Текст книги "Царь Аттолии (ЛП)"
Автор книги: Меган Уолен Тернер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Не зная, к кому еще обратиться за помощью, Орнон уставился на царицу. Должно быть, она поняла его просьбу, потому что улыбнулась, словно предвкушая развлечение, и повернулась к Евгенидису. Так как он задумчиво смотрел в свою пустую чашу, она придвинула ему свою.
– Выпей из моей, – сказала она.
Сидевшие рядом люди отпрянули. Евгенидис подавился вином, которое еще не успел проглотить. В зале не оставалось ни одного человека, не знавшего, как царица на свадебном пиру отравила навязанного ей мужа ядом из собственного кубка.
Евгенидис продолжал кашлять, его плечи вздрагивали. Задыхаясь, он запрокинул голову, и наконец смог рассмеяться шутке. Беспомощно оглянувшись по сторонам, он снова посмотрел на царицу. Она сохраняла спокойное выражение лица, а он смеялся все громче. Все аттолийцы, как один, наблюдали эту сцену со все увеличивающейся неприязнью.
– Спасибо, моя дорогая, – сказал он немного хрипло, – не стоит беспокоиться. – он махнул рукой и мальчик-виночерпий рванулся вперед с таким рвением, что несколько пурпурных капель пролилось на скатерть. – Я вижу, моя чаша уже полна, как хорошо.
Постепенно беседа возобновилась. Двор перешел к своим любимым темам. Напряженный момент миновал. Аттолийские придворные решили продолжать делать вид, что царь не более, чем клоун. Орнон смотрел в свою тарелку, испытывая одновременно облегчение и гнев, жалея, что аттолийцы не понимают, насколько близко они подошли к краю пропасти, и благодарный, что катастрофы все-таки не произошло. Он посмотрел в сторону молодого придворного, неосторожно сунувшегося под удар. Этому глупышу, подумал Орнон, глядя на бледного щеголя, достаточно было одного раза посмотреть Евгенидису в глаза. Казалось, он взглянул в лицо собственной смерти. Посол повернулся к царице только, чтобы обнаружить, что она смотрит на него все с той же довольной улыбкой в уголке губ. Она доказала свою силу, и Орнон склонил голову в знак уважения.
Позже столы были убраны для танцев. Под гул всеобщего бормотания и звуки шагов, царица тихо сказала:
– Мне было бы жаль.
– Кого? – спросил ее муж.
– Этого молодого человека. Я бы с удовольствием посмотрела, как ты отправляешь его навестить твоих братьев, но он адъютант моего адмирала.
Он с улыбкой покачал головой, но улыбка казалась слишком отстраненной. Она проследила за его взглядом в угол зала. Она видела, как его лицо помертвело. Конечно, он сейчас видел их перед собой. Она знала, как он ненавидел и любил своих двоюродных братьев, которые теперь были недоступны его ненависти и любви.
– Танец, – сказал царь. – И к черту всех привидений.
Он встал и предложил ей руку. Они вместе сделали первый шаг с помоста, когда заиграла музыка, и остановились прежде, чем успели сделать второй. К барабану, который в одиночку в медленном ритме начал мелодию, присоединился пронзительный голос флейты.
Это была традиционная эддисийская мелодия, которая могла бы понравиться новому царю, если бы хоть один из эддисийских танцев можно было бы танцевать с одной рукой. Аттолия бросила быстрый взгляд на капельмейстера, который беспечно дирижировал оркестром на низком балконе в противоположном конце зала, жестоко напоминая царю о том, что он утратил безвозвратно.
– Я прикажу содрать с него шкуру, – тихо сказала она.
Невыносимое напряжение, которое она чувствовала в Евгенидисе, ослабело. В ее угрозе было меньше расчета, чем в предложении вина из своего кубка, но ей снова удалось разрядить обстановку.
– Не стоит, – сказал он. – Я не сомневаюсь, что это тщательно подготовленная диверсия Сеана, и капельмейстер не виноват. Пойдем танцевать, – неожиданно предложил Евгенидис, искрясь весельем и озорством.
Ее сердце болезненно сжалось. Однажды он уже перешел пределы своих возможностей, и она сумела вернуть его назад, но не могла больше удерживать от безрассудства, как собаку на цепи. Его дикость иногда пугала ее.
– Нет, – упрямо сказала она, и была совсем не готова к тому, что он потянет ее вниз по лестнице, несмотря на отказ.
Она пошатнулась, стараясь сохранить равновесие, но он не отпускал ее руку. Придворные шипели от едва сдерживаемой ярости, наблюдая за борьбой своей царицы. Даже ее враги не одобряли поведения эддисийца.
– Двор смотрит, – заметила она.
– Я думал, тебе понравится, если я опозорюсь при твоих придворных? – поддразнил он.
– Я беспокоюсь за себя, – сказала она холодно, – и проявляю разумную осторожность.
Она потянула его за руку, но он не отпускал ее. Она сдалась, не желая показывать свою слабость.
– Ты не веришь, что я могу это сделать.
Она не верила.
– Меня не беспокоит, что они все подумают.
Она это знала. Но это беспокоило ее.
– Нет, – сказала царица, хотя уже колебалась.
Он почувствовал ее неуверенность и улыбнулся.
– Я твой царь? – его азарт неудержимо захватывал ее.
Этот аргумент она была не в состоянии отрицать. Она желала, чтобы он был ее царем, и сопротивлялась уже из последних сил.
– Конечно. – согласилась Аттолия, но теперь ее начал захлестывать гнев.
На щеках показался розовый румянец. Музыка остановилась, придворные молчали. Никто не мог расслышать их тихие слова, но всякий, кто видел лицо царя, знал, что он спросил, и что она ответила.
Лица людей, ненавидевших Евгенидиса, осветились радостью, когда он вывел царицу на пустую середину зала. Он смотрел в пол, как будто тщательно выбирая место, и несколько раз шаркнул подошвой по каменной плите, прежде чем поднять глаза.
– Ты знаешь шаги?
– Конечно, – ответила царица, снова улыбаясь.
– Конечно, – повторил царь. – Но тебе придется делать тоже самое, только учитывая, что я буду вести тебя вправо и пользоваться только левой рукой.
– Это просто, – сказала царица, протягивая ему руку.
– Да, – согласился царь, принимая ее.
Он уверенно сжал ее пальцы.
– Не бойся. Прежде чем я украл у тебя из-под носа Дар Хамиатеса, я научился танцевать.
– Я и не боюсь, – холодно сказала она.
– Хорошо, – одобрил царь. – Тогда я тоже не боюсь.
Он кивнул музыкантам, первым ударил барабан, затем к нему присоединился голос флейты. Царь с царицей шагнули друг к другу и сделали первое па, глядя друг другу в лицо и держась левыми руками. Правая рука Аттолии, которой она должна была держать левую руку царя, висела вдоль бока.
– Значит, это не единственный танец, который ты знаешь?
– Да, но со мной все равно никто не танцевал. Воры не пользуются популярностью.
«Я даже знаю, почему», подумала Аттолия, но вслух спросила:
– Откуда ты знаешь квадратный танец?
Музыка зазвучала быстрее.
– Меня научила мама. Мы танцевали на крышах дворца. По легенде с вором можно танцевать где угодно, ты всегда будешь в безопасности.
– Но сейчас ты царь, – заметила она.
– Да, но также говорят, что когда танцует царь, весь народ может смело танцевать вместе с ним.
– Избавь меня, – сказала Аттолия, – и мой народ от танцев на крыше.
– Может быть, это работает только в Эддисе.
Этот танец назывался квадратным, потому что проходил на одном небольшом квадрате, за пределы которого не должны ступать ноги партнеров. За первой парой выстраивались следующие, вставая на воображаемую линию. Танец начинался медленно, но постепенно музыка ускорялась, и танцоры двигались все быстрее и быстрее, снова и снова повторяя одни и те же па. В конце каждого куплета Аттолия отворачивалась от царя, а затем снова поворачивалась к нему лицом. Они брались за руки и вместе делали полный оборот, а затем начинали снова. Темп музыки увеличивался, не оставляя дыхания для разговоров.
Отвернувшись в очередной раз, Аттолия почувствовала прикосновение к волосам, а повернувшись, встретила шальной взгляд Евгенидиса. Затем она почувствовала, как ее тщательно уложенные косы плавно стекают вниз по шее и плечам. Евгенидис, двигаясь синхронно с царицей, по одной вытаскивал шпильки из ее волос каждый раз, когда она поворачивалась к нему спиной. Остальные заколки ослабли, и волосы свободно рассыпались по спине. Тяжелые пряди качнулись, когда она поворачивалась, и последняя из шпилек отскочила и покатилась по мраморному полу.
Царица была на пару дюймов выше Евгенидиса, и он приподнялся на цыпочки, чтобы дотянуться до ее затылка. Тем, кто смотрел со стороны, могло показаться, что он парит над полом, без видимых усилий бросив вызов силам природы. Фрезина, старшая из служанок царицы, из-за спинки трона наблюдала, как ее царица пляшет, словно пламя на ветру, со своим царем, забывшем о силе притяжения. Они двигались все быстрее и быстрее, ни разу не запнувшись, пока музыка не взвизгнула на самой высокой ноте и танцоры не замерли, откинувшись назад и удерживая друг друга от падения крепко сцепленными руками. Потом музыка прекратилась, и танец закончился.
Волосы и юбка царицы качнулись в последний раз и замерли. Она хладнокровно отвела пряди с лица и использовала одну из них, чтобы обернуть ею собранную на затылке шевелюру.
Царь озабоченно нахмурился. Медленно повернувшись, он осмотрел пол у себя под ногами.
– Ага, – сказал он и, шагнув в сторону, быстро нагнулся, чтобы что-то поднять.
Выпрямившись, он сунул руку в карман и вытащил ее, полную шпилек.
Он протянул их царице.
– Прошу извинить, мой царь. Мне надо ненадолго уйти, чтобы причесаться.
– Конечно, – сказал царь, нежно повторив ее слово, недавно сказанное ею в порыве раздражения.
Он поклонился. Царица наклонила голову и обернулась. Она прошла мимо трона к лестнице, и ее служанки по очереди присоединялись к ней.
Ген вернулся на трон, и уселся, выглядя при этом довольным, как сытый кот.
Фрезина, присоединяясь к царице, услышала, как Элия бормочет себе под нос:
– Для кого он устроил это представление?
– Для тех, у кого есть глаза, чтобы видеть, – прошептала Фрезина через плечо.
Стоявший рядом Орнон молча согласился.
* * *
Костис прекрасно провел вечер, сидя над письмами отца и сестры и ничего не зная о событиях в тронном зале. Он коротко сообщил им о своем позоре, и получил в ответ больше писем, чем отсылал. Послания сестры были заполнены несущественными событиями на ферме. О рождении нового кузена и приплоде у коровы сообщалось в одном предложении. Хотя Костис не сомневался, что Талия больше интересуется теленком. Он предпочел думать, что сестре не стали сообщать, как он чуть не пустил их жизнь под откос.
Впрочем, нет, он понимал, что сестра все знает. Родственники наверняка тыкали носом и отца и Талию в позор Костиса каждый божий день, но отец так же не упоминал об этом происшествии. Он только заверил сына в своей поддержке. Костис был рад письмам и перечитывал их снова и снова, но не находил времени ответить.
Находясь в задумчивом состоянии духа, он решил лечь спать пораньше. Мрачные предчувствия не оставляли его и во сне.
Глава 6
– Не беспокоит ли тебя глаз? – спросил царь на следующее утро.
– Нет, Ваше Величество.
– Значит, я могу воспрянуть духом? Ты заставил меня почувствовать себя виноватым.
После завтрака царь отказался удовлетворить своих наставников.
– У меня назначена встреча в саду, – объяснил он царице, извиняясь.
Похоже, это было новостью только для Костиса. Никто из слуг не моргнул и глазом. Поцеловав жену, царь спустился по ступеням террасы. Слуги двинулись к перилам, чтобы присоединиться к нему, но он повернулся и помахал им рукой, приказывая оставаться на месте. Его Величество удалился в сопровождении одного телохранителя.
Под террасой раскинулся Сад царицы. Когда-то Костис полагал, что здесь имеется в виду его собственная царица, но теперь успел узнать от других лейтенантов, что этот сад в течение многих лет находился в исключительном распоряжении царских жен. Он начинался от нижних ступеней террасы и с остальных трех сторон был отделен от дворца заросшими плющом стенами. Низкая каменная балюстрада отделяла место для завтрака от зарослей розовых кустов. Для защиты частной жизни царицы здесь больше ничего и не требовалось. По другую сторону каменных перил начиналось хорошо организованное зеленое пространство.
Сад был разделен на сектора стенами живой изгороди. То здесь, то там изгородь разрослась настолько, что формировала зеленые арки и тоннели, ведущие в комнаты со стенами из кустов шиповника и боярышника. С высоты террасы можно было разглядеть, что ближе к центру сада, эти живые аркады и коридоры формируют небольшой лабиринт. Заблудиться в нем было невозможно, но аккуратно подстриженные линии кустов обеспечивали безопасность и конфиденциальность хозяйкам сада. Зеленые ветви переплелись так плотно, что прорваться сквозь них было непросто даже хорошо вооруженным людям. Царица могла гулять там в одиночестве, оставив свою охрану у арочного входа.
Царь двинулся по тропинке вдоль балюстрады. Летний ветер скручивал пыль в столбики и швырял их о стену террасы, некоторые облачка пыли поднимались так высоко, что глаза Костиса опять начали гореть. Царь прикрылся широким рукавом от ветра и свернул в сторону лабиринта. Там перед арочным тоннелем его уже ждали капитан гвардии, отряд телохранителей и Эрондитес-младший.
Костис узнал его с первого взгляда. Пути царя с Дитесом пересекались довольно часто, и Костис уже привык видеть этого шутника почти ежедневно. Он был очень похож на своего младшего брата Сеана, хотя носил длинные темные волосы и следовал моде, распространенной при дворе среди молодых щеголей. Он был одет в богато вышитый просторный камзол и держал руки в карманах, глядя одновременно с опаской и презрением.
– Привет, Дитес, – бодро сказал царь.
Костис стоял за спиной Его Величества и слышал улыбку в его голосе, хотя не мог заглянуть Евгенидису в лицо. Костис поморщился. Кажется, царь нашел себе нового мальчика для битья. Впрочем, если его интересовал автор «Новобрачного царя», ему достаточно было просто спросить Релиуса, Секретаря архива и шефа царских шпионов. Релиус точно знал, кто был ответственен за публичное оскорбление Его Величества.
– Думаю, нам следует поговорить, – предложил Евгенидис.
Костис переглянулся с охранником рядом с ним и отвернулся.
– О чем, Ваше Величество?
Дитес решил держаться, как всегда, нагло. Костис постарался сдержать тяжелый вздох. Ему предстояло наблюдать сцену, которая обещала быть очень, очень некрасивой и затянуться надолго. Дитес был дураком. Как наследник могущественного барона, он мог бы получить иммунитет, но все знали, что он отказывается принимать помощь отца. А если его собственный отец не принесет к подножию престола просьбу о помиловании сына, никто другой этого не сделает.
– О твоей забавной песенке. – прежде, чем Дитес успел сказать хоть слово возражения, царь обратился к Телеусу. – Ты должен был поставить стражу у всех входов. Ты отдал приказ?
Телеус кивнул, и царь повернулся назад.
– Мы можем побеседовать в лабиринте, Дитес.
– Я все еще не понимаю о чем, Ваше Величество.
– Ну, о твоей плохой информированности, для начала. В песне множество неверных деталей, знаешь ли. Я уверен, что как автора тебя интересуют точные факты, и могу поделиться подробностями. – Царь сделал паузу, чтобы убедиться в полном внимании Дитеса. Впрочем, он полностью завладел вниманием всех окружающих. – Она плакала.
Дитес отпрянул.
– Ваше Величество, я не могу…
– Хотите это слышать? Почему бы нет, Дитес? Разве вы не хотите добавить в песню пару куплетов? Царица плакала в свою первую брачную ночь. Ты ведь не затруднишься подобрать рифму? Пойдем прогуляемся, я могу рассказать кое-что еще.
– Ваше Величество, прошу вас… – произнес Дитес дрожащим голосом. – Я не хотел бы ничего слышать. Прошу вас простить меня.
Весь двор знал, что он влюблен в царицу. Да что там, вся страна знала. Он сделал шаг назад, но Телеус стоял прямо за ним, исключая возможность побега.
Рука царя, которая заканчивалась серебристым крюком, скользнула на спину Дитеса и вежливо но твердо подтолкнула его к арке.
– Прогуляемся, – повторил царь.
Костис остался стоять рядом с остальными гвардейцами, прерывисто дыша через до боли стиснутые зубы.
– Ублюдок, – прошептал кто-то у него за спиной.
– Пусть почаще оглядывается назад, – негромко сказал другой голос.
– Спокойно, – приказал Телеус.
– Капитан… – запротестовал стражник.
– Всем заткнуться, – прорычал Телеус.
Больше никто не произнес ни слова. Через полчаса царь с Дитесом вернулись из сада. Дитес выглядел спокойным и на удивлением умиротворенным. Пройдя по аркой, он повернулся и опустился перед Евгенидисом на колени. Царь дружелюбно произнес:
– Встань, Дитес.
– Спасибо, Ваше Величество.
– Пообедаешь со мной завтра?
Дитес искоса взглянул на грязные колени своих модных штанов и улыбнулся:
– Спасибо, Ваше Величество. Почту за честь.
Царь улыбнулся. Дитес улыбнулся еще раз. Они расстались. Дитес в одиночку пошел к боковому выходу, а царь в сопровождении охраны вернулся на террасу, где сервиз для завтрака уже был убран со стола. Царицы не было. Ветер веял над чистыми мраморными плитами.
К концу дня весь дворец знал, что Дитес переметнулся на сторону царя. Костис снова и снова прокручивал в голове доказательства, виденные собственными глазами, и не мог поверить. Готовясь ко сну, он все еще продолжал думать о странном разговоре царя с его бывшим врагом. Он уже собирался задуть свечку, когда увидел в дверном проеме Ариса.
– Слышал последнюю новость? – спросил Арис.
– Я даже был там, – сказал Костис. – Я видет Дитеса, как тебя.
Арис решил поправиться.
– Ну, наверное, не самую последнюю. Предпоследнюю. Слышал, что случилось вчера за ужином?
Костис покачал головой. Арис коротко изложил события стычки царя с молодым придворным за столом в тронном зале.
– Похоже, он хорошо подумал над твоими словами, что ведет себя не как царь. Ты думал, что он не умеет держаться по-царски, но вчера у него получилось очень убедительно.
Арис получил не тот ответ, которого, вероятно, ожидал.
– Он рассказал мне одну историю, Арис. Когда я сидел у себя в комнате и ждал, когда меня повесят. Он сказал, что его двоюродные братья были еще хуже моих, потому что макали его лицом в лужу, пока он не соглашался проклясть свою собственную семью. Он сказал… – Костис наморщил лоб, – он сказал, что не рассказывал об этом никому, кроме меня. Я полагаю, он не ожидал, что я доживу до следующего дня.
– Ты мне не рассказывал.
– Конечно, нет. – сказал Костис. – Он рассказал это мне одному, и только потому, что думал, я не проживу достаточно долго, чтобы проболтаться. Я ни с кем не мог говорить об этой истории.
Арис тихо рассмеялся.
– Я кажусь тебе смешным? – спросил Костис.
– Вот именно, – признался Арис. – Но мне, циничному реалисту, приятно видеть, что кто-то еще верит в идеалы и даже готов сражаться за них.
– Если царь не рассказывал эту историю никому, кроме меня, он подумает, что это я растрепал ее всем вокруг. Только почему он ничего не сказал мне сегодня утром, когда мы тренировались?
– А он должен был? – спросил Арис.
– Не знаю, – признался Костис. – Но я не хочу, чтобы он считал меня паршивым сплетником.
– Или продавцом сплетен, – предположил Арис.
Глядя в озадаченное лицо Костиса, он пожал плечами и закатил глаза.
– Ты знаешь, сколько могут стоить жареные новости о твоем патроне? – спросил Арис. – Если наш друг Дитес не заплатил за них тебе, можешь быть уверен, что он заплатил кому-то другому.
Костис пришел в ужас.
– Неужели он думает, что я продал его секрет?
Арис снова пожал плечами. Костис выругался, пунктуально прокляв царя именем каждого известного ему бога.
* * *
Он все еще был зол на следующее утро. Зол и полон решимости объясниться с царем при первой же возможности, которая как раз должна была представиться на утренней тренировке. Странно, непохоже, чтобы царь держал на Костиса страшную обиду. Впрочем, подумал Костис, царь никогда не выглядит так, как должен был бы. Сейчас он просто стоял и ждал, когда Костис примет стойку для их убогих простейших упражнений. Но Костис не двигался. Он стоял, гордо развернув плечи, и готовился произнести свою речь.
– Ваше Величество, если вы думаете, что это я продал историю о ваших братьях…
Царь прервал его, не дав закончить.
– Я бы никогда не обвинил тебя в подобном поступке.
– Ну, уверяю, вы ошибаетесь, – запоздало возразил Костис, не расслышав ответа.
Царь рассмеялся. Костис начал медленно краснеть. Люди вокруг них стали оборачиваться. Все же Костис решил не сдаваться.
– Вы можете думать обо мне плохо, я и сам плохо думаю о себе, но я не распространял эту историю.
– Опоздал найти покупателя? Ничего, повезет в следующий раз.
Костис поднял подбородок немного выше.
– Следующего раза не будет. Я никогда бы не опустился до того, чтобы рассказывать чужие тайны.
– Даже если тебе не нравится человек, чью тайну тебе приходится хранить?
– Тогда особенно, – сказал Костис, надеясь, что его презрение производит должное впечатление.
– Да уж, я вижу. – казалось, царь развеселился еще больше. – Переходим к первой позиции? Постараюсь не выколоть тебе глаз. Хотя это будет нелегко, учитывая, как ты задираешь подбородок.
Костис покинул плац вызывающе удовлетворенный. Возможно, он вел себя как осел, скорее всего, так оно и было, но он показал царю, что имеет право на собственную гордость. Он был очень доволен собой, по крайней мере до тех пор, пока не получил вызов к царице.
* * *
В полдень Костис, как обычно, спешил из внутреннего дворца в казарму. Он должен был пошевеливаться, чтобы успеть перехватить что-нибудь в столовой гвардии, а затем вернуться к службе в царских покоях. Проще было бы захватить с собой хлеба с сыром в сумке на поясе, но это являлось грубым нарушением дисциплины. Он так же пробовал пропустить обед, но его желудок имел свойство громко бурчать во время судебных заседаний.
В коридоре к нему подошла одна из служанок царицы, Имения, и он посторонился, давая ей пройти, но она остановилась.
– Царица желает поговорить с вами, лейтенант, – сказала она.
Костис удивленно уставился на нее.
– Со мной?
Служанка ответила строгим взглядом. Костис пробормотал извинения.
– Простите, куда мне идти?
Имения снисходительно кивнула и отвернулась, ожидая, что он последует за ней. Костис знал имена всех служанок и постепенно приложил эти имена к лицам, которые наблюдал в зале суда и за ужином. Имения не была главной служанкой царицы, но являлась одной из самых старших.
Чувствуя легкое головокружение, и только частично от того, что вообще ничего не ел в тот день, он шел к покоям царицы. Имения кивнула охранникам в коридоре. Они не сказали ни слова и даже не взглянули на Костиса. Вообще, они выглядели более солидно, чем те, кто охранял царя. Караульное помещение за дверью было целиком залито светом из окон под потолком. Эта комната была намного просторнее караулки в апартаментах царя, полностью обшитая деревянными панелями с мозаичными картинами. Костис зачарованно уставился на них.
Он считал обстановку в комнатах своего царя пределом роскоши, но только до тех пор, пока не увидел это помещение, которое было даже не приемной, а всего лишь комнатой для охраны. Звук легких шагов, цокающих по мраморному полу, напомнил ему, что он пришел сюда вовсе не для того, чтобы любоваться стенами. Он вручил свой меч одному из стражников и поспешил за Именией, которая даже не замедлила шага.
Она прошла через одну из дверей на противоположной стороне караульного помещения, затем миновала коридор, который превратился в неширокий проход, освещенный узкой полосой света из неплотно притворенной двери. Служанка остановилась на пороге и поманила Костиса. Царица ждала его в маленьком кабинете, единственной мебелью которого было кресло и небольшой стол.
Аттолия бесстрастно посмотрела на него и сразу приступила к делу.
– Что делает царь, когда отсылает слуг и уходит в свою комнату?
Всего несколько часов назад Костис гордо заявил царю, что никогда не опустится до распространения сплетен. Он почти слышал, как Арис оплакивает его идеалы, рухнувшие вниз, словно груда мусора. Хотя, это нельзя было считать сплетнями, царица имела право задать ему прямой вопрос о действиях царя, который до сих пор считался то ли полновластным сюзереном, то ли гнусным осквернителем престола. Костис возблагодарил богов за то, что может оставить свою совесть незамаранной, и ответил:
– Я не знаю, Ваше Величество.
– Не знаешь, лейтенант, или не хочешь сказать?
– Я не знаю, Ваше Величество. Прошу прощения.
Царица выглядела задумчивой.
– Совсем ничего?
Костис сглотнул.
– Ты хочешь сказать, что насколько тебе известно, он проводит все время, сидя у окна и больше ничего не делая?
– Да, Ваше Величество, – сказал Костис, радуясь, что может ответить правду.
– Можешь идти.
Костис шагнула назад в дверь и вернулся в караульное помещение. Служанки не было видно. Костис потряс головой, но не смог избавиться от ощущения гнетущего величия царицы. Вот так, сказал он себе, и должен выглядеть настоящий государь.
* * *
Однажды утром в гвардейской бане, слуга, старательно намыливавший Костису спину, неожиданно заговорил.
– Один мой друг, – тихо сказал он, – кое-что слышал вчера.
Удивленный его таинственным тоном, Костис переспросил:
– Что он слышал?
– Разговор двух человек. Вы знаете, когда люди сидят в ванне, им кажется, что их не слышит никто вокруг, но иногда их слова могут прилететь кому-нибудь прямо в ухо.
– Да, – согласился Костис.
Все знали, что под сводчатыми крышами бань иногда возникает неожиданное эхо.
– Со мной как-то случился казус. Когда полковой ветеринар рассказывал о своих женщинах.
– Эти двое говорили не о женщинах.
– Продолжай, – сказал Костис.
– Ну так вот, – приободрился банщик, – меня это беспокоит, поэтому я хотел бы доложить, куда следует, а потом забыть. Один человек спросил другого, хорошо ли идет их дело, а второй ответил, что все идет по плану, но результатов следует ждать только через несколько недель. Еще он сказал, что первый человек будет доволен теми результатами. Это его точные слова, «будет очень доволен результатами».
– Ну и что? – спросил Костис. – Они могли говорить о чем угодно. Об обучении лошади, например, или о делах на ферме…
– Не думаю, – задумчиво возразил банщик. Он прополоскал мочалку и повернулся лицом к Костису. – Потому что это были барон Эрондитес с Сеанусом.
Опять Сеанус, подумал Костис.
– Я предполагаю, – медленно произнес он, – что барон Эрондитес служил в гвардии еще при старом царе, а так как Сеанус до службы у царя тоже был телохранителем, они оба имеют право пользоваться гвардейскими банями… когда не хотят, чтобы их увидел вместе кто-нибудь из придворных.
– Точно, – сказал банщик. – А теперь я собираюсь забыть все, что слышал от них.
Он отступил на шаг назад. Все еще находясь в задумчивости, Костис отправился во дворец.
Дитес оборвал все связи со своей семьей, хотя барон все еще считал его своим наследником. Люди думали, что старик, вероятно, ждет, когда Дитес возьмется за ум. При этом барон публично подчеркивал свою любовь к младшему сыну, оплачивал его счета и держал свои покои открытыми для него в любое время дня и ночи. Зато сам Сеанус настойчиво подчеркивал свою преданность гвардии и держался на расстоянии от отца. Правда, многие думали, что он больше предан своей карьере, чем царице, но если считать преступником каждого карьериста, то царская тюрьма окажется забитой такими преступниками до потолка. Тюрьма, между прочим, не резиновая. Конечно, Сеанус полностью разделял мнение своего отца о старшем брате, и Дитес платил ему взаимностью. Это становилось совершенно очевидным при их случайных встречах. Сеанус называл Дитеса пижоном и трусом. Дитес глумился над Сеанусом, считая его некультурной потной свиньей, но однажды был вынужден в бессильной ярости наблюдать, как Сеанус одну за другой рвет струны его любимой лиры, пока их друзья наблюдали за ними с сочувствием или злорадством, смотря какую сторону они поддерживали. Учитывая, что Сеанус мог стать наследником только после Дитеса, его враждебность не казалась удивительной никому и ничуть не противоречила преданности царице Аттолии.
Но этот разговор подальше от чужих глаз казался очень подозрительным. Учитывая репутацию неугомонного барона Эрондитеса, все вокруг ожидали от него очередного заговора.
Очевидно, эта история сильно беспокоила банщика, раз он решил обратиться к Костису и по каким-то своим соображениям не выбрал кого-то другого. Теперь, став обладателем этой информации, что Костис должен был сделать с ней?
Рассказать Релиусу. При этой мысли губы Костиса скривились от отвращения, но шеф шпионов мог уже быть в курсе дела. Релиус знал все о каждой из дворцовых интриг. Возможно, он уже знал и о разговоре в бане, так что это не окажется для него новостью. Во всяком случае, подозрение в заговоре не являлось сплетней, и на него джентльменские правила не распространялись. Действиями Костиса должна была руководить преданность престолу, и это полностью совпадало с его принципами самосохранения. Следуя примеру банщика, Костис собирался передать сведения по инстанциям, а потом позабыть как можно быстрее.
Он внимательно приглядывался к Сеану в тот день. Подозревая шутника в дурных намерениях, Костис находил проказы Сеана все менее и менее забавными. Он решил поговорить с Релиусом, как только его отпустят со службы.
* * *
Во второй половине дня царь с царицей, как обычно, занимались государственными делами. Вернее, занималась царица, потому что Костис не был уверен, чем занят царь. Казалось, даже Костис уделяет государственным делам больше внимания, чем Евгенидис. Он находил многие вещи на удивление интересными, некоторые неприятными, а кое-какие просто чудовищными.
Его Величество, со своей стороны, находил их все скучными. Откинувшись на спинку трона, он смотрел на свои ноги или в потолок. Наверное, он никогда не слушал, и время от времени казалось, что он спит, хотя Костис подозревал, что царь притворяется, прячась за закрытыми веками, чтобы без помех предаваться размышлениям. Если это и было так, царица не протестовала. Она хладнокровно вершила суд, словно царя здесь и не было.
Царь подал признаки жизни один-единственный раз, когда шпион Релиуса принес первые слухи о том, что бароны Суниса подняли восстание против царя и его наследника, и Софос исчез, будучи, вероятно, похищен мятежниками. Но даже тогда царь не высказал ни одного замечания. Он говорил в суде всего один раз, да и то будучи принужден к этому одним из эддисийских советников.
В тот день велась продолжительная дискуссия о размещении эддисийских гарнизонов. Баронам, у которых стояли войска, платили за их содержание, но некоторые продолжали жаловаться на несправедливое распределение финансового бремени. Один из помощников посла Эддиса решил обратиться прямо к царю и в упор спросил его:
