Текст книги "Первые опыты"

Автор книги: Меган Маккаферти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Десятое февраля

Сегодня вечером обед в честь победителей соревнований по легкой атлетике, проводимых в помещении. Только для команды девочек. Мальчики решили устроить себе банкет отдельно, поэтому вряд ли мне предстоит получить удовольствие от второго «разговора» с Полом Парлипиано после того первого унизительного опыта.

Я получила награду как лучшая спортсменка школы по легкой атлетике. Мой средний балл по успеваемости составил 99,66. Самое поразительное, что чем выше мой балл, тем больше я понимаю, что средняя школа бесполезна. Серьезно. Я забываю все, что, как все полагают, я должна знать, сразу же после проведения теста. Например, снова просмотрев тест по химии, который проводился на прошлой неделе, взглянув на формулы, поняла, что они мне ничего не говорят. А набрала 95 баллов.

Все предметы одинаковы для меня. Сначала заучиваю наизусть записи, затем записываю их на бумагу, потом получаю высшую оценку и забываю.

Что еще ужаснее для будущего нашей страны – так это то, что я вхожу в десятку лучших на каждом проверочном тесте. Я – образцовая ученица с очень плохим отношением к учебе.

Хорошо, что я умная. Хотя мои родители не позволяют мне узнать, насколько я умна. Меня проверяли на коэффициент умственных способностей в первом классе, но родители так и не сказали, какой балл я набрала. Полагаю, что они узнали, что я умнее, чем были они. Я знаю об этом, потому что подслушала, как мама говорила отцу: «Как мы должны себя чувствовать, зная, что наш ребенок умнее нас?» Знаю, что они говорили не о Бетани – троечнице, получившей на тесте так мало баллов, что их едва хватило для третьеразрядного государственного колледжа. Ей повезло, что она заполучила Г-кошелька – сынка богатых родителей, познакомившись с ним в баре летом 1993 года. Это было гарантией того, что в жизни ей никогда не придется работать.

Мои родители вовсе не невежественные и не глупые. Отец – системный администратор в школе (слава богу, не в нашей), он разбирается в той бессмыслице, которая периодически появляется на мониторах компьютеров. А мама вошла в десятку лучших брокеров нашего столетия в прошлом году. Но мне все же интересно, от кого я унаследовала такой гиперактивный мозг. Родители меньше думают о разных проблемах, чем я. Скучная жизнь провинциального обывателя не вызывает у них душевной тоски, которая не дает заснуть по ночам. Они проводят день на работе, приходят домой, ужинают, пьют несколько бокалов вина, смотрят что-нибудь по телевизору с восьми вечера до полуночи, затем идут спать, просыпаются в шесть утра, и все повторяется сначала. Самые волнующие вещи в их жизни происходят не с ними, не в их собственной жизни. Моя мама сейчас живет предстоящей свадьбой Бетани. Папу интересуют только мои соревнования. И им кажется, что в жизни все хорошо.

Я не могу приспособиться к такой скучной жизни. Вот почему полученная награда не кажется мне таким уж большим делом. И весь легкоатлетический сезон в закрытом помещении тоже. Может быть, мне так кажется, потому что у меня природные способности к бегу. Я упорно тренируюсь, но не вкладываю в тренировки каких-нибудь сверхчеловеческих усилий, чтобы оставаться лучшей бегуньей на длинные дистанции в школьной команде. Просто я – лучшая, вот и все. Скотти сказал мне, что он – неприрожденный атлет. Но он стал таким, потому что вкладывает всю свою умственную, душевную и физическую энергию в каждую тренировку За каждым голом, за каждым попаданием в корзину, за каждой пробежкой стоят упорные тренировки, вот почему спорт вызывает у него прилив адреналина.

Но полагаю, что ни беговая дорожка, ни ученический совет, ни наш закрытый клуб не могут меня сильно взволновать. Не могу я сходить с ума, как Безмозглая команда, перед организацией каких-нибудь вечеринок или от того, что они украшают шкафчики «качков» перед ответственной игрой. Мне бы хотелось быть такой же артистической натурой, как Хоуп. Вот где страсть. Вот из-за чего можно испытывать волнение. Все, что я делаю, – это для того, чтобы моя школьная характеристика была как можно лучше, когда я буду поступать в колледж. Печально, не правда ли?

Четырнадцатое февраля

День святого Валентина. Невыносимо.

Мучения начались за ленчем. Мне требовалось столько усилий, чтобы сдерживать себя и не нагрубить пристающим ко мне Бриджит и Мэнде. (Это часть предпринимаемых мной усилий для предотвращения моего превращения в изгоя общества.) Все, что они делали, так это жаловались на то, что их парни не прикладывают так много усилий, как они, для организации этого слащаво-сентиментального праздника. Девочки совершили классическую ошибку, которую совершают все глупые влюбленные: они предположили, что парни просто послали подальше День святого Валентина.

– Я купила Берку открытку, игрушечного мишку и пакетик с конфетами «Херши Киссез», – сказала Бриджит с явным недовольством. – А он мне лишь завядшую гвоздику, которую продает Закрытый клуб.

– Ну по крайней мере Берк купил тебе хоть что-то. Меня просто прокатили, – хныкала Мэнда. Они сделали паузу ради создания эффекта. – После этого уик-энда Берни подарит мне кое-что по-настоящему прекрасное. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

То, что Мэнде подмигивали и подталкивали локтями, предупреждая, что рядом директор, совершенно не волновало ее. Даже Хай в курсе, какая у Мэнды репутация, хотя она здесь чуть больше недели. Несколько дней назад на Мэнде была такая юбка, о которой мы с Хоуп сказали бы, «что она больше открывает, чем прикрывает». Она вдохновила Берка и Пи Джея на разговор о том, что Мэнда – лицемерка, вместо того чтобы встречаться с самыми крутыми парнями из девятого и десятого класса, она крутит с лохами из одиннадцатого.

Хай подслушала этот разговор и на перемене, оттащив меня в сторону, спросила:

– Что, Мэнда – профурсетка или нет?

Хай может быть довольно грубой.

– Что ты вкладываешь в это понятие? – поинтересовалась я.

Хай, не колеблясь, объяснила: «Профурсетка, ну та, что трахает всех, кого она едва знает».

Нет, Мэнда не профурсетка.

Затем я объяснила философию Мэнды: сохранить себя в чистоте до соития.

Хай подумала об этом немного.

– Наверное, она не профурсетка, – сказала она. – Но поверь, у нее все задатки к этому.

Мне пришлось согласиться.

Последнее завоевание Мэнды – Берни Хафнейджел. Я помню тот день, когда она решила, что Берни – крутой. Она разглядела его в толпе в школьном кафетерии, отодвинув в сторону одного из его дружков-борцов, и сказала: «Берни Хафнейджел такой крутой перец». Меньше чем через неделю они уже целовались около мужской раздевалки перед соревнованиями по борьбе, в которых он участвовал.

Кажется, мне надо прояснить, кто она и что собой представляет. Мэнду можно назвать лишь привлекательной. Полные губы и густые ресницы – единственно красивые черты ее довольно простого лица. Но все остальное в себе она сделала сама. Она надувает губки и вся трепещет, не говоря уже о том, что начинает раздувать свои крупные ноздри, – и тот, кого она хочет, у нее в кармане. Если бы она хотела, она залезла бы в штаны к Полу Парлипиано к концу дня. Да, о такой силе можно только мечтать.

Она встречается с Берни лишь неделю, и маловероятно, что их встречи продлятся до марта. (Хотя у них есть кое-что общее: он всегда пытается сбросить вес, ограничивая себя в еде.) Поэтому меня так вывели из себя ее жалобы на его равнодушие к этому празднику, посвященному всем сгорающим от любви.

Однако еще хуже было слышать, как Хай без устали повторяла, что они с Флаем не отмечают День святого Валентина, потому что более важно показывать любовь друг к другу каждый день, а не получать все эти дурацкие слезливо-сентиментальные подарки на 14 февраля.

– Глубокая философия, – заметила Мэнда.

Бриджит согласилась с ней.

Сара отмечает праздник, произнося в четыре раза чаще: «Боже мой! Я такая толстая, что у меня никогда не будет бойфренда!», и при этом вздыхает над диетической колой.

О господи! Я ненавижу День святого Валентина. Эта ненависть уходит корнями в традицию, принятую в начальной школе, – собирать все валентинки в одну большую картонную коробку, для того чтобы потом учитель, вызывая нас по очереди, вручил бы их каждому перед всем классом. Это было чудесно и здорово. Я обожала этот праздник в первом и во втором классе, когда День святого Валентина предоставлял всем равные возможности: каждый писал для всех остальных по валентинке. Но такое признание в любви всем и каждому превращалось в бессмыслицу, поскольку мы не выражали своих подлинных чувств.

Но к третьему классу какая-та безмозглая дура, руководившая Пайнвилльской начальной школой, вдруг осознала, что из Дня святого Валентина можно сделать садистское соревнование. Надин Ладье заявила, что она собирается раздавать валентинки мальчикам. Причем не всем мальчикам, а лишь тем, кого она считала достаточно классными или клевыми, чтобы принадлежать к элите в нашей начальной школе. Все девочки согласились с ней, включая меня глупую. Затем она заставила мальчиков дать обещание, что и они подарят валентинки только тем девочкам, которых они считают умными и клевыми.

Я подарила валентинку Лену Леви. Это потому, что он пользовался большой популярностью, и она продолжалась до тех пор, пока его лицо не стало фиолетовым из-за прыщей.

Мне же пришлось идти домой с пустыми руками и разбитым сердцем.

Ситуация ухудшалась тем больше, чем старше мы становились. Не было другого такого дня, когда мир испытывал восторг, напоминая тем из нас, кто не входил в число счастливчиков, что регулярно каждый год мы будем подвергаться унижениям со стороны важных персон, которые покажут нам, какие мы жалкие и не нужные никому людишки.

Я думала, Скотти мог бы подарить мне какой-нибудь ироничный подарок в этот день, типа тех безвкусных сладостей, на которых написано «Хочешь погорячее» или «Сладкие губки». Он мог бы подарить мне их просто как друг, для смеха. Но в глубине души я бы знала, что предпринятые им усилия вовсе не напрасны и этот подарок вовсе не шутка. Но он этого не сделал. И я не могу его винить. Особенно после моей сдержанной реакции на розу, подаренную мне на день рождения. Не говоря уже о том, что большинство парней не подарили своим девушкам тех подарков, которых последние желали бы получить в День святого Валентина. А Скотти вообще не мой парень.

Единственный человек, который проявил ко мне романтический интерес, – худенький негритенок, сидящий передо мной на уроках французского. Даже я вешу больше его – он борец в группе наилегчайшего веса – ниже пятидесяти килограммов. В течение нескольких последних недель он одаривал меня своими глупыми ухмылками, сопровождавшимися закатыванием глаз, и, специально оказываясь во время перемен рядом со мной, говорил мне по-французски: «Добрый день, мой друг». Сегодня он спросил меня миллион раз, есть ли у меня валентинка. Я сделала вывод: он настоящий Пепе ле Пю (скунс с вечно разбитым сердцем из мультфильма). Видимо, он запал на меня. Для меня это катастрофа. Не знаю, как такое возможно: он из тех восьмиклассников, которые выглядят как дети. Вряд ли у него что-то работает. (Хотя мне ли говорить об этом с моим без вести пропавшим менструальным циклом.)

Конечно, я стонала и выла из-за своего невезения. Почему этот коротышка выбрал меня в качестве объекта обожания? Единственное, что он обо мне знал, – это то, что я рассказывала о себе на занятиях французским языком для «айкьюшников» и продвинутых:

– Je m’appelle Jessica. J’ai seize ans. J’aime cou-rir [1]1


[Закрыть]. – Вот, что я получаю из-за своего желания изучать второй иностранный язык, посещая факультатив вместе с восьмиклассниками.

К окончанию восьмого урока я пребывала в депрессии по поводу своей неудавшейся личной жизни больше, чем обычно. Решив взбодриться, я стала наблюдать за Полом Парлипиано, выходившим с урока физики. Глядя на него, я думала, как он красив в рубашке в клетку цвета хаки, застегнутой на пуговицы снизу доверху. Он улыбался – мне стало интересно, что так развеселило его. Я увидела, что обложка его учебника вся исписана, и мне захотелось прочитать записи. Я воображала, как намотаю его светлый локон на палец. В тот момент больше всего на свете – больше, чем мира во всем мире, средства лечения от рака и даже того, чтобы Хоуп вернулась обратно в Пайнвилль, – мне хотелось, чтобы Пол Парлипиано улыбнулся мне и сказал: «Привет, Джессика. Как дела?»

Вдруг меня осенило: я для Пола Парлипиано тоже Пепе ле Пю (скунс с вечно разбитым сердцем).

Вот оно прозрение – пришло в День святого Валентина.

Двадцать пятое февраля

Я вполне уверена, что схожу с ума.

Сегодня забыла код замка от шкафчика в раздевалке. Это не показалось бы таким странным, если бы я только что вернулась с выходных. Но сегодня пятница. На этой неделе я раз двадцать открывала шкафчик без проблем. Однако сегодня утром, подойдя к нему перед утренней перекличкой, я не помнила, ни какие цифры надо набрать, ни куда надо поворачивать ручку: налево или направо. В голове никаких мыслей. Повертела ручкой в надежде, что подсознание сработает и подскажет мне нужную комбинацию цифр. Не сработало. Ожесточенно подергала замок в надежде, что он неожиданно откроется. Не открылся. Я запаниковала, потому что прозвенел первый звонок, но я так и не приблизилась к заветной цели. И не было никаких признаков, что я открою замок. Стоя красная как рак, я чувствовала, как капли пота падают на грудь и стекают вниз. В отчаянии я стала набирать случайные комбинации цифр, которые, как мне казалось, помогут открыть шкаф: налево 38, направо 13, налево 9… налево 42, направо 23, налево 2… Я прекратила только тогда, когда в раздевалку заглянул мистер Риккардо и спросил:

– Ну, мисс Дарлинг, вы собираетесь сегодня присоединиться к остальным опоздавшим и прогульщикам?

Я пошла в нашу классную комнату на перекличку. Со мной была тихая истерика. Единственный человек, знавший искомую комбинацию цифр в моем шкафу, была Хоуп. Но вряд ли мне это поможет.

Я попыталась зрительно представить, а затем проанализировать конкретные ситуации во время открывания шкафа. Делала ли я это на автомате? Или разговаривала с кем-то, поворачивая ручку? Или открывала его, находясь в состоянии молчаливой задумчивости? Был ли мой рюкзачок на спине или я сняла его?

К тому моменту, как перекличка закончилась, я потеряла голову. Не из-за того, что не смогу достать свои книги, а из-за того, что сбой в работе моего головного мозга мешает мне это сделать. Мы учили на психологии, что одним из первых признаков начинающейся шизофрении является «ослабление функции образования временных связей». Можно ли мой случай так квалифицировать?

К тому же известно, что женщины в период менопаузы слегка не в себе, поэтому, может быть, то, что у меня нет менструации почти два месяца, произвело на меня такой же эффект, как и на них. Или я беременна? Однако нет ни одного способа, чтобы я могла забеременеть, если только: 1) не залетела, когда мечтала о совершенно голом Поле Парлипиано, сидя в туалете, или 2) избрана для непорочного зачатия во время исполнения танца «электрик бугалу».

Ха. Ха. Ха. Забавно.

Это моя попытка смотреть на вещи проще. Мне не надо сходить с ума по поводу отсутствия менструации, потому что, вероятно, стресс отвечает за их задержку. Но всякий раз, когда я иду в ванную, я молюсь, чтобы на трусах появилось заветное пятно крови, и всякий раз при этом испытываю разочарование. Я чувствую себя шестиклассницей, когда я была последней девочкой, ожидающей менархе (время наступления первой менструации), которая откроет мне дорогу в чудесный мир – мир зрелой женщины.

Все же я становлюсь все более и более странной. Думаю, не стоит во всем винить предменструальный синдром. Мне следует убедить родителей отвести меня к доктору, который пропишет мне нужные для моей головы лекарства.

Шизофреничка я или нет, но мне нужны мои учебники. Мне придется идти вниз в офис и попросить секретаря найти код моего шкафчика. Ни за что не признаюсь, что забыла его. Не через семь месяцев спустя начала учебного года. И не в пятницу. Я лучше солгу. Скажу, что не пользовалась шкафчиком, потому что он слишком далеко от классов, в которых я занимаюсь, а я не люблю опаздывать. Скотти (хорошо, что есть друг-спортсмен, имя которого можно назвать в такой момент) был так любезен, что разрешил мне пользоваться своим ящиком, хотя это против школьных правил. Но сейчас мне надо достать кроссовки (снова эксплуатирую тему «школа – спорт»), которые я положила туда, когда не тренировалась.

Я уже придумала, что наврать, когда подошла к офису.

– А, неужели это Джееесс Дааарлинг! – пропела миссис Ньюман. – Не часто ты к нам заходишь.

Школьные секретари всегда рады встречи со мной. Думаю, это из-за моей фамилии Дарлинг – дорогая. Они полагают, что я лучше, чем есть на самом деле.

– Здравствуйте, миссис Ньюман.

– Чем могу вам помочь?

Неужели притворная вежливость – необходимое качество школьного секретаря?

– Ну это длинная история, но мне нужен код замка в моем шкафчике…

– Джесс, больше ничего не говори. – Она начала стучать на компьютере.

– И вам не интересно, зачем мне это надо? – поинтересовалась я, чувствуя себя слегка разочарованной. Я была готова произнести вслух, то что придумала.

Она просто продолжала улыбаться.

– Я тебе верю, Джессика.

И хотя мне не надо было объясняться, тем не менее я изложила ей с начала до конца историю, выдуманную мной. И что, думаете, она ответила?

– Скотти Глейзер такой хороший мальчик, не правда ли?

Она записала цифры на кусочке бумаги и вручила его мне: налево 45, направо 17, налево 5. Повернувшись, чтобы выйти из комнаты, при этом не отрывая глаз от бумажки, я столкнулась… с Маркусом Флюти! Он только что встал со скамейки, оказывается он сидел позади меня. Он все время был здесь.

– А неужееели эээто Джееесс Дааарлинг! – произнес Маркус, растягивая слова, передразнивая миссис Ньюман. Но его слова прозвучали с интонацией домохозяйки родом со Среднего Запада, эксперта в приготовлении и подачи еды в горшочках, восхищающейся пуделем, одетым в вязаный комбинезон: «А, раа-аз-ве он не ми-лаааш-ка?»

Улыбка исчезла с лица миссис Ньюман, но Маркус не обращал на нее внимание.

– Мне известно, где ваааш шкаааафчик, мииииссс Даааарлиинг, – продолжал он растя-гивать слова. Это было правдой, поскольку его шкафчик располагался через пять или шесть от моего. Он знал, что я лгала. Маркус погрозил мне пальцем, словно говорил: «Ах, Джессика, нехорошо обманывать». Я застыла на месте, боясь пошевелиться.

– Оставь ее в покое. Тебе мало своих проблем?

Пока миссис Ньюман читала ему лекцию, Маркус наклонился ко мне, слегка отодвинул мои волосы от уха и прошептал:

– Я не сдам тебя, малышка.

От него очень приятно пахло лесом – можжевеловым лосьоном после бритья. Я ощущала его руку на шее и дыхание на щеке. Вдруг почувствовала, что покраснела, и у меня стали подкашиваться ноги.

Я стала потихоньку выползать из офиса. Когда наконец оказалась на свободе, то столкнулась с человеком, с которым меньше всего хотела бы встретиться, – с Сарой. Да, ей бы очень захотелось рассказать обо мне и Маркусе. Не о том, что мы здесь были вдвоем, заметьте. Но обо всем несуществующем между нами, и это было бы слишком для Пайнвилльской школы, вряд ли она смогла бы это переварить. Вот точное воспроизведение нашего разговора с Сарой, и вам станет понятно, почему он был для меня таким болезненным:

Я (пытаюсь говорить как можно невозмутимо): О, привет, Крепыш! Как дела?

Сара: Прекрасно. Но что с тобой? Все в порядке? Боже мой! Ты просто ярко-красная. И вся в поту. И задыхаешься. (Она ужасно подозрительна. Пытается найти ключ к разгадке.)

Я: Да, нет. Со мной все в порядке. Просто я прибежала сюда, чтобы кое-что… ммм… узнать. И я… ну… слегка задохнулась.

Сара: Чемпионка по бегу задохнулась от того, что спустилась в офис?

Сара покачала головой и скривила рот, она стала наезжать на меня.

Я: Мммм, ну я… ммм.

Маркус вышел из офиса и стал между мной и Сарой.

Маркус: Давай послушаем, как ты вешаешь лапшу на уши.

Я: Мммммммм, я…

Маркус скрестил руки, закрывая ими пять улыбающихся лиц группы «Бэкстрит Бойз», чьи портреты и три серебристые буквы BSB красовались поперек его груди. Он рискует быть высмеянным, когда носит эту футболку, словно девочка-подросток, и делает это довольно часто. Большинство людей не понимают шутку, мне она ясна. В мире, где Мэрилин Монро больше никого ничем не может шокировать, Маркус знает, что футболка с изображением Бэкстрит Бойз – это самое губительное, что он – супермен может сделать. Он думает, что это прикольно.

Сара (бросив на Маркуса испепеляющий взгляд): Боже мой! Перестань приставать к нам.

Маркус (глядя на меня): Я ведь не пристаю, не так ли?

Хлопчатобумажная футболка была очень тонкой. Татуировка, сделанная черными чернилами, с изображением какого-то героя из китайского фильма на бицепсе у Маркуса просвечивалась через ткань, но смысл этой татуировки надо было расшифровывать, ее надо было понять.

Я: Ммм…

Маркус ушел, улыбаясь.

Сара: Боже мой! Что все это значит?

Я: Его бред? Понятия не имею. Должно быть, он под кайфом.

К счастью, когда Сара пересказывала эту странную историю – этот изолированный, ни с чем не связанный эпизод для всех, кого мы знаем, она оказалась в таком же положении, как и я.

– Можете ли вы поверить, что цитирую – Мистер Съемпончик – конец цитаты подошел к нам просто так, чтобы молоть вздор? – вопрошает Сара. – Словно нам есть до него дело?

Дело в том, что мне-то есть до него дело. Не знаю почему. Но из-за всей этой истории с Маркусом и Хизом я просто не могу рассказать Хоуп правду обо мне и Маркусе. И от этого я чувствую себя очень плохой подругой.