Текст книги "Царь Аттолии (ЛП)"
Автор книги: Меган Уолен Тернер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Глава 11
Костис проснулся оттого, что вздрогнул на узкой скамье и упал на колени рядом с ней. Полусонный, он изо всех сил пытался вернуться в реальный мир. Он спал час или около того, и, в общем, с момента покушения на царя проспал не больше пяти часов. Кто-то кричал. Его разбудили именно крики. Потирая глаза и пошатываясь, он побрел через караулку к дверям царской спальни и уткнулся в спины стоящих перед ней людей. Все они почему-то торчали перед дверью, как истуканы, и не спешили войти внутрь. Только когда Костис подошел к двери и изо всех сил дернул ее на себя, он понял причину. Дверь была заперта. Царь кричал у себя в комнате, а они не могли войти к нему. Костис постучал кулаком в дверь, но она даже не дрогнула. Он повернулся и крикнул в лицо придворному, беспомощно топтавшемуся рядом:
– Ключ! Где ключ!
– У нас нет ключа, – ответил Клеон.
Костис потер голову руками. Цепким взглядом он оглядел комнату и выхватил пистоль из рук ближайшего охранника. Положив дуло на локтевой сгибе, он рванул крышку кожаного патронташа. Зарядить пистоль он мог, даже не проснувшись. Все движения были отработаны до автоматизма. Он зубами сорвал бумажную оболочку патрона, насыпал немного пороха на полку, а остальной порох вместе с пулей высыпал в ствол, утрамбовал с помощью пыжа и шомпола и поднял пистоль.
– Разойдись! – гаркнул он людям, в замешательстве наблюдающим за его действиями. – Ррразойдись! – крикнул он громче, так как они не двигались.
Только когда он приставил дуло пистоля к замку, они поняли и нырнули в укрытие. Последовала вспышка и громкий треск. Костис помахал ладонью перед носом, чтобы развеять пороховое облачко, и посмотрел сквозь дым. В двери образовалась дыра размером с кулак, достаточная, чтобы просунуть туда руку, но замок еще держался. Костис перезарядил оружие. Все вокруг кричали, но никто не пытался его остановить. Он снова поднял пистоль. На этот раз он отвернулся, прежде чем выстрелить. Когда он оглянулся, замок валялся на полу и дверь немного приоткрылась. Он выдохнул с облегчением. Хорошо, потому что стрелять в третий раз совсем не хотелось. Костис чувствовал, что отскочившая рикошетом пуля просвистела у самого его уха.
Царь сидел на кровати среди сбитых простыней. Он поднял пенек правой руки и смотрел на его окровавленный срез. На ночной рубашке расплывались красные пятна. Комната казалась совершенно пустой, но Костис проверил каждый угол и все защелки на окнах, чтобы убедиться, что сюда не мог проникнуть ни один злоумышленник. Когда Костис вернулся к царю, его колени начали слабеть, а руки дрожали от пережитого волнения, но царь уже был окружен слугами, которые наперебой высказывали свои предложения.
– Глоток воды, Ваше Величество.
– Может быть, лучше вина?
– Уйдите, – сказал он голосом, хриплым ото сна.
Они еще никогда не казались так похожи на тявкающих болонок, подумал Костис, хотя винить их он не мог. За исключением Сеана, все они казались перепуганными насмерть.
– Один глоток, Ваше Величество, – говорил один из них, предлагая стакан.
– Это просто кошмар.
– Чистой воды…
– Уйдите! – крикнул Евгенидис. – Все вон!
Придворные на мгновение отступили, но потом снова придвинулись. Они уже открыли рты, чтобы заговорить, но тут из-за двери раздался голос царицы.
– Я думаю, что пожелания Его Величества необходимо выполнять.
Слуги в ужасе повернулись к ней. Царица посмотрела на них.
– Подите, – сказала она, – прочь.
Все бросились к дверям.
Костис, стоявший в изножье кровати, попытался удалиться с достоинством и добрался до двери последним. Он посмотрел назад. Царица стояла у кровати, неловкая в своей нерешительности и в то же время изысканная, как белая цапля. Сам того не замечая, он замер на месте.
Она протянула руку и коснулась лица царя, приложила ладонь к его щеке.
– Это просто кошмар, – сказал он все еще хриплым голосом.
Голос царицы звучал безмятежно.
– Как неловко, – сказала она, глядя на его искалеченную руку.
Царь поднял голову и проследил за ее взглядом. Царица произнесла эти слова так, словно ее разбудил ребенок, заплакавший от страшного сна, а не собственный муж, который кричит от ночных кошмаров по ее же вине. По лицу царя промелькнула быстрая улыбка.
– Ой, – сказал он, глядя ей в глаза. – Ой, – сказал он снова, когда царица коснулась его руки.
Костис в растерянности стоял среди замерших на месте придворных. Он чувствовал, что они поражены не меньше него, но в любом случае, им незачем было наблюдать, как царь с царицей решат свой спор. Это вообще их не касалось, поэтому он протянул руку к двери. Просунув руку в отверстие, где находился замок, он потянул дверь на себя и тихо прикрыл ее.
Придворные посмотрели на него с возмущением, но никто не произнес ни слова, боясь привлечь внимание царицы. Костис посмотрел через их головы и встретил взгляд одного из охранников.
– Очистить помещение, – приказал он.
Слуги в ответ загудели тихо, но яростно. Сквозь возмущенный ропот прорвался голос Сеана.
– По какому праву ты отдаешь здесь приказы, командир?
Костис не ответил. Сеанус был прав, его звание и должность не имеют здесь значения. Даже в чине лейтенанта он не мог отдавать распоряжения приближенным царя.
– Каким образом ты собираешься добиться их исполнения? – поинтересовался Сеанус.
Он имел привычку растягивать слова в состоянии бешенства, но Костис решил не церемониться.
– Под дулом пистоля, если понадобится, – сказал Костис.
Рука Сеана потянулась к ножнам кинжала на поясе. Без малейшего колебания половина охранников в комнате положила ладони на рукояти мечей, а вторая половина, ударив прикладами в пол, приступила к заряжанию пистолей.
Костис не отводил глаз с Сеана. Остальные слуги, как овцы, сбились у него за спиной. Было ясно: они ждут, когда Сеанус поведет их к дверям; и когда он приподнял одно плечо и презрительно вздохнул, Костис понял, что выиграл.
– Я уверен, что никто из нас не хочет беспокоить Их Величества, – сказал Сеанус.
Костис расставил охранников в коридоре за дверью караулки. Сам он проверил гардеробную и остальные помещения и, убедившись, что они пусты, занял пост у наружной двери. Придворные царя и служанки царицы толпились в коридоре. Кто-то принес скамьи из зала и несколько стульев из соседних комнат. Костис подавил зевок и приложил ладонь к уху, в котором начинала пульсировать боль. Оно было покрыто коркой засохшей крови, и когда он повернул голову, то увидел пятна крови и на плече. Очевидно, вторая пуля, отлетев рикошетом, все же зацепила его. Подошла служанка царицы, и он замер на месте. Это была Фрезина, старшая из женщин, с аккуратно уложенными вокруг лица седыми косами. Она улыбнулась ему и пододвинулась ближе, чтобы вытереть его ухо белым платком. Ткань была влажной и пахла лавандой.
– Так будет лучше, лейтенант, – пробормотала она, осторожно стирая кровь.
Закончив, она еще раз улыбнулась и уселась на скамейку невдалеке.
Ее поддержка приободрила его после мрачных взглядов придворных, и Костису было жаль, когда она чуть позже удалилась. К ней подошла другая служанка, Лурия, и когда они обменялись шепотом несколькими словами, пожилая женщина встала. Она кивнула остальным служанкам, и все женщины скользнули прочь, оставив придворных и охранников в обществе друг друга.
Это была долгая ночь.
Царские слуги играли в кости и карты, кое-кто спал. Костис и его команда стояли на посту. Костис предпочел бы, чтобы придворные убрались куда подальше вслед за служанками царицы, но, наверное, они должны были находиться под рукой, если царь вдруг позовет их, хотя это было маловероятно. Наконец, большая часть придворных угомонилась и заснула.
Охранники сменились в час собаки. Костис отослал своих людей в казармы, но сам остался на посту. Только командир мог отпустить его из караульного помещения. Новый капитан, Энкелис, предпочел не появляться около царских апартаментов, хотя наверняка уже слышал о стычке между охраной и придворными. Костис не сомневался, что тот счел более безопасным оставить решение этого вопроса на усмотрение лейтенанта и избежать ответственности за результат.
В атриуме в конце коридора уже брезжил жиденький серый свет, когда Фрезина вернулась. Остановившись прямо перед Костисом и стоя спиной к остальным людям в коридоре, Фрезина подняла перед ним золотой перстень с резным рубином.
– Следуйте за мной, лейтенант, – сказала она.
Костис удивленно покачал головой. Он не мог оставить царя. Она серьезно посмотрела на него и подняла перстень чуть выше. Это была личная печать царицы Аттолии. Держа ее в руках, Фрезина говорила от имени царицы. Ослушаться ее, значило не выполнить приказ государыни.
Костис через плечо оглянулся на дверь за спиной. Потом снова посмотрел на царскую служанку. Она не собиралась ничего объяснять. Он понимал, что переданный ему Энкелисом приказ охранять царя днем и ночью, на самом деле исходил от царицы. Он снова оглядел толпу в коридоре, пытаясь представить себе, что заставило царицу оставить царя без охраны.
– А мои люди? – спросил он.
– Оставьте их здесь, если хотите. Они больше не нужны.
– Очень хорошо.
Царя все-таки не бросят одного. Он приказал начальнику караула не впускать никого в царские апартаменты, пока их не вызовет царь или царица. Потом он последовал за Фрезиной.
В роскошном караульном помещении перед покоями царицы он оставил у охранника свой меч и позаимствованный пистоль. Никто не задал ему ни единого вопроса. Он проследовал за своей сопровождающей через коридор и анфиладу смежных комнат в небольшое помещение, судя по всему, прихожую с диваном и столиком в углу и закрытой дверью за парчовой гардиной. Фрезина тихо постучала, а затем осторожно повернула ручку и открыла дверь. Она была невысокой и хрупкой, и через ее голову Костис мог сразу оглядеть всю комнату. В позолоченном кресле, ожидая его, сидела царица.
Костис моргнул.
Он машинально сделал несколько шагов вперед, лихорадочно пытаясь понять, где находится. Трех шагов было достаточно, чтобы увидеть всю комнату, обшитую деревянными панелями, с большим шелковым ковром, позолоченным комодом и стульями, а так же со стоявшей на возвышении кроватью. У кровати не было ни спинки, ни балдахина с занавесками, чтобы скрыть спящего на ней человека.
Костис узнал его еще до того, как разглядел темные волосы на подушке. Наверное, он даже удивился бы, если бы не устал так сильно. Евгенидис давно доказал, что может перемещаться по дворцу Аттолии, как ему заблагорассудится. Очевидно, что и он и царица могли проходить в ее комнату в частном порядке.
– Три часа назад он принял несколько капель опиума, так что нет особой необходимости соблюдать полную тишину, – сказала царица.
Костис повернулся к ней и поспешно вытянулся по стойке «смирно». Его лицо предательски покраснело до самой кромки волос надо лбом. Она удивленно приподняла бровь.
– Я хочу, чтобы ты оставался здесь, пока он не проснется.
– Да, Ваше Величество.
– Ты можешь сидеть.
– Спасибо, Ваше Величество.
Костис не двигался.
– Позови служанку, когда он проснется.
– Да, Ваше Величество.
Когда она вышла, и дверь бесшумно затворилась, Костис испустил дрожащий вздох и еще раз оглядел комнату. Ступая как можно тише, он подошел к кровати. Лицо царя было повернуто к стене. Костис наклонился и внимательно посмотрел на него. Лицо Евгенидиса очень изменилось во сне, он казался моложе и – Костис попытался подобрать подходящее слово – мягче. Костис никогда не думал, насколько напряженным выглядит лицо царя, пока не увидел, как оно расслабилось под воздействием нескольких капель макового сока.
Озадаченный, он отступил от кровати. Рядом стоял низкий мягкий табурет. Костис нерешительно присел на край. Пряжки нагрудника впились ему в бока, напоминая, что все это происходит не во сне.
Утренний свет все еще был тусклым, а небо оставалось серым. Костис зевнул. Как бы в ответ на его мысли, в дверях появилась Фрезина с подносом в руках. Он мгновенно захлопнул рот и вскочил, чувствуя вину за то, что поддался слабости.
Она улыбнулась, ставя поднос на легкий столик.
– Я подумала, вам следует позавтракать, – сказала она.
– Спасибо, мэм, – прошептал Костис. – Но я не уверен, что должен.
– Конечно, должен, – возразила она. Ее голос звучал тихо, но она не перешла на шепот. – Вы здесь не в карауле. За дверью достаточно охраны, чтобы обеспечить его безопасность. Вы здесь на случай, если… ему станет плохо, когда он начнет просыпаться.
Она передвинула поднос ближе к Костису, а потом подошла к кровати и положила ладонь на лоб царя. Он не шевелился. Она осторожно подсунула ладонь ему под щеку и наклонилась, чтобы поцеловать в лоб, как мать целует ребенка.
Костис уставился на нее. Фрезина улыбнулась.
– Что взять со старухи, – сказала она. – Даже царь позволяет мне маленькие вольности.
Она скользнула за дверь, оставив Костиса наедине со своими мыслями.
Спальня царицы казалась золотой, как пчелиные соты, и безмолвной, как могила. Хотя до Костиса иногда долетали отголоски суеты из дальних комнат, тишина в спальне действовала на него, как снотворное. Чтобы не заснуть, он встал и прошелся по ковру, с интересом, но издали, посмотрел на письменный стол с аккуратным рядом чернильниц и пучками перьев, на резные бусины-печати и ассортимент маленьких амфор на полке. Затем снова сел и оглянулся проверить, не потревожил ли он царский сон.
Через некоторое время Евгенидис повернул голову на подушке и приоткрыл один глаз. Он с равнодушным удивлением оглядел комнату. Затем его взгляд остановился на Костисе. Костис наклонился вперед на своем пуфике и сказал:
– Надо спать.
Евгенидис послушно закрыл глаза. Костис улыбнулся. Кто-то хихикнул у него за спиной, и он быстро оглянулся. Это была Илея, одна из младших служанок царицы, несколько прядей ее темных волос выбились из-под серебряной сетки и струились по шее. Она стояла, прислонившись к дверной раме и скрестив руки.
– Я не надеялась, что он может кого-нибудь послушаться, – сказала она улыбаясь.
– Я всего лишь сказал то, что он и сам собирался сделать, – ответил Костис.
– Это был ловкий трюк, – согласилась Илея.
Позже, когда Евгенидис снова зашевелился, Костис с облегчением подумал, что на этот раз царь наконец просыпается. Костис чувствовал себя отупевшим от усталости. День тянулся ужасающе медленно, а его глаза просто слипались. Даже когда он держал их открытыми, они, казалось, не могли сосредоточиться на увиденном, поэтому Костису понадобилось некоторое время, чтобы понять, что царь не просыпается, а мечется в кошмарном сне. Костис упал на колени рядом с кроватью.
– Ваше Величество?
Царь вздрогнул, как будто укушенный язычком пламени, но не проснулся. Внезапно он вытянулся и оцепенел. Его глаза распахнулись, но он ничего не видел перед собой. Он с хрипом пытался втянуть в себя воздух, и Костис, чтобы предотвратить крик, схватил царя за плечи и сильно встряхнул.
Мгновением позже царь уже сидел в дальнем углу кровати с широко раскрытыми глазами и шестидюймовым ножом, неизвестно как оказавшемся у него в руке. Костис поднял над собой раскрытые ладони, чтобы их хорошо было видно, и заговорил очень тихо и очень спокойно:
– У вас был кошмар, Ваше Величество.
– Костис, – сказал царь, словно изо всех сил пытаясь узнать его.
– Да, Ваше Величество.
– Командир отделения.
– Вы произвели меня в лейтенанты, Ваше Величество, – осторожно напомнил Костис.
Царь сосредоточился.
– Да, точно.
Он опустил острие клинка. Оно дрожало, но краска начала возвращаться на его бескровное лицо.
– Ирина, – тихо позвал он.
Костис обернулся и увидел в дверном проеме царицу. Когда он снова посмотрел на царя, его румянец снова исчез.
Царица прошла через комнату, села на край постели и обняла его за шею. Царь прислонился к ее плечу и сказал извиняющимся тоном:
– Я собираюсь поболеть еще немного.
– Положи это, – попросила царица, вынимая нож из его послушных пальцев и бросив его на покрывало. Все еще обнимая его одной рукой, она потянулась к полотенцу в миске с водой, стоящей на столике рядом с кроватью. Она бережно обтерла лицо царя и отвела мокрые пряди с его лба.
– Боже мой, как это унизительно, – сказал царь, ложась на подушки.
– Не так уж и страшно, – возразила царица.
– Легко тебе говорить, – ответил царь. – Тебе не снятся кошмары.
– Что же тогда я должна сказать?
Царь вздохнул. Забыв, что Костис стоит рядом, что кто-то вообще существует в мире, кроме них двоих, царь дрожащим голосом попросил:
– Скажи, что ты не вырежешь мой лживый язык, скажи, что не вырвешь мои глаза, что не проткнешь раскаленной иглой мои уши.
После кратких мгновений неподвижности, царица наклонилась и поцеловала мужа сначала в одно закрытое веко, потом в другое.
– Я люблю твои глаза, – сказала она. Она поцеловала его в обе щеки рядом с мочками ушей. – Я люблю твои уши, и я люблю, – она остановилась, чтобы нежно поцеловать его в губы, – все твои нелепые выдумки.
Царь открыл глаза и улыбнулся царице своей доверчивой и непостижимой улыбкой. Шокированный Костис, ставший свидетелем такой глубоко интимной сцены, в надежде на побег бросил взгляд на дверь, но путь к свободе был отрезан двумя служанками, неподвижно стоящими около косяков и внимательно глядящим в пол у себя под ногами. Ему оставалось только мечтать, что земля под ним расступится и поглотит его вместе с пуфиком и маленьким трехногим столиком. И желательно, чтобы это произошло совершенно беззвучно, чтобы не привлечь внимания царя и царицы.
– Здесь Костис и Иоланта с Илеей, – напомнила Аттолия.
– Костис, – неопределенно произнес царь. – Молодая версия Телеуса? Без чувства юмора?
– Тот самый, – согласилась царица с легкой нотой насмешки в голосе.
Евгенидис лежал неподвижно, но румянец постепенно возвращался на его щеки, а дыхание становилось более размеренным. Он открыл глаза и посмотрел на царицу, все еще склоненную над ним.
– Мне очень жаль, – сказал он.
– Ты был прав, – сказала она.
– Да? – в голосе царя звучало недоумение.
– Извинения звучат слишком скучно.
Евгенидис усмехнулся. Он снова закрыл глаза и несколько раз повернул голову на подушке, изгоняя остатки сна. Обретя свой привычный вид, он сказал:
– Ты просто сокровище.
Теперь его голос тоже звучал привычно, и Костис понял: то, что он принял за хриплый со сна голос, на самом деле было акцентом. В полусне царь говорил с эддисийским акцентом, чего, собственно, и можно было ожидать, но Костис никогда не слышал его и не смог распознать сразу. Проснувшись, царь заговорил как настоящий аттолиец. Это заставило Костиса задуматься, что еще царь мог скрывать так хорошо, что никому в голову не приходило искать его секрет.
– Если ты уже чувствуешь себя более уверенно, то не стоит откладывать решение наших проблем, – напомнила царица.
– Прямо в неглиже? – царь спорил, кажется, только из привычки к сопротивлению.
– Твои придворные. Я уже поговорила с ними. Тебе следует сделать то же самое.
– Ну да. Они уже видели меня в ночной рубашке. – он посмотрел на рукава, вышитые белыми цветами. – Но не в твоей.
Теперь он полностью проснулся.
– А ты не думаешь, что мы должны сначала узнать, какая новость вертится на кончике языка у Иоланты?
Царица оглянулась, и терпеливо дожидавшаяся Иоланта доложила:
– Врач Вашего Величества здесь.
– Ничего страшного, он тоже видел меня в ночнушке, – пробормотал царь.
Петруса к двери сопровождали два гвардейца, при этом он выглядел так, словно может передвигаться исключительно с их помощью, но не на собственных ногах. Он закрепил это впечатление, упав на колени, как только солдаты отступили назад. По знаку царицы они вышли из комнаты, а она повернулась к врачу.
– Ваше Величество, прошу вас… – он закашлялся, прежде чем она прервала его.
– Значит, ты нашел что-то в опиуме? Что это было?
– К-конопля, – сказал он. – В опиум царя была подмешана пыльца конопли. – Он нервно сжал свои длинные пальцы. – Ваше Величество, конечно, знает, что она используется в храмах, чтобы открыть разум оракулов для божьих голосов. Но не имеющего привычки человека они могут привести к смерти. Даже маленькие дозы опасны в руках неопытного лекаря.
– Она может вызвать кошмары? – предположил царь.
– Да, Ваше Величество.
Царица оценивающе посмотрела на врача. Если царь даже на троне походил на ученика писца, то царица способна была превратить мятое покрывало в царский престол.
С усилием, которое Костис признал героическим для такого робкого человека, Петрус взял себя в руки.
– Ваше В-величество, – сказал врач более спокойно, – я не могу доказать свою невиновность. Единственное, что я могу сказать в свою защиту, это то, что я не храбрец и не глупец. Я ничего не подмешивал в лекарство царя. Наверное, на этой земле нет ничего, что заставило бы меня это сделать.
– Я не уверена, что могу согласиться на такой риск, – ответила Аттолия.
Петрус вспотел.
– Больница… – сказал он. – Мои пациенты и научная работа… они зависят от меня. Прошу вас, Ваше Величество…
Царица резко вскинула подбородок.
– Хорошо, – решила она.
Врач вздохнул с облегчением. Он сделал попытку восстановить потерянное достоинство.
– Опиум скрывает вкус конопли. Второй врач, возможно, не смог распознать ее присутствия.
– Даже несмотря на ночные кошмары? – сухо поинтересовался царь.
– Да, Ваше Величество. Может быть, мне следует осмотреть Ваше Величество?
Ответом ему был мрачный взгляд царя, затем кивок царицы позволил врачу удалиться. Когда он исчез за дверью, царица потянула одеяло и расправила его вокруг царя.
– Ты ему веришь? – спросила она Евгенидиса.
Костису показалось, что между ними двумя проскочила искра.
– Я знаю то, чего не знает он, – ответил ей царь.
– И кто положил коноплю в опиум?
– И это тоже.
– Ты должен поговорить со своими слугами. Они давно ждут тебя.
– Я очень устал, – патетически воскликнул Евгенидис.
– Не откладывай.
Она встала и вышла.
* * *
Царские слуги сбились тесной кучкой в пространстве между кроватью и окном. Разговор с царицей явно был не из приятных, Костис им не завидовал. Он все еще сидел на пуфике у изголовья царской постели и мечтал оказаться в любой другой точке мира, лишь бы подальше отсюда, но ни царь ни царица не отпускали его. За исключением одного упоминания, промелькнувшего в словах царицы и замечания царя об отсутствии у него, Костиса, чувства юмора, ни один из них не дал ему понять, что вообще помнит о его существовании.
– Я не сомневаюсь, что Ее Величество недвусмысленно дала понять, что недовольна вашей службой, – начал царь.
– Да, Ваше Величество.
– И она оставила вопрос о вашем наказании на мое усмотрение?
– Да, Ваше Величество.
– Ну, тогда поднимите головы и перестаньте разыгрывать из себя преступников. Раз Ее Величество лично устроила вам разнос, я считаю, вы уже достаточно наказаны.
Костис подавил дрожь. Он мог бы пожалеть придворных, униженных выговором царицы, но не мог простить их и не ожидал, что царь проявит такое неслыханное великодушие. Пожалуй, Евгенидис мог противостоять своей жене лучше, чем можно было ожидать, но совершенно неверно оценивал своих придворных. Они дружно подняли головы и уставились на него с различной степенью триумфа на лицах. Привычная ухмылка мгновенно вернулась на физиономию Сеана.
Один Филологос не желал отделаться так легко.
– Ваше Величество, – строго сказал он. – Мы вели себя непростительно. Вы не должны упускать это из виду.
– Не должен? – Царь выразил вежливое удивление.
– Нет. – Филологос был все так же тверд.
– Тогда скажи мне, – попросил царь, – что мне следует сделать?
Филологос даже не улыбнулся.
– Нас необходимо уволить, если вообще не изгнать из страны.
Его коллеги посмотрели на него, как на буйно помешанного.
– Это несколько жестоко, ты так не считаешь? – спросил царь. – Лишить твоего отца наследника из-за детских шалостей?
Может быть, эта мысль не приходила Филологосу в голову, но он не дрогнул. Изгнанный, он все же мог наследовать землю и имущество отца, но вряд ли мог управлять ими из-за пределов Аттолии. Его отцу, скорее всего, придется в интересах семьи лишить молодого человека наследства и выбрать себе другого наследника, кого-то из племянников, например, если у него нет второго сына, или его дочь не сможет выйти замуж за человека, способного управлять семейными землями.
– Из-за детских шалостей? – повторил царь.
Филологос облизал внезапно пересохшие губы.
– Змея была не просто…
– Филологос, – перебил его Иларион. – Перед тем как обсуждать решения нашего господина, тебе стоит понять, что они продиктованы не менее благородным порывом, чем твой собственный. Однако, вы можете, – обратился он к Его Величеству, – Изгнать тех из нас, кто ответственен за наиболее тяжкие преступления, а Филологоса просто отправить к отцу.
Царь, казалось, растерялся.
– Мне приятно наблюдать, Иларион, как ты демонстрируешь высокое понятие о чести, но я не собираюсь изгонять никого из вас. Даже из-за змеи. Думаю, следует оставить этот эпизод в прошлом. Давайте забудем о нем.
– Ваше Величество, по крайней мере, мы все должны быть уволены со службы, – продолжал настаивать Филологос. – Я хочу сказать, что это именно я…
– Подложил змею в мою постель, – закончил за него царь. – Да, я знаю. Иларион попытался спасти тебя от себя самого, но ему не следовало это делать. Я знал, кто принес змею и сыпал песок в мою пищу. Кто отправил беднягу Аристогетона с запиской на псарню и кто регулярно заливал чернилами мои любимые кафтаны.
Он по очереди переводил взгляд с одного придворного на другого, и они не посмели отрицать, что ему известна вся подноготная их проделок. Если прежде царские слуги выглядели огорченными, то теперь они смотрели на царя с выражением священного ужаса. Кроме Сеана, который пытался сохранить насмешливое и самодовольное выражение. Наконец царь повернулся к нему.
– Мне так же известно, кто добавил коноплю в мой опиум, Сеан.
Сеан только улыбнулся себе под нос.
– У вас нет никаких доказательств, Ваше Величество.
– Я не нуждаюсь в доказательствах, Сеан.
– Нуждаетесь, если не хотите, чтобы ваши бароны восстали против вас. Не говоря уже о том, что любой член Совета баронов может потребовать проверки ваших слов. Большинством голосов Совет сможет отменить ваше решение, и он обязательно это сделает, если вы не предъявите доказательств.
– Правда, если обвиняемый к тому времени уже будет казнен, вопрос сведется всего лишь к обсуждению размера компенсации.
Сеанус внимательно посмотрел на царя.
– Я не думаю, что вы зайдете так далеко, Ваше Величество. Для баронов было непростой задачей принять в цари аутсайдера. Они могут возмутиться гораздо сильнее, чем вы рассчитываете, и восстать, не обращая внимания на присутствие эддисийского гарнизона.
– О, я могу зайти куда угодно, не возмутив совершенно никого. Скажи мне, твой отец действительно не ударит палец о палец, чтобы помочь Дитесу?
– Дитесу? – Сеанус казался ошеломленным.
– Кого же еще мы обсуждаем? Вчера я допустил его в мою комнату. Я оказал ему доверие, а он попытался отравить меня. Кто еще это мог быть? Леди Фемида? Или, может быть, ее сестра? Хейро несколько молода для участия в политических убийствах, не правда ли? Мне не требуется больше доказательств, чем у меня есть, Сеанус. Я могу арестовать его прямо сейчас, и я это сделаю. Я могу приказать четвертовать его сегодня же вечером. И мы посмотрим, как весело он запоет без языка и без рук.
Сеанус все еще недоверчиво качал головой из стороны в сторону.
– Твоему отцу будет все равно. Он даже поблагодарит меня за то, что я избавил его от нежеланного наследника и дал законный повод назначить наследником тебя. – Евгенидис улыбнулся. – Ведь ты не будешь возражать? Мы все знаем, насколько ты ненавидишь своего брата. К тому же, ты, Сеанус, мой лучший друг, которого я не захочу отпустить, даже если уволю всех остальных слуг.
Сеанус побледнел. Его пренебрежительная улыбка испарилась.
– Это я отравил опиум, – внезапно заявил он.
– Что? – Царь приподнял бровь, словно не расслышал.
– Я подмешал коноплю в опиум. У меня есть друг среди жрецов. Он дал мне порошок, а я вчера подсыпал его в опиум.
– Почему ты сделал это? – спросил царь.
– Потому что ненавижу вас, – Сеанус отвечал уверенно, словно читал свою роль в пьесе. – Вы не имеете права на престол Аттолии.
Царь удивленно моргнул.
– Очень сожалею, что не убил вас, – ядовито произнес Сеанус. – Я думал, что этой дозы достаточно, чтобы прикончить лошадь.
– Не путай коноплю с никотином, друг мой. Впрочем, полагаю, в таком случае мне следует арестовать тебя.
– Вот именно, Ваше Величество. – в голосе Сеана опять звучало презрение.
– И твоего брата.
– Нет!
– Ты признался. Мне кажется, после недолгого убеждения ты сознаешься и в вашем сговоре.
– Мой брат не имеет ничего общего со мной. Я действовал один. Я сам все решил.
Царь посмотрел на покрывало, провел рукой по вышитой ткани, но ничего не сказал. Молчание затягивалось. Сеанус сглотнул. Казалось, он пытается проглотить свою гордость. Повергнув придворных в еще большее недоумение, он сказал:
– Ваше Величество, я готов признаться в любом преступлении по вашему выбору, но мой брат невиновен.
– Ты уже признался в покушении на цареубийство, – напомнил Евгенидис. – В чем еще ты предлагаешь признаться?
Он перестал рассматривать покрывало и поднял голову. Увидев его лицо, Костис ощутил нечто похожее на удар под ложечку. Если Аттолия умела выглядеть истинной царицей, то Евгенидис внезапно превратился в божество на убранном золотой тканью алтаре, бесстрастное и несокрушимое.
– Ты думаешь, я намерен оставить твоему отцу хоть одного наследника?
Боги в небесах, подумал Костис, значит, у барона Эрондитеса всего только два сына?
Однажды во время землетрясения он видел, как рушится храм. Сначала между камнями появились тонкие трещины и они стремительно расширялись, пока каждый из камней не закачался на своем месте. Сначала обрушились колонны, поддерживавшие портик, а затем обвалились стены. Вот так шаг за шагом царь заставил Сеана осознать чудовищность катастрофы, обрушившейся на его Дом.
– Твой отец лишил наследства твою сестру и ее детей, когда она вышла замуж против его воли. Он сделал это официально. Вот почему он не мог лишить наследства Дитеса. Мудрый человек не оставляет только одного наследника. Он должен был мириться с Дитесом, потому что существует множество вещей, способных убить человека: болезни, войны… яд, например. Кроме того, не следовало упускать шанс, что Дитесу удастся жениться на царице. Это вознесло бы Дом Эронтидесов до небес. Но Дитесу не повезло: на царице женился я. Глупый, бесполезный Дитес. И сегодня ваш отец потеряет обоих своих сыновей. Он мог бы избавиться от вашей матери, вступить в новый брак и получить еще одного наследника, но ему не нужен младенец. Он нуждается во взрослом наследнике, способном защитить себя и поддержать отца.
