Текст книги "Только ты (ЛП)"
Автор книги: Мелани Харлоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Через десять минут он вернулся, выражение его лица было более спокойным.
– У них есть семейный туалет со столиком, – сказал он, проскальзывая в кабинку. – Я даже не знал, что такое бывает.
– Каждый день узнаешь что-то новое, – я повернула свое меню к нему лицом. – Вот. Посмотри на это, пока я приготовлю смесь.
Он взглянул на него.
– Боже, мне нужно вернуться в спортзал. Я плохо питаюсь.
– Я смогу присмотреть за ней несколько раз на следующей неделе, и ты сможешь позаниматься, если захочешь. Хотя с Коко у меня все еще нет времени, мое расписание довольно плотное. Подашь мне сумку для подгузников?
Он передал ее через стол.
– Да, наверное, мне придется нанять настоящую няню или сиделку. Я не могу долго не работать.
– Могу помочь тебе найти кого-нибудь, – сказала я, когда подошла официантка. – Кажется, Коко упоминала агентство или сайт, который она однажды использовала для поиска няни. Спрошу у нее, как он называется.
Мы заказали гамбургеры и картофель фри и по очереди ели и держали Пейсли на руках, поскольку она продолжила капризничать даже после бутылочки. В какой-то момент, когда я держала ее на руках, и пыталась съесть последние несколько кусочков своего бургера, Нейт достал из бумажника двадцатидолларовую купюру, положил ее на стол и встал.
– Я возьму ее, чтобы ты могла закончить, – сказал он. – Я поел. Если официантка вернется, попросишь чек? – он взял Пейсли из моих рук и пошел с ней вперед.
Я быстро закончила есть, и когда пришла официантка, чтобы проверить нас, я попросила у нее счет.
– Конечно, – сказала она. – Ваш муж закончил со своей тарелкой? – она жестом указала на недоеденную картошку фри Нейта.
Несколько секунд я не могла ответить. Была слишком занята тем, что мне было приятно, что она назвала Нейта моим мужем.
– Да. Ребенок капризничал, поэтому он взял ее на руки, но он уже закончил.
Она улыбнулась, и подняла тарелку, поставив ее поверх моей.
– Любой мужчина, который берет плачущего ребенка, чтобы его жена могла закончить обед – настоящий мужчина. Я сейчас вернусь с чеком.
– Спасибо, Шэрон, – сказала я, обращаясь по имени на ее бейджике. Мне понравилась Шэрон. Шэрон была потрясающей.
К тому времени, когда Нейт вернулся к столу, чтобы усадить Пейсли в ее автокресло, Шэрон уже положила на стол сдачу.
– Хорошая работа, папа. Вы заставили ее притихнуть. Я как раз говорила Вашей жене, как ей повезло, что у нее есть мужчина, который помогает с ребенком.
Брови Нейта поднялись, и он бросил на меня удивленный взгляд. Я прикусила губу. Боялась, что он скажет ей правду и испортит мою маленькую фантазию, но он этого не сделал. На самом деле, он выглядел скорее позабавленным.
– Спасибо, – сказал он Шэрон.
Он осторожно пересадил Пейсли в автокресло и пристегнул ее, пока я надевала куртку, а затем мы вышли из ресторана, торопливо пересекая парковку под дождем.
Когда мы снова оказались на шоссе, он взглянул на меня.
– Моя жена? Я пропустил ту часть, где мы поженились?
Я рассмеялась.
– Расслабься, ты все еще холост.
– О, хорошо. Потому что я могу справиться только с одним кризисом идентичности за раз. Я только что узнал, что я отец. И не могу вдруг обнаружить, что я еще и муж, – он вздрогнул.
Я переместилась на своем месте, чтобы встретиться с ним взглядом, и скрестила руки.
– Это было бы так ужасно, быть женатым на мне?
– Нет, дорогая. Мужчина, который женится на тебе, будет самым счастливым человеком в мире, и я обещаю представлять твои интересы при разводе и проследить, чтобы мы растоптали его глупую задницу в угли за то, что он испортил хорошее дело. Однако это было бы ужасно – быть замужем за мной. Я не хочу, чтобы ты прошла через это.
Я закатила глаза, и снова повернулась лицом вперед, а он снова включил NPR. Но я не могла обращать внимание на передачу. Мои мысли постоянно возвращались к тому, что он сказал о женитьбе. Не то чтобы я раньше не знала его взглядов на этот вопрос, но тогда это не было личным. Теперь он не только говорил, что не заинтересован в браке, но и говорил, что не заинтересован в браке со мной.
Разве я сошла с ума, если почувствовала себя немного уязвленной этим?
Да, – сказал голос в моей голове. – Вы встречаетесь ровно две недели. Возьми себя в руки. Оставайся в этом моменте.
Нет, – сказало мое сердце. – Это вполне естественно – мечтать о будущем с любимым человеком. Невозможно все время оставаться в моменте.
Влюблена ли я в Нейта?
Я взглянула на его красивый профиль, и у меня запорхали бабочки, но мне не нужно было смотреть на него, чтобы узнать ответ.
Конечно, я была влюблена в Нейта. Я даже думала, что он может быть влюблен в меня.
Что он сказал прошлой ночью?
«У тебя есть я».
Возможно, это не были обычные три маленьких слова, которые мечтаешь услышать от того, кто пленил твое сердце, но в том, как он их произнес, было что-то такое, что делало их не менее значимыми.
«У тебя есть я».
Я чувствовала это до самых костей. И я слышала, как другие парни говорили: «Я люблю тебя», когда они явно не имели этого в виду. Важны были не сами слова. Важно было чувство.
Но что значило иметь его? Или быть его? Что толку принадлежать друг другу, если знаешь, что это временно? Как можно наслаждаться моментом, если ты постоянно знаешь, что будущего не будет? Что ваше совместное время истекает? Из-за этого все наши отношения казались песком в песочных часах.
Но опять же, может быть, я ошибалась. Может быть, мне просто нужно быть терпеливой с Нейтом, как я и обещала. В конце концов, посмотрите, как далеко он продвинулся как отец. Не так уж фантастично думать, что в будущем он может изменить свое мнение о браке? И не то чтобы я торопилась. Мне просто нравилось знать, что это возможно. Мне нравилось предвкушение. Мои любимые моменты на свадьбах, которые я планировала, всегда были непосредственно перед тем, как невеста шла к алтарю. Когда она стояла в задней части церкви и смотрела вперед, где ее ждал будущий муж. Когда она делала этот первый шаг, это был шаг не только к мужчине. Это был шаг к мечте. У меня каждый раз мурашки бежали по коже.
Я хочу этого для себя.
Время. Это все, что мне нужно было сделать – дать ему время. Если Нейт действительно тот самый, а что-то внутри подсказывало мне, что это так, то он стоит того, чтобы ждать.
Я могу быть терпеливой.
Глава 16
Нейт
Со мной что-то было не так.
Или, может быть, что-то не так с Эмми – она замолчала после всего этого разговора о браке.
Может, дело в этом? Ее беспокоило то, что я не собирался жениться? Может, ее чувства были задеты?
Я надеялся, что нет. В этом не было ничего личного – я был без ума от нее, и я имею в виду это в самом прямом смысле слова. Бывали моменты, когда я думал, что схожу с ума, потому что так сильно хотел ее. Я постоянно думал о ней, постоянно задавался вопросом, что могу сделать, чтобы заставить ее улыбнуться, а удержаться от того, чтобы не прикоснуться к ней, было практически невозможно. Не было ничего, на что бы я не пошел ради нее…
Кроме женитьбы. Я просто не мог.
Многое в моей жизни вышло из колеи. За последние пару недель мне пришлось отбросить все планы и мечты, которые я строил для себя. Мне пришлось принять совершенно новую реальность, наметить совершенно другое будущее. От этого земля стала скользкой под ногами. Как будто ничто не было определенным.
Не слишком же многого я прошу, чтобы удержать какую-то часть моей прежней жизни, какую-то часть моего прежнего «я»?
И разве недостаточно того, что мы теперь вместе? Что я чувствую к ней больше, чем когда-либо к какой-либо женщине? Что я, Нейт Пирсон, адвокат по разводам и с фобией обязательств, состою в отношениях?
Прошлой ночью я рассказал ей то, что никогда никому не рассказывал. Она знала обо мне настоящем больше, чем любой человек на планете. Я доверял ей. И я изо всех сил старался быть таким человеком, каким она хотела меня видеть.
Разве всего этого недостаточно?
Не говоря уже о том, что я знал, насколько маловероятно, что брак продлится долго, и на собственном опыте убедился, насколько дерьмовыми могут быть разводы. Они были душераздирающими. Сокрушительными. Постыдными. И чертовски дорогими. Честно говоря, я понятия не имел, почему люди вообще продолжают жениться. Это не то свидетельство, которое нужно, чтобы иметь детей, если ты действительно этого хочешь. А я не хотел больше детей, в любом случае. Одной было достаточно.
Я взглянул на Эмми, которая с каменным лицом смотрела в лобовое стекло. Она, вероятно, хотела иметь собственных детей, может быть, даже двух или трех. А до этого она хотела большую свадьбу на 500 гостей, 27 подружек невесты, 5 цирковых шатра, с куропаткой в грушевом лесу и прочей ерундой, которую только могут придумать невесты. Я знал это о ней. Я всегда это знал.
Но я хотел быть с ней.
И что теперь? Нужно ли нам поговорить об этом? Должен ли я убедиться, что она знает о моих чувствах? Но что, если это будет препятствием? Что, если она разорвет отношения?
Шоколадно-молочный коктейль, которым я запил свой обед, казалось, свернулся в моем желудке.
Мне не нравилось думать о своей жизни без нее. Я не хотел возвращаться к отношениям на одну ночь с женщинами, имена которых я едва мог вспомнить. А когда я думал о ней с кем-то другим – мои руки сжались на руле – мне хотелось, черт возьми, пробить кулаком лобовое стекло.
Я не мог потерять ее. Она была мне нужна.
Особенно сейчас, когда я поворачивал на свою старую улицу, и мои нервы уже завязывались в узлы.
Каково будет психическое состояние моей матери? Как она встретит внучку? Какая из ее версий встретит нас сегодня – раздраженная агорафобка, которая так и не смогла оправиться от трагической потери младшего сына или некое подобие той матери, которую я когда-то знал, которая пекла потрясающее шоколадное печенье, пользовалась духами «Счастливчик» и смеялась над всеми ужасными шутками Адама?
Я въехал на подъездную дорожку и поставил машину на стоянку, но не выключил двигатель.
Эмми посмотрела на меня.
– Ты в порядке?
– Да, – я прочистил горло, которое внезапно сжалось, и запершило. – Приезжать сюда иногда трудно.
– Понимаю.
Ну конечно, понимаешь.
Мое горло сжалось еще сильнее.
Почему я чувствую, что должен извиниться перед ней?
Может, это дом издевался надо мной?
Я посмотрел на него через окно со стороны водителя: колониальный дом из красного кирпича с центральным входом, черными ставнями и белой отделкой. Кусты гортензии по обе стороны от входной двери все еще имели мертвые, коричневые листья, но я знал, что этим летом они зацветут ярко-розовыми и голубыми цветами. Прищурившись, я все еще мог видеть, как мама подстригает их, как отец стрижет лужайку перед домом, как мы с братом мчимся по подъездной дорожке на велосипедах, а наши плащи развеваются за нами.
Мама появилась в окне гостиной. Она отодвинула занавеску и пристально смотрела на улицу, как одинокая старушка, ищущая соседские сплетни. Я не мог понять, в перчатках она или нет.
Я отстегнул ремень безопасности.
– С таким же успехом можно войти.
Эмми на мгновение накрыла мою руку своей, но ничего не сказала, и я почувствовал прилив благодарности.
Я посмотрел на наши руки.
– Безумно рад, что ты здесь.
– Я тоже. Я смогу увидеть твою старую спальню? Там есть, например, постеры с Синди Кроуфорд на стенах?
Смеясь, я покачал головой.
– Скорее ты увидела бы постеры фильмов 90-х, но уверен, что моя мама их все сняла.
Через несколько минут мы подошли к входной двери, которая открылась еще до того, как мы ступили на крыльцо. Моя мама стояла, скрутив руки вместе, выражение ее лица было немного озабоченным, но, по крайней мере, на ней не было перчаток. Она была одета в джинсы и водолазку, а ее волосы были короче, чем в последний раз, когда я ее видел, а это было около 2 месяцев назад. Когда я был ребенком, они были темными и густыми, и она их долго отращивала, но сейчас они были намного тоньше, почти полностью седые и едва прикрывали уши.
– Ты здесь, – сказала она, судорожно переводя взгляд с меня на Эмми и на Пейсли в ее автокресле, которое я держал в одной руке.
– Привет, мам. Мы здесь.
– Я уже начала волноваться. Это такая долгая поездка, и есть один участок, который очень длинный, без съездов с шоссе, – она накрыла одну руку другой, и так несколько раз. Они были розовыми и потрескавшимися от частого мытья. – Я всегда боюсь этой части пути. Иногда так сильно, что приходится разворачиваться и возвращаться домой.
– Я знаю. Но мы в порядке, – я кивнул в сторону Эмми. – Это моя подруга Эмми, – и поскольку я знал, каким будет ее следующий вопрос, я добавил: – Она не мать ребенка.
– Приятно познакомиться, миссис Пирсон, – Эмми тепло улыбнулась.
– Здравствуй, – моя мать быстро кивнула Эмми, а затем снова посмотрела на Пейсли. – И ребенок?
– Это Пейсли. Мы можем войти?
– О! Да, конечно, – сказала она, почти как будто удивившись, словно, возможно, она не планировала приглашать нас в дом. Она отступила от двери, и я жестом показал Эмми, чтобы она вошла раньше меня. Когда мы все стояли в прихожей и за нами закрылась дверь, моя мама, казалось, вернула свои манеры. – Могу я взять твою куртку? – спросила она Эмми.
– Конечно, – Эмми сняла свою джинсовую куртку и протянула ее моей маме. – Спасибо. У вас прекрасный дом.
– Спасибо, дорогая, – она повесила куртку в шкаф в прихожей. – Он действительно слишком большой для одного человека, но я так привыкла к нему. Я просто не думаю, что мне понравится новый дом.
Я поставил автокресло и сумку с подгузниками на пол, и наклонился, чтобы отстегнуть Пейсли, которая начала просыпаться.
– Хей, – сказал я ей. – Хочешь познакомиться со своей бабушкой?
– О Боже. О Боже мой, – моя мама подошла немного ближе, – она такая маленькая.
Я расстегнул пальто Пейсли и осторожно вынул ее руки из рукавов, затем взял ее на руки и встал так, чтобы мама могла ее видеть.
– О, посмотрите на нее, – она протянула руку, словно хотела дотронуться до ноги Пейсли, но передумала. – Я давно не была рядом с таким маленьким ребенком. Она такая милая.
– Да, – я почувствовал гордость за свою дочь. – Ты бы хотела подержать ее?
– О, я не знаю, стоит ли, – она покачала головой, отступая назад, снова и снова накрывая одну руку другой. – Я ходила в салон несколько дней назад и говорю вам, там все чихали, кашляли, и сморкались. Уверена, что подхватила что-то ужасно заразное. Я бы не хотела передавать это ей.
Я хотел заверить ее, что все в порядке, но решил не делать этого. Если она захочет подержать внучку, она может это сделать. Если нет, я не собирался ее заставлять.
– Хорошо. Может быть, позже.
– Может быть, если я надену перчатки… – начала она, но я прервал ее.
– Нет, перчатки не нужны, мама. Уверен, что твои руки чистые, но тебе не обязательно держать ее. Я подержу ее, – я зашел в гостиную, где на зеленых стенах висели школьные фотографии моего брата и меня в рамах. – Эй, Эмми, иди посмотри на них.
Эмми последовала за мной в большую комнату с высоким потолком, скрестив руки на груди. Она рассмеялась, увидев мою выпускную фотографию в рамке из красного дерева.
– Боже мой, я никогда раньше не видела тебя полностью выбритым. Посмотри на свое детское личико! И твои торчащие волосы!
Я поморщился.
– Да, не уверен, кем пытался быть с этой прической.
– Брэдом Питтом в «Бойцовском клубе»? – предположила она.
– Возможно.
– Нейт всегда был таким тщеславным из-за своих волос, – моя мама, которая последовала за нами в комнату, продолжала смотреть на Пейсли в моих руках и ерзать. – Раньше ему требовалась целая вечность, чтобы собраться в школу.
– Спасибо, мам.
Эмми засмеялась.
– Правда?
– Да, – мама кивнула, и улыбнулась. – Все должно было быть как надо, иначе у него весь день было бы плохое настроение.
– Хорошо. Достаточно.
Часть меня была рада, что моя мать достаточно хорошо себя чувствует, чтобы поддерживать легкий разговор, даже если она подшучивает надо мной. Другая часть была удивлена, что она вообще помнит о моем плохом или ином настроении или о том, что его вызвало. Она всегда казалась такой сосредоточенной на себе. Но, опять же, в те дни я был типичным угрюмым, мрачным подростком. Возможно, я тоже не замечал того, что происходило вокруг меня.
– Это уморительно, – сказала Эмми, поймав мой взгляд и восхищенно улыбаясь.
– Могу я предложить кому-нибудь из вас что-нибудь выпить? – спросила моя мама.
– Нет, спасибо, – Эмми улыбнулась, и покачала головой.
– Я выпью чашечку кофе, если у тебя есть, – сказал я. – Только не надо никаких хлопот.
– Нет проблем, я приготовлю. Сейчас вернусь, – она еще раз окинула Пейсли долгим взглядом, прежде чем направиться на кухню.
– Твоя мама так хочет подержать Пейсли, – прошептала Эмми. – Я вижу это.
– Я тоже. Но не буду играть в ее игру насчет микробов. Не хочу с ней спорить, и мне не нужно слушать всю ее статистику о том, как грязны общественные места или как легко распространяются вирусы.
– Почему бы не позволить ей надеть перчатки, если ей от этого станет легче?
– Потому что это смешно. Ей не нужно носить перчатки в доме. Я не хочу поощрять такое поведение. Ее терапевт сказал ей, что она должна прекратить это делать.
– Мне просто так жаль ее. Это, наверное, ужасно – все время бояться. Так бояться, что даже не можешь взять на руки собственную внучку. Неужели ты не можешь позволить ей сделать это в этот раз.
– Нет. Слушай, мне тоже ее жалко. И я все время ей уступал. Когда у нас заканчивалось молоко, а она не хотела идти в магазин за ним, потому что молочный отдел находится слишком далеко от выхода из магазина, я шел и брал молоко. Когда она хотела пойти на мой выпускной в школе в перчатках и хирургической маске, потому что в актовом зале не было окон, и воздух должен был быть полон загрязняющих веществ, я сказал «хорошо». Когда она боялась лететь в Северную Каролину, чтобы увидеть, как я заканчиваю колледж, потому что в самолете у нее мог случиться приступ паники, я сказал ей, что все в порядке. Но пару лет назад я принял осознанное решение перестать это делать. Это не помогало ей.
Возможно, я был слишком строг к Эмми, возможно, даже к своей матери, но я уже давно с этим справлялся, и не мог находиться в этом доме без плохих воспоминаний, которые стучались в мою психику.
Эмми положила руку на мою руку.
– Ты прав. Мне жаль. Хорошо, что ты можешь быть сильным ради нее, и не сдаваться.
– Мне тоже жаль. Я не хотел срываться на тебе, – я глубоко вдохнул и выдохнул. – В этом доме у меня много багажа. Я не всегда хорошо с ним справляюсь.
Она украдкой поцеловала меня в губы.
– Ты хорошо справляешься. И, возможно, твоя мама, в конце концов, не сможет удержаться от того, чтобы подержать Пейсли на руках, пока мы здесь. Она сейчас так хорошо себя ведет, не так ли?
– Да, – я поцеловал макушку моей дочери.
– А если нет, то всегда есть следующий раз, – она повернулась к стене со всеми фотографиями, и указала на одну из фотографий Адама, последнюю. – Это твой брат?
– Да, – как всегда, когда я смотрел на эту фотографию, что-то в моей груди обрывалось. Ни ухмылка на его лице, ни блеск в глазах, ни выбившаяся прядь волос на лбу не указывали на то, что ему осталось жить меньше года.
– Очаровательно, – она посмотрела на некоторые из моих ранних фотографий. – Вы, ребята, были очень похожи.
– Да.
– И знаешь что? – она перешла к ряду фотографий Адама, затем подошла к камину и изучила пару детских фотографий на белоснежном камине. – Я совершенно точно вижу семейное сходство в Пейсли.
Мама вошла в комнату с подносом, на котором стояли две чашки, от которых исходил пар, а также маленькая сахарница и коробка конфет.
– Я принесла и тебе немного, дорогая. На случай, если ты захочешь немного согреться, – она улыбнулась Эмми, и поставила поднос на столик перед бордовым диваном.
– Спасибо. На самом деле, пахнет очень вкусно. Думаю, я выпью чашечку, – Эмми подошла к дивану и села. – Я как раз говорила Нейту, что Пейсли очень похожа на него.
Моя мама кивнула.
– Я тоже так думаю. У Нейта были такие же волосы, когда он был маленьким. И глаза у нее точно такие же, как у него.
Некоторое напряжение во мне начало ослабевать. А потом.
– Но, Нейт, тебе действительно нужно получить полную медицинскую историю со стороны матери. Никогда не знаешь, к каким заболеваниям она может быть предрасположена, – глаза моей матери расширились. – Муковисцидоз, гемофилия, болезнь Хантингтона, болезнь Паркинсона, серповидно-клеточная болезнь, некоторые виды рака…
– Мама! Прекрати! У Пейсли нет ничего из этого! – крикнул я.
– Но в этом деле нельзя быть слишком осторожным, Нейт! – ее руки постоянно двигались. – Если бы мы знали немного раньше, что Адам мог быть предрасположен…
– Мама, – ярость кипела в моих венах, как расплавленная лава, но я старался держать себя в руках. – Прекрати. Говорить.
– Я только пытаюсь избавить тебя от того, через что мы прошли! А если бы мы знали? Я всегда думаю об этом. Что, если бы мы могли что-то сделать? Что, если бы было раннее лечение, которое мы упустили, потому что ничего не знали?
Но с меня было довольно. Пройдя через прихожую, я перекинул сумку с подгузниками через плечо и пошел вверх по лестнице.
– Мне нужно ее переодеть.
Я принес ее в свою старую комнату, которая выглядела совсем по-другому теперь, когда она стала комнатой для гостей – не то чтобы у моей матери было много гостей. Стены теперь были масляно-желтыми, а не темно-синими, старое ковровое покрытие было снято, а дубовый пол под ним отремонтирован. Моя двуспальная кровать все еще стояла на своем месте, как и письменный стол, и комод, но затемненные шторы исчезли, их заменили занавески с цветочным узором.
Я уставился на кровать, вспоминая многие ночи, когда мой младший брат спал у моих ног. Он всегда хотел, чтобы я рассказывал истории о привидениях, но потом ему становилось слишком страшно, и он возвращался в свою кровать – по крайней мере, так он тогда объяснял. Но, возможно, он просто хотел быть рядом со мной. Я жаловался маме на это, ныл, что это моя комната, и я не хочу ее делить. А когда его не стало, не было ничего, чего бы я не отдал, чтобы он снова оказался у подножия моей кровати.
Я уложил Пейсли на новое одеяло с узором из маргариток, затем достал из сумки пеленку и подложил под нее. Одеяло не казалось грязным, но я знал, что во время смены подгузника возможно все.
Тихо злясь, я выполнял все действия, едва осознавая, что делаю.
Как моя мать могла сказать мне такие вещи? Как она могла предположить, что я могу потерять Пейсли так же, как мы потеряли Адама? Разве она не знала, что эта потеря до сих пор преследует меня? Разве она не понимала, как это повлияло на меня? Или не видит, чем я пожертвовал, чтобы защитить себя от подобных страданий? Она просто бросает мои страхи мне в лицо, напоминая, как опасно любить такого уязвимого человека, как ребенок.
У меня свело живот.
Когда Пейсли была снова одета, я взял ее на руки и прижал к груди, уткнув ее голову под свой подбородок.
– Я никогда не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, – тихо пообещал я ей. – Никогда.
Но как только я произнес эти слова, то осознал их пустоту.
Как я могу дать такое обещание? Какой силой я обладаю, чтобы защитить ее?
Я не был супергероем. Я был просто парнем, у которого не сработал презерватив. В моем пути к отцовству не было ни чести, ни благородства. Я даже не хотел этого.
Что, если я заслужил наказание за это? Что, если потерять ее будет моим пожизненным приговором?
Я поцеловал ее макушку, позволив губам коснуться ее мягких темных волос. Я вдыхал ее чистый детский запах. И сжал ее крепче, так крепко, что она начала извиваться и суетиться.
Я немного ослабил свою хватку, но мысли продолжали мучить меня. Глядя на кровать, где я провел так много ночей, молясь и надеясь на чудо, будучи уверенным, что оно произойдет, а затем разбитым до неузнаваемости, когда этого не случилось, я вспомнил, почему до этого момента я жил в одиночестве. Уязвимым был не только ребенок, которого ты любил, но и ты сам.
В случае с Пейсли у меня не было выбора. Я любил ее, потому что она была моей. Но как насчет Эмми? Она была выбором, верно? Она была моим желанием, надеждой, которой я позволил вырваться на поверхность. Я был ослеплен чувствами к ней, но теперь увидел свою ошибку.
О чем, черт возьми, я думал? Почему я впустил ее? Почему я отдал ей часть себя, которую никогда не смогу вернуть? Что будет, когда она устанет ждать, пока я передумаю жениться или завести семью, и уйдет от меня к тому, кто хочет того же, что и она? Рано или поздно это должно случиться. Зачем я настраиваю себя на душевную боль, если лучше других знаю, что желания не сбываются?
– Хей. Ты в порядке?
Я повернулся, и увидел Эмми, стоящую в дверях.
– Не знаю.
Она кивнула и вошла в комнату, засунув руки в карманы джинсов.
– Это было довольно грубо.
– Да.
Эмми оглядела комнату.
– Эта была твоя комната?
– Когда-то давно. Но тогда стены были темно-синими.
Она улыбнулась.
– Как пещера летучей мыши.
– Да, наверное.
Ее улыбка померкла, когда она подошла ко мне, ее глаза были полны беспокойства. Она обхватила меня за талию, и прижалась щекой к моей руке.
– Мне жаль, Нейт. Я не знаю, что еще сказать.
– Это не твоя вина.
Она ни в чем не была виновата, но я продолжал хотеть извиниться перед ней.
Может быть, это потому, что я знаю, что в итоге ей будет больно?
– Твоя мать там, внизу, дышит в бумажный пакет.
– Господи. Конечно, она это делает.
– Что ты хочешь сделать?
Убраться отсюда. Повернуть время вспять. Вернуть свою жизнь в нормальное русло.
Я вздохнул.
– Попробую еще раз, я думаю. Дам ей еще час или около того. Ты не против?
Она поцеловала мое плечо.
– Разумеется не против.
Прежде чем мы вернулись вниз, я зашел в комнату Адама. Она тоже была перекрашена из небесно-голубого в темно-бордовый цвет. В какой-то момент она была переделана в кабинет моего отца, в ней стоял большой письменный стол, несколько книжных полок и кожаное кресло в одном углу. Слабо пахло застоявшимся сигарным дымом. Я повернулся к Эмми, которая ждала меня в коридоре.
– Могу я попросить тебя отнести Пейсли вниз? Мне нужна минутка, чтобы кое-что поискать.
– Конечно, – она взяла Пейсли на руки, и улыбнулась ей. – Наверняка ты проголодалась, орешек. Хочешь перекусить?
– Хорошая идея, – сказал я ей. – Разведешь ей смесь?
Она кивнула и взяла у меня сумку для подгузников.
– Без проблем. Может быть, я даже смогу привлечь бабушку к помощи.
Когда она ушла, я подошел к шкафу и открыл дверцу. Там лежало несколько костюмов моего отца, застегнутых в мешки для одежды, несколько маминых платьев тех времен, когда они вели активную светскую жизнь, и тонны оберточной бумаги, лент и бантов в пластиковых контейнерах. Неудивительно, что мамины подарки для меня всегда пахли нафталином. На верхней полке я обнаружил коробку, которую искал. Она была с надписью «МАЛЬЧИКИ».
Я взял ее и поднес к столу. Слой пыли покрывал верхнюю часть, и я отправил пылинки в вихрь, когда поднял ее. Внутри были реликвии из моего детства – я много раз просматривал эту коробку и знал ее содержимое. Наши первые пары обуви, покрытые бронзой, которые мы всегда считали такими странными, но мама утверждала, что это традиция в ее семье. Маленькие бархатные мешочки, в которых лежали наши молочные зубы. Шапочки и пинетки, которые вязали для нас родственники, которых мы никогда не видели. Детские рисунки мелками. Школьные фотографии. Чучело медведя Адама. Мой плащ Бэтмена. А в самом низу лежал тот предмет, который я хотел – его сборник шуток. Я достал его и пролистал. Страницы пожелтели, и пахло затхлостью, как в подвале. На обложке он написал свое имя синими чернилами.
«Адам Пирсон».
Под ним он написал записку:
«НЕ ВЛЕЗАЙ! Я ТЕБЕ ЭТО ГОВОРЮ. Эта книга – моя личная собственность, и единственный человек, которому разрешено ее читать – мой брат, Нейт Пирсон».
Несмотря на тесноту в груди, я улыбнулся. Никогда не хотел читать его дурацкую книгу шуток. Но сейчас для меня имело значение то, что он позволил мне это.
Я должен был быть добрее. Должен был больше смеяться. Должен был ценить то, что я его старший брат.
Я собирался спросить у мамы, можно ли мне взять эту книгу, но, держа ее в руках, я только усилил боль в сердце. Положив ее обратно в коробку, я закрыл крышку, поставил ее обратно на полку в шкафу и закрыл дверцу.
Чертовы чувства.
Их нужно хоронить, иначе они задушат тебя.
Я забыл об этом.
Внизу, в гостиной, меня удивила сцена. Моя мать сидела на диване, держа на руках Пейсли, а Эмми, сидевшая рядом с ней, держала бутылочку, пока Пейсли пила. Обе они подняли глаза, когда я вошел в комнату.
– Надеюсь, ничего страшного, что я держу ее на руках, – нервно сказала мама, опустив глаза на лицо внучки. – Я очень хорошо вымыла руки и вообще не прикасаюсь к бутылочке. Так что не думаю, что микробы могут ей угрожать.
– Все в порядке.
Я посмотрел Эмми в глаза. Она улыбнулась мне, ее глаза сияли, ее прекрасное, успокаивающее присутствие в этом доме, полном призраков, ошеломило меня, и мое сердце чуть не разорвалось в груди. Ноги чуть не подкосились. Дыхание остановилось. Потому что я любил ее.
Я люблю ее.
За то, что она была здесь со мной, за то, что понимала меня, за то, что давала мне почувствовать, что я не один.
Вот только в итоге я бы остался один, не так ли? Когда она уйдет, когда она откажется от меня, когда поймет, что я не могу дать ей все, чего она хочет и заслуживает.
В жизни нельзя контролировать все, возможно, даже свои чувства, но можно контролировать свои действия. Я должен был уйти или оттолкнуть ее. От одной мысли об этом мне становилось плохо, но я говорил себе, что надо быть чертовым мужиком и смириться с этим. Закалить свое сердце. Взять себя в руки. Сделать выбор.
