Текст книги "Царь Аттолии (ЛП)"
Автор книги: Меган Уолен Тернер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
– Так это ты Костис? – спросил Авл.
Костис кивнул.
– Ну, иди, – предложил Авл.
Ну, Костис и пошел. Когда он приоткрыл дверь, Авл во всю глотку заорал:
– Сам иди к черту, глупый ублюдок!
Безделушки на столе задребезжали. Придворные вздрогнули и побледнели. Выходя, Костис заметил, как из противоположной двери выглянула служанка. Она казалась такой же испуганной.
Остаток дня Костис провел в караулке, чувствуя себя там не более желанным гостем, чем в комнате для слуг. Он рассчитывал, что с ним поздороваются, по крайней мере, и кивнул дежурному лейтенанту. Лейтенант посмотрел сквозь него. Озадаченный Костис оглядел комнату, стражников – застывших у дверей и остальных, расслабленно сидящих на скамьях вдоль стен. Ни один не встретился с ним взглядом. Люди, приветливо болтавшие с ним несколько дней назад, теперь смотрели в сторону. Пожав плечами, Костис выбрал себе место на мягкой скамейке поближе к двери. Он был не на дежурстве, хоть и не мог уйти.
Позже в караульное помещение явился Телеус и остановился поговорить с ним. Больше никто не обмолвился с ним и словом за весь день. Телеус спросил только, какие приказы отдавал царь в течение дня, а потом ушел. Наконец, для слуг был подан ужин. Когда они закончили, Костис съел то, что, как он подозревал, было остатками от их импровизированного стола. Впрочем, это были хорошие остатки, во всяком случае, лучше того, что он ел в гвардейской столовой. Фрезина показала ему, где он может спать – маленькую комнату без окон, с узкой койкой и умывальником. Вдоль стены громоздились установленные друг на друга сундуки, и Костис догадался, что для него очистили одну из гардеробных комнат. Ему трудно было поверить, что среди роскошных апартаментов нашелся такой скромный уголок. Ожидая намного большего от царской гардеробной, Костис лег спать разочарованным.
Утром, еще полусонный после краткого сна и беспокойной ночи, он побрился, умылся тщательно, как только позволял неудобный умывальник, и предстал перед царем. Он прибыл в разгар ссоры.
– Я больше не поверю ни одному из твоих лживых обещаний, – говорил Авл.
– Мне все равно, веришь ты или нет, – сообщил царь.
– Я дал тебе свободу. А твое обещание было просто подачкой, чтобы водить всех за нос.
– А что мне оставалось, если вы отказывались уйти?
Боаргус невозмутимо чистил ногти ножом.
– У меня здесь полная караулка мускулистых ветеранов, которые почтут за счастье выкинуть отсюда двух невоспитанных эддисийцев. Они даже согласны надавать вам по шее, если будете сопротивляться.
Авл печально покачал головой.
– Я разочарован.
– А я сыт по горло. Убирайтесь.
Авл задумчиво откинулся на спинку кресла. Оно протестующе скрипнуло.
– В полдень. Когда протрубят трубы. Тогда мы уйдем.
– Да? В полдень я волшебным образом исцелюсь, и вам не нужно будет сторожить меня, как шкодливую козу? Что такого особенного случится в полдень?
Авл скрестил руки на груди и признался:
– Орнон будет должен мне три золотых статера.
Лоб царя прояснился.
– Понимаю. Хорошо. Вы уйдете в полдень.
– И… – продолжил Авл.
– Если вы не уйдете в полдень, не будет никаких «и».
– И, – настаивал Авл, – твой Костис останется с тобой. Если ты нарушишь свое обещание быть паинькой, он сообщит царице, которая вызовет Орнона, и он снова пошлет за нами.
Он посмотрел на Костиса, чтобы убедиться, осознает ли тот свою ответственность. Костис в свою очередь посмотрел на царя. Царь сказал:
– Я надеюсь, что вы с Боаргусом отправитесь в какой-нибудь Мухосранск подальше отсюда.
– Да, и очень скоро, – заверил его Авл.
* * *
Эддисийцы ушли ровно в полдень. Костис остался. Царь иногда улыбался ему, но все остальное время игнорировал. Он читал почту и что-то писал, пристроив на коленях накроватный столик для завтраков. Он вызывал людей, чтобы поговорить с ними, и тогда отсылал Костиса в прихожую и просил плотнее закрыть дверь. Когда царица пришла навестить царя, он назвал Костиса своей тенью. Аттолия милостиво улыбнулась Костису, заставив его покраснеть до кончиков пальцев на ногах.
После очередного ужина в одиночестве Костис вернулся на свою койку в маленьком закутке. Среди ночи он проснулся от стука в дверь. Его Величество собрался пройтись и, выполняя свое обещание, послал за своим лейтенантом.
* * *
Релиус был поражен. В голосе царя звучали виноватые нотки.
– Я не смог прийти вчера вечером, – сообщил Евгенидис, усаживаясь на табурет.
– Телеус сегодня сказал мне, что у вас посетители из Эддиса.
Этот обмен светскими любезностями посреди ночи в спящем дворце казался Релиусу странным и неловким.
– Тот, что поздоровее, сидел в моей комнате всю ночь. Как твоя рука?
– Хорошо, – машинально ответил Секретарь и вздрогнул.
Его рука все еще болела, и отек не прошел, хотя кости уже были вправлены. По крайней мере, его рука останется при нем. У царя руки не было.
– Релиус, – тихо заговорил царь. – Я должен был прийти сюда прошлой ночью. Я прошу прощения.
– Вы потеряли намного больше меня, Ваше Величество.
Царь положил руку ему на плечо. Свою единственную руку, не мог не подумать Релиус.
– Ты глуп. Она имела право. Так же, как и ты.
– Как вы можете так думать?
«Благополучно скончался…»
– Таков принцип моей профессии. Когда мы терпим неудачу, нам неизбежно придется заплатить штраф.
– Но меня-то вы простили.
– Ты не член моей гильдии. – это прозвучало слишком легкомысленно. Царь вздохнул. – Наверное, я должен сказать, что ты тоже должен платить за свои ошибки. И ты был готов заплатить, Релиус. Вот зачем я пошел в твою камеру: чтобы узнать это. Что же касается фактической выплаты штрафа, ты и понятия не имеешь, сколько раз мои двоюродные браться спасали меня от вполне заслуженных страданий. О чем еще вы с Телеусом говорили?
Релиус согласился сменить тему.
– Он сердится на Костиса.
– Я тоже от него не в восторге. – царь проверил, доносятся ли их голоса до дальней стены комнаты. – Я собирался еще кое что спросить у тебя…
* * *
Утром Костис испытывал осторожный оптимизм. Даже после полуночной экскурсии царь выглядел лучше. Круги под глазами поблекли, и цвет лица казался более здоровым. После полудня, когда Евгенидис, плотно завернутый в одеяло, сидел в кресле у окна, его навестила царица. Костис вытянулся по стойке «смирно», но царь, казалось, не обратил внимание на звук открывающейся двери. Аттолия легко коснулась его плеча, и он обернулся с улыбкой, но потом снова повернулся к окну.
Она спросила:
– Ностальгия?
– Размышляю о положении Софоса.
– Понимаю.
– Есть новости?
Аттолия покачала головой и тихо опустилась на стул рядом с ним.
– Орнон сказал, что если бы он был жив, это уже было бы известно.
– Скорее всего, – согласилась Аттолия. – Ты любил его?
Царь пожал плечами.
– Он был славным мальчиком. Эддис могла бы выйти за него замуж.
– Ты знаешь, за кого ей придется идти теперь?
– За Суниса, полагаю.
– Но она терпеть не может Суниса, – сказала царица.
– Она царица Эддиса. Царицам приходится идти на жертвы.
Аттолия ненадолго замолчала.
– Как ты думаешь, она была бы счастлива с Софосом?
– Думаю, да. Они даже успели обменяться несколькими письмами.
– Я никогда не могла понять, почему она не вышла замуж за тебя.
Царь поудобнее устроился в кресле.
– Может быть, ее остановила перспектива сойти с ума, – сказал он.
Царица улыбнулась.
– Тогда что она нашла в Софосе?
Еагенидису понадобилось некоторое время, чтобы подыскать ответ.
– Он добрый мальчик, – наконец сказал он.
– А ты нет? – резко спросила Аттолия.
Наконец царь повернулся к ней и посмотрел, изумленно подняв брови. Он покачал головой.
– Нет, – задумчиво сказала она. – Ты не добр, не так ли? – потом она скосила глаза к носу и произнесла с подозрительно знакомой интонацией: – Но ты всегда был добр ко мне.
Царь рассмеялся. Он протянул руку, и она прижалась к нему.
– Все это было ложью, – сказал он.
Конечно, царь был добрым человеком. Если бы он не был таковым, Костис давно уже был бы мертв. И царица не полюбила бы его так сильно. Костису оставалось только удивляться, какими запутанными выглядят человеческие взаимоотношения по сравнению с историями о богах, рассказанными у очага. Легкое прикосновение к локтю заставило его обернуться. Фрезина смотрела на него из полуоткрытой двери. Он перевел взгляд с Фрезины на царя с царицей, покраснел и вышел в прихожую. Служанка бесшумно закрыла дверь, оставив царя с царицей наедине.
* * *
Костис не видел царя до следующего утра. Как и накануне, он явился к двери в спальню и обнаружил там двух придворных – Иона и Сотиса. Ион открыл дверь и неприятно улыбнулся, когда Костис прошел мимо него. Сотис откашлялся и объявил прибытие Костиса, а царь поднял голову от бумаг, которые он читал. Он был полностью одет и сидел на кровати поверх покрывала.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он.
Этот вопрос показался неожиданным, словно удар в живот, и Костис некоторое время пытался в замешательстве подыскать подходящий ответ.
– Ты мне больше не нужен. Меня признали выздоровевшим, – сказал царь. – Ты можешь вернуться к своим обычным обязанностям.
Потом он бросил многозначительный взгляд на дверь за спиной Костиса, и тот в недоумении удалился. Когда Костис проходил мимо, Ион зарыл дверь в прихожую, а Сотис внимательно изучал вышивку на манжете.
В караулке Костис попытался сообразить, является ли присутствие в покоях царицы одной из его «обычных обязанностей», и решил, что нет. Конечно, ему незачем было отираться в свое свободное время среди телохранителей царицы под враждебными взглядами ветеранов. Он вышел из караульного помещения и прошел весь путь через дворец до своей комнаты, не останавливаясь. Там он сбросил с себя доспехи и пинком отправил нагрудник под кровать, а потом выругался, проклиная свои ушибленные пальцы. Тяжело дыша, он заставил себя вытащить нагрудник обратно и аккуратно повесить его на привычное место вместе с остальной броней. Затем в тунике и штанах он отправился в столовую. Может быть, его товарищи встретят его менее враждебно, чем ветераны.
Все было еще хуже. Их необъяснимая жалось усилилась настолько, что ее уже трудно было не замечать. Разозлившись еще сильнее, Костис отправился на поиски Аристогетона и загнал его в угол между двумя казармами.
Он начал без предисловий:
– Что, черт возьми, происходит? – спросил он, хотя уже знал ответ.
– Что ты имеешь в виду? – невинно спросил Арис.
Слишком невинно, даже для Ариса. И он вздрогнул, когда Костис заговорил.
– Ты сам мне скажешь, или мне придется побить тебя?
– Костис, почему бы нам не поговорить после завтрака?
– Нет, – сказал Костис. – Сейчас.
– Ну, если ты настаиваешь…
– Еще как настаиваю.
– Они считают, что то покушение было фальшивкой. Может быть, убийцы были настоящими, а может быть, и нет. Но все думают, что тех людей прикончили вы с Телеусом, а царь решил прикинуться героем.
– Они думают, что он лжет?
– Он ведь был вором, в конце концов.
– Они думают, что я лгу!?
Костис резко отвернулся, но Арис прыгнул вперед и успел поймать его за руку. Костис стряхнул его и направился в сторону столовой, но Арис слишком хорошо знал своего друга. Он снова схватил Костиса, и на этот раз вырваться не получилось.
– Что ты делаешь? – сказал Костис, извиваясь в объятиях друга.
– Это ты что делаешь? – ответил Арис, усилив хватку.
– Я собираюсь сказать всем, что я не лжец и набить морду любому, кто в этом усомнится.
– Это неправильно, – сказал Арис. – Так ты никого не убедишь.
– Тогда как их убедить? – он посмотрел на Ариса, его взгляд был таким острым, что Арис попятился. – А что насчет тебя? Ты ведь был там. Почему ты ничего им не сказал?
– Меня там не было, – возразил Арис. – То есть, не тогда, когда убили заговорщиков. К тому времени, когда мы с парнями прибежали в сад, все было кончено.
– Но ты веришь мне.
– Конечно, верю, – сказал Аристогетон.
Костис поднял руки к груди Ариса и грубо оттолкнул его от себя. Тот отлетел к стене казармы.
– Нет. Ты не веришь, – с горечью возразил Костис.
– Я не разговаривал с тобой после нападения, – теперь Арис был зол, не меньше Костиса. – Откуда мне знать? Костис, ты у него в долгу. Ты избил его, а он тебя простил. Откуда мне знать, – повторил он, – что он не напомнил тебе о твоем долге, и что ты не покрываешь его ложь из своего глупого понятия о чести?
– Ты должен мне верить! – крикнул Костис, но заставил себя остановиться.
Он больше не мог отличить истину от лжи, правильные поступки от неправильных и разобраться в своих собственных побуждениях. С тех пор, как Вор Эддиса стал царем, он только и делал, что блуждал в запутанном лабиринте своей жизни. Почему он ждет, что Арис будет верить ему?
– Прости. Мне очень жаль. – он отступил.
– Костис, подожди, – Арис опять схватил его за рукав.
Костис стряхнул его руку, и на этот раз Арис не попытался удержать его.
* * *
Утром Костиса вызвали в кабинет капитана. Телеус коротко сообщил ему, что он снова назначен на должность начальника отделения. Он получит десять человек, но не своих прежних ребят и не в той же сотне. Его вещи будут перенесены из лейтенантской квартиры в комнату над столовой в одной из казарм. Так же кратко Костис принял свое назначение, был отпущен и направился к двери.
– Костис, – окликнул его Телеус. – Если ты дашь всем понять, что обижен, это сделает все эти дикие слухи только более правдоподобными.
– Спасибо, капитан, – сказал Костис. – Постараюсь запомнить.
Вечером в столовой Костис не выказывал своего возмущения, хотя встретил множество сочувственных взглядов. Тот факт, что никто из гвардейцев не осмелился назвать его лжецом в лицо, приносил мало утешения. Отделение, собранное для него Телеусом, состояло из солдат старшего возраста, не успевших получить распределение в другие сотни, а так же нескольких стажеров. Старые солдаты успели наслушаться сплетен и в течение нескольких дней смотрели на Костиса круглыми глазами. Возможно, это портило настроение Костису, но он был справедливым человеком, и они не доставляли ему никаких проблем.
После нескольких дней службы Костис обнаружил, что его больше не привлекает общество других охранников, и отправился в винный погребок в одиночестве. Трижды он попадал в драку. Наверное, над ним тяготело проклятие, потому что то, что должно было закончиться несколькими тумаками, оборачивалось настоящим побоищем с разбитой мебелью. Надо же, его противники даже ножиками на него замахивались.
В третий раз его забрал военный патруль и доставил прямо пред ясные очи Телеуса, который посмотрел на него с нескрываемым отвращением и напомнил, что он будет разжалован или вообще уволен из гвардии, если еще хоть раз опозорит свое звание.
Костис попытался принять это предупреждение близко к сердцу, но каким-то образом снова подрался на следующий день. Он даже еще не вошел в таверну, когда к нему привязались двое пьяниц, делая вид, что они ветераны и требуя, чтобы он уважил их, купив им бутылку вина. Костису надоели попрошайки, и он отказал, может быть, слишком резко. Пьяницы обиделись, и Костису пришлось бы туго, если бы не вмешался случайный зритель. Один из пьяниц держал Костиса за руку, пока второй выхватил острый нож и попытался ткнуть им Костиса в грудь. К счастью, рядом оказался человек, метнувший табурет в голову нападавшего с ножом. Когда пьяницы увидели, что лишились численного преимущества, они мгновенно потеряли интерес к драке и исчезли за углом. Костис поблагодарил незнакомца, а тот обвел взглядом собравшуюся толпу и предложил уносить ноги, пока им не пришлось давать объяснения городской страже. Костис нашел это предложение весьма мудрым и скользнул в толпу, чтобы вернуться в казарму живым, невредимым и невинным, как младенец.
Сидя на кровати и расшнуровывая сандалии, Костис наконец признался сам себе, что на самом деле жаждет хорошей драки. Каждый день он говорил себе, что царь больше в нем не нуждается и потому отпустил, и что эта отставка не является оскорблением. Он достаточно хорошо послужил своему царю и должен быть счастлив, искупив свою вину. Его Величество был слишком непредсказуемым человеком. Евгенидис доказал это еще в дворцовом саду. Костис был не прав. Вот и все. Он напомнил себе, что сейчас его положение лучше, чем у царских слуг, которых теперь высмеивали все, кому не лень, за внезапное уважение и осторожное восхищение Евгенидисом. Никто не верил в его участие в падении Дома Эрондитесов. Если придворные и стали более вежливы в отношении царя, то только потому, что считали его преданной марионеткой царицы. По слухам, которые доходили до Костиса из дворца, царь казался все таким же безобидным, как всегда, а его слуги выглядели смешно и глупо. Костис должен был быть счастлив, что избавлен от участия в этой комедии. Он лег на кровать, всей душой желая поверить в то, что он наговорил сам себе.
Недалеко от него Арис метался по своей маленькой комнате. Он по-прежнему служил во дворце, где Костис уже не появлялся. Им не случалось пересекаться по службе, а после нее Костис неизменно исчезал в городе, где его было невозможно найти. Аристогетону нужно было знать, кто первым пустил слух о фальшивом покушении. Он боялся, что уже знает ответ, и что это был Лаекдомон.
Глава 14
Царица Эддиса сидела за столом, заваленным бумагами. Ее пальцы были испачканы чернилами, и маленькое чернильное пятнышко темнело на щеке. Она подняла глаза от работы и улыбнулась, когда в комнату вошел халдей Суниса.
– Как поживает мой пленник? – спросила она.
Халдей подхватил свою широкую мантию и уселся в кресло у стола.
– Я переношу свое заключение очень хорошо, – сказал он. – Но никак не могу привыкнуть к холодным ночам и хотел бы вернуться в мою приветливую теплую страну.
– Вы знаете, что можете уехать, когда пожелаете, – напомнила Эддис.
– К сожалению моя приветливая теплая стана истребляет сама себя в гражданской войне, и в ней существует довольно много людей, готовых перерезать мне горло. Один из них является моим царем и все еще таит на меня обиду за невольное участие в гнусной интриге вашего неисправимого бывшего Вора. Мое «заключение» продлится до тех пор, пока Сунис не пошлет за мной.
– Вы слышали о наступлении, которое Сунис начал сегодня утром? Думаю, скоро все решится, и он начнет переговоры о вашей выдаче. Я буду скучать, когда вы уедете.
Он ласково улыбнулся ей.
– Я буду скучать по вам не меньше, Елена. Так зачем вы за мной послали?
– Я думала, вам интересно будет прочитать последний доклад Орнона.
– Очень интересно, – согласился халдей. – Он пришел с дипломатической почтой или был отправлен вместе с очередным помощником посла?
– Письмо доставлено обычным порядком. Но он начинает тревожиться.
– Ген по-прежнему валяет дурака?
– Да, но Орнона теперь беспокоит вмешательство Гена в государственные дела. Вы слышали о падении Дома Эрондитесов?
– Конечно, но разве сам Орнон этого не желал?
– Ну, он не одобрял тактики своего помощника, но всячески пытался заставить Евгенидиса принять бразды правления. Думаю, что он сделал ставку на силу рациональных аргументов и изводил Гена лекциями о возможностях, которые он сможет получить. И только сейчас его осенило, что в случае успеха Евгенидис действительно станет царем Аттолии.
– И это открытие не доставило ему радости?
– Царем, – подчеркнула Эддис. – Аттолии.
– Понимаю, – сказал халдей с серьезным видом. – И вы получите в соседи очень сильного царя и амбициозную царицу. И, кроме того, надежного союзника, – заметил он. – Вы ведь не освободили его от клятвы верности?
Эддис покачала головой.
– Евгенидис никогда не приносил мне клятвы верности. Воры Эддиса не приносят клятвы правителям.
Она ответила улыбкой на ошеломленный взгляд халдея.
– Что поделаешь, Воры Эддиса всегда были неудобными подданными. Всегда существует небольшой риск, что при серьезном конфликте Вор может ликвидировать государя на свой страх и риск. Конечно, есть некоторые ограничения. Всегда существует только один Вор. Им запрещается иметь в собственности любое имущество. Их подготовка неизбежно порождает изоляцию, что делает их независимыми, но так же и удерживает от создания альянсов, способных стать угрозой для трона. Эта должность вовсе не такая глупая причуда, как вы думаете.
– Почему вы решили, что я могу так думать? – спросил халдей, глубоко уязвленный возможным сомнением в его логических способностях.
Эддис рассмеялась.
– Потому что никто никогда не говорит о Воре. Разве вы не заметили?
Халдей кивнул. Он уже столкнулся с суеверным нежеланием обсуждать последнего Вора Эддиса, равно, как и всех его предшественников. Это нежелание почти превратилось в табу. Получив доступ к царской библиотеке, он попытался составить полную историю Эддиса и был сильно озадачен, не обнаружив в документах ни одного упоминания о Ворах.
– До меня дошел слух, как Евгенидис поссорился с капитаном вашей гвардии, – сказал он.
– И как же он до вас дошел? – насмешливо спросила Эддис.
– Я напоил одного из ваших телохранителей, – признался халдей. – Но это правда? Вор Эддиса действительно имеет полную свободу делать все, что ему заблагорассудится?
– И нести за это ответственность, – заметила царица.
– Даже без клятвы, – спросил халдей, – можете ли вы верить, что Евгенидис когда-нибудь не предаст вас или ваши интересы?
Эддис отвернулась.
– Если Софос не вернется… – сказала она.
– Мы до сих пор не знаем, что с ним, – прервал ее халдей.
Как и Эддис с Евгенидисом, он отказывался лелеять надежду на чудесное возвращение пропавшего наследника Суниса. Больше чем любой из них он мучился угрызениями совести, сидя в безопасности в Эддисе, хотя присутствие халдея в Сунисе мало что могло изменить в судьбе племянника царя. Царь Суниса запретил халдею продолжать обучение своего наследника. Он боялся влияния халдея и отослал Софоса из столицы в одну из провинциальных школ.
– Но если он пропал, если убит, а не увезен куда-то как заложник, – спросила царица Эддиса, – хотели бы вы видеть меня женой Суниса?
Она повернулась к халдею, а тот в свою очередь отвел глаза. Ответил он очень неохотно:
– Да, Ваше Величество.
Больше ничего говорить не требовалось. Они оба понимали, что если Евгенидис решит стать настоящим правителем Аттолии, ему предстоит принимать болезненные и трудные решения, основываясь на интересах своего народа, а не отдельных лиц, как бы он ни любил их.
* * *
Релиус был переведен из лазарета, но не в его собственную квартиру. В своих апартаментах он снова очутился бы среди своих секретных донесений, шифрованных посланий и шпионских архивов. Конечно, его комнаты были опечатаны. После изъятия его личных вещей, они полностью перейдут в ведение нового Секретаря архива. Эта новость не доставила ему боли. Было только удивление, какой далекой теперь казалась ему вся его прошлая жизнь. Сожаление могла доставить только одна мысль, что он сделал не так много, как хотел бы. Теперь его внимание полностью поглощали отрывочные воспоминания детства или стремительный полет ласточек за окном. Как правило, он лежал в постели безмятежный и спокойный, как новорожденный ребенок. Его дни казались ему плавным течением теплой реки.
Темные мысли сгущались над Релиусом в глухие ночные часы, когда он просыпался и лежал, прислушиваясь к таинственным звукам спящего дворца. В течение очень многих ночей царь был рядом с ним. Любезный, легкомысленный и остроумный, он давал возможность Релиусу отдохнуть от ночных кошмаров и самобичевания. Иногда он не говорил ни слова, утешая одним своим присутствием. Иногда он описывал дневные события, подвергая правила и обычаи аттолийского двора невероятно смешной критике, что, как подозревал Релиус, приносило больше облегчения царю, чем развлечения Релиусу. Иногда они говорили о театре и поэзии. Релиус был поражен широтой интересов царя. Евгенидис знал множество историй. В течение нескольких ночей они спорили и обсуждали интерпретацию некоторых великих событий, пока аргументы Релиуса не были исчерпаны.
Довода царя были приправлены непременными «халдей считает» и «халдей говорит». Пути халдея Суниса и Релиуса не раз пересекались, но никогда по академическим вопросам, и теперь Релиус был совершенно очарован этой внезапно открывшейся ему стороной личности старого противника. Он надеялся, что достаточно исцелившись и уехав из столицы, он мог бы написать халдею и завязать с ним переписку на тему Эвклида или Фалеса или этих новых идей с севера, о том, что якобы не Земля, а Солнце является центром вселенной. Он осторожно пытался представить новую жизнь, которая откроется перед ним после полного выздоровления.
Лампа на прикроватном столике была зажжена. Если царь собирался прийти этой ночью, то он должен был появиться в ближайшее время. Когда дверь после тихого стука приоткрылась, он повернул голову, но приветствие растаяло у него на губах, как мечты о Затерянном мире под натиском отрезвляющей реальности. Царь стоял в дверном проеме не один. Он держал за руку царицу и ввел ее в комнату. Она стояла у кровати Релиуса, ожидая, когда Евгенидис принесет стул, и все это время Релиус лежал в кровати, не шевелясь и не в силах отвести от нее взгляд, так же как она, казалось, не могла оторваться от его глаз.
Евгенидис по очереди посмотрел на их бледные лица.
– Вам все равно придется когда-нибудь поговорить друг с другом.
Он ласково коснулся пальцем подбородка жены и нежно поцеловал ее в щеку. Должно быть, на лице Релиуса отразилась такая тоска, что царь с улыбкой повернулся к нему.
– Ревнуешь, Релиус? – без признаков смущения или насмешки он взъерошил волосы Секретаря и поцеловал в щеку его тоже.
Конечно, это выглядело смешным, но когда царь ушел, Релиус сморгнул воду из глаз. Поцелуй был по-братски нежным, и царь, наклонившись к нему, не улыбался.
Пламя в лампе потрескивало неестественно громко. Наконец царица тихо сказала:
– Я подвела тебя, Релиус.
– Нет, – возразил Релиус.
Он приподнялся на локтях, не обращая внимания на тупую боль в боку, вызванную этим движением. Ему было жизненно необходимо, чтобы царица не брала на себя его вину.
– Это я подвел вас. Я виноват, – он неловко добавил: – Ваше Величество.
– Разве я больше не твоя царица? – с сожалением спросила она.
Потрясенный, он прошептал:
– Навсегда, – вдохнув в это слово всю свою душу.
– Я должна была знать, – сказала она. – Я должна была больше надеяться на будущее, и не цепляться за прошлое.
– У вас не было выбора, – напомнил ей Релиус.
– Вот почему я подумала, что это очередная необходимость принести жертву, как мы делали с тобой долгие годы. Я была неправа. Я доверяла тебе, Релиус, все эти годы, и я не должна была оставлять тебя.
Она наклонилась и поправила одеяло, разглаживая складки простеганной хлопкой ткани.
– Мы не можем простить себя, – сказал она.
Релиус знал, что он никогда не простил бы себя, он не заслуживал прощения, но помнил, что сказал ему Евгенидис о душевном одиночестве царицы. Он много раз вспоминал те слова во время одиноких ночных часов в лазарете.
– Но, может быть, мы сможем простить друг друга? – предложила царица.
Релиус кивнул, сжав губы. Если он будет знать, что может снять с царицы хоть частицу ее бремени, он примет прощение, хоть и не заслуживает его.
– Что ты теперь думаешь о царе? – спросила Аттолия. – Он все еще порывистый? Неопытный? Наивный? – Она повторила его слова, сказанные когда-то давно.
Ее голос, безмятежно спокойный, до боли знакомый, немного облегчил его волнение и стыд.
– Он молод, – хрипло сказал Релиус.
Теперь настала очередь Аттолии легким поднятием бровей выказать свое удивление.
Релиус покачал головой. Он поспешил уточнить:
– Я имел в виду, что лет через десять или двадцать…
Он не решился облечь свои мысли в слова, словно из суеверного страха спугнуть мечту. Аттолия поняла его.
– Золотой век?
Релиус кивнул.
– Но он не видит в этом своего будущего. Он не хочет быть царем.
– Это он так сказал?
Релиус покачал головой. Он не нуждался в словах.
– Мы говорили о поэзии, – сказал он, все еще нерешительно и робко, – и о новой комедии Аристофана о крестьянах. Он сказал, что вы выбрали для меня небольшую ферму, и предложил написать по этому поводу что-нибудь буколическое. – Релиус остался верен любви к точным формулировкам. – Он женился на вас не для того, чтобы стать царем. Он стал царем, чтобы жениться на вас.
– Он говорит, что не собирается умалять мою власть и добиваться господства над моей страной. Он намерен оставаться в тени.
– Не позволяйте ему, – сказал Релиус, а затем откинулся на подушку, пытаясь скрыть волнение.
Аттолия заметила его порыв.
– Разве я недостаточно долго была суверенным правителем, Релиус? – спросила она.
На ее лице не было улыбки, но она звучала в голосе царицы, и Релиус, который знал все ее интонации, вздохнул с облегчением.
Царица продолжала:
– Независимо от того, как крепко я держала власть в своих руках, пока у меня не было мужа, мои бароны были вынуждены бороться со мной и друг с другом, боясь, что кто-то другой может захватить эту власть. Мир настанет только тогда, когда они будут уверены, что эта цель находится вне их досягаемости. Ох, Релиус, среди них довольно глупых людей и даже есть несколько поджигателей войны, но мы-то с тобой знаем, что основной причиной, что заставляет их грызться друг с другом, является страх и недоверие. Если царь докажет, что престол под ним незыблем, бароны помирятся и объединятся. Я исчерпала все время отсрочки до прихода мидийцев, – сказала она. – Если Аттолия не объединится к тому моменту, когда они нанесут первый удар, то не останется ни царя с царицей, ни патроноса, ни охлоса. Поэтому не мне одной важно, будет ли Евгенидис истинным царем или марионеткой на троне.
– И он отказывается?
– Он даже не пытается защищать и отстаивать свою позицию. Он просто… отворачивается и делает вид, что не слышит. Он не собирается ни возглавить страну, ни удалиться в изгнание. Посол Эддиса перепробовал все способы воздействия и не добился успеха. Мне кажется, он боится.
– Орнон или царь?
– Оба. И Орнон все больше и больше, как человек ежедневно балансирующий на краю пропасти. Но я думаю, Евгенидис боится тоже.
– Чего?
– Потерпеть неудачу, – сказала Аттолия, как будто этот страх должен был быть очевиден Релиусу. – Украсть у меня мою силу.
– Но вы бы стали только сильнее.
– Я знаю, – успокоила его Аттолия. – И я не говорю, что боюсь. Но он, думаю, да. Боится собственной тяги к власти. Он не привык обладать властью, ведь его жизнь всегда была скрыта в тени. Конечно, я могла бы приказать ему стать царем. Он дал бы мне все, что я попрошу.
– Это укрепило бы вашу власть, а не его, – возразил Релиус.
– Пожалуй, да, – согласилась Аттолия.
