Текст книги "Царь Аттолии (ЛП)"
Автор книги: Меган Уолен Тернер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
– Мальчик, – сказала Фрезина. – И вы и ваша жена просто младенцы рядом с такой старухой, как я.
Евгенидис хмыкнул в знак несогласия, но держал рот закрытым, поэтому Фрезина продолжила свой рассказ.
Может быть, Климан и не знал, почему Геростенес решил остаться с ним, но он очень обрадовался этому. Он полюбил Геростенеса, и они быстро из господина и слуги превратились в настоящих друзей. Климан был очень хорошим князем и крепко держал свое обещание, данное богине. Он сразу же начал посадку оливковых рощ и пригласил князей из соседних городов, чтобы обсудить условия мира. Если он и не был правдив в мелочах, то он был правдив в общем и целом, потому что никто не может нарушить клятву богине и быть уверенным, что доживет до следующего дня. Другие князья поняли, что он честен, и на его слово можно положиться.
По мере того, как слава о честности Климана распространялась все шире и шире, число его союзников росло, а мир между городами укреплялся. Конечно, не все города стали его союзниками, но мир был достаточно прочен, оливковые деревья росли, и приближалось время, когда они принесут первый урожай.
Надо сказать, что Климану легко было выполнять условие богини. Он и по натуре был человеком правдивым, а с годами честность прочно вошла у него в привычку. Наверное, ему не часто приходилось напоминать себе о клятве перед алтарем, и через некоторое время он начал забывать о ней. Я не хочу сказать, что он стал колебаться между ложью и истиной, наоборот, он был одинаково честен и с князем и с нищим. Он так же был добр и щедр. Но годы летели один за другим, и он стал забывать первоначальную причину своей честности. С тех пор, как боги создали мир, смертные часто забывали об источнике их благоденствия. Но боги заключали сделки по особым причинам и всегда помнили о них. И через десять лет, и через двадцать, и всю жизнь. Каждую ночь, когда луна поднималась над землей, она освещала Климана особенно ярко. Она наблюдала за ним, ожидая, когда он нарушит свое слово.
Царь, лежа на кровати, бросил на Фрезину смущенный взгляд, но ничего не сказал.
В тот год, когда оливковые деревья принесли первый урожай, в городе Атос появился новый молодой князь. Старый базилевс Атоса умер и передал трон своему единственному сыну. Прежний князь заключал договоры с соседними городами, но никогда не приводил сына за стол переговоров, так что никто не знал, собирается ли этот молодой человек возродить старые раздоры, как это иногда делают некоторые молодые люди.
Климан решил, что ему следует посмотреть на этого князя и самому решить, опасен ли он для своих соседей. Он решил поехать в Атос и побродить среди его жителей. Если они будут говорить о войне или мести, то Климан поймет, откуда идут эти разговоры. Если же они станут рассуждать об урожае и торговле, то Климан будет знать, что они следуют примеру своего князя, и он хороший человек. Если же он увидит самого князя, то поймет, как молодой человек относится к своим гражданам. Это лучший способ все разузнать, думал он.
Вскоре должен был начаться праздник урожая. Это был отличный случай прогуляться по чужому городу, не привлекая внимания. Вот так Климан, взяв с собой одного Геростенеса, отправился в путь. Он прибыл как раз к началу праздника. На рыночной площади он рассказывал всем, что он крестьянин, и приехал с фермы на самой границе городских земель. Он так же объяснил, что не является гражданином города и не был уверен в хорошем приеме, но горожане были добры к незнакомым людям и приветствовали его на празднике. Он пил вино с новыми друзьями и спрашивал, что они думают о новом князе.
– Посмотри на него сам, – сказали ему. – Он будет судить состязания борцов.
Климан был уже не очень молодым человеком, но и не слишком старым, чтобы бросить спорт, поэтому он тоже решил участвовать в состязаниях. Он выиграл все свои первые схватки. После полудня он снова победил, и теперь от лаврового венка его отделял только один матч. Финальную схватку судил новый князь, так что Климан мог очень хорошо его рассмотреть. Он казался гордым, но судил справедливо, хотя вполне мог бы засудить чужака и отдать победу своему гражданину. Некоторым людям, возможно, не понравилось, что человек со стороны получил главный денежный приз, но князь совсем не выглядел обиженным, когда вручал его Климану вместе с лавровым венком. Потом князь вернулся в свой шатер, а Климан получил за труды амфору с вином и приглашение присоединиться к князю за ужином.
Наконец Климан сообразил, что он не сможет сидеть с князем на пиру, а потом ожидать, что тот не узнает его при следующих встречах. Князь вполне сможет рассердиться на этот обман. Вот почему Климан принес поспешные извинения, отыскал в толпе Геростенеса, и они оба поторопились выбраться из города. Они быстро шли по дороге и удалились на приличное расстояние, когда встретили на пути старую женщину. Она рассказала им, что недавно промчавшийся по дороге всадник заставил ее бежать к обочине, и она растеряла все монеты, которые выручила на сегодняшней ярмарке за свой товар. Они валялись где-то в грязи, но ее слабые глаза не могли разглядеть монеты при лунном свете. Она умоляла Климана и Геростенеса о помощи. Климан решил, что они достаточно далеко отошли от Атоса, и остановился, чтобы помочь старухе найти ее деньги.
Они все еще шарили в пыли, когда услышали топот копыт. Все трое отошли к обочине и ждали, когда всадники проедут мимо, но те остановили лошадей. Всадник, возглавлявший отряд, заговорил:
– Наш князь желает знать, почему один человек отклонил приглашение поужинать вместе с ним. Вот почему мы разыскиваем крестьянина, выигравшего сегодня в городе амфору вина, и хотим спросить его, почему он ушел так поспешно. Не ты ли тот самый крестьянин?
Он бросил многозначительный взгляд на амфору в руках Геростенеса. Ситуация была на самом деле щекотливой. Климан ломал голову в поисках правдоподобного объяснения. Может быть, его ждет дома сварливая жена? Может быть, он ушел, не предупредив ее, и ему надо вернуться домой, пока она не переполошила всех соседей? Он обязательно должен был придумать убедительную причину не возвращаться к князю. Он даже не заметил, что лунный свет становился все ярче и ярче. Облака над его головой разошлись в стороны, и диск луны с любопытством смотрел на дорогу, но Климан ничего не замечал, потому что напрочь забыл о договоре, который он заключил с богиней.
– Фрезина, – подозрительно вежливо сказал Евгенидис. – Я хотел бы услышать историю со счастливым концом. Эта мне совсем не нравится. Расскажи другую.
Фрезина проигнорировала его. Царь надулся, но продолжал слушать, стиснув зубы.
Геростенес с амфорой в руках смотрел на горизонт, над которым вовсю сияла полная луна. Он вспомнил обещание Климана, но что он мог сделать? Климан уже собирался заговорить. Его рот открылся, а слова потекли на кончик языка. Вряд ли Геростенес мог крикнуть: «Мой господин, не лгите». Он в ужасе понял, что не знает, что может сказать в такой ситуации.
– Фрезина… – Царь казался не на шутку встревоженным.
Костис никогда не попадал в положение Климана или Геростенеса. Он с сочувствием посмотрел на Фрезину, но она мечтательно глядела перед собой, совершенно не замечая беспокойства Евгенидиса.
– Вот почему, – сказал она, – Геростенес ударил Климана по голове амфорой.
– Ха, – с облегчением выдохнул царь.
Фрезина сделала вид, что не заметила этого, как не заметила тревоги царя. Она продолжала:
– Для всех находящихся на дороге это стало не меньшей неожиданностью, чем для Климана. От группы всадников отделился сам князь Атоса и поинтересовался, зачем спутник Климана разбил целую амфору прекрасного вина о голову своего друга.
Климану и самому было это интересно. Он посмотрел на Геростенеса, но тот смотрел только на луну. Климан проследил за его взглядом и оглянувшись, увидел луну через плечо.
– Я вижу, ты уже догадываешься, – сказал молодой князь. – Пожалуйста, просвети и нас тоже.
Не видя другого выхода, Климан так и сделал.
– Мой друг самым серьезным образом напомнил мне о клятве не лгать при лунном свете, и честно рассказать тебе, что я Климан, базилевс из Каппадокии, который приехал сюда тайно, чтобы увидеть нового князя и судить о его намерениях по его славе среди народа.
– И к какому же мнению ты пришел? – спросил молодой князь.
– Ты человек гордый, но честный, и я не думаю, что ты станешь нарушать договоры, заключенные твоим отцом.
– Что ж, я польщен, – сказал князь.
– Может быть, ты и польщен, но я не льстец. По крайней мере, не при лунном свете. – ответил Климан.
– Тогда я думаю, что ты действительно тот самый человек, которого отец завещал мне ценить превыше всех и доверять, как ближайшему из союзников.
– Тогда я польщен оказанной мне честью, – сказал Климан, – но я не уверен, что достоин твоего доверия.
Он смиренно повернулся к старухе, все еще стоявшей рядом.
– Богиня, – сказал он печально. – Я нарушил свое обещание. Если бы не мой друг, я обязательно солгал бы. Я считаю, что недостоин твоих олив и моего города.
– Ты никому не солгал, – ответил богиня, потому что это действительно была богиня Луны.
– Но я готов был солгать.
– Но твой друг помешал тебе.
– Да, – согласился Климан, все еще считая, что богиня желает оправдать его.
– Если бы ты не обещал держать свое слово, твой друг не оказался бы рядом с тобой в минуту нужды. Я не думаю, что лунный свет изобличил тебя в неподобающем поведении, – серьезно сказала она, а затем растворилась в серебряном свете, оставив Климана в радости, а всадников на дороге в изумлении.
– Спасибо, Фрезина, – смиренно сказал царь.
– Вместо «спасибо» лучше съешьте супа и поспите немного.
– В него подмешали маковый сок?
Фрезина покачала головой.
– Хорошо. Мы с женой пришли к согласию, что меня травят исключительно по моей собственной вине.
Фрезина пошла за порцией супа.
К тому времени, когда царь немного поел, он признался, что утомлен и снова заснул. Костис был почти счастлив. Ближе к вечеру царица пришла посидеть с мужем и отослала Костиса в караулку. Потом прибыл Телеус со сменой караула и сказал, что Костис может идти отдыхать.
Сумерки сгущались, когда Костис пересек большой двор позади публичных помещений дворца. Костис подавил зевок, удивляясь, каким усталым он чувствует себя после дня ничегонеделания. В глубине двора он поднялся на галерею, которая соединяла парадные залы со сложным лабиринтом зданий, в которых располагались жилые покои придворных. С восточной стороны находился проход, ведущий в обход парадных залов к террасе. С террасы по нескольким крутым лестницам можно было спуститься вниз к казармам и дворам царской гвардии.
Усталый и вспотевший, он перешагнул через несколько расколотых кусков черепицы, вероятно, сорвавшихся с крыши над террасой. Когда за его спиной раздался резкий треск, он проворно прыгнул вперед, чтобы увернуться от новой порции черепицы, летевшей на него сверху. Он осмотрел беспорядок на террасе, с тоской подумал о послеобеденном сне, и пошел в хозяйственное управление сообщить о неполадках секретарю.
* * *
Проснувшись поздно вечером и чувствуя себя ужасно голодным, он направился в столовую. Гвардеец, сидевший сегодня утром по левую руку от него, махнул, приглашая присоединиться. Он так и сделал, сначала налив себе кружку вина.
Сидевший рядом Домисидон поднял голову и объявил:
– К нам пожаловала царская болонка.
Охранник рядом с Костисом рассмеялся, но потом остановился.
– Прости, Костис, это не твоя вина. Ты знаешь, что с тобой будет дальше?
Костис задумался.
– Понятия не имею. Мне до чертиков надоело быть фальшивым лейтенантом. Я думаю, они могут отправить меня в какой-нибудь пограничный форт, может быть, даже в Прокер на севере. Всякое может случиться.
– Но ведь ты спас жизнь царя…
– Не совсем, – признался Костис. – Вообще-то, он справился без меня.
– Конечно. Я забыл.
Он хлопнул Костиса по плечу и добродушно подтолкнул локтем. Но за этим добродушием крылось нечто иное, сочувствие, может быть. Костису не хотелось спрашивать напрямую, тем более не хотелось становиться объектом всеобщей жалости. Он боялся, что ответ ему не понравится. Костис извинился и пошел искать Аристогетона.
Глава 13
Среди ночи Релиус опять проснулся, охваченный внезапным ужасом. В лазарете было темно, свет мерцающей у его постели свечи не достигал потолка, в душном воздухе сгустилась тишина. Он сжался от страха под тонким одеялом и должен был изо всех сил зажмурить глаза, чтобы побороть желание соскочить с постели и броситься прочь в поисках спасения. Но за стенами лазарета не было спасения для него. Никакой надежды на спасение. Неведомое чувство, неподвластное разуму, дало понять Релиусу, что он здесь не один.
– Это час собаки, – тихо сказал царь.
Релиус ахнул, распахнул глаза и увидел Евгенидиса, сидящего на табурете в ногах кровати. Пока он смотрел, царь встал, зацепил табурет ногой и подвинул ближе к изголовью.
Казалось, его замечание не имеет никакого значения, но это было не так. Час собаки – самое плохое время для тех, кого преследуют кошмары. Царь должен был знать это по собственному опыту.
Релиус приподнял голову. Царь бросил выразительный взгляд на молчаливую группу теней возле двери. Потом он повернулся, чтобы посмотреть на Релиуса с горькой усмешкой, которая, однако, быстро сменилась выражением удивительного спокойствия. Он неподвижно сидел около кровати, в то время как Релиус напряжением всех душевных сил пытался успокоить свое дыхание и расслабить мышцы тела. Темнота вокруг них становилась все менее и менее пугающей.
– Почему вы меня спасли, Ваше Величество? – слабо проговорил Релиус.
– Ты думаешь, я сделал ошибку?
Релиус открыл рот, потом закрыл его.
– Понимаю. Ты хочешь сказать и да и нет одновременно, – догадался царь.
– У меня возникли проблемы, отделяющие мои личные интересы от интересов государства, – признался Релиус с интонацией, одновременно виноватой и педантичной.
– Ты говоришь прямо как халдей Суниса. У него такая проблема возникла почти сразу после нашего знакомства.
– Вы берете на себя слишком большой риск, – продолжал занудствовать Релиус, – И вы ничего не выигрываете от моего помилования.
– Самый большой риск несет царица. И этот риск заключается в твоей смерти, а не в прощении.
Релиус ломал голову над этим заявлением, но царь решил пояснить свои слова.
– Ты не понимаешь, что я имею в виду. Она так сильна, что все вы верите, будто эта сила не имеет пределов. Вы с Телеусом являетесь одними из немногих людей, к которым она до сих пор способна испытывать чувство любви и уважения, и при этом вы дружно заявляете, что она должна подвергнуть вас пыткам и казнить. О чем вы вообще думаете?
– Если она будет прощать предателей из одной любви, то когда-нибудь обязательно найдется человек, которого она любит, и который предаст ее, а заодно и всю Аттолию. Царица должна идти на жертвы ради всеобщего блага, – убежденно заявил Релиус.
– А что, если она жертвует своим сердцем? Будет отрезать его по частям, пока ничего не останется? Какая вам польза от бессердечного правителя? И что тогда станет с общим благом?
– Царица не может стать бессердечной.
– Нет, – согласился царь. – Потому что тогда она умрет, Релиус, или лишится разума вслед за сердцем. Неужели ты не видишь, что происходит? Или твоя вера в ее силу так беспредельно слепа? Каждый человек имеет пределы. И все же вы никогда не перестанете требовать от нее невозможного.
Релиус молчал, размышляя.
– А вы? Я думал, что вы сломались в какой-то момент.
Евгенидис поморщился, но не удержался от самоуничижительного фырканья.
– Орнон, Мудрейший-из-мудрейших, говорит, что Воры Эддиса не ломаются. Вместо этого мы вспыхиваем, как порох. Это делает нас особенно опасными.
– Вам не нравится Орнон, – заметил Релиус.
– Я бы так не сказал.
– Потому что вы не хотите признать правду?
Евгенидис поморщился.
– Мы с Орноном завоевали взаимное уважение в долгих и кровопролитных боях друг с другом, – сказал он.
– Каким образом?
– Ну, ему почти удалось предотвратить войну. Я слышал, что он просто виртуозно довел царицу до белого каления, так что она готова была убить меня на месте, когда поймала с поличными в своем дворце. Если бы не ловкое и своевременное вмешательство мидийского посла, я бы благополучно скончался, и не было бы пролито потоков крови с обеих сторон.
– Так вы это слышали? – спросил Релиус.
– Я пропустил вступительную речь Орнона.
Правильно, в этот момент он корчился на мокром полу тюремной камеры. По соседству с камерой Релиуса.
– Значит, вы не таите обиды на Орнона? – Релиус решил перевести разговор на менее рискованную тему.
Царь тонко улыбнулся в ответ.
– Даже бывшие Воры не выдают своих секретов, Релиус.
Немного позже он ушел. Релиус остался лежать наедине со своими мыслями. Каким человеком надо быть, чтобы так спокойно сказать о себе: «благополучно скончался»?
* * *
Проходя через караульное помещение обратно в спальню царицы, Евгенидис спросил:
– А где Костис?
– Он был отпущен после дневной смены.
– Кем? Я не отпускал его.
– Царица отправила его в караульное помещение, Ваше Величество.
– Тогда почему его здесь нет?
– Капитан отпустил его после смены караула.
– Мне он нужен.
– Капитан?
– Нет, идиот. Лейтенант. – он замолчал, когда в дверях напротив появилась царица. – Ты уже проснулась? – спросил он.
– Зато Фрезина спит, как сурок, – заметила Аттолия.
– Да?
– Это ты дал ей опиум?
– Между прочим, она первая начала.
Царица смотрела на него, прищурив глаза; этот взгляд не обещал ничего хорошего. Царь махнул рукой в сторону придворных:
– Я таскал их за собой по всему дворцу, как каторжник гирю.
– Если обычные меры не действуют, мы перейдем к мерам чрезвычайным, даже если придется связать тебя по рукам и ногам.
Царица повернулась и исчезла за дверью.
– О, дорогая, – пробормотал Евгенидис, следуя за ней.
Про Костиса он уже не вспоминал.
* * *
Обещанные царицей чрезвычайные меры прибыли во дворец еще до рассвета.
Костис не был в форме, он даже не успел вымыться, когда на следующее утро узнал, что за ним послали. Накануне вечером он проверил график дежурств, а потом долго искал Аристогетона, но не смог его найти. Арис был на дежурстве. У него самого никаких дежурств в ближайшее время не предвиделось, и Костис наслаждался спокойным утром в своей комнате, полируя свой нагрудник и доводя пряжки брони до безупречного блеска. Потом он принялся за меч. От полировочной смазки его пальцы стали совсем черными, когда кожаная занавеска в дверной раме бесшумно отодвинулась в сторону.
Оторвав взгляд от острия меча и готовый обругать незваного гостя, он не обнаружил в дверях мальчика-курсанта. Это был Ион, один из элегантных и тщательно причесанных придворных царя.
Ион в ужасе обвел глазами по-гвардейски суровую обстановку комнаты.
– Одевайся. Вымойся. Тебя ждут в караульном помещении царицы.
– Когда? – спросил Костис, поднимаясь на ноги.
– Сейчас, – ответил придворный. – Ты должен был быть там вчера ночью, хотя царь спросил о тебе только сейчас. Он сказал, что ты был нужен ему вчера, но мы не поняли, что он имел в виду.
– И теперь он злится?
– Теперь злится царица.
Костис быстро плеснул воды из кувшина в керамическую миску и начал тереть лицо.
Царица ждала в прихожей перед спальней. Как и в прошлый раз, она была вместе с Орноном. Они обы ждали. Когда вошел Костис, она встала. Нет, подумал Костис, она не встала. Она выросла, как грозовая туча в летнем небе. Он мог бы попытаться объяснить, что был отпущен самим капитаном и не знал, что ему следует оставаться на посту. Но с тем же успехом он мог бы вернуться в комнату телохранителей, сорвать свой меч со стойки и броситься грудью на его острие. Результат был бы одним и тем же.
– Ты не будешь оставлять свой пост без разрешения царя, – приказала царица. – Ты будешь есть и спать здесь. Ты будешь находиться при царе, пока он не отошлет тебя, и ты всеми средствами постараешься расположить его к себе, чтобы он тебя не прогнал.
– Да, Ваше Величество.
– Орнон, – она метнула взгляд на эддисийского посла, – находит твое присутствие полезным. Есть вопросы?
– Нет, Ваше Величество.
Царица еще секунду смотрела на него. Она словно давала Костису возможность высказаться, но он предпочел молчать. Видя себя ее глазами, он понимал, что является лейтенантом только по званию, и что он оказался здесь и сейчас только благодаря неспособности сдержать свой дурной нрав и нарушенной присяге. Ему нечего было сказать.
Царица вышла из комнаты, Орнон последовал за ней. Все еще дрожа, Костис подошел к двери и огляделся в поисках царя.
На стульях у окна сидели двое мужчин в эддисийских мундирах. Они установили между собой маленький столик и по очереди метали кости на инкрустированную перламутром столешницу. Костис посмотрел на них, подозревая, что царь повторит приказ царицы и отправит его в прихожую. Царь сидел в постели в окружении беспорядочно разбросанных бумаг. Рядом с ним лежала раскрытая почтовая сумка, неуместно грубая на вышитом золотой нитью покрывале.
– У меня уже есть общество, – произнес царь. – Ты можешь пройти в караулку.
Костис осторожно прочистил горло.
– Царица велела мне находиться здесь.
– Вот почему ты боишься уйти. Я бы тоже испугался. Хорошо, оставайся и познакомься с Авлом и Боагусом, моими дорогими родственниками, которые вместе со мной коротают время до моего полного выздоровления.
Костис не мог не подумать о двоюродных братьях, которые топили будущего царя в грязной луже.
– Не доверяй Авлу, – колко предупредил царь. – Он как мартовский бык, только и ждет твоей оплошности, чтобы поднять на рога.
Авл молча бросил на царя быстрый взгляд, потом поднялся со стула. Только тогда Костис понял, насколько он огромен. Сидя, Авл не казался таким большим, но встав со стула, заполнил собой всю комнату. Он навис над царем и начал собирать разбросанные по кровати доклады и письма.
Царь прижал своим крючком один из документов.
– Я читаю! – возмутился он.
Авл не обратил на него никакого внимания. Он просто тянул на себя бумагу, пока она не порвалась пополам. Он аккуратно сложил оба лоскута на собранную им стопку и переправил все в кожаную сумку. Затем он посмотрел на царя и предостерегающе поднял палец толщиной с рукоятку топора.
– Я тебя предупреждал. Еще одно ядовитое замечание – и пойдешь спать.
Его бас был таким густым, что, казалось, его можно резать ножом, а слова он произносил, словно вбивая их в голову по слогам.
– Вы не можете держать меня в постели!
– Еще как могу, – спокойно возразил Авл. – Это так просто, что даже неинтересно. Я лягу поверх покрывала с этой стороны, а Боагус ляжет с другой. Можешь лежать между нами и пищать, как котенок в мешке, и прежде чем ты успеешь придумать подходящую месть, мы с Боагусом будем далеко на какой-нибудь уютной северной границе, подальше от капризного царя Аттолии. – он многозначительно кивнул. – Орнон обещал.
Царь на миг остолбенел, но потом попытался вразумить своего тюремщика:
– У меня срочное дело. Это ВАЖНО!
– Ген, – перебил его Авл. – Ты читал с самого рассвета. Ты совсем выбился из сил и должен отдохнуть.
Евгенидис взглянул на Костиса. Костис набычился, готовый до последней капли крови защищать своего царя от этого ужасного эддисийского няня.
Авл устало вздохнул:
– Ген. Давай уже спи.
Царь неохотно заполз под одеяло. С благоговейным восторгом Костис наблюдал, как нежно огромный эддисиец расправил одеяло и подоткнул его под ноги Евгенидису.
Авл вернулся к окну, но игру в кости продолжать не стал. Он начал тихо насвистывать незнакомую Костису мелодию, перемежающуюся длинными успокаивающими трелями. Между вторым и третьим куплетами царь заснул.
Боагус встал, чтобы проверить его, и некоторое время стоял, недоверчиво склонившись над кроватью и внимательно наблюдая за царем. Наконец он кивнул Авлу и отступил к своему стулу. Они с Авлом устроились поудобнее и закинули огромные сапоги на крошечный столик, молчаливо договорившись, как им лучше пристроить на нем четыре ноги одновременно. Затем они прикрыли глаза, как настоящие солдаты, которые никогда не упустят возможности отдохнуть и, кажется, заснули.
Костис пошевелился, просто перенеся вес с одной ноги на другую, и оба эддисийца дружно открыли глаза и уставились на него. Больше Костис не двигался. Царь почивал, пока трубы за окном не прогудели полдень. Когда он поел, Авл вернул ему сумку с письмами.
Во второй половине дня, утомленный молчанием, Авл сказал:
– Говорят, ты вчера испугался собственного тюремщика, аж позеленел весь.
Ген не стал отвлекаться от чтения.
– Это опять Орнон наболтал? – сказал он.
– Да, – ответил Авл улыбаясь.
– Нет, – сказал царь, глядя на него. – Я не испугался тюремщика.
Он опустил глаза, притворяясь, что вернулся к чтению, но вместо этого начал теребить золотую вышивку на покрывале. Боагус приоткрыл рот, но по сигналу Авла снова закрыл его. Они ждали. Казалось, Авл готов ждать вечно.
– Я чуть было не приказал повесить их всех, четвертовать и сварить в кипятке.
Костис вспомнил болезненную бледность царя и внезапную долгую тишину в камере.
– И твоего капитана тоже? – спросил Авл.
– Ну, конечно. Он был первым на очереди. – царь провел рукой по волосам. – Я сказал ему, что могу сделать все, что захочу, – признался он.
– Ах, – сказал Авл. – До него наконец дошло, что он говорит с царем Аттолии?
– Думаю, да.
Боагус покачал головой.
– Конечно, сейчас ты можешь вытворять все, что угодно. – быстрый взгляд Евгенидиса заставил его вскинуть руки и поспешно добавить. – То есть, ты всегда мог.
Авл усмехнулся.
– Если бы мне давали золотую монету каждый раз, когда ты заявлял, что можешь сделать что угодно, я был бы богатым, – сказал он, – Богатым, как… – он искал подходящее слово.
– Как Орнон до того, как потерял всех своих овец, – закончил за него Боаргус.
Оба солдата рассмеялись, и даже царь улыбнулся. Костис укрепился в подозрении, что ответственность за потерю овец несет Евгенидис.
– Ты все еще блеешь ягненком, когда он входит в комнату? – спросил Боаргус.
Евгенидис покачал головой.
– После коронации Орнон первым делом отвел меня в сторонку и объяснил, что это будет ниже моего достоинства. Цари не блеют, как овцы.
Авл с Боаргусом уставились на него. По лицу Евгенидиса бродило мечтательное выражение.
– Он так и сказал? – спросил Авл.
– Вот именно, – подтвердил царь.
– И что ты ответил? – подозрительно поинтересовался Боаргус.
– Обещал лаять как овчарка.
Эддисийцы снова усмехнулись.
– Но ведь ты этого не сделал? – с надеждой спросил Авл.
Царь посмотрел на него с отвращением.
– За кого ты меня принимаешь? – возмущенно сказал он, и когда Авл с облегчением вздохнул, добавил: – Надо подождать, пока рядом не будет зрителей.
Эддисийцы взревели. Царь тихо посмеивался, прижав руку к боку. Даже Костис улыбнулся. Впрочем, он быстро прогнал улыбку с лица. Кто он такой, чтобы смеяться вместе с царем, но ему тоже стало легче на душе.
Неожиданно в дверях появилась фигура. Рука Костиса метнулась к пустым ножнам на поясе. Авл и Боаргус наклонились вперед в своих креслах, а затем расслабились. Это был Орнон. Заглушенный смех просачивался через их сомкнутые губы, как пламя у неумелого факира.
– Посол Орнон, – приветствовал его Евгенидис несколько сдавленным голосом. – Как я рад, что вы зашли.
– Кажется, вы шутили на мой счет, Ваше Величество, – заметил Орнон, пересекая комнату и садясь в кресло около камина.
– И мечтать не смели, посол.
– Приятно слышать. Я собирался предложить небольшое торжество по случаю вашего выздоровления. Большой прием, может быть? – он внимательно наблюдал за изменением царского лица. – Или военный парад?
– Вы не поступите так со мной.
– Я думаю, это прекрасный случай успокоить местное население, но если Вашему Величеству эта идея не нравится…
– Спасибо. Мне очень многое не нравится. Извините, если обидел вас.
– Вовсе нет. – сухая улыбка скользнула по губам Орнона и исчезла в уголках рта. – Если вы достаточно посмеялись, не могли бы вы отослать ваших охранников. У меня есть новости.
– Дурные новости?
Орнон пожал плечами.
– Хорошие новости для наших надежд о мире и тройственном союзе против Мидии. Плохие новости, – добавил он тише, – для наследника Суниса.
Смех прервался, и царь спросил:
– Нашли его тело?
– Нет. Еще нет. Но мы получили сообщение, что Сунис отвоевал провинцию. Если бы его держали живым в качестве заложника, то уже начали бы торговаться.
– Понимаю.
Орнон повернулся к эддисийцам:
– Вы нас извините?
Царь так же махнул Костису выйти из комнаты.
Костис проследовал за могучим Авлом из спальни в прихожую, а оттуда в комнату для слуг, заставленную станками с гобеленами, пяльцами и арфами, а так же оккупированную негостеприимными придворными Его Величества. Служанок нигде не было видно, им пришлось уступить свое место царским слугам. Теперь придворные щеголи бросали на Костиса и обоих эддисийцев весьма недружелюбные взоры.
– У нас здесь есть караулка, – многозначительно заметил один из слуг, когда Авл опустился в кресло.
– Я уверен, вы хотели сказать: «У нас есть караульное помещение, Ваше Высочество», – заметил Авл, откинувшись назад и подтащив к себе поближе стол, на который он собирался положить ноги. Стол и кресло тревожно поскрипывали. – Я уверен, что это отличное караульное помещение.
Он улыбнулся. Придворные явно поняли намек. Они выглядели так, словно Авл прямо на их глазах оброс шерстью и когтями, но никто не рискнул обвинить его во лжи.
Впрочем, Костис не считал его слова ложью. Конечно, Авл был мало похож на принца, не больше чем Евгенидис на царя. Орнону были нужны люди, которые смогут приглядеть за царем, не опасаясь его гнева. Князь из Дома Эддиса был естественным выбором, если бы таковой нашелся. Конечно, в Аттолии ни один князь не стал бы служить простым солдатом, но от этих эддисийцев всякого можно было ожидать. Костис не знал, есть ли родные братья у царицы Эддиса, но эти два здоровых лося вполне могли оказаться ее близкими родственниками.
Внезапно Костис осознал, что все находящиеся в комнате многозначительно смотрят на него. Ну, конечно, он ведь не был ни бароном, ни наследником барона, ни даже варварским князем. Что же тогда он делал в комнате для слуг? Придворные царя явно считали, что ему следует удалиться. Пытаясь сохранить безразличный вид, он посмотрел в сторону Авла.
– Да, – согласился Авл. – Хороший вопрос. – он повернулся к Боаргусу. – Сходи спроси, что Ген собирается делать со своим маленьким гвардейцем.
Боаргус ушел и вернулся.
– Он сказал, что Костис должен круглосуточно находиться в караульном помещении. А все остальные могут проваливать ко всем чертям.
