Текст книги "Безумный роман (ЛП)"

Автор книги: Мэгги Райли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Пошли, Джинджер Роджерс (прим. американская актриса, певица и танцовщица, обладательница премии «Оскар» в 1941 году. Королева стéпа), – сказал я ей. – Отвезем тебя домой.

***

Каким-то образом мне удалось вытянуть из нее адрес, но к тому времени, как я усадил ее в такси, Риган уже полностью отключилась. Очевидно, она была не в состоянии подняться к себе домой, поэтому я отправился с ней в Гринвич-Виллидж, вытащил из такси и снова закинул на плечо. Я поднялся с ней на три лестничных пролета в ее квартиру, руководствуясь случайными невнятными инструкциями, в которых говорилось, какая дверь принадлежит ей и где я в ее сумочке могу найти ключи.

Ее квартира была именно такой, как я себе и представлял. Яркая, уютная и битком набитая вещами. Это была квартира с одной спальней, где длинный коридор вел в кухню, посередине которой стоял обеденный стол. Над раковиной было маленькое окошко, и комната выходила в гостиную, где стояли огромный диван и кофейный столик, оба направленные к кухне. За ней виднелась спальня и, вероятно, ванная комната.

Каждый дюйм стены покрывали плакаты, некоторые даже были приклеены к потолку. Книги были повсюду, в основном свалены на полу или запихнуты в несколько встроенных полок вдоль стены. Телевизора нигде не было видно, но в углу стоял проигрыватель с огромной стопкой бродвейских альбомов.

Риган все еще висела у меня на плече, пока я продолжал идти и нашел спальню. Здесь было меньше мебели, чем в остальной части квартиры – только шкаф, тумбочка и кровать, которая была огромной, с замысловатым медным изголовьем, пушистым белым одеялом и горой подушек. Она выглядела невероятно мягкой и гостеприимной и, казалось, поглотила ее, когда я бросил Риган на нее. Она вздохнула и развела руками. Ее очки были сдвинуты набок, а волосы растрепаны. Она выглядела восхитительно. Мне ничего так не хотелось, как последовать за ней в мягкую уютную постель, чувствуя, как эти руки обвивают мою шею, когда я нахожу способ еще больше запутать ее волосы.

– Джош? – пробормотала она, ее голос был хриплым и мягким, глаза закрыты.

– Да?

На мгновение мне показалось, что она может сесть, схватить меня за галстук и повалить на себя. И на мгновение мне очень, очень захотелось, чтобы она это сделала. Я попытался выкинуть эти неуместные мысли из головы, но сексуальный тон ее голоса затруднил это.

– Спасибо за танец, – сказала она и тут же уснула.

Риган все еще была полностью одета, но мои руки чесались расстегнуть это черное платье, и я решил снять с нее туфли. Никто не хотел спать в обуви, и снятие их было совершенно невинным и несексуальным. Господи, это всего лишь ноги, и они не были моим фетишем.

Правда, я слишком поздно сообразил, что, встав на колени, чтобы снять туфли с ее ног, сделать это будет не так-то просто. У них был маленький ремешок и пряжка. А это значило, что для того, чтобы снять их, я должен положить руки на ее лодыжку. Которая прикреплена к ее ноге. Бесконечной, великолепной ноге. Которая была выставлена напоказ в тот самый момент, когда ее платье опустилось чуть выше колена, когда она легла на кровать. Я покачал головой, убеждая себя не вести себя странно.

«Просто сними чертову туфлю».

Но когда мои пальцы коснулись ее кожи, всего лишь малейшее прикосновение, обнаженная кожа к обнаженной коже, меня пронзила дрожь. Я возился с пряжкой, она казалась крошечной и нежной в моих руках, но мне, наконец, удалось снять одну, а затем и другую. Только сняв вторую, я понял, что мои пальцы обхватили ее лодыжку. Кожа была такой же гладкой, как и выглядела.

Я бросил туфлю на пол и встал, отступив назад. Провел рукой по губам, задаваясь вопросом, какое оправдание мог бы использовать, чтобы продолжать фантазировать о подруге моей сестры, хотя знал, что это ужасная идея. Я просто пьян, или устал, или невероятно глуп? Риган была очень, очень закрытой личностью. Не важно, что у нее красивые ноги.

Я послал Элли короткое сообщение, сообщив ей, что отвез Риган домой, в надежде, что она скажет Джоанне, что ей не нужно ехать за ней на следующий день. Волна изнеможения накрыла меня, и осознание того, что я должен поймать другое такси и отправиться в Верхний Ист-Сайд, не разбудило меня.

Мне просто нужно немного отдохнуть. Диван в гостиной Риган был старым и потертым, но довольно большим. Лежа, мои ноги все еще свисали с концов, но я снял туфли и закрыл глаза. Всего на несколько минут, а потом я пойду домой.

Глава 6

РИГАН

Ненавижу виски. Какие бы творческие личности ни употребляли его для начала своей деятельности – либо у них была более сильная, чем у меня, конституция, либо они пили, не переставая. Вот почему у них никогда не было похмелья. В любом случае, это был последний раз, когда я принимала участие в данной традиции. Тем более, что мне это нисколько не помогло. У меня все еще не было никаких идей для нового шоу. Тьфу. Я ударила кулаком по подушке и только после этого поняла, что нахожусь не в кабинете Джоанны. А в своей спальне.

Сев, я обнаружила, что на мне все еще платье подружки невесты. Поскольку я с трудом преодолевала три лестничных пролета до своей квартиры, будучи трезвой и в балетках, то понятия не имела, как мне удалось добраться домой в пьяном виде, на каблуках и не покрыться синяками. На самом деле, я вообще не могла вспомнить, как попала домой.

Последнее, что я помнила, – я в офисе, пытаюсь с помощью выпивки найти свой путь к решению. Фу. Мне нужно почистить зубы и умыться. Сбросив платье, я пошла в ванную комнату и избавилась от остатков вчерашнего макияжа, а потом переоделась в свой обычный воскресный наряд – любимый комбинезон и черную рубашку. Я стала чувствовать себя получше, но знала – есть только одна вещь, которая избавит меня от похмелья. Панкейки.

Они помогали двоюродной бабушке Герти вылечить практически все, и я обнаружила, что они творят чудеса всякий раз, когда я чувствовала себя не на все сто процентов. Но выйдя из своей комнаты, я заметила то, что остановило меня.

На полу валялась пара мужских туфель. Большие мужские туфли.

Я подняла глаза выше и затем обнаружила, что со стороны дивана торчит две ноги. Мужские. Большие мужские ноги в черных носках.

«О. Нет».

Внезапно та часть вечера, которую я не могла вспомнить, начала возвращаться ко мне. Джош. Пришел забрать меня из кабинета. Везет домой. Укладывает спать.

Подойдя на цыпочках поближе, я выглянула из-за спинки дивана, надеясь, что есть хоть какой-то шанс, что у меня неверные воспоминания о вчерашнем вечере. Нет. А вот и он. Сексуальный, спит, растянувшись на моем диване.

Джош спал, и так же, как и я, был полностью одет. К его пиджаку был приколот большой кусок бумаги, ужасно мятый. Я подошла к нему, зная, что должна разбудить, но не могла перестать смотреть.

Потому что, черт возьми, он был очень, очень красив.

Его руки были скрещены на широкой груди, как будто он все еще пытался сохранить свою жесткость даже во сне. Но в какой-то момент он расстегнул пиджак и ослабил галстук, открыв впадину на шее, из-за которой он казался восхитительно уязвимым. Его лицо было повернуто к спинке дивана, темные волосы спадали на лоб, делая его образ одновременно мальчишеским и сексуальным. Но по-настоящему задело меня именно спокойное выражение его лица. Он казался спокойным и умиротворенным, несмотря на скрещенные руки. Ни хмурого взгляда, ни напряженной челюсти.

Наверное, я могла бы пялиться на него весь день, но это было бы странно и жутко. По крайней мере, еще более странно и жутко, чем сейчас. Но я не знала, как разбудить его. Я громко откашлялась, но не последовало никакой реакции. Потом я немного потопала ногами – без толку.

Я решила прикоснуться к нему. По правде говоря, тяжелое испытание. Хотя я испытывала искушение разбудить его поцелуем, противоположным тому, что имел место в «Спящей красавице», но поняла, что это было бы фактическим определением странного и жуткого. Поэтому вместо этого я ткнула его в ногу. Он начал медленно просыпаться, провел рукой по лицу, а потом открыл глаза. Перевел взгляд меня, и я заметила, как первоначальное замешательство превратилось в настороженность.

– Доброе утро! – весело произнесла я. – Будешь панкейки?

– Э-э... – он моргнул и сел.

– Они на самом деле хороши, – сказала я ему, хотя и слышала в своем голосе чрезмерное рвение. Я приказала себе успокоиться.

Джош провел рукой по волосам, от чего они стали торчать самым восхитительно сексуальным образом.

– Там шоколадная стружка! – выкинула я последний козырь.

– Хорошо, – наконец выдавил он, протирая глаза.

Внутренне я станцевала свой танец победителя. Для меня это был шанс загладить вчерашнюю неловкость. Найти способ на самом деле помочь ему. И это отличное начало. В конце концов, никто не может быть несчастным, когда ест панкейки. Я была почти уверена, что это научный факт.

– Кажется, под раковиной есть запасная зубная щетка, – я указала в сторону ванной. – И бери все, что тебе может понадобиться.

Он встал с дивана и потянулся. Я старалась не смотреть на него. Но мне это не удалось. Его длинное, мускулистое тело, казалось, заполняло все пространство моей гостиной.

– Спасибо, – сказал он и исчез в моей спальне.

Я тут же подошла к холодильнику и сунула голову вовнутрь. Внезапно снаружи стало жарко.

Джош вошел в кухню, когда я как раз отправляла на сковородку первую порцию панкейков. Он снял пиджак и галстук, белая рубашка была расстегнута, рукава закатаны до локтей. Он также расстегнул две верхние пуговицы, давая мне возможность лучше рассмотреть его горло. Кто знал, что эта часть мужского тела может быть такой сексуальной? Или, может быть, это просто Джош был сексуальным – все его части.

– Выпьешь чего-нибудь? – спросила я, когда он сел. – Кофе? Чай?

«Может быть, меня?»

Последнее я оставила при себе, чувствуя себя инженю в фильме 40-х годов (прим. актёрское амплуа, наивная девушка). Ну, за исключением моих вымытых день назад волос, поношенного комбинезона, все остальное было совсем не в стиле инженю.

– Кофе. Пожалуйста.

Я налила кофе и протянула ему чашку, и только потом сообразила, какую именно. Черная кружка с парой блестящих красных губ с одной стороны и цитатой «Я просто сладкий трансвестит, из транссексуальной Трансильвании» – с другой.

Джош посмотрел на нее и приподнял бровь, но ничего не сказал.

– Это из шоу «Фильмы ужасов Рокки», – быстро объяснила я, переворачивая первую порцию панкейков. – Любимое шоу моей двоюродной бабушки Герти.

– Я знаю, – сказал он, чем удивил меня.

– Правда?

Он бросил на меня взгляд.

– Ты ведь знаешь мою сестру? Думаешь, в Линкольне, штат Небраска, она не пыталась затащить меня на полуночный показ, причем неоднократно?

– Ты когда-нибудь ходил туда? – спросила я, наливая себе в чашку кофе и пытаясь представить Джоша в толпе фанатов «Рокки-хоррор», бросающего тост в экран.

– Я имею право хранить молчание, – сказал он, и, сделав глоток, начал осматривать комнату. – Это твои двоюродные бабушки? – спросил он, показывая на фотографию, которую я прилепила к холодильнику.

– Угу.

Я вытащила ее из-под магнита и протянула ему.

– Они любили театр.

Я наполнила две тарелки и передала ему.

– Они были моими героинями.

Он посмотрел на стопку панкейков и приподнял брови.

– Ты приготовила для меня панкейки со счастливой рожицей, – заметил он.

– А есть какие-нибудь другие? – спросила я, посмотрев с улыбкой на свое творение. Они всегда подбадривали меня, и один лишь взгляд на них напоминал мне воскресное утро с моими бабушками. – Это панкейки Герти для улучшения настроения.

– Похоже, у тебя с бабушками было много общего, – заметил он.

Я посмотрела на их фотографию, счастливые улыбающиеся лица.

– Надеюсь. Они вдохновили меня. Моя бабушка Герти познакомила меня с некоторыми из моих любимых постановщиков, такими как Джордж Кьюкор, Саймон Кэллоу и Джон Уотерс. Все люди, на которых в детстве я хотела быть похожей.

– Полностью? – спросил он, и мне потребовалась минута, чтобы понять, о чем он говорит. Потому что у всех перечисленных мною постановщиков было что-то общее, кроме профессии.

– О. Ну, не совсем полностью…

Я покраснела.

– Не то что бы быть геем или лесбиянкой плохо, если бы я была такой ориентации, но нет. Иногда я даже думаю, что было бы проще, но я не родилась такой, и, хотя однажды в средней школе Джоанна учила меня целоваться, из этого ничего не вышло. И я не думаю, что это можно квалифицировать как эксперимент... – я замолчала, поняв, что Джош застыл с вилкой на полпути ко рту.

– Что-то не так с панкейками?

Скорее всего, что-то было не так с моим ртом, который, казалось, болтал и болтал, когда я чувствовала себя неловко.

– Нет, – сказал он, выглядя немного ошеломленным. – Мой мозг просто на мгновение перемкнуло, – он отложил вилку. – Ты сказала, Джоанна учила тебя целоваться?

– Ну, что-то вроде того, но...

Он поднял руку.

– Мне просто нужно время представить эту картинку.

Я закатила глаза.

– Я использовала подушку. Это был не практический урок, – сказала я ему, тут же поморщившись от своего выбора слов.

Но Джош рассмеялся.

Настоящий смех. Который, казалось, застал его врасплох.

– Ух ты, – сказала я, это слово сорвалось с моих губ, как вздох.

Он посмотрел на меня, смех все еще отражался в его глазах, рот изогнулся в усмешке.

– У тебя приятный смех, – сказала я ему. – И красивая улыбка.

Потому что это было правдой. И потому что до сих пор я видела ее только издали. Тогда она меня ослепила. Теперь у меня почти перехватило дыхание.

– Спасибо, – ответил он, но улыбка уже начала гаснуть.

– Она очень зубастая, – сказала я ему, отчаянно пытаясь вернуть ее.

– Зубастая?

– Да, как у... – я задумалась. – Как у крокодила.

Джош уставился на меня.

– Крокодил.

Он, кажется, обдумывал это некоторое время.

– У крокодилов бывают красивые улыбки?

Он откусил еще кусочек панкейка и специально сверкнул зубами.

– Думаю, не нужно доверять крокодилам.

– Ты не должен улыбаться крокодилу, – поправила я (прим. отсылка на детскую песенку «Never Smile At A Crocodile»).

– И все же ты продолжаешь улыбаться мне, – сказал Джош.

Казалось, в кухне стало немного теплее.

– Ничего не могу поделать с этим.

– Ничего?

Карие глаза Джоша имели насыщенный и темный цвет, как шоколад. А мне всегда было сложно противиться шоколаду.

Я облизнула губы.

– Я всем улыбаюсь, – мой голос прозвучал немного хрипло.

– Я заметил, – сказал он, и на этот раз его улыбка была совсем не зубастой. Она была почти порочной.

От вожделения, сильного и всепоглощающего, у меня перехватило дыхание. Если Джош был великолепен, когда счастлив, то прямо сейчас, когда смотрел на меня так, словно пытался разглядеть, что под моим комбинезоном, он был неотразим. И я подумала, что могла бы позволить ему посмотреть.

О нет. Это нехорошо.

Я снискала себе плохую славу тем, что плохо разбиралась в том, чего хотят мужчины. Было слишком много случаев, когда я проецировала на них свой собственный интерес, свое собственное влечение и совершенно, неверно истолковывала что-то невинное и дружелюбное.

Джош – бывший питчер младшей лиги. Он высокий, сильный и сексуальный. Нью-Йорк полон женщин, которые могли бы привлечь его внимание. Красивых женщин с совершенными волосами, большими сиськами и опытом в создании всех своих воплощающихся в реальность сексуальных фантазий. Я же, ради всего святого, плоскогрудая театральная ботаничка, которая носит комбинезон! Я стимулирую ум мужчины, а не какую-то другую его часть.

А неверно истолковывать намерения парня достаточно неловко, когда это кто-то, кого я могу никогда больше не увидеть. Броситься на брата Элли было бы ошибкой, с которой мне, возможно, придется сталкиваться регулярно.

Я быстро отодвинулась от стола.

– Ты все? – спросила я, выдавив из себя приятную улыбку.

Джош моргнул, и та улыбка, что изогнула уголки его губ, быстро исчезла. Он протянул мне свою пустую тарелку, у него снова было каменное лицо.

«Проклятие».

Мне представился прекрасный момент, а я все испортила. Не его вина, что я так разволновалась из-за кокетливого подшучивания, которое, вероятно, было второй натурой для кого-то вроде Джоша. Он ничего не имел в виду, просто безобидный разговор, который я восприняла как личное оскорбление. Это было похоже на то, как делали в Европе, где все говорили, что хотят спать со всеми, но на самом деле никто не делал этого.

Я никогда не была в Европе.

Джош встал и подошел к дивану, где оставил свой пиджак.

– Я ценю, что ты позволила мне лечь на свой диван, – сказал он, натягивая его. Даже в старой одежде он выглядел аппетитно. Лучше, чем панкейки.

– Ты привел меня домой, – напомнила я ему, все еще держа свою тарелку. – Я твоя должница.

– Думаю, завтрак погасил долг более чем.

Над нами повисло неловкое молчание.

– Хорошо… – сказала я, в то же время он сказал:

– Хорошо…

Мы оба посмотрели друг на друга.

– Мне пора, – сказал он, похлопывая себя по карманам.

Звук чего-то шуршащего, похожего на листок бумаги, заставил его на мгновение остановиться, потом он снова застегнул рубашку и поправил галстук. Он был надет криво. Прежде чем я смогла остановить себя, я пересекла комнату, мои пальцы потянулись, чтобы поправить его. Я похлопал Джоша по груди, как бы показывая, что я закончила. А потом замерла, поняв, насколько это было странно.

Он выглядел таким же удивленным.

Я отошла от него и снова занялась панкейками. Джош неловко откашлялся.

– Еще раз спасибо.

– Не вопрос.

Я приклеила на лицо яркую улыбку, пытаясь не умереть от смущения.

– Хорошего тебе дня!

Он на мгновение замер, глядя на меня. Могу только представить, что он увидел. Я, с растрепанными волосами и великоватым комбинезоном, держу тарелку с панкейками и почти маниакально улыбаюсь. Неудивительно, что он рванул к двери.

Но вместо того, чтобы озадаченно покачать головой, я уловила нечто похожее на улыбку. Но если она и была, то быстро исчезла.

– Увидимся, Риган, – сказал он и ушел.

Глава 7

ДЖОШ

Ловя такси, я чувствовал себя настоящим ослом. О чем я только думал? Мысленно раздевал Риган, пока она просто пыталась быть милой и накормить меня панкейками. Панкейками! С улыбающимися лицами, сделанными из шоколадной стружки! Кто это сделал? Тот, кто не оценил бы трах глазами за столом во время завтрака, это уж точно.

Я провел рукой по волосам, ощущая последствия ночи, проведенной на диване. Все тело болело, и я был истощен. Не то чтобы это оправдывало мое поведение. Понятно, что я заставил ее чувствовать себя неловко. И это было чертовски обидно, потому что до того, как я все испортил, мы хорошо проводили время. По крайней мере, я так думал. Она смеялась и шутила, и впервые за долгое время я чувствовал себя лучше, чем когда-либо. Риган была странной, тут ошибки быть не могло, но я начинал находить это ужасно милым. Мне на ум не шел никто, кто мог бы сравнить мою улыбку с крокодильей и заставить звучать это сравнение как самый приятный комплимент.

Я не мог понять, что со мной не так. Не то чтобы у меня не было подруг. Были, много. Я мог находиться рядом с женщинами и не гореть желанием сорвать с них одежду. Черт возьми, я провел время с Риган перед свадьбой и провел его идеально.

Но не совсем.

Если честно, в Риган всегда было что-то особенное. Но до вчерашнего дня я бы классифицировал это что-то как разочарование. Может быть, я просто был настолько поглощен своим собственным дерьмом, что не понял, что это? Что я скрывал свой интерес, влечение, за каким-то другим словом? Казалось, именно это и происходило в течение нескольких месяцев – скрывая свои чувства, мне было легче справляться с такими эмоциями, как гнев и разочарование.

И все же я винил свою сестру. Она не только множество раз нарочно бросала нас вместе, но и сама выбрала это чертово платье подружки невесты, которое демонстрировало шелковистые, необычайно приятные на ощупь ноги Риган. Если бы я не увидел их на лестнице, то мог бы игнорировать высокую директрису театра довольно долго, пока бы не нашел кого-то более подходящего мне

Потому что, Господи, почему кто-то вроде Риган захотел бы быть рядом с гребаным ворчуном вроде меня? Который не мог перестать пялиться на нее. Она, безусловно, заслуживает лучшего. Но это была не та мысль, которая утешала меня, особенно если учесть, каким эгоистичным мудаком я был.

К счастью, теперь, когда свадьба закончилась, Элли будет трудно найти способ заставить нас проводить время вместе. «Господи, спасибо тебе за Шейна», – подумал я. За то, что он вытащил мою назойливую младшую сестру из страны и из моей личной жизни.

***

Я вернулся в свою квартиру и долго принимал душ. Долгий, интимный душ, потому что, хотя я был обязан держать свои фантазии под контролем, это не означало, что я не мог потешить их в последний раз под горячей водой.

После этого я натянул спортивные штаны и примостился перед телевизором, который был намного больше, чем нужно. Потому что, черт возьми, я был мальчиком и мне нравились мои игрушки. Кроме того, мне казалось, что я провожу большую часть своего времени, глядя на него, так что ему можно быть огромным. Несмотря на то, что в моем кабельном тарифном плане были все известные человеку каналы, я отказался от него, выбрал Netflix и включил «Прослушку». Снова. Ранее я видел эту серию три раза. Это было хорошее развлечение.

Особенно сейчас, во время бейсбольного сезона, почему я и избегал кабельное телевидение. Впервые в жизни я возненавидел тот факт, что сезон, кажется, длится вечно. А мы пробыли там всего месяц. Было доступно несколько спортивных каналов, но я изо всех сил старался избегать их. На самом деле в течение последних шести месяцев я полностью избегал бейсбол. То, что занимало всю мою взрослую жизнь и большую часть детства, теперь было единственной вещью, о которой я не хотел думать. Совсем.

От этого я чувствовал себя дерьмово. И учитывая, насколько чертовски несчастным я был, когда избегал этого, мне даже не хотелось узнать, насколько хуже будет, если я позволю себе взглянуть на то, что потерял.

Зажужжал телефон, и я посмотрела на имя, которое появилось на экране. Келли. Мой бывший менеджер. Мой бывший лучший друг. Я нажал игнорировать. К черту этого парня, – подумал я. Он может извиняться до скончания века, этого все равно будет недостаточно.

Он солгал мне. На мой взгляд, нет ничего хуже, нет ничего трусливее, чем скрывать от кого-то правду. Особенно когда утверждают, что делают это для твоего же блага. Потому что это тоже была ложь. Когда люди говорят это, они просто говорят, что сделали для спасения своей задницы.

Именно это и сделал Келли. Поимел меня, чтобы спасти свою задницу. Вот почему у него все еще была работа, а у меня нет. Одно лишь то, что я увидел в телефоне его имя, подняло весь мой гнев и разочарование, которые, как я думал, остались для меня позади. Видимо, нет. Очевидно, я все еще злился. Очень сильно.

Я выключил телефон и засунул его между диванными подушками. Вернувшись к телевизору, я устроился в мягком кожаном кресле и погрузился в жизнь полицейских и торговцев наркотиками Балтимора.

Глава 8

РИГАН

После того, как Джош ушел, я направилась в театр, чтобы разобраться с беспорядком, который планировала ликвидировать прошлой ночью. Но придя туда и увидев, сколько работы нужно сделать, я обрадовалась, что не стала пытаться это сделать, будучи пьяной. Я бы, наверное, только все испортила.

Я подметала сцену, когда в театр вошла Джоанна в своем обычном белом костюме и туфлях на шпильках, неся две чашки «Старбакса». Одну она протянула мне.

– Ты лучшая, – сказала я ей, делая глоток столь необходимого мне кофеина. Кофе на завтрак был выпит давно, а у меня впереди еще были часы работы.

– Знаю, – ответила она, занимая место в зале, в то время как я продолжила работать. – Я же говорила, что заплачу уборщикам, – напомнила она мне. – Мы можем пойти пообедать, выпить пару коктейлей и вернуться уже в чистый театр.

При мысли о коктейлях у меня неприятно скрутило живот. Но предложение об обеде звучало действительно хорошо. Моя первая чашка кофе была сожжена, так же, как и панкейки. Я окинула взглядом театр и увидела, что, несмотря на многочасовую работу, мне едва ли удалось что-то изменить.

– Хорошо.

Ее брови поползли вверх.

– Ты принимаешь помощь? – спросила она с явным удивлением. – Позволишь кому-то другому наложить руки на твой драгоценный театр?

– Этот драгоценный театр и твой тоже, – напомнила я ей.

– Дорогая, ничто не драгоценно настолько, что я не заплачу кому-то другому за уборку, – она подняла свои туфли на каблуках. – Даже эти малышки, у них есть кто-то, кто позаботится о них, когда они потрутся.

Она встала и похлопала меня по плечу.

– Кроме того, они профессионалы, – она взглянула на часы. – И уже должны быть снаружи.

Я положила руку на бедро, в другой все еще держа метлу.

– Ты вызвала уборщиков, хотя я и сказала, что хочу сделать все сама?

– Конечно, – ответила Джоанна, забирая у меня метлу. – Потому что знала, что ты согласишься. Я просто не ожидала, что это произойдет так быстро.

Она помахала рукой уборщикам, которые вошли через вестибюль.

– Ты же знаешь, что я не простофиля, – сказал я ей, когда она выталкивала меня из театра. – И я могла бы сделать все сама. У меня есть своя система.

– Я знаю, милая, – сказала Джоанна, ловя такси. – И ты сможешь рассказать мне о ней за устрицами и шампанским.

***

Только когда мы устроились в кабинке, я поняла, что речь идет о чем-то большем, чем просто то, как заставить кого-то другого убирать театр.

– Что на счет следующей постановки? – спросила Джоанна после того, как мы сделали заказ.

Проклятие. Я знала, что это случится. Джоанна была более чем терпелива – не то, в чем она была сильна – и мне нечего было ей дать.

Я опустил голову на скатерть.

– Не делай этого, – сказала она. – У тебя грязь на лбу, ты все испортишь. Это приличное заведение, помнишь?

– У меня всегда грязь на лбу, – напомнила я ей. – Почему мы не пошли туда, где у других людей тоже грязь на лбу? Как мы обычно делаем.

– Потому что, – Джоанна положила салфетку на колени. – Мои родители ясно дали понять, что для того, чтобы продолжать иметь доступ к моему трастовому фонду – тому, который платит за наш театр – я должна время от времени делать подобающие светскому обществу вещи. Сегодня это означает есть дорогущие устрицы и шампанское, счет за ужин предоставить моему отцу, а также удостовериться, что снимки попадут в интернет. Скоро кто-то придет, чтобы сфотографировать меня.

В то время как большинство людей посчитали бы шампанское и устрицы в модном ресторане с белыми скатертями примером лучшей жизни, я старалась избегать подобных мест. Я предпочитала забегаловки, захудалые закусочные и места, где полы были покрыты арахисовой скорлупой. Где никто не будет фотографироваться для светской хроники.

Потому что именно в таких местах я провела большую часть своей юности. Они были дорогие и элитные, такими, как любили мои родители. Но я никогда не вписывалась в них. Я всегда чувствовала себя там не в своей тарелке, даже когда на мне не было комбинезона и без грязи на лбу. К счастью, с Джоанной все было не так плохо. Она ненавидела эту атмосферу так же сильно, как и я, но не могла избежать ее так, как я. У нее были обязательства, и я знаю, что они стали бы менее невыносимыми, если я могла выполнить некоторые из них вместе с ней.

– А не подмочит ли твой светский авторитет, если ты сфотографируешься с кем-то, одетым как трубочист?

– О, милая, – Джоанна положила свою руку на мою. – Ты же знаешь, что тебя не будет на фотографии.

Она говорила так не для того, чтобы обидеть. Это было правдой, и я была благодарна за нее – я предпочитала оставаться вне поля зрения. Именно Джоанне нужно было попасть на страницу светской хроники. Ее спутника можно было бы «засветить» там только в том случае, если бы он был подходящим молодым человеком, о котором люди могли бы сплетничать. И я не сомневалась, что ее родители надеялись на появление подобных снимков в ближайшем будущем.

Я надеялась, что при этом они не затаили дыхание. Джоанна могла появляться на мероприятиях и благотворительных аукционах, но она провела черту в браке, организованном ее семьей. Хотя я сомневалась, что они усвоили урок с того момента, когда в последний раз пытались это сделать. Богатые люди всегда считали себя скорее исключением, чем правилом. Даже с собственными детьми.

– Кроме того, – сказала Джоанна, сделав глоток шампанского. – Если они снимут тебя, ты сможешь отправить его своим родителям. Они будут так гордиться.

– Только не в этой одежде, – напомнила я ей.

Одежда была одним из многих источников разногласий между моими родителями и мной. Они не возражали против моего желания носить все черное. Черный «очень стройнит», как всегда говорила моя мама, хотя, если бы моя тощая задница стала еще тоньше, я бы, вероятно, исчезла. Но она тоже предпочитала видеть меня в дизайнерской одежде, а не в том, что я находила в комиссионках или в Target. «Ты выглядишь как оборванка», – сказала она мне однажды. И это была правда. Меня никогда не привлекала та непринужденная элегантность, в которой так преуспели мои мама и сестра. Даже в дизайнерской одежде я чувствовала себя не в своей тарелке. Мама умоляла меня носить контактные линзы или укладывать волосы определенным образом, но я предпочитала свои большие, громоздкие очки и простую стрижку. Было странно одеваться по-другому. Я не чувствовала себя собой.

Я просто хотела отойти на задний план. Меньше всего мне хотелось думать о том, как я выгляжу. Вот почему у меня было мало одежды и вся она была черного цвета. Мне не нужно было думать о том, что на мне надето. Я могла бы сосредоточить всю свою творческую энергию на работе.

– Ну да, – Джоанна дала мне еще один шанс. – Но мне нравится твой стиль. Он уникален. Очень в твоем духе.

– Хотелось бы мне, чтобы моя семья чувствовала тоже самое, – сказала я, положив на колени салфетку, когда принесли еду. – Ты вообще любишь устрицы? – спросила я у нее, когда их поставили перед ней.

– Конечно же, нет, – сказала она, придвигая их ближе ко мне. – Но они хорошо смотрятся на снимках, и это то, что мы можем съесть быстро, чтобы успеть уйти отсюда до воскресного завтрака. Последнее, чего мне хочется, – это столкнуться с некоторыми из наших бывших одноклассников.

Я молча кивнула. В этом-то и была проблема с появлением в подобных местах. Джоанне нужно было фотографироваться в ресторанах, где собиралась так нужная ей публика, но она старалась по возможности избегать ее. Это были те же самые люди, которые в средней школе превратили мою жизнь в сущий ад – люди, которых я была бы более чем счастлива оставить позади.