Текст книги "Царь Аттолии (ЛП)"

Автор книги: Меган Уолен Тернер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– А что вы думаете, Ваше Величество?

– Что? – Евгенидис заставил себя вернуться в реальность.

Он сердито взглянул на эддисийца, недовольный нарушением его покоя. Орнон откашлялся.

– Барон Анакритис хотел бы быть освобожден от постоя нашего гарнизона. Мы обсуждаем, куда можно перевести отряд.

– Кажется, барон Клетус находится рядом. Отправьте их к нему.

– Ах, – дипломатично заметил Орнон. – Наши инженеры обнаружили, что через его земли проходит ущелье, которое делает наше положение тактически… уязвимым.

Одним словом, отряд становился совершенно бесполезным, так как ущелье отделяло земли барона Клетуса от всех основных дорог страны. Костис внимательно слушал все доводы, старательно вникая в детали. Он сдержал в груди вздох, ожидая повторения доклада, но на этот раз был избавлен от прихоти царя.

Евгенидис небрежно махнул рукой и предложил:

– Пусть построят мост.

Докладчики скосили друг на друга глаза, но царское решение было высказано и не подлежало обсуждению. Дальше речь уже шла об условиях строительства моста. Возвращаясь в царские апартаменты, Евгенидис еще раз похвалился своей находчивости.

– Это было очень умно, – сухо сказала царица.

Костис припомнил, что после этой истории больше никогда не видел помощника посла, и больше никто не пытался вывести царя из его мечтательного состояния.

Он, конечно, не обращал никакого внимания на доклад по организации предстоящей двору поездки на сбор урожая, когда небольшая дверь позади трона распахнулась, и Релиус скользнул между двумя стоящими перед ней охранниками. Он вышел из задней комнаты, чтобы незамеченным подойти к престолу и что-то прошептать, наклонившись к уху царицы. Как и капитан гвардии, он предпочитал обращаться непосредственно к царице и говорил с Евгенидисом только при необходимости.

В ответ на сообщение Релиуса Аттолия отклонила большую часть дел. Несколько человек, стоящих посреди большого зала продолжали ждать в молчании, тишину нарушал только звук легких шагов Секретаря архива, направлявшегося по мраморному полу к дверям прихожей. Каблуки его элегантных сапог из тисненой кожи постукивали деликатно и равномерно. На спине колыхался нарядный плащ, расшитый шелковыми нитями еще богаче, чем царский кафтан. Стражники открыли дверь по его сигналу, он шагнул внутрь и вернулся уже в сопровождении тихоходной свиты. Одного человека несли в кресле, второго, с завязанными глазами, вели под руку. Третий шел сам, но так волочил ноги, что казался совершенно обессиленным.

Они выстроились перед царицей, и оставшиеся в тронном зале люди немедленно окружили их. Всю сонливость Костиса как рукой сняло.

– Они были арестованы почти одновременно, – сказал Релиус.

– В одном и том же месте?

– Нет, Ваше Величество. Один в Исмете, один в Забризе и один в столице.

Забриза и Исмет были названиями мидийский городов. Костис знал, что Забриза находится на побережье. В кабинете, где царь брал уроки мидийского языка, висел карта Мидии, но Костис не мог вспомнить, видел ли на ней Исмет.

– Не мог ли первый из арестованных выдать всех остальных? – спросила царица.

– Нет, Ваше Величество. Они ничего не знали друг о друге.

– Значит, среди твоих людей есть предатель.

– Я тоже так думаю. Хотя в это трудно поверить, Ваше Величество. Есть источники, которые должны были предупредить меня об этих событиях сразу… если бы они были в состоянии.

– Понимаю, – сказала царица.

Молчание аттолийских шпионов в Мидии выглядело странным. Они испугались и затаились, подумал Костис, или уже мертвы.

– Кто предал нас, Релиус? – спросила Аттолия.

– Моя царица, клянусь, завтра в это время я уже буду знать.

Аттолия обратилась к стоящим перед ней людям.

– Как вы смогли вернуться, будучи арестованными мидийским Императором?

– Мы посланники наследника Императора, Ваше Величество.

– И что вы должны сообщить?

– Он готовит армию для вторжения, Ваше Величество. Нам были зачитаны сведения о расположении сил, сборе людей, оружия и продовольствия.

– Подайте им стулья, – приказала царица.

Когда двое ходячих были заботливо усажены и обложены подушками, она сказала:

– Продолжайте.

– Он собирает огромную армию, Ваше Величество. Против нас обратилась вся Империя.

– У континентальных стран тоже есть армии. Они не позволят захватить нас без боя.

Шпион покачал головой.

– Престолонаследник приказал передать вам, что континент не начнет действовать на основании одних лишь слухов, а его войска рассредоточены по всей Империи, и он будет держать их таким образом до решающего момента. Он будет отрицать свое намерение до самого последнего дня, пока не соберет свою армию в гавани. После того, как они пройдут через Полуостров, у континентальных стран уже не будет времени скинуть их в море. Наследник сказал, что они даже не попытаются. Десять Наций будут слишком заняты собственными проблемами, чтобы отвлекаться на ваши.

– Наверное, следующий Император Мидии очень уверен в себе, если прислал вас ко мне сообщить о своих намерениях. Опыт подсказывает мне, патронос, что самоуверенность моего врага может стать моим лучшим оружием.

– Моя семья из охлоса, Ваше Величество. У нас нет своей земли, – смиренно ответил раненый шпион.

Царица не согласилась с ним.

– Вы все трое хорошо послужили Аттолии. Вы получите землю. Мой Секретарь проследит за этим.

Релиус проводил людей прочь.

Когда они ушли, царица не сделала ни одной попытки вернуться к делам. Она молча смотрела в пространство перед собой. Наконец царь заговорил.

– Мидяне возвращаются раньше, чем мы ожидали.

– Не обязательно, – сказала царица. – Старый Император еще жив. Наследник не получит полномочий, пока не займет трон. И все-таки, он укрепляет свою власть быстрее, чем я надеялась.

– Его подталкивает Нахусерех?

Аттолия покачала головой.

– Я думаю, его побуждает собственное желание. Релиус говорит, что Нахусерех все еще находится в немилости.

– Да. Релиус. – Царь сделал паузу. – Твой шеф шпионов лжец. И на этот раз он лжет нам, – медленно проговорил он.

Аттолия нахмурилась, затем почти незаметно покачала головой.

– Надо арестовать его, – сказал царь. Еще немного подумав, он решительно добавил: – Немедленно.

«Если нас с царицей убьют, ты сможешь стать капитаном гвардии…». А если царь уничтожит Релиуса? Кто придет ему на смену? Костис едва дышал. Царь не стал отдавать приказ об аресте лично, хотя мог бы, но он обратился к царице в присутствии свидетелей. Теперь все должны увидеть, захочет ли царица защитить своих слуг.

– Позовите Телеуса, – сказала она, и курьер поспешил из комнаты.

«Ты говорил, что он не может действовать, как царь, но он считает, что может…»

Царь с царицей сидели на трое не шевелясь, словно восковые куклы. Костис спрашивал себя, так ли их мысли мечутся у них в голове, как у него самого? Царица ничем не дала понять, о чем она думает. Даже ее глаза не обратились к стоящему перед ней Телеусу. Ее муж был государем Аттолии, а вся ее страна была наводнена эддисийскими солдатами. Она приказала арестовать своего Секретаря.

– Выполни приказ точно, Телеус, – предупредила царица. – Это должно быть сделано немедленно.

Когда капитан вышел из зала, они снова оцепенели. Время медленно скользило мимо них, никто не говорил, никто не двигался. Все ждали. Двери открылись, но вошел один посол Эддиса. Он поклонился престолу и спокойно встал около стены. Двери распахнулись еще раз, на этот раз вернулся Телеус. Он шел во главе гвардейцев, окруживших Секретаря архива. Ошеломленные придворные повернулись к царю. Истина уже была написана на лицах Телеуса и Релиуса. Секретарь архива был виновен.

– Он писал это, – сказал капитан, сжимая в кулаке пачку листов бумаги. – Когда он увидел нас в дверях, он попытался принять яд.

– На этой бумаге написано признание?

– Да.

Релиуса провели через зал, и он упал на колени перед престолом. Он смотрел перед собой, как человек, не видящий ничего, кроме смерти, для которого все звуки мира стали ничем иным, кроме как смутным шепотом.

Все с тем же выражением лица, он поднял глаза к царице.

– Могу ли я объясниться?

Аттолия посмотрела на него сверху вниз и ничего не ответила. Его губы шевелились, но слов не было слышно. Он ненадолго закрыл глаза и постарался справиться с одышкой.

– Когда я сказал вам, что не знаю имя предателя… я солгал, – признался он. – Я уже понял, что это может быть только моя вина. Я посещал одну женщину в городе. Вы знали о ней, знали, когда она бросила меня. Я думал, что она устала от меня, но когда она исчезла, я должен был понять, что я позволил ей узнать слишком много, и что она была мидийской шпионкой.

Он обхватил голову руками.

– Моя царица…

Телеус хлопнул его по затылку так сильно, что Секретарь упал лицом на мраморные ступени трона.

– Для тебя она «Ваше Величество»! – прорычал капитан гвардии.

– Телеус. – Царица осадила его одним словом, но лицо капитана, в отличие от лиц обоих государей, ясно показывало всю степень его ярости и отвращения к предателю.

– Яд? – спросила она Релиуса.

Он подтянулся и снова встал на колени.

– Я боялся, – сказал он.

– Понимаю, – ответила Аттолия. – Но разве невинный человек будет держать яд под рукой?

– Моя… Ваше Величество, – поправился Релиус. – Я подвел вас, – сказал он. – Я виноват, но клянусь, я ни за что не предал бы вас сознательно. Я написал все, чтобы вы знали это. Я не собирался ничего скрыть от вас. Вы должны поверить мне, – настаивал он.

– Я должна верить, Релиус?

Если все, чему он учил ее, было правдой, они оба знали ответ на этот вопрос. Его губы прошептали слово, но он не мог произнести его вслух. Он покачал головой.

– Нет, – тихо и печально согласилась царица. – Уведите его.

Релиуса увели, но ни один человек в зале не пошевелился, боясь первым обратить на себя внимание царицы.

– Вы будете наблюдать? – спросил царь.

– Я должна, – сказала царица.

– Я не могу, – признался царь.

– Конечно, нет, – согласилась Аттолия.

Она повернулась к камергеру, обязанностью которого было следить за порядком в зале во время суда, и сказала:

– На сегодня мы закончили.

Эти слова положили конец судебному заседанию. Камергер поклонился и предложил придворным очистить помещение. Когда царь встал, все остановились и, почтительно склонившись, ждали, когда он выйдет в сопровождении охраны и слуг. Костис оглянулся, чтобы в последний раз взглянуть на царицу, сидящую в одиночестве на троне среди пустого зала.

Нет, подумал Костис. Царь не будет присутствовать при допросе Релиуса. Это означало бы возвращение в ту нору под землей, где Евгенидис был заключен в тюрьму, где он лишился своей правой руки. Если он и выглядит сейчас таким больным, прямо-таки бледно-зеленым, думал Костис, то не от сострадания к Релиусу, а от воспоминания о собственных муках.

Они вернулись в покои царя. Евгенидис остановился посреди караульного помещения.

– Который час? – спросил он, потирая лицо с видом только что проснувшегося человека.

Релиус был арестован, но царя это, похоже, не радовало.

– Половина пятого, Ваше Величество.

– Очень хорошо.

Царь вошел в свою комнату и потянулся к двери, преграждая вход слугам.

– Постучите мне через час, – сказал он. – До этого времени никто не должен меня беспокоить.

Он захлопнул дверь у них перед носом.

– Ну, – протянул Сеанус, – когда царь уединяется позлорадствовать, ему даже ты не нужен, Костис. Странно, почему он не поступает так же, когда ему хочется залезть в нору и зализать раны. Всем вместе стоять в коридоре было бы веселее.

Костис подумал, что сегодня царю, скорее всего, не нужно переставлять кресло к окну, и он хочет быть уверен, что никто из слуг не просочится в его комнаты, несмотря на приказ оставить его в покое.

Он вздрогнул, когда услышал скрежет засова. О существовании внутренних запоров он не подозревал. Сеанус рассмеялся над его удивлением.

– Он делает так каждую ночь, – сказал он. – Думаю, что наш маленький царь не доверяет нам. Мы должны скрестись по утрам, как охлос в храмовые двери, и ждать, пока они милостиво не распахнутся перед нами.

* * *

Аттолия вернулась в свои покои и отослала служанок прочь. Они сидела у окна. Раздался щелчок закрываемой двери, и больше ни звука.

Она думала о Релиусе. В первый год ее царствования, когда она была совсем молодой царицей, вынужденной в одиночку сражаться с мятежными баронами и не имеющей никакого оружия, кроме золота и собственного разума, ее охрана обнаружила Релиуса, подглядывающего за ней из-под телеги. Кто подослал его, спросила она, но он ответил: никто. Он сам себе хозяин и хотел взглянуть на царицу. Стоя перед ней в грязной одежде, незаконнорожденный сын управляющего фермой, Релиус предложил ей свою службу. Он сообщил ей все необходимые сведения об ее врагах. Он обучил ее ремеслу манипуляции и интриг, научил превращать людей в свои инструменты и оружие, чтобы выжить в мире, где не было места преданности и доверию. Никогда не доверять никому, таков был его первый и самый важный урок.

– Даже тебе, не так ли? – тогда она еще не разучилась смеяться.

– Даже мне, – серьезно ответил он.

К истине можно прийти только через боль, учил он, и она должна добиваться истины любой ценой. От этого зависела жизнь ее народа.

Она должна знать правду.

Тишина была ее убежищем, и она укрылась в молчании. На этот краткий отрезок времени ей не нужно будет ни двигаться, ни говорить, ни пытаться отделить правду от лжи, чтобы понять причину предательства Релиуса, чтобы оправдать его проступок или свою собственную слепоту. Ее царь не умел находить спасения в тишине. Он предпочитал двигаться. Она часто наблюдала, как он мечется взад и вперед по комнате, бесшумно, как кошка в клетке. Но он так же умел обуздывать свой порыв и перемещаться медленно, почти незаметно, как солнечный свет на камне. Рядом с ним тишина становилась совершенно особенной, и он знал, как принести мир в ее душу.

Когда Фрезина через дверь сообщила, что пришло время переодеваться к ужину, Аттолия дождалась щелчка задвижки, а затем позвонила служанкам.

* * *

Через час царь приступил к переодеванию для ужина, и Костиса отпустили из царской прихожей. Он шел обратно через дворец с отрядом гвардейцев, сдавших свой пост. Они уже покинули внутренний дворец и шли через террасу, направляясь к лестнице, которая вела в сторону казарм, когда им навстречу выступил барон Суза.

Костис знал его в лицо, потому что ферма его семьи находилась на землях барона. Он вежливо кивнул и был удивлен, когда Суза назвал его по имени.

– Может быть, вы отпустите своих людей? – предложил барон. – Я бы попросил минуту вашего времени, чтобы пообщаться с земляком.

Костис неохотно отпустил людей обратно в казармы.

– Итак, Костис Орментидес, – сказала Суза, – вы стали доверенным лицом нашего царя, не так ли?

Костис пожалел, что не может позвать солдат обратно. Он находился в некотором смятении после ареста Релиуса. Их присутствие удержало бы Сузу от лишних вопросов, но было слишком поздно. Барон ждал ответа.

– Нет, сэр. Я бы так не сказал, сэр, – осторожно возразил Костис.

Подобно Арису, не решившемуся отшить Сеана, Костис собирался быть очень осторожным, чтобы не обидеть Сузу. Конечно, будучи землевладельцами, семья Костиса не был так уязвима, как близкие его друга. Барон не мог поднять налог на землю или отобрать часть ее, и каждый помещик в Аттолии, даже самый мелкий, перед законом был равен земельному магнату, но Суза был способен доставить семейству Орментидес множество других ненужных неприятностей.

– Вероятно, он признает за вами особые заслуги, учитывая, что разрешает оставаться с ним наедине?

– Его Величество… – Костис сделал паузу и посмотрел себе под ноги, надеясь правдоподобно изобразить замешательство. – Таким образом Его Величество демонстрирует свое чувство юмора.

– А? – Удивился Суза.

– В мои обязанности не входит ничего, кроме тренировки на полигоне, так как я… привлек его внимание.

Костис опасался, что может переусердствовать в изображении стыдливого пастушка, поэтому поднял голову и перешел к роли честного служаки.

– Я регулярно несу дежурство на стене, сэр, и при дворе после обеда. Эти дополнительные часы просто…

– Его каприз? – предположил Суза.

Лицо Костис окаменело.

– Я никогда не сказал бы так, сэр.

Называть царя капризным было чересчур даже для барона Сузы.

– И своими частными аудиенциями он просто позорит командира своей охраны?

– Его Величество пожелал отпустить свою свиту, и когда они сказали, что не могут оставить его в полном одиночестве, он выбрал меня в качестве замены. Я не считаю, сэр, что он таким образом оценил мои заслуги, скорее был недоволен поведением своих придворных, которые служили ему слишком небрежно… сэр.

Не слишком ли часто я «сэркаю», подумал Костис.

– Понимаю, – сказал Суза. – Тем не менее вы невольно становитесь обладателем определенного количества информации, которую, я уверен, вы пожелаете реализовать, лейтенант.

Костис надеялся, что его лицо не отразило испытанного им в этот момент ужаса. Однако, адмиральский адъютант получил от кого-то свою информацию, и сцена, устроенная Костисом на полигоне, могла навести придворных на мысль, что это у него язык не держится за зубами. Ему очень хотелось развернуться на каблуках и уйти, но он не мог. Он так же не знал, что ожидает получить от него Суза.

– Не так много, на самом деле, сэр, – сказал Костис. Он вспомнил аудиенцию у царицы. – Он проводит время в одиночестве, глядя в окно.

Он пожал плечами, словно извиняясь за незначительность информации. Брови Сузы сошлись на переносице. Вероятно, он не считал эти сведения незначительными. Было вполне очевидно, что Костис сообщил ему действительно нечто важное.

– Спасибо, лейтенант.

Барон протянул монету, которую Костис после минутного колебания принял, не зная, как отказаться. Затем Суза ушел.

Костис побрел через дворец вниз в казарму, считая себя полностью виноватым, хотя царь и не снизошел до прямого обвинения.

Глава 7

Табурет с громким стуком ударился о стену.

– Я собирался сесть на него, – мягко заметил Арис.

Он лежал на кровати, ожидая Костиса.

– Во всяком случае, я собирался пересесть туда, когда ты придешь. Что случилось?

– Я только что сделал глупость. Ужасную.

– Ты сказал царю, что ты не сплетник?

– Нет, – ответил Костис. – То есть да, я сказал царю. Но я сделал не эту глупость.

– Ты уверен?

В другой раз Костис рассмеялся бы.

– Я сказал царю, что никогда не пал бы так низко, чтобы сплетничать о его личных делах.

– И что?

– В полдень меня вызвала царица и спросила, чем занимается царь, когда уединяется в своих покоях.

– Ах.

– Но я не мог ничего сказать царице.

– Судя по тому, что ты здесь и еще дышишь, что-то ты ей все же сказал?

– Она хотела знать, делает ли он что-то кроме того, чтобы все время глядеть в окно. А я сказал, что не знаю. Думаю, я не сказал ей ничего нового, я ведь не отказывался отвечать, просто я действительно ничего не знаю.

Он поднял руки, призывая Ариса согласиться, что его ответ не заставил его нарушить слово.

– И что дальше?

Арис не торопился выносить свой приговор. Он знал, что случилось что-то еще.

– Потом Суза задал мне тот же самый вопрос.

– Ах.

– Да перестань ты ахать!

– И ты ему сказал?

– Я думал, что это ничего не значит, но теперь мне кажется, что все не так просто. Для Сузы это было важно. А я этого не понял и проболтался.

– Но ты сказал то, что царица и так уже знала.

– Нет, – возразил Костис, – царица догадывалась. Ей просто нужно было подтверждение, правда ли это. – он потер лицо руками. – Я так устал от людей, которые знают больше меня и оказываются умнее меня. Я хочу вернуться на ферму. После этих умников я запросто смогу поладить с любым из родственничков.

– Ну, по крайней мере, Суза не проболтается, и никто не узнает на этот раз, – успокоил его Арис. – Ты что на меня так смотришь?

– Ну, я ведь должен рассказать ему, не так ли?

Аристогетон не согласился. Шагая по комнате взад и вперед, он пытался убедить своего друга не обременять себя дальнейшими сложностями. Какое значение, в конце концов, имело то, что царь любит глядеть в окно? Что интересного он мог там высмотреть?

Костис не знал и не догадывался.

– Но это важно, Арис. Ты должен понять. Раз это важно для царицы и Сузы, значит, это может быть использовано против него.

– Тогда скажи ему, что тебя расспрашивала царица. Если Суза бросит ему в лицо какую-нибудь гадость, царь подумает, что слухи пошли от царицы. И он ничего никогда не узнает.

Костис покачал головой.

– Если Суза собирается наброситься на него, царь должен знать.

– Почему? – требовательно спросил Арис. – Ты ведь не будешь переживать, если завтра он отравится каким-нибудь деликатесом?

– Не буду, пусть себе травится. Главное, чтобы это не имело ничего общего со мной.

Арис смотрел на него, подозрительно прищурившись.

– Кажется, тебе не все равно, если он отравится, – заметил он.

Костин со вздохом признал этот очевидный факт.

– Если бы он подавился костью и волей божию помер, я бы не переживал. Но я не могу… Наверное, я сейчас похож на старого ханжу Софокла, но я не могу стоять в стороне и смотреть, как его убивают. Я никогда не хотел иметь ничего общего с такими людьми, Арис. Я хотел быть солдатом.

– А еще ты мечтал стать когда-нибудь капитаном гвардии, – напомнил Арис.

– Уже что-то не хочется. Это было до того, как я попал в это осиное гнездо.

– И чего же ты хочешь теперь?

– Вернуть себе хоть каплю самоуважения. Вот вся моя цель. Я расскажу ему о Сузе, расскажу о Сеане и, может быть, с благословения богов, меня сошлют в какую-нибудь колонию не самого строгого режима где-нибудь во Фракии.

– Слышал я об этой Фракии. Только ее чаще называют Сракией, позволь напомнить.

* * *

Твердо решив поговорить с царем, Костис приготовился ждать подходящего случая. Он не посмел заговорить на утренней тренировке на следующий день. Вокруг было слишком много людей, и его могли услышать. Он собирался дождаться, когда царь отпустит своих придворных. Он уже даже начал волноваться, что царь выгонит его вместе с остальными слугами, когда пожелает снова запереться в одиночестве. Кроме того, при завоевании Эрондитеса-младшего царь, кажется, нашел новый способ восстановления душевного равновесия. Между уроками и аудиенциями он иногда выходил в сад. В дни, когда царь находил свободное время в своем расписании, сады пустели. Он мог приказать охранникам занять места в ключевых точках и прогуливаться между ними в одиночестве.

Каждый день Костис уговаривал себя заговорить с царем на утренней тренировке, но потом отступал в нерешительности. Как он сказал Арису, это было не место для личных бесед. Он мог попросить царя о разговоре наедине, но после своей последней попытки знал, что Евгенидис не захочет пойти ему навстречу. Наоборот, он может в один миг превратить всю сцену в фарс и привлечь внимание всех находящихся в зоне слышимости, заодно оповестив и Сеана. Костис ждал.

* * *

Орнон тоже ждал и беспокоился. Релиус пал. Управление архивов пребывало в смятении. Царь с трудом согласился поговорить с баронами. Он все дальше и дальше отдалялся от государственных дел. Он редко разговаривал с царицей в присутствии посторонних, хотя Орнону сообщали, что он все еще целует ее после завтрака.

* * *

– Ваше Величество.

Сеану пришлось обратиться к царю дважды, чтобы наконец привлечь его мысли к тому, что придворный держал в руках.

– Что?

– Мне очень жаль, Ваше Величество, но на синем поясе, кажется, обнаружились чернильные пятна.

– Ничего, – сказал царь. – Принеси мне…

Принести ему что? Подумал Костис. Если у царя сдадут нервы, и он скажет: «Принеси любой пояс», слуги выберут и принесут то, что совершенно не подойдет к его платью ни по стилю, ни по цвету. Если он попросит что-то конкретное, то ему в очередной раз скажут, что пояс испачкан или отдан в чистку. Это могло продолжаться все утро, но царь куда-то торопился. Слуги стояли вокруг, демонстрируя абсолютное внимание, а Сеан прямо-таки излучал самодовольство.

– Принесите мне все чистые пояса, – устало сказал царь. – Я выберу сам.

Это было решение. Царь казался утомленным и совсем не торжествующим. Слуги выругались про себя, прикидывая, сколько раз им придется носиться туда-сюда в гардероб и обратно, и приступили к делу. Вскоре кровать и все кресла были покрыты коллекцией царских поясов.

Наконец царь был одет и готов идти. Он со всей свитой двинулся по направлении к храму Гефестии. Сегодня не ожидалось ни утренней тренировки, ни завтрака с царицей. Это был первый случай, когда царь решил посетить новый храм, еще находящийся в стадии строительства. Когда Евгенидис в последний раз обращался к Великой Богине, она перебила все стекла во дворце. Костис считал, что буря в тот день могла оказаться случайным совпадением, но он был человеком осторожным и надеялся, что сегодняшний визит не вызовет таких последствий.

Они вышли из дворца через ворота возле конюшен и поднялись к Священному Пути пешком. Новый храм Гефестии возводили на останках старого Мегарона. Царь с царицей принесли свои брачные клятвы здесь у временного алтаря. С тех пор на укрепленном фундаменте были возведены стены нового наоса,[6]6
  Наос – главный зал античного храма.


[Закрыть] на период строительства перекрытые камышом. Остальная часть фундамента была освобождена от мусора, как и часть полов, кое-где сохранивших остатки мозаичных узоров. Выпавшие из древних стен камни были сложены кучами, чтобы позднее быть использованы для усиления фундамента под колоннами. Царь решительно продвигался мимо каменных столбов, направляясь к дверям наоса и стоящим там жрицам.

– Здесь вы должны остановиться, Ваше Величество.

– Мне нужен ответ Великой Богини, я пришел поговорить с ее Пифией.

– Она знает ваш вопрос и получила ответ.

– Я еще не передал его.

Царь помахал в воздухе сложенным листом бумаги.

– Она уже знает, – повторила жрица.

Царь попытался протиснуться внутрь.

– Тогда она может сказать мне ответ.

Жрица протянула руку, чтобы остановить его.

– Она не скажет.

– Тогда я сам спрошу Великую Богиню.

– Вы не можете.

– Вы собираетесь встать между мной и Великой Богиней?

– Ни одна из нас не может быть отделена от Великой Богини, – сказала жрица, не опуская руки.

Костис подумал, что следует делать ему, если эти двое сейчас подерутся? Помочь царю осквернить храм? Или смотреть, как жрицы выкинут его из наоса?

К счастью для него из внутреннего помещения раздался повелительный голос. Сама Пифия вышла из тьмы и остановилась в дверном проеме. Чрезвычайно тучная, она была завернута в багряный пеплум с зеленой каймой, который, казалось, излучал зловещее сияние в сумраке храма. Ее мясистые пальцы выдернули бумагу из рук царя. Она развернула ее и, даже не читая, даже не взглянув, разорвала пополам. Так же спокойно она протянула царю второю половину.

Евгенидис уставился на полосу бумаги в своей руке. Слуги за его спиной вытянули шеи, чтобы прочитать, что там написано. Там не значилось ничего, кроме подписи, выведенной квадратными буквами левой рукой в нижней части страницы: АТТОЛИС.

– Ваш ответ, – сказала жрица.

Царь смял бумагу в кулаке и швырнул ее на землю. Не говоря ни слова и не оглядываясь, он зашагал от двери через открытое пространство перед храмом и спрыгнул вниз на землю. Охрана и свита поспешили за ним. Переглядываясь, тараща глаза и пожимая плечами, они были вынуждены перейти на рысь, чтобы догнать своего государя. Было ясно, что Пифия за одно утро сумела взбесить Его Величество больше, чем Сеанус за несколько месяцев. Евгенидис не замедлил шага и ни разу не оглянулся на всем пути от храма к дворцу и от ворот дворца до дверей своих покоев, которые он распахнул с таким грохотом, что находившиеся в караулке стражники подпрыгнули со своих скамей.

Влетев в прихожую, он наконец повернулся к своим людям и зарычал им:

– Убирайтесь!

Все еще удивленные и озадаченные сценой в храме, слуги удалились без возражений. Царь пальцем указал Костису сначала на дверь в прихожую, а потом в спальню. Костис тихо затворил дверь в коридор и последовал за царем, чтобы переставить его кресло к окну. Евгенидис бросился в кресло, а Костис бесшумно вышел из комнаты.

В караульном помещении он встал у внешней двери и задумался. Сделать шаг вперед и привлечь внимание царя оказалось страшнее, чем он ожидал. Дверь была открыта. Костис оставил ее открытой в первый раз, и так как царь не возражал, то он решил не закрывать ее и в дальнейшем. Костису нужно было сделать всего три шага, чтобы войти в спальню и очистить свою совесть.

Он не двигался. Он еще раз рассмотрел доводы Аристогетона, но пришел к тому же выводу. Если он хочет искупить свою вину, он должен признаться царю в содеянном. Затем он прикинул, насколько жаждет вернуть самоуважение. Слишком сильно, наконец решил он и шагнул к двери.

Царь сидел в кресле с ногами и, притянув колени к подбородку, смотрел поверх них в окно. Он был так неподвижен и дышал так тихо, что только слишком долгий вдох указал Костису, что царь плачет. Поняв свою ошибку, Костис поспешно шагнул назад.

– Что такое, Костис? – голос царя звучал совсем слабо.

Должно быть, он заметил движение краешком глаза. Костис нехотя вышел вперед.

– Простите, Ваше Величество.

– Все будет хорошо, я уверен. Ты хотел мне что-то сказать?

Костис оторвал взгляд от пола. Царские слезы исчезли без следа, так быстро стертые, что Костис сомневался, видел ли их вообще.

– Ваше Величество…

– Ты пришел сюда, чтобы что-то сказать мне, да?

Костис решил говорить быстро, пока хватает решимости:

– Я сказал царице, что вы сидели здесь и смотрели в окно.

Царь оставался полностью сосредоточен на том, что происходит за стенами дворца.

– Она твоя царица. Вряд ли ты мог отказать ей.

– Я также сказал барону Сузе.

Царь отвернулся от окна. Он казался бесстрастным. Костис пробормотал извинение и объяснения. Он беспомощно нащупал в кошельке монету, которую с тех пор постоянно носил с собой, и протянул ее царю.

– Она не нужна мне, – сказал он. – Я сделал это не ради денег. Я вообще не хотел это делать.

Царь снова повернулся к окну. Костис стоял, держа в руке серебряную монету и ожидая, когда его сошлют на рудники.

Наконец царь проговорил очень тихо:

– Я прошу прощения, Костис. Я поставил тебя в безвыходное положение. Почему бы тебе не вернуться к своим товарищам, ты можешь идти.

– Идти, Ваше Величество? Смена караула только через час.

Евгенидис покачал головой.

– Ты можешь идти, – повторил он.

– Что мне делать с монетой?

– Посвяти ее. Думаю, какой-нибудь бог или жрец оценят ее по достоинству.

Костис вышел за дверь. Снаружи он кивнул начальнику караула.

– Меня уволили, – сказал он лейтенанту.

Тот кивнул и Костис вышел в коридор.

– Что, лейтенант? Решили прогуляться? – весело спросил охранник.