

– Не смейте больше являться сюда и запугивать меня. Я знаю законы. Даже если я и сбыл ей чуток кокаина, это было двадцать два с лишним года тому назад. Срок давности давным-давно вышел. Сами проверьте.

– Мне не нужно ничего проверять, мистер Барр. Я все прекрасно знаю про сроки давности, и вы правы. К несчастью, привлечь вас к ответственности за продажу наркотиков этой бедной девушке действительно уже нельзя, зато, как я, надеюсь, вам известно, у дел об убийстве срока давности не существует.

– Об убийстве?! Вы шутите! Я не…

Греко не дал ему договорить.

– Если я пойду в прокуратуру и расскажу там все, что мне известно, они, без сомнения, возбудят уголовное дело. Вас вызовут в суд повесткой, и вы не сможете воспользоваться пятой поправкой и отказаться давать показания против себя, потому что срок давности уже истек и к ответственности вас все равно привлечь не смогут. Зато вас могут и будут судить за лжесвидетельство, если вы на суде скажете неправду о ваших отношениях со Сьюзен и обо всем остальном, что вам известно о ее исчезновении, так что очень советую вам выложить все начистоту.

– Ну ладно! Я был там, – нерешительно произнес Барр севшим голосом. – Все было, как вы сказали. Ей нужна была доза, я ответил, что хочу получить деньги вперед, и она обещала, что принесет. Я предупредил ее, что буду перед домом без четверти два, и велел не опаздывать.

– Питер Кэррингтон высадил Сьюзен у ее дома в двенадцать. Зачем понадобилось так долго ждать?

– Чтобы ее отец успел уснуть.

– Почему вы не передали ей кокаин на приеме?

– У нее не было при себе денег. Иначе я отдал бы его ей прямо там.

Греко покосился на Барра с неприязнью и отвращением.

«Не отдав дозу, ты подписал ей смертный приговор, – подумал он. – Ее подкараулил кто-то другой, и не исключено, что из-за денег».

– Я вышел отсюда в половине второго и пешком пошел к Олторпам, – сказал Барр. – Я прошел через участок соседей, которые живут за их домом, чтобы срезать путь, и стал ждать под большим деревом во дворе сбоку от дома. Там меня никто не видел. Без четверти два она не пришла. Потом, минут через десять, я услышал шум приближающейся машины. Я решил, что это кто-то привез ей деньги, но опоздал, и стал ждать дальше.

Барр поднялся, подошел к раковине, налил себе воды, жадно выпил половину, поставил стакан и вернулся.

– Я узнал машину. Это был Питер Кэррингтон. Он вышел из автомобиля, обошел его кругом, открыл пассажирскую дверцу и что-то взял с сиденья.

– Вы так хорошо его видели, что смогли разглядеть, что именно он делает?

– На тротуаре прямо перед домом Олторпов стоит фонарь. Поэтому я и ждал Сьюзен сбоку от дома.

– Продолжайте.

– Питер закрыл дверцу машины и вышел на лужайку. Потом опустился на колени. Я подобрался поближе и увидел, что он над чем-то склонился. Было темно, но мне все же удалось разглядеть, что на земле что-то – или кто-то – лежит. Потом Питер уселся обратно в машину и уехал. Я не понял, что случилось, но убрался оттуда и пошел домой.

– И не сходили посмотреть, не нужна ли кому-нибудь помощь?

– Кэррингтон же уехал. Он не пытался никому помочь.

– А больше никого вы там не заметили?

– Нет.

– А может, вы все-таки встретились со Сьюзен, повздорили с ней из-за того, что она не принесла денег, а может, она даже пригрозила рассказать о вас отцу, если вы не отдадите ей кокаин? Вы задушили ее, потом услышали машину Питера и скрылись. Когда он уехал, вы избавились от тела. Разве не так все было, а, мистер Барр?

– Нет, не так. Можете проверить меня на детекторе лжи, если хотите. В двадцать минут третьего я был дома. Я даже разбудил жену и сказал ей, что мне нездоровится.

– Значит, вам нужен был свидетель, просто на всякий случай. Какой же вы все-таки эгоист, мистер Барр! Помнится, ваша жена предложила проверить ее на детекторе лжи, чтобы доказать, что вы всю ночь провели дома.

– Она так и считала.

– Не будем углубляться в эту тему. Да, кстати, удалось ли мистеру Слейтеру найти окровавленную парадную сорочку Питера после того, как он выманил вас в Нью-Йорк, а сам обыскал ваш дом?

Ошеломленное выражение на лице Гэри Барра доставило Греко мстительное удовольствие.

– Значит, это был он, – мрачно произнес Барр. – И как я сам не догадался?