Текст книги "Эта песня мне знакома"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

52

Николас Греко сидел в приемной фонда «Рука помощи», благотворительной организации, созданной для помощи пострадавшим от стихийных бедствий. Джеффри Хаммонд был вице-президентом фонда и, если верить тому, что удалось узнать Греко, отвечал главным образом не за распределение средств, а за их сбор.

Офис фонда располагался в новом деловом центре Тайм-Уорнер на площади Колумба на Манхэттене. Место было не самое дешевое, аренда здесь наверняка влетала в копеечку. Хаммонд зарабатывал сто пятьдесят тысяч долларов в год, сумму по меркам среднего американца заоблачную. Правда, едва ли человек, чей ребенок ходил в школу, где один год обучения стоил сорок тысяч, согласился бы с этим.

Супруга Джеффри, Нэнси, работала на полставки в офисе местного конгрессмена в Нью-Джерси. Даже не зная размера ее заработной платы, Греко понимал, что цифра должна быть чисто номинальная. Жалованье самого конгрессмена слишком мало, чтобы он мог позволить себе быть щедрым со своими служащими. Ничего удивительного, что многие члены Конгресса, не обладавшие личным состоянием, вынуждены были снимать в Вашингтоне квартиры в складчину.

Все эти мысли крутились в голове у Греко, пока он дожидался, когда бойкая молоденькая секретарша пригласит его в кабинет Хаммонда.

«Девяносто девять процентов секретарш рождаются на свет веселыми», – думал он, идя по коридору.

Сегодня в уголках глаз Джеффри Хаммонда не было видно веселых морщинок-лучиков. Его сердечное приветствие казалось вымученным, а ладонь, когда он пожал Греко руку и пригласил присаживаться, была слегка влажной. Затем он убедился, что дверь в его кабинет плотно закрыта, и лишь после этого вернулся за свой стол и опустился в крутящееся кресло.

– Мистер Хаммонд, я попросил разрешения подъехать к вам в офис, потому что мне не хотелось бы обсуждать при вашей жене вопрос, который я намерен поднять, – начал он.

Хаммонд молча кивнул.

– Я проделал небольшую изыскательскую работу, назовем ее так, и обнаружил, что Грейс Кэррингтон неоднократно делала щедрые пожертвования вашему фонду.

– Миссис Кэррингтон поддерживала многие благие начинания, – подчеркнуто нейтральным тоном отозвался Хаммонд.

– Разумеется. Однако она два года была председателем вашего фонда и помогла собрать значительную сумму денег, что крайне благотворно сказалось на вашем положении в организации. Откровенно говоря, ваша работа зависит от того, насколько успешно вы привлекаете пожертвования, разве не так?

– Я предпочитаю считать, что моя работа заключается в сборе средств, потому что эти средства идут на благо множества нуждающихся в них, мистер Греко.

«Может, оно и так», – подумал Греко.

– Питер Кэррингтон не часто присутствовал на банкетах, которые так любила его жена?

– Питер терпеть их не мог. Но не мешал Грейс жертвовать средства на их организацию при условии, что его самого трогать не будут.

– Значит, на протяжении нескольких лет на мероприятия подобного рода ее сопровождали вы?

– Да.

– А как к этому относилась миссис Хаммонд?

– Она считала, что это часть моей работы. И относилась с пониманием.

Греко вздохнул.

– Давайте не будем ходить вокруг да около. Боюсь, мистер Хаммонд, шпион из вас вышел бы никудышный. Это непроницаемое выражение вам не к лицу. Когда я был у вас дома и мы говорили о смерти Грейс Кэррингтон, я взглянул вам в глаза и увидел в них не что иное, как боль.

Хаммонд уставился в стену.

– Это правда, – произнес он ровно. – Мы с Грейс очень любили друг друга. У нас с ней нашлось много общего: хорошее происхождение, хорошее образование и полное отсутствие денег. Она никогда не любила Питера. Он ей нравился, а его состояние позволяло наслаждаться жизнью. Она понимала, что постепенно спивается, и хотела побороть свое пагубное пристрастие. Она даже вступила в организацию анонимных алкоголиков. Разведясь с Питером, она получила бы двадцать миллионов долларов, огромные деньги для человека вроде меня или вас. Но доход с этих денег определенно не позволил бы ей вести ту жизнь, к которой она успела привыкнуть: частный самолет, палаццо в Тоскане, апартаменты в Париже… Ну, в общем, все атрибуты красивой жизни, к которым Питер совершенно равнодушен, если не считать самолета, который он использует для бизнеса.

– Значит, вы настраивались на длительный роман?

– Нет. Я решил, что должен прекратить эти отношения. Я понимаю, как выгляжу в ваших глазах, но, хотите – верьте, хотите – нет, я никогда не собирался становиться жиголо. Я любил Грейс всем сердцем, но отдавал себе отчет в том, как некрасиво мы поступаем по отношению к Питеру и Нэнси.

Джеффри Хаммонд закусил губу и, подойдя к окну, остановился спиной к Греко.

– Я позвонил Грейс и объяснил ей, что мы не должны больше встречаться. Она бросила трубку, но на следующее утро сама позвонила мне и сказала, что собирается просить Питера дать ей развод и что деньги не главное в жизни. Пошутила, что уходит от мужчины, который владеет деньгами, к мужчине, который их собирает. Питер в то время был в длительной отлучке. Мой сын оканчивал начальную школу. Мы договорились подождать месяц, а затем рассказать Питеру и Нэнси о нашем решении. Но тут Грейс поняла, что беременна.

– Она собиралась уйти от Питера, перед тем как узнала о своей беременности? – переспросил Греко. – Ничего себе!

– Грейс сама так решила. Она была несчастна и, должно быть, сочла, что вся эта небывалая роскошь – недостаточная компенсация за одиночество и нереализованность. Но разумеется, когда она узнала, что беременна, все разом изменилось. У нее уже было три выкидыша, и она потеряла надежду стать матерью. А тут ей представился случай, родив Питеру Кэррингтону ребенка, получить не только малыша, которого она так хотела, но и возможность развестись с Питером и сохранить при этом стиль жизни, к которому она привыкла. Так что до того, как она забеременела, я почти уже готовился сказать Нэнси, что хочу развода, а Грейс намеревалась сообщить то же самое Питеру. Но мы решили подождать.

– Существовала ли какая-либо вероятность того, что ребенок, которого носила Грейс, был вашим?

– Исключено. Мы приняли все мыслимые меры предосторожности, чтобы этого не произошло.

– Как вы думаете, ваша жена подозревала о ваших отношениях с Грейс?

– Под конец, думаю, да, – кивнул Хаммонд.

– Я тоже склонен так думать. Ваша жена произвела на меня впечатление женщины очень проницательной. И все же она ни разу не потребовала от вас объяснений, ни до, ни после гибели Грейс Кэррингтон?

– Ни разу. На заре нашего брака Нэнси рассказала мне, что у ее отца было несколько романов на стороне. Она считала, что ее мать поступила очень мудро, когда сделала вид, будто ни о чем не подозревает. После пятидесяти он успокоился, и они с женой сохранили хорошую семью. Думаю, после гибели Грейс Нэнси понадеялась, что у нас с ней снова все наладится.

– Во время беременности Грейс много пила?

– В самом начале – да, но она пыталась бросить. За последний месяц перед гибелью она не взяла в рот ни капли.

– А потом вдруг в присутствии многочисленных гостей на том ужине она сорвалась. Мистер Хаммонд, если, как вы только что предположили, ваша жена знала о вашем романе, могла она тайком подлить Грейс спиртное в лимонад?

– Вряд ли, хотя, думаю, не исключено. Но спиртное ей кто-то подлил тайком, это точно. Грейс никогда не рискнула бы пить на глазах у Элейн и Винсента Слейтера. Кто-нибудь из них непременно сказал бы Питеру, она это знала.

– Вы утверждаете, что уехали домой через несколько минут после того, как Питер поднялся к себе и лег спать. Ворота были открыты?

– Да. Разумеется, они закрываются, но на самом деле почти всегда открыты, даже ночью. По-моему, Питер с Грейс чаще всего и сигнализацию-то включать забывали.

«Интересно, – подумал Греко, – это действительно так или Хаммонд из каких-то соображений пытается заставить меня считать, что на территорию поместья и в дом было легко проникнуть?»

– В какое приблизительно время вы приехали домой? – спросил он.

– В самом начале двенадцатого. Как вы видели, мы живем неподалеку от Кэррингтонов, правда, не в особняке.

– И чем вы занялись дома?

– Я отправился в постель. Нэнси спать не хотела и осталась внизу читать.

– Вы помните, во сколько она легла?

Джеффри Хаммонд покраснел.

– Я не знаю, – признался он. – Мы поругались, и я лег в комнате сына. Он остался ночевать у друга.

– Вы были со мной более чем откровенны, мистер Хаммонд. – заметил Греко. – Честно говоря, мне любопытно почему.

– Я вам расскажу. – Внезапно голос Джеффри зазвенел от тщательно сдерживаемой ярости, как в тот раз, когда он выразил сожаление, что в Нью-Джерси не практикуют смертную казнь. – Я любил Грейс. У нас с ней впереди была долгая и счастливая жизнь. Я хочу, чтобы ее убийцу нашли. У кого, у кого, а у меня не было никакого мотива убивать ее. Думаю, вы это понимаете, так что я могу не опасаться, как бы меня не заподозрили в ее убийстве. Может быть, она проснулась, вышла во двор и поскользнулась на краю бассейна. Думаю, такое возможно. Но если ее кто-то убил, я хочу, чтобы этого человека нашли и наказали, даже если ради этого придется предать наш роман огласке со всеми вытекающими из этого последствиями. Я люблю моего сына, но не настолько, чтобы позволить убийце прекрасной женщины гулять на свободе.

– Вы тоже считаете, что Грейс убил Питер Кэррингтон?

– И да и нет. Если он и сделал это, то точно не из-за денег; для него они не настолько важны. В этом отношении Питер ничуть не похож на своего отца. И из оскорбленной гордости, как мстительный муж-рогоносец, тоже вряд ли. Просто не представляю, чтобы Питер мог так поступить. Когда он выхватил из рук у Грейс стакан со спиртным, он выглядел скорее раздраженным, чем взбешенным. Судя по тому, что мне известно, он мог убить ее в состоянии лунатизма. После того как я просмотрел видеозапись, где он с кулаками набрасывается на полицейского, я считаю, что такое вполне возможно.

– А вы не думаете, что ваша жена могла вернуться в особняк, разбудить Грейс и предложить ей прогуляться на свежем воздухе, а потом столкнуть в бассейн?

– Нэнси ни за что так не поступила бы! – с жаром заявил Хаммонд. – Она человек слишком здравомыслящий, чтобы настолько потерять голову. Она никогда не стала бы рисковать угодить в тюрьму, потому что для нее это значило бы остаток жизни провести без меня и сына. По иронии судьбы она относится ко мне так, как я относился к Грейс. И до сих пор надеется, что со временем я снова ее полюблю.

– А вы, мистер Хаммонд?

– Эх, если бы я только мог!

53

Когда Бэнкс с Маркинсоном ушли, я поднялась наверх и прилегла отдохнуть. Было почти пять часов. Я знала, что у ворот стоит охранник, а другой обходит поместье. Джейн я отправила домой, сказав, что мне нездоровится, и пообещав ей, что поужинаю разогретым домашним супом. К счастью, она не стала спорить. Наверное, поняла, что мне совершенно необходимо побыть одной.

Одной в этом огромном безлюдном доме, где несколько столетий назад, в другой стране, несчастного священника, тайно служившего мессы, зарубили на лужайке во дворе. Лежа в постели в нашей спальне, я чувствовала себя так, как будто это меня разрубили на куски.

Неужели мой муж, Питер Кэррингтон, потащил меня под венец только потому, что хотел добиться, чтобы я никогда не смогла дать против него показания?

Неужели все его пылкие признания в любви на самом деле продиктованы всего лишь расчетом хладнокровного убийцы, который вместо того, чтобы убить меня с риском угодить за решетку, предпочел на мне жениться?

Я вспомнила, как Питер стоял в камере и смотрел на меня с любовью в глазах. Неужели при этом в душе он насмехался надо мной, Кей Лэнсинг, дочерью садовника, у которой хватило глупости поверить, будто он влюбился в нее с первого взгляда?

«Кто не хочет видеть, тот хуже слепца», – напомнила я себе.

Я положила руку на живот; жест этот уже превратился в почти инстинктивную реакцию на мысли или ситуации, с которыми мне не хотелось разбираться. Я была уверена, что у меня будет мальчик: не потому, что я хотела мальчика, а не девочку, просто я откуда-то знала, что это мальчик. Я была уверена, что ношу сына Питера.

«Питер меня любит», – горячо сказала я себе.

Другого ответа нет.

А вдруг я обманываюсь? Нет. Нет. Нет.

«Береги что имеешь, ибо это и есть счастье». Кто это сказал? Я не могла вспомнить. Но я намерена была сделать все, чтобы сберечь мою любовь к Питеру и его веру в меня. У меня не было иного выбора, потому что внутренний голос подсказывал мне: это правда. Это все по-настоящему.

В конце концов я начала понемногу успокаиваться. Кажется, я даже задремала, потому что, когда на прикроватной тумбочке зазвонил телефон, резко проснулась. Звонила Элейн.

– Кей, – сказала она, и я поняла, что голос у нее дрожит.

– Да, Элейн.

Я очень надеялась, что если она сейчас у себя, то не собирается заявиться ко мне.

– Кей, мне нужно с тобой поговорить. Дело жизни и смерти. Можно, я зайду минут через пять?

Мне не оставалось ничего иного, кроме как сказать ей, чтобы приходила. Я поднялась, умылась холодной водой, слегка подкрасила глаза и губы и спустилась на первый этаж. Наверное, глупо было так утруждаться ради мачехи Питера, но меня не покидало ощущение, что между мной и Элейн разворачивается битва за территорию. Питер был в тюрьме, а я появилась на сцене совсем недавно, так что она взяла моду приходить и уходить, когда ей вздумается, как будто снова стала здесь хозяйкой.

Однако же когда она появилась на этот раз, в ее поведении не было ни намека на попытки восстановиться в правах хозяйки особняка. Элен была смертельно бледна, руки у нее дрожали. Она явно нервничала и была чем-то страшно огорчена. Я заметила, что под мышкой она держит полиэтиленовый пакет.

Не успела я даже с ней поздороваться, как она огорошила меня сообщением:

– Кей, у Ричарда ужасные неприятности. Он снова играл на скачках. Мне нужно найти миллион долларов, прямо сейчас.

Миллион долларов! У себя в библиотеке я не заработала бы такую сумму за всю жизнь.

– Элейн, – начала я, – у меня нет даже намека на такие деньги, а Питера просить бесполезно. По его мнению, вы зря помогаете Ричарду. Он считает, что в тот день, когда вы откажетесь выплачивать его долги, ему наконец-то придется что-то сделать со своим пристрастием к скачкам.

– Если Ричард не заплатит этот долг, до возможности что-то сделать со своим пристрастием он просто не доживет, – сказала Элейн. Она явно была на грани истерики. – Послушай меня, Кей. Я покрывала Питера почти двадцать три года. Я видела, как он в ту ночь вернулся домой после того, как убил Сьюзен. Он двигался во сне, а на сорочке у него была кровь. Я не знала, в какую беду он попал, знала только, что должна защитить его. Я вытащила ту сорочку из корзины с грязным бельем, чтобы ее не увидела горничная. Если ты думаешь, что я лгу, вот, взгляни.

Она бросила пакет, который держала под мышкой, на кофейный столик, и что-то из него вытащила. Это была мужская парадная сорочка. Она сунула ее мне под нос. На воротничке и вокруг трех верхних пуговиц бурели пятна.

– Ты понимаешь, что это? – спросила она.

У меня закружилась голова, и я упала на диван. Да, я понимала, что она держит в руках. И ни на миг не сомневалась, что это сорочка Питера, а бурые пятна на ней – кровь Сьюзен Олторп.

– Деньги должны быть у меня к завтрашнему утру, Кей, – заявила Элейн.

Перед глазами у меня неожиданно замелькали картинки, как Питер избивает Сьюзен. Судебно-медицинская экспертиза показала, что ее сильно ударили по зубам. Именно такой удар Питер пытался нанести полицейскому. «Господи, – подумала я. – Господи. Ему конец».

– Вы видели, как Питер той ночью возвращался домой? – спросила я.

– Да, видела.

– Вы уверены, что он двигался во сне?

– Абсолютно. Он прошел по коридору мимо меня и даже не заметил.

– Во сколько это было?

– В два ночи.

– Что вы делали в коридоре в такое время?

– Отец Питера все еще злился из-за суммы, в которую обошлась вечеринка, так что я решила уйти в другую комнату. Тогда-то я и увидела, как Питер поднимается по лестнице.

– А потом зашли к Питеру в ванную за сорочкой. А если бы он увидел вас, Элейн? Что тогда?

– Тогда я сказала бы ему, что увидела, что у него приступ, и зашла убедиться, что он благополучно вернулся в постель. Но он не проснулся. Слава богу, мне удалось забрать сорочку. Если бы утром ее нашли в корзине, его арестовали бы и отправили за решетку. Сейчас он, скорее всего, еще сидел бы в тюрьме.

Элейн явно начинала успокаиваться. Видимо, она поняла, что я достану для нее деньги. Она аккуратно сложила сорочку и спрятала ее обратно в пакет, точно продавщица в магазине, упаковывающая покупку.

– Если вы так хотели помочь Питеру, не логичнее ли было избавиться от сорочки? – поддела я ее.

– Нет, потому что это доказательство, что я действительно видела Питера той ночью.

«Что-то вроде страхового полиса, – подумала я. – Заначка на черный день».

– Я раздобуду вам эти деньги, Элейн, – пообещала я, – но только в обмен на сорочку.

– Я отдам ее. Кей, мне очень жаль, но я вынуждена была так поступить. Я покрывала Питера, потому что люблю его. Но теперь я должна защитить своего сына. Вот почему я пришла к тебе. Когда у тебя самой будут дети, ты поймешь.

«Пожалуй, уже понимаю», – подумала я.

Пока что я никому, кроме адвокатов, не сообщала о своей беременности. Срок был еще слишком маленький, к тому же я не хотела, чтобы это просочилось в прессу. Элейн о ребенке я рассказывать сейчас точно не собиралась, выторговывая окровавленную рубашку, которая доказывала, что его отец – убийца.

54

Винсент Слейтер ужинал с деловыми партнерами на Манхэттене и вернулся домой так поздно, что звонить Кей, оставившей на его автоответчике просьбу срочно перезвонить, было уже неудобно.

«Если вы не свяжетесь со мной сегодня вечером, пожалуйста, позвоните с утра, только обязательно», – сказала она в своем сообщении.

Когда он проверял автоответчик, была половина двенадцатого ночи. Он знал, что Кей ложится довольно рано, поэтому звонить ей не стал. Но вопрос, что у нее могло быть такого срочного, не давал ему покоя. В ту ночь он, хотя обычно спал очень крепко, просыпался несколько раз.

В семь утра зазвонил телефон. Это была Кей.

– У меня не телефонный разговор, – сообщила она. – Пожалуйста, по пути в город обязательно заверните ко мне.

– Я уже встал и оделся, – ответил он. – Сейчас буду.

Когда он приехал в особняк, Кей провела его в кухню, где пила кофе.

– Я хотела поговорить с вами до того, как придет Джейн, – сказала она. – В прошлом месяце, в самый первый день после того, как мы вернулись из свадебного путешествия, мы с Питером с утра пораньше отправились на пробежку. А перед выходом я сварила нам кофе. Здорово было играть в новобрачных. Кажется, это было в другой жизни.

В беспощадном утреннем свете Кей показалась Слейтеру исхудавшей. Она осунулась, скулы проступили резче, глаза стали огромными. Страшась услышать ответ, он спросил, что произошло.

– Что произошло? Да ничего особенного. Просто любящая мачеха Питера заявила, что все эти годы покрывала его и теперь хочет получить за это небольшую помощь.

– О чем вы, Кей?

– Она выразила готовность продать мне некий предмет, который может неизмеримо навредить Питеру, если попадет не в те руки – то есть к прокурору. Цена вопроса – один миллион долларов, и получить его она хочет сегодня.

– Что это за предмет? – рявкнул Слейтер. – Кей, что вы такое говорите?

Кей закусила губу.

– Я не могу сказать вам, что это такое, не спрашивайте. Эти деньги нужны ей сегодня, потому что ее замечательный сынок по уши увяз в долгах в результате неудачной игры на скачках. Я знаю, что Питер открыл для нас совместный счет. Сколько на нем денег? Хватит выписать ей чек?

– Кей, вы не подумали головой. Чтобы обналичить чек, нужно время. Единственный способ передать ей эти деньги вовремя – перевести их прямиком на ее счет. Вы уверены, что хотите этого? Вы ведь знаете, что думает Питер о пристрастии Ричарда к тотализатору. Он не желает его финансировать. Может, Элейн просто блефует.

– Она не блефует! Она не блефует! – закричала Кей, потом схватилась за голову и из глаз у нее брызнули слезы.

Слейтер в изумлении смотрел, как она нетерпеливо смахнула их с ресниц, пытаясь взять себя в руки.

– Прошу прощения. Я просто…

– Ничего страшного, Кей, – успокаивающе проговорил он. – Ничего страшного. Не надо плакать. Я переведу ей деньги.

– Я не хочу, чтобы Питер об этом знал, – сказала Кей тихо, но твердо. – Во всяком случае, пока. Сегодня его переводят в клинику изучения нарушений сна. Ему и так трудно, не хватало только этой головной боли.

– Не обязательно пока сообщать ему. У меня есть доверенность на перечисление денег. Только имейте в виду: после того как деньги будут переведены, вернуть их будет невозможно. А она не согласится отдать этот предмет вам до того, как получит перевод?

– Очень сомневаюсь. Сейчас я допью кофе, а потом позвоню ей. Не хочу, чтобы она догадалась по голосу, что я плакала.

Кей обняла чашку обеими руками, как будто пыталась согреться; Слейтер смотрел на нее. Некоторое время они молча сидели за столом, прихлебывая каждый свой кофе. Потом Кей передернула плечами.

– Все, я уже успокоилась. – Она набрала номер Элейн; в трубке один за другим зазвучали гудки. – Похоже, я ее разбужу. И то радость, – с горечью пробормотала она. – Когда вчера вечером мачеха явилась сюда, на ней просто лица не было, но когда я пообещала ей к утру раздобыть деньги, она очень быстро повеселела. Ага, она взяла трубку.

Они с Элейн начали разговаривать; Слейтер отметил, что лицо Кей с каждой минутой все больше каменеет. По ее репликам можно было сделать вывод, что Элейн не желает расставаться с тем, что она предлагала Кей, пока не будут переведены деньги.

«Интересно, что же это такое, – задумался Слейтер. – В ночь, когда исчезла Сьюзен, Элейн еще жила в особняке. Вход в главную спальню из того же коридора, что и в старую комнату Питера. А не могла она видеть, как Питер в ту ночь возвращался домой в окровавленной сорочке? Вполне могла», – рассудил он и легонько кивнул самому себе.

Слейтер вспомнил те приступы лунатизма у Питера, свидетелем которых он был много лет назад, когда возил парнишку в разные поездки на каникулах. Однажды он слишком резко разбудил Питера, и тот набросился на него. Еще три или четыре раза, когда у Питера при нем случались такие приступы, Питер возвращался в постель и немедленно засыпал мертвым сном. Элейн вполне могла зайти к нему в комнату и вытащить сорочку из корзины для грязного белья так, что он ничего даже не заподозрил.

Кей повесила трубку.

– Она мне не доверяет. Говорит, что ее банкир позвонит ей в ту же минуту, как деньги будут у нее на счету, и только после этого она придет сюда с пакетом, о котором я говорила.

– Это парадная сорочка, которая была на нем в ту ночь, да, Кей? – спросил Слейтер.

– Я не буду отвечать на этот вопрос. Не могу.

– Я все понимаю. Ладно. Я еду в Нью-Йорк. Чтобы перевести деньги, мне потребуется подписать кое-какие бумаги.

– Деньги! Большинство преступлений совершается именно из-за них, правда? Из-за любви или из-за денег. Сьюзен нужны были деньги, да?

Слейтер уставился на нее.

– Откуда вы могли это узнать?

– Ох, ну разумеется, я этого не знала. – Она отвернулась, чтобы не смотреть ему в глаза, и удивленно воскликнула: – Ой, Гэри, я и не слышала, как вы вошли!

– Я подошел перекинуться словечком с охранником у двери, миссис Кэррингтон. Предложил ему чашечку кофе, а потом двинулся прямо сюда.

«Значит, он вошел через парадную дверь, – подумал Слейтер. – Этого они с Кей не предусмотрели. Давно он стоял в коридоре? И если да, много ли успел услышать?»

Он понимал, что те же мысли сейчас мучают и Кей.

Она поднялась.

– Я провожу вас до двери, Винс.

Она молчала, пока они не оказались у самого выхода, и лишь тогда прошептала:

– Как думаете, он слышал, о чем мы говорили?

– Не знаю, но у него не было совершенно никакой необходимости пользоваться парадным входом. Наверное, он заметил мою машину, увидел нас в окне кухни, вернулся назад и придумал предлог, чтобы попытаться подслушать наш разговор.

– Мне тоже так кажется. Позвоните мне, когда банк переведет деньги, и я… – Кей запнулась, – и я завершу сделку.

В полдень Слейтер позвонил Кей и сообщил ей, что миллион долларов переведен на счет Элейн.

В двенадцать тридцать Кей перезвонила ему. Голос у нее был расстроенный и возмущенный.

– Она отказалась отдать мне пакет. Сказала, что запросила слишком мало. Она говорит, что ее не устраивает содержание, которое полагается ей по условиям брачного контракта. Она хочет обсудить сумму, которая соответствовала бы ее потребностям в будущем.