Текст книги "Эта песня мне знакома"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

60

Пэт Дженнингс все больше и больше времени проводила на телефоне, потому что делать в галерее все равно было совершенно нечего. С тех пор как Ричард несколько недель назад поругался у себя в кабинете со своей маменькой, он почти перестал появляться на работе. Пэт он сказал, что продает свою квартиру и покупает другую, поменьше, и подыскивает более дешевое помещение для галереи.

– Похоже, любовь с Джиной Блэк закончилась, – по секрету сообщила Пэт своей подружке Триш в один из своих частых телефонных разговоров с ней. – Она постоянно ему названивает, но он велел мне отвечать ей, что его нет в городе.

– А что другая? Александра Ллойд?

– Думаю, она поняла, что ничего ей не светит. Уже пару недель не звонит.

– А его мамаша приезжала?

– Нет, ни разу. Но по-моему, она что-то потеряла. Сегодня утром Ричард заезжал в галерею и был прямо сам не свой. Бросился прямиком к телефону и стал звонить матери. Я слышала, как он говорил ей, что после ее звонка всю ночь не мог уснуть, так разволновался. По-моему, до него не доходит, что, когда он повышает голос, я слышу все до последнего слова.

– И когда это было? – спросила Триш.

– Да с час назад.

– Что он еще сказал?

– Что-то насчет того, что глупо было держать такую вещь дома и что она с тем же успехом могла вывесить ее вместо флага, чтобы все видели. В общем, он ее отругал, а минут через десять она ему перезвонила и, судя по голосу, плакала. Объявила, что с Ричардом говорить не будет. Попросила передать ему, что он сам виноват в сложившейся ситуации и в том, что пришлось прибегнуть к крайним мерам. Именно из-за него эта штука оказалась у нее дома и потому пусть он катится к чертовой матери.

– Прямо так и сказала?! – ахнула Триш. – И ты ему это передала?

– Ну она же сама мне велела, разве нет? Так он выскочил отсюда как ошпаренный, только и бросил, что сегодня уже не вернется.

– Вот это да! – восхитилась Триш. – До чего же у тебя интересная работа, Пэт. С этими Кэррингтонами не соскучишься. И что, как ты думаешь, Элейн потеряла?

– Ой, да какую-нибудь цацку, – высказала догадку Пэт. – Если, конечно, это не ключ к денежкам Кэррингтонов. Ричард бы от него не отказался.

– Может, это был туз в ее рукаве, кто ее знает, – предположила Триш.

И обе весело расхохотались.

– Узнаешь что-нибудь новенькое – звони! – напутствовала Триш подругу перед тем, как положить трубку.

61

– Питер недвусмысленно высказал свое мнение в суде, Кей, – сказал Коннер Бэнкс, сверившись со своими пометками, и для пущей убедительности ткнул в мою сторону пальцем. – У нас есть запись, как он встает с кровати в клинике. Там есть очень четкий кадр его лица, где он смотрит прямо в камеру. На нем совершенно отчетливо видно, какой у него отсутствующий взгляд, и понятно, что он не в себе. Думаю, когда присяжные просмотрят запись, некоторые, если не все из них, поверят, что Питер в это время находился в состоянии лунатизма и, следовательно, он лунатик. Но, Кей, даже если так оно и будет, подобная стратегия защиты все равно ничего не даст. Если вы хотите, чтобы ваш муж вернулся домой, вы просто должны убедить его позволить нам оспаривать версию обвинения и отстаивать его невиновность в убийстве Сьюзен и вашего отца за недостаточностью улик.

– Совершенно согласен, – веско произнес Маркинсон.

Бэнкс с Маркинсоном снова приехали ко мне. С тех пор как сорочку Питера похитили из домика Элейн, прошла неделя. Не знаю, кого из нас двоих ее исчезновение расстроило больше.

В голову мне приходили лишь два человека, которые могли похитить ее: Гэри Барр и Винсент Слейтер. Винс мгновенно догадался, что «предмет», которым Элейн меня шантажировала, вероятнее всего, был сорочкой, а Гэри, очевидно, подслушал, как мы об этом разговаривали.

Я вполне представляла себе, что Винс мог попытаться выкрасть сорочку после того, как Элейн получила свой миллион долларов, в особенности когда она решила продолжить вымогательство, но почему он ничего не сказал мне? Я без обиняков задала ему этот вопрос и сказала, что «предмет», которым Элейн меня шантажировала, и есть пропавшая сорочка. Он категорически отрицал свою причастность к ее исчезновению. Верить ему или нет, я не знала.

Если сорочку похитил Гэри Барр, что он собирается с ней делать? Приберегает, чтобы поторговаться с прокурором примерно в таком духе: «Питер был совсем мальчиком. Мне стало его жалко. Я спрятал труп, а потом помог Питеру закопать его за забором».

Разумеется, и Винсент, и Гэри с легкостью могли проникнуть в дом Элейн. Гэри постоянно находился поблизости, Винсент регулярно наведывался в поместье. Охранник почти все время торчал у парадного входа. Периодически он обходил особняк, но любой из этих двоих мог без труда укрыться от его глаз.

Перед тем как обнаружить, что в доме кто-то побывал, Элейн провела четыре дня в своей квартире в Нью-Йорке. У того, кто похитил сорочку, было предостаточно времени для поисков. Помимо Винса и Гэри в голову мне приходил еще один возможный кандидат, хотя это было маловероятно. Когда Элейн обнаружила пропажу сорочки и сломя голову примчалась ко мне, она обмолвилась, что Ричард тоже знал о ее существовании. А вдруг это он украл ее, чтобы подстраховаться на случай новых долгов? Но, по словам Элейн, он не знал, что она не вернула сорочку назад в банковскую ячейку, где она ждала своего часа эти двадцать два года, и что он неподдельно разъярился, когда она рассказала ему о пропаже.

Все эти мысли крутились у меня в голове, пока Коннер Бэнкс один за другим выкладывал мне факторы, которые, по его мнению, были основополагающими в защите на основании недостаточности улик.

– Питер со Сьюзен были друзьями, но никому и в голову не приходило, что у них могли быть серьезные отношения, – говорил Бэнкс. – Парадная сорочка исчезла, но ни на смокинге, ни на брюках, ни на носках, ни на туфлях Питера никаких следов крови экспертиза не обнаружила.

– А предположим, что эта сорочка где-нибудь обнаружится? – спросила я. – И предположим, на ней окажется кровь Сьюзен?

Бэнкс с Маркинсоном уставились на меня с таким видом, как будто у меня было две головы.

– Если бы существовала хотя бы малейшая вероятность того, что такое случится, я советовал бы Питеру просить два тридцатилетних срока в обмен на чистосердечное признание и считал бы большой удачей, если бы судья на это согласился.

«Чем дальше, тем лучше», – подумала я.

Сам того не зная, Бэнкс ответил на мой вопрос. Если бы адвокаты узнали о существовании сорочки, они попытались бы смягчить приговор в обмен на чистосердечное признание. Но Питер никогда не согласился бы признаться, что он совершил все эти убийства, в обмен на приговор, который давал ему возможность – в самом лучшем случае – выйти из тюрьмы, когда ему исполнится семьдесят два года.

«Нашему ребенку тогда будет тридцать», – подумала я.

– Я не стану убеждать Питера избрать другую линию защиты, – заявила я. – Если он так решил, я поддержу его.

Юристы отодвинули свои стулья и поднялись, чтобы уходить.

– Тогда вам придется смириться с неизбежным, Кей, – предупредил Маркинсон. – Вы будете растить вашего ребенка одна.

По пути к выходу из столовой Маркинсон остановился перед сервантом.

– Великолепный сервиз, – заметил он.

– Да, – согласилась я, понимая, что мы сейчас просто ведем вежливый разговор, что адвокаты Питера, грубо говоря, просто-напросто сложили лапки.

Коннер Бэнкс разглядывал одно из полотен, которое я перенесла сюда с третьего этажа.

– Настоящий шедевр, – похвалил он. – Это ведь Морли, да?

– Я не знаю, – призналась я. – К стыду своему, я совершенно не разбираюсь в живописи. Просто она нравится мне больше той, которая висела на этом месте прежде.

– Значит, у вас хороший вкус, – одобрительно отозвался он. – Нам пора. Мы подберем врачей, которые имели дело с пациентами с нарушениями сна и которые могут засвидетельствовать, что во время приступа человек, страдающий лунатизмом, не отдает себе отчета в том, что делает. Если вы с Питером настаиваете на такой линии защиты, нам придется вызвать их в суд в качестве свидетелей-экспертов.

Мне нужно было в тюрьму на свидание к Питеру. Живот у меня начинал уже потихоньку округляться, и когда я одевалась сегодня утром, мне пришлось оставить верхнюю пуговицу на брюках расстегнутой. Я почти все время носила свитера с высоким воротом, чтобы скрыть, как сильно я похудела, если не считать раздавшейся талии. Меня беспокоило, что я продолжаю худеть, но врач заверил меня, что в первые месяцы беременности такое не редкость.

В какой момент все мои мучительные сомнения в невиновности Питера начали развеиваться? Наверное, это случилось, когда я взялась за разбор шкафов с документами на третьем этаже. Благодаря им мне открылось детство Питера. Его мать до самой смерти каждый год делала ему по альбому с фотографиями. Меня поразило, что на этих фотографиях почти никогда не было его отца. Питер говорил мне, что после его рождения мать перестала сопровождать отца в разъездах.

Кое-где в альбомах встречались сделанные ее рукой записи: она отмечала, каким смышленым мальчиком рос Питер, как быстро все схватывал, какой у него был чудесный характер и чувство юмора.

Все это говорило о близости между матерью и сыном, и мне стало грустно.

«У него хотя бы двенадцать лет была мама», – подумала я.

Потом я нашла снимок, сделанный корреспондентом местной газеты «Берген рекорд» в день ее похорон. На нем убитый горем двенадцатилетний Питер, пытаясь сдержать слезы, шел за гробом матери, положив на него руку.

В одном из шкафов нашлись его школьные и студенческие альбомы за все годы обучения. В одном из них о Питере было написано, что он «достойно переносит трудности», и до меня вдруг дошло, что, когда пропала Сьюзен, он только-только начал учиться на последнем курсе Принстона. В последующие несколько месяцев его постоянно вызывали на допросы в прокуратуру.

Когда я приехала в тюрьму и в комнату для свиданий ввели Питера, мы долго-долго молча смотрели друг на друга сквозь плексигласовое стекло. Он дрожал, в глазах у него блестели слезы. Потом он взял телефонную трубку и чужим голосом произнес:

– Кей, у меня почему-то было такое чувство, что ты не придешь сегодня и вообще никогда больше не придешь, что ты сыта по горло всем этим безобразием.

На миг у меня возникло ощущение, будто я смотрю на двенадцатилетнего мальчика, который только что похоронил самого дорогого на свете человека.

– Я никогда тебя не брошу, – пообещала я ему. – Я слишком сильно тебя люблю. Питер, я не верю, что ты мог причинить кому-то зло. Ты не мог. Есть другой ответ, и, клянусь богом, я его найду.

В тот же вечер я позвонила Николасу Греко.

62

Джейн Барр сварила перловый суп на тот случай, если адвокаты останутся на обед, но без четверти двенадцать те уже уехали. Она с радостью ухватилась за повод что-нибудь приготовить; ей просто необходимо было как-то отвлечься от тревожных мыслей. Гэри вызвали в прокуратуру, и сейчас он находился там. Зачем он им понадобился? Неужели спустя столько лет они снова допрашивают его о Сьюзен Олторп?

«Пожалуйста, только не это», – взмолилась Джейн про себя.

Перед тем как ехать в тюрьму к Питеру, Кей Кэррингтон съела тарелку супа. Странное дело с этой Кей. Вроде бы из простой семьи, а держится с достоинством, без высокомерия, но цену себе явно знает. Самое то, что нужно Питеру. И похоже, она беременна. Она молчит, но Джейн-то видит.

«Где же Гэри? – забеспокоилась Джейн, поглядывая на часы. – О чем его спрашивают? Что он решил рассказать?»

После обеда она обычно отправлялась к себе домой, в сторожку, и была там почти до вечера, а потом возвращалась в особняк, зажигала свет, опускала занавеси и готовила ужин. Сегодня, вернувшись домой, она обнаружила там Гэри – он ел сэндвич и запивал его пивом.

– Что ж ты не сказал мне, что уже дома? – напустилась на него она. – Я тут уже вся извелась, гадая, что им от тебя было нужно.

– Они накопали на меня кой-чего, – буркнул Гэри. – Я тебе рассказывал. Были у меня по молодости небольшие проблемы с законом, но дело вроде бы прикрыли. Хотя кое-что все-таки просочилось в газеты; наверное, так они об этом и пронюхали.

Джейн упала в кресло.

– Это было так давно! Они ведь не собираются возобновить дело? Или вскрылись какие-то новые обстоятельства?

Гэри покосился на жену с чем-то близким к презрению во взгляде.

– А ты как думаешь? – спросил он.

Джейн еще даже не успела расстегнуть зимнее пальто. Она взялась за верхнюю пуговицу и протолкнула ее в петлю. Плечи ее поникли.

– Я прожила в этом городе всю свою жизнь, – сказала она. – И никогда не хотела жить ни в каком другом месте. Мы с тобой работаем у хороших людей. И теперь все это может рухнуть. То, что ты сделал, просто ужасно. Тебя об этом спрашивали? Им все известно? Да?

– Нет, – зло буркнул Гэри. – Ничего они не знают, так что прекрати кудахтать. Существует закон об исковой давности. Никто не может предъявить мне обвинения, слишком много лет прошло. А если бы они даже и попытались повесить на меня что-нибудь еще, у меня есть для них предложение, от которого они не смогут отказаться.

– Что ты такое говоришь?! – ахнула Джейн. – Срока давности по датам об убийстве не существует!

Гэри Барр вскочил со стула и запустил в жену недоеденным сэндвичем.

– Никогда больше не произноси этого слова! – рявкнул он.

– Прости, Гэри. Я не хотела тебя расстраивать. Прости.

Со слезами на глазах Джейн оглядела свое измазанное горчицей пальто, ошметки ржаного хлеба, ломтики ветчины и куски помидора, разбросанные на полу у нее под ногами.

Судорожно стиснув кулаки, Гэри с трудом взял себя в руки.

– Ладно. Ничего страшного. Только смотри не забудь. Видеть – одно дело, убить – совсем другое. Ничего страшного. Я все уберу. Все равно сэндвич был несъедобный. Скажи, там супа не осталось? Ты вроде с утра что-то готовила?

– Да. Ешь – не хочу.

– Будь добра, налей мне тарелочку, ладно? У меня сегодня выдался тяжелый день. Прости, что вспылил. Ты этого не заслужила, Джейн. Ты славная женщина.

63

Неожиданный телефонный звонок от заместителя прокурора Тома Морана порадовал Николаса Греко.

– Вы подали отличную идею, – сказал ему Моран. – Оказывается, в юности Барр имел привод в полицию. Досье было засекречено, но нам удалось получить к нему доступ. Он был арестован за то, что принес в школу марихуану и курил ее в спортивном зале. Кроме того, мы подняли данные по его выпуску и отыскали несколько его одноклассников, которые до сих пор живут в Покипси. Все они утверждают, что у Барра был вспыльчивый характер. Милый соседский мальчик – это не про него.

Конечно, это было давно, – продолжал Моран. – Но вот что любопытно: его одноклассники вспоминают, что он вечно лез в бутылку и при этом страдал комплексом неполноценности. Школу он так и не закончил, в колледж не пошел, а потом много лет спустя на встрече одноклассников плакался, что ему просто не дали шанса пробиться в жизни.

– Он произвел на меня впечатление человека крайне в себе неуверенного, недовольного жизнью и разобиженного на весь белый свет, – заметил Греко. – То, что вы мне сейчас рассказали, вполне укладывается в эту картину.

– Отвлечемся пока от Барра, – сказал Моран. – У меня для вас еще одна новость. Миссис Олторп умерла.

– Мне очень грустно это слышать, но я полагаю, что для нее смерть стала избавлением.

– Насколько я понял, публичного прощания не будет, а похороны только для близких. Полагаю, такова была ее воля; свою долю внимания прессы эта семья уже получила с лихвой.

– Да уж, – согласился Николас Греко. – Спасибо, Том.

Он взглянул на часы. Было уже пять вечера, но ехать домой он пока не собирался. Ему хотелось спокойно подумать, а лучше всего ему думалось, когда в офисе никого больше не оставалось, а телефоны умолкали. К счастью, у Фрэнсис сегодня вечером как раз должно было состояться очередное собрание читательского кружка, так что она не станет возражать, если он задержится на работе.

Он улыбнулся себе под нос. Фрэнсис была из тех женщин, которые полагают, что все внимание мужа должно безраздельно принадлежать им. Да он, как правило, и сам был не против, но сейчас ему необходимо было посидеть в коричневом кабинете. Когда он впервые употребил это выражение при Фрэнсис, она переспросила, что он имеет в виду.

– Сейчас оно почти вышло из употребления, но в девятнадцатом веке было очень распространено, – ответил он ей тогда. – «Коричневый кабинет», милая, означает состояние глубокой погруженности в серьезные размышления.

– Ой, Ник, я тебя умоляю, – помнится, фыркнула в ответ она. – Так бы сразу и сказал, что просто пытаешься кое в чем разобраться.

«Вот именно этим я сейчас и занимаюсь», – подумал Греко.

Первым в списке тем, требующих обдумывания, был Гэри Барр. Греко чувствовал, что Барр озлоблен на людей, которые, по его мнению, слишком хорошо живут. Интересно, какие отношения связывали его с семьей Олторпов? В те годы, когда он и его жена не служили у Кэррингтонов, они регулярно готовили и обслуживали банкеты у Олторпов, а Гэри еще и возил на машине их дочь. Как и почему он стал «приятелем» Сьюзен? Надо еще раз поговорить с подругой Сьюзен, Сарой.

Следующей по списку была страничка, вырванная из журнала «Пипл». Она имела какое-то значение, огромное значение, в этом он был уверен. Но какое?

Далее шла вечерняя сумочка Сьюзен Олторп. Почему Гэри Барр так хорошо помнил, как Питер Кэррингтон на следующее утро просил Винсента Слейтера вернуть ее Сьюзен, а потом припомнил еще и то, что Питер испугался, когда сумочки в машине не оказалось? Или Барр выдумал все это из каких-то своих соображений? Слейтер подтвердил его слова, однако лишь до определенной степени. Он утверждал, что Кэррингтон просто попросил его посмотреть, не осталась ли сумочка в машине, и если да, то вернуть ее Сьюзен.

Однако же Кэррингтоны в то утро ожидали Сьюзен к завтраку. А сумочка была совсем маленькая, и ничего, кроме носового платка, пудреницы, расчески и губной помады, там все равно не поместилось бы. Какой смысл тогда поднимать такую суету? Или в ней было что-то еще, что могло понадобиться Сьюзен?

Все это взаимосвязанные части одной головоломки, подумал Николас Греко. Уже начинало темнеть, а он все так же сидел, скрестив руки на груди, и ничего не замечал. Вот только какова эта связь?

Зазвонил телефон. Несколько раздраженный, что его отрывают от мыслей, Греко поднял трубку и представился.

– Мистер Греко, это Кей Кэррингтон. Вы дали мне свою визитку в суде несколько недель назад.

Греко выпрямился в своем кресле.

– Да-да, миссис Кэррингтон, – произнес он медленно. – Рад вас слышать.

– Вы не могли бы подъехать ко мне домой завтра утром?

– Конечно. В какое время вам будет удобно?

– В одиннадцать часов вас устроит?

– Более чем.

– Вы знаете, где я живу?

– Да-да. В одиннадцать я буду у вас.

– Спасибо.

Греко услышал короткие гудки и лишь тогда сам повесил трубку. Все еще погруженный в глубокую задумчивость, он вышел в вестибюль и открыл шкаф. И уже в самую последнюю минуту спохватился, что забыл оставить секретарше записку.

«Завтра с утра я в Нью-Джерси», – нацарапал он на листке бумаги.

64

Я решила пока не говорить Мэгги, что жду ребенка, потому что она непременно поделилась бы этой новостью со своими подругами и тогда об этом написали бы во всех газетах. Бабушка решительно не способна хранить секреты. Но потом я подумала, что могу столкнуться у гинеколога с кем-нибудь из наших общих знакомых, а поскольку мне не хотелось, чтобы слухи об этом дошли до Мэгги из третьих уст, я поняла, что должна сама рассказать ей обо всем.

После того как я позвонила Николасу Греко и условилась с ним о встрече, я заехала за Мэгги и повезла ее к себе ужинать. Джейн приготовила жареного цыпленка и собралась прислуживать за столом, но я отослала ее домой, сказав, что мы справимся сами. Не хватало только, чтобы содержание нашего разговора стало известно Гэри Барру. Судя по всему, Джейн начала опасаться за свое место, потому что сначала попыталась возражать, однако быстро прекратила и очень вежливо пожелала нам хорошего вечера.

Кухня у нас большая, и посередине стоит длинный и узкий стол с лавками; раньше за ним ела прислуга, когда в доме держали целый штат. Мэгг и хотела поужинать там, но я забраковала эту идею. Кресла в маленькой столовой куда более удобные. Кроме того, я знала, что особняк до сих пор внушает ей страх, и хотела положить этому конец.

Когда мы устроились за столом, я выложила Мэгги свои новости. Она ужасно обрадовалась, но потом, разумеется, немедленно разволновалась.

– Ох, Кей, какое горе, что отец твоего ребенка не сможет быть рядом с ним и не увидит, как малыш растет.

– Мэгги, – сказала я, – моего мужа зовут Питер, и я не теряю надежды. Он не убивал Сьюзен Олторп и совершенно определенно не убивал моего отца. Но пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь другом. Папу уволили всего через несколько недель после того, как исчезла Сьюзен. Питер сказал мне, что Элейн Кэррингтон избавилась от него, потому что она подбивала к нему клинья, а он дал ей от ворот поворот.

– Ты говорила мне об этом, Кей, – покаянно ответила Мэгги.

Я видела, что ей неловко за ту поспешность, с которой она заключила, будто отца уволили из-за его пристрастия к алкоголю.

– И что папа собирался делать? Ему предлагали другую работу?

– Я не знаю, Кей. Между его увольнением и, как мы считали, самоубийством прошло всего несколько недель. В последний раз я видела его тридцатого сентября, двадцать два с половиной года назад. Мы с тобой уже говорили об этом.

– Давай поговорим еще раз.

– Тридцатого сентября твой папа позвонил мне около пяти вечера и попросил разрешения привезти тебя с ночевкой. Сказал, что у него назначена какая-то встреча. Ты была не слишком рада, потому что он обещал тебе, что вечером вы вдвоем опробуете какой-то новый рецепт. Но на следующий день он не пришел за тобой и не позвонил, а потом явились полицейские и сообщили, что его машину обнаружили на утесе над рекой, а на переднем сиденье лежал его бумажник.

– Они не пытались найти того, с кем он собирался встретиться тридцатого сентября?

– Тогда полицейские решили, что он просто-напросто выдумал эту историю, чтобы получить повод сплавить тебя мне.

Разговор явно ни к чему не вел. Я все еще не теряла надежды, что в памяти Мэгги всплывут какие-нибудь забытые подробности, но они все не всплывали и не всплывали.

За чашкой чая я решила, что наконец настала пора рассказать Мэгги о том, как двадцать два года назад я тайком пробралась в этот дом, потому что мне было ужасно любопытно взглянуть на часовню.

Как я и ожидала, она отреагировала в том духе, что я всегда склонна была найти приключения на собственную голову. Однако, к моему удивлению, этим все и ограничилось.

Наверное, отчасти ее сдержанная реакция и побудила меня рассказать ей, что я стала невольной свидетельницей перепалки между какой-то женщиной и мужчиной, которого она, видимо, шантажировала, хотя изначально я не собиралась этого говорить.

– Вот откуда я узнала, что за мотив он насвистывал, хотя это был всего лишь короткий обрывок, – сказала я ей. – Ты постоянно напевала его мне, когда рассказывала, как мама выступала с этой песней на школьном концерте.

Мэгги посмотрела на меня со странным выражением в глазах.

– В чем дело? – спросила я ее.

– Кей, – воскликнула она, – напрасно ты не рассказала об этом отцу! Когда они с твоей мамой начали встречаться, я рассказала ему о том концерте и похвасталась, как она замечательно пела эту песню. Он уговорил ее спеть ему. С тех пор он называл эту песню их песней. Они даже танцевали под нее свой первый танец на свадьбе. Я ведь тебе рассказывала.

– Мэгги, ты рассказывала о школьном концерте. Но я не помню, чтобы ты что-то говорила о том, что папа называл эту песню их песней и что они танцевали под нее на свадьбе, – возразила я.

– Это неважно. Но после того, как он помчался вместе с тобой чинить фонари перед тем приемом, он завез тебя ко мне. Я очень хорошо помню, какой у него был печальный вид. Он рассказал, что, когда был в поместье, слышал, как один человек насвистывал ту песню, и даже поговорил с ним. Думаю, твой отец сказал тому человеку, почему этот мотив так разбередил ему душу.

– А он не сказал, кто был тот человек? – насторожилась я.

– Сказал, только я забыла.

– Мэгги, это очень важно. Подумай хорошенечко. Пожалуйста, попытайся вспомнить.

– Я попробую, Кей. Честное слово, попробую.

Я собралась с духом и задала ей еще один вопрос.

– Мэгги, а это не мог быть Питер?

– Нет. Это точно был не он, – твердо ответила Мэгги. – Я запомнила бы, будь это Питер Кэррингтон. В то время к нему здесь относились как к наследному принцу. Потому-то я и была так разочарована в нем, когда стали говорить, что это он убил бедняжку Сьюзен. Нет, я совершенно уверена, что твой отец говорил не о нем!

Мэгги посмотрела на меня.

– Кей, что с тобой? – всполошилась она. – Почему ты плачешь?

«Это не Питер, – с облегчением подумала я. – Это не Питер! Это кого-то другого шантажировала в тот день в капелле неизвестная женщина».

Но, боже правый, если бы только я тогда рассказала папе о разговоре, который случайно подслушала, а он обратился бы в полицию, может быть, он и сейчас был бы жив, а Питер не сидел бы в тюрьме, дожидаясь суда по обвинению в убийстве.