Текст книги "100 великих евреев"

Автор книги: Майкл Шапиро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

ЛЕО СИЛАРД

(1898—1964)

Хотя Лео Силард и не получил такой широкой известности, как Альберт Эйнштейн и Нильс Бор, он был одним из самых оригинальных и плодовитых ученых XX в. Вместе с Энрико Ферми участвовал в создании первого ядерного реактора деления и в фундаментальных трудах по современной кибернетике или теории информации. Именно Силард убедил Эйнштейна написать в 1940 г. президенту Франклину Рузвельту известное письмо, которое привело к осуществлению сверхсекретного проекта «Манхэттен» и уничтожению атомными бомбами 170 тысяч японцев в Хиросиме и Нагасаки, завершившего Вторую мировую войну. Силард принимал также активное участие в биологических исследованиях, был озабочен – особенно в последние годы жизни – ролью науки в сохранении мира и выдвинул идею «мозгового центра», в рамках которого выдающиеся мыслители могли бы соединять общественные и научные идеи в нечто новое (впервые осуществлена в Институте Солка в Калифорнии).

Родился он в Будапеште. Его отец был преуспевающим инженером и архитектором, воспитавшим троих детей в богатстве. В детстве Силард не отличался здоровьем, мать учила его дома. Позже он изучал электротехнику, но вынужден был прервать учебу во время Первой мировой войны, когда проходил службу в австро-венгерской армии. После войны продолжил учебу в Берлине, где увлекся физикой под руководством опытных преподавателей, и постепенно делал карьеру в престижных научно-исследовательских лабораториях.

В первые годы жизни в Берлине Силард стал частым гостем в доме Эйнштейна, очаровав его своей изобретательностью и практичностью, соединенными с прекрасной теоретической интуицией. Вскоре они получили в Великобритании, Германии и США ряд патентов на тепловой насос (охладитель), который позже будет использоваться для контроля за температурой ядерных реакторов.

С приходом Гитлера к власти в 1933 г. Силард бежит из Германии в Англию. В марте 1934 г. Силард подал в Адмиралтейство заявление на секретный патент. Он добился его засекречивания из опасения, что его использование может привести к мощнейшему взрыву. Это был патент на ядерный реактор деления.

Силарда озарила идея о цепной реакции. Читая газетную заметку о надежде одного ученого на высвобождение атомной энергии, Силард отметил для себя, что, если найти такой элемент, который при расщеплении нейтронами поглотит один нейтрон и высвободит два нейтрона, то такой элемент, будучи собранным в большой массе, может поддерживать ядерную цепную реакцию.

Англичане не оказали Силарду поддержки в его исследованиях. Переехав в США в 1938 г., Силард впервые узнал, что немец Отто Ган расщепил атом урана и, следовательно, открыл деление ядра. Подтверждая полученное им позже прозвище «серого кардинала физики», Силард берет на заметку, что немецкое открытие деления ядра приведет скорее всего к высвобождению ядерной энергии через взрывное устройство.

Под эгидой Колумбийского университета Силард приступил к экспериментам по выявлению числа нейтронов, высвобождаемых при делении ядра, и по выяснению того, как они высвобождаются. Совместные с Ферми исследования привели к проведению первой управляемой цепной реакции 2 декабря 1942 г. Этот эксперимент в сочетании с написанным Эйнштейном под нажимом Силарда письмом Рузвельту побудили правительство США развернуть секретный проект «Манхэттен», в результате осуществления которого была создана бомба, положившая конец войне.

Нильс Бор предсказывал, что создание человеком ядерной энергии нереально. Сверхчеловеческими усилиями Силард и другие физики-иммигранты доказали, что Бор ошибался. Усилия же немцев оказались безуспешными из-за эмиграции таких евреев, как Силард, в Америку. В 1945 г. американские военачальники предпочли не вторгаться в Японию и не нести неисчислимых потерь, а сбросить бомбу на гражданское население. Силард, снова вместе с Эйнштейном, искал способ убедить президента Гарри Трумэна продемонстрировать японцам первую атомную бомбу без массового убийства. Решение Трумэна пренебречь их уговорами положило конец войне, но оставило незаживающую рану в истории человечества.

Несмотря на горький опыт уничтожения Токио и Дрездена обычными зажигательными бомбами (более разрушительными, чем первые атомные), человечество теперь осознало последствия ядерного холокоста.

Невероятная разрушительная сила атомной бомбы является лишь одним из способов использования ядерной цепной реакции. Открытия Силарда позволили использовать деление ядра как альтернативный (и пока еще спорный) источник энергии. Его научные достижения и политическая активность перед войной помогли Америке быть начеку перед лицом немецкой ядерной угрозы и прекратить войну на Тихом океане. Послевоенные усилия Силарда по мирному применению ядерной энергии оказали заметное влияние на принятие конгрессом законодательства, установившего гражданские механизмы контроля.

Неудивительно, что послевоенные исследования Силарда были посвящены жизни. После длительного изучения вирусов и бактерий Силард опубликовал работу о процессе старения, которая и сегодня сохраняет свое значение. Получилось так, словно ужасы атомной энергии, высвобожденной с его помощью (под руководством и при непосредственном участии его наставника Эйнштейна), побудили его искать утешение в жизнетворных тайнах биологии.

МАРК РОТКО

(1903—1970)

Через четырнадцать лет после трагической смерти Джэксона Поллока в страшной автокатастрофе в Ист-Хэмптоне на южной оконечности острова Лонг-Айленд его великий соперник Марк Ротко совершил самоубийство в Нью-Йорке, перерезав себе вены на кистях и спустив свою кровь в раковину. Ротко говорил друзьям, что в то время, как никто не мог доказать окончательно, была ли смерть Поллока самоубийством, всем все будет понятно, когда он, Марк Ротко, завершит свой жизненный путь.

После смерти Поллока его жена, художница Ли Краснер похоронила его под большой скалой на местном кладбище недалеко от места его гибели. Благодаря известности Поллока и сенсационности его смерти (в автокатастрофе погибла еще одна молодая женщина, а его любовница была выброшена из машины в кусты и спаслась) могила Поллока на кладбище «Зеленая речка» стала своеобразным местом сбора деятелей мира искусств – мертвых и живых. Как мрачно выразился один местный житель, «все умирают, чтобы попасть сюда». Останки поэта Франка О'Хары и художников Эда Рейнхардта (повесился) и Стюарта Дэвиса захоронены рядом с Поллоком как бы в окончательном сборнике «Кто есть кто среди послевоенных деятелей искусства».

Ротко же был похоронен его другом художником Теодоросом Стамосом на небольшом погосте на северном окончании Лонг-Айленда. Стамос построил эффектный дом на сваях рядом с утесами, выходящими на пролив Лонг-Айленд. Он сделал эффектный жест (кое-кто считает, что он был нацелен на Поллока) и выбрал не столь модный и спокойный городок на северной оконечности для последнего успокоения Ротко. Надгробный камень был скромнее большого валуна Поллока. Ротко успокоился в окружении чужаков, далеких от мира искусств.

Хотя многие считают Джэксона Поллока ведущим представителем нью-йоркской школы абстрактного экспрессионизма, Марк Ротко остается ее самым человечным и экспрессивным поборником. В жизни и смерти Ротко стоит в стороне от остальных абстрактных художников. Как Поллок освободил линию от ограничений известных форм, влив в свои полотна новооткрытые, энергию и дух, Ротко добился равного успеха в освобождении цвета от реалистических пределов. В 1950-е и 1960-е гг. он выразил в серии новаторских полотен силу чистого цвета, призванного пробудить глубоко прочувствованные эмоции, торжественность и величавость. Освобождение им цвета от узнаваемых схем навечно повлияло на то, как создается и воспринимается искусство.

Работу художника лучше воспринимать, нежели писать о ней. Вообразите большое полотно с блоками цвета, плывущими навстречу друг другу горизонтальными дуэтами, трио и квартетами. Все представляется таким простым и вместе с тем просто правильным, как если бы ты никогда прежде не видел подобного взаимодействия цветов.

Абстрактные экспрессионисты (Ротко терпеть не мог этот ярлык) ответили на почти социалистический реализм периода депрессии революционными подходами к живописи. Поллок шел впереди со своими удивительно энергичными изображениями пляшущих линий. Ротко отказался от своего изначально озабоченного общественными ценностями реалистического стиля и использовал первичные цвета в аморфных формах для выражения трагедии, экстаза или рока. С помощью захватывающих колористических образов Ротко отобразить уникальные для своего поколения религиозность, таинственность и неподвластность времени. Ни один другой художников того времени – ни Барнет Ньюмен, ни Рейнхардт, ни Вилем Кунинг, ни Адольф Готтлиб, ни Франц Клайн – не добивался последовательно, как Ротко, непосредственности чувства и мысли типичным для него трением цветов – радужных и меняющихся, трепещущих или сдержанных, но всегда живых (во всяком случае, до мрачных последних лет жизни).

Он родился Маркусом Ротковичем в Латвии, откуда также вел свое происхождение Аарон Копленд. Его отец был преуспевающим фармацевтом и записал своего младшего сына Маркуса в еврейскую начальную школу – хедер. Подобно многим евреям того времени опасавшийся призыва двух старших сыновей в русскую армию, отец увез в 1913 г. семью в Америку. По прибытии они изменили свою фамилию на «Ротковиц», двинулись на запад и обосновались в Портленде, штат Орегон. Воспитывавшийся овдовевшей матерью (отец внезапно умер вскоре по прибытии в Орегон) Ротко провел свои юные годы в бедности. Тем не менее в начале 1920-х гг. он отправился в Йельский университет, но не закончил учебы, а немного проработал актером (у него даже учился Кларк Гейбл) и переехал в Нью-Йорк, чтобы учиться живописи в Лиге искусства, возглавлявшейся в то время Максом Вебером. Вскоре он женился, похоже, только ради женитьбы, был очень несчастлив в браке и нанимался на низкооплачиваемые работы ради содержания семьи. В конце концов получил помощь от великого коллектива художников, созданного в рамках «Нового курса» президента Франклина Рузвельта, – «Администрации прогресса труда» (АПТ). Работая в годы депрессии на АПТ, он познакомился с Кунингом, Готлибом и Поллоком. В связи с надвигавшейся войной в Нью-Йорк прибыли многие из великих европейских художников, опасавшихся нацистской угрозы. Сочетание европейского влияния, депрессии и американского патриотизма послужило катализатором, ибо в начале сороковых годов стал меняться стиль многих молодых художников Америки, что отметило наступление золотого века современного искусства. К концу войны Ротковиц поменял фамилию на Ротко, развелся с первой женой, вновь женился (на этот раз счастливо), отказался от своей первоначально реалистической живописи и постепенно все больше преуспевал в абстрактном стиле.

После войны Нью-Йорк стал мировой столицей искусства (хотя многие еще не осознали этого). Великие беженцы из Европы вернулись домой, оставив более молодым мужчинам и женщинам развитие их уникального художественного стиля. Работы тех художников, в основном нью-йоркцев, экспонируются сегодня в самых престижных галереях. В конце же 1940-х гг. они не могли продать ни одной картины. АПТ собрала многих из них вместе, и они оказывали постоянное воздействие друг на друга, часто посещали мастерские того или иного из них, собирались компаниями, чтобы выпить и обсудить литературу и политику, отвергали условные нравы общества и часто отождествляли себя с несчастными бедняками. Они начали выставлять свои работы – часто вместе – в нескольких галереях, владельцы которых признавали их таланты. Они экспериментировали с новыми концепциями формы, линии, цвета и образа. И послание часто выражалось в использованных материалах, а не в использовании материалов.

Будучи ярким представителем нью-йоркской школы, Ротко никогда не забывал включить в свои полотна сильные эмоциональные послания. Он добивался от своих зрителей не только интеллектуального отклика или возбуждения, но и прежде всего проявления самых глубоких чувств и потребностей.

Поскольку его искусство завоевывало все более широкое признание, Ротко подобно многим из его поколения не знал, как ему реагировать на это. Невероятные всплески эмоций, необходимые его искусства, были для него тяжелым испытанием. Он завел неудачные деловые отношения, которые позже привели к большому скандалу вокруг его имущества и похищению многих его картин. Яркие цвета постепенно приобретали все более темные оттенки, отражая его мрачное настроение. Растущая слава приносила Ротко повышенные вознаграждения и даже заказ богатой семьи Менилов из Хьюстона на строительство часовни с большими фресками. Темные, наводящие на раздумья работы в сменяющих друг друга коричневых и черных тонах скорее унылы, нежели трагичны, являются скорее криками боли, нежели величественными символами. После оформления часовни Менилов его последние картины продолжали демонстрировать темнейшие из доступных оттенков. Хотя они и были более экспрессивными, от них все же веяло холодом и усталостью.

Пока Поллок шел вперед, превращая активные линии в чистые абстракции, Ротко запечатлевал цвета с чувством, отказываясь образов, срисованных с реальных вещей. Напряжение в его картинах часто проистекало из элементарной силы самих цветов. Например, его заботило, какую эмоцию может вызвать в зрителе сочетание определенного оттенка желтого с определенным оттенком красного или фиолетового. Ротко не давал названия своим картинам, отмечал их датами. Зритель просто реагировал на то, что видел на полотне, без какой-либо подсказки в виде будничных образов литературных и исторических источников. Чистое искусство ради искусства, цвета, незаметно переходящие в другие цвета, были призваны увести нас от боли реального мира в видения бесконечности.

ФЕРДИНАНД КОН

(1828—1898)

Магия науки обнаруживает себя, когда исследование, ведущееся с определенной целью, дает неожиданный результат. Дитя еврейского гетто в немецком городе Бреслау (Вроцлав) Фердинанд Юлий Кон учился на ботаника. Его исследования таких микроскопических растительных организмов, как грибы и водоросли, были поистине новаторскими и сыграли немаловажную роль. И они привели Кона к невообразимым открытиям в совершенно иной области – бактериологии.

Кон перенес свое внимание с растений на иные, но удивительно похожие живые существа под названием «вибрионы» (форма бактерий). Он считал эти бактерии формой растительной жизни, а не животной, как полагали в то время ученые. Такое определение и его открытие спор заложили фундамент современной бактериологии.

Сын торговца Кон был вундеркиндом, хотя поначалу считался умственно отсталым и трудным. Превозмогая дефект слуха, он изучал любимую ботанику в университете Бреслау. Из-за еврейского происхождения ему было отказано в ученой степени. Несмотря на освобождение из гетто, на протяжении почти всего XIX в. в большинстве европейских стран евреи не обладали равными правами. Кон рискнул перебраться в Берлин, где получил докторскую степень в возрасте девятнадцати лет. Помимо изучения микроорганизмов он заинтересовался революционной политикой. Во время восстания 1848 г. Кон заявил о своей полной поддержке революционеров и, когда последовали репрессии, потерял место преподавателя в прусской столице. В двадцать два года он вернулся в Бреслау, где и прожил большую часть своей жизни. Став университетским преподавателем, Кон приступил к изучению жизни клеток самых крошечных существ.

В 1850-х гг. ученые искали в клеточной структуре саму субстанцию жизни. Кон был уверен, что нашел движущую силу жизни в одном-единственном материале, названном протоплазмой. Хотя его исследование протоплазмы и сыграет большую роль в девятнадцатом веке, оно было лишь временной остановкой на пути к значительно более важному исследованию.

В опубликованной в 1854 г. крупной работе по грибам и водорослям Кон идентифицировал бактерии под названием «вибрионы», утверждая, что это – форма растительной жизни, а не жизни животных. Вибрионы считались животными, поскольку они быстро перемещались, приводимые в движение жгутиками или длинными усиками. Знающий ботаник Кон видел, чем вибрион походит (хоть и отличается) на грибы и водоросли. К тому же он заметил, что эта бактерия развивается особым образом, удивительно схожим с ростом водорослей.

Основав престижный институт физиологии растений, Кон начал вторую фазу своей карьеры, изучая главным образом бактерии, приступил к изданию академического журнала для публикации своих находок. В журнале появляются статьи, которые послужат фундаментом современной бактериологии. Самый крупный вклад Кона в тот период включал классификацию бактерий по группам согласно форме; открытие, что грибы и бактерии не имеют генетической связи, и что бактерии питаются весьма похоже на растения, потребляя из того же источника, а углерод иначе (бактерии любят углеводы); и определение температур, при которых бактерии могут выжить (они могут быть заморожены, чтобы вновь расти после оттаивания или их можно убить кипячением при восьмидесяти градусах по Цельсию). Кон оказал также заметное влияние на изыскательские работы Роберта Коха, который выделил возбудителя сибирской язвы и тем самым революционизировал животноводство.

Как отец современной бактериологии, Кон заслуживает включения в список 100 великих евреев. Его анализ и составление каталога бактерий позволили другим ученым не только определить опасность бактерий для здоровья и гигиены, но и создавать эффективные средства защиты в непрекращающейся войне человечества с микробами.

СЭМЮЭЛ ГОМПЕРС

(1850—1924)

Сэмюэл Гомперс был организатором профсоюза работников сигарного производства, основателем и первым председателем Американской федерации труда (АФТ) и лидером поистине классовой борьбы за справедливую заработную плату, обоснованную длительность рабочего времени. С его помощью были приняты законы о детском труде, о регулировании трудовых отношений и выплат трудящимся, о праве на коллективные трудовые договоры, о забастовках и бойкотах для достижения экономических уступок. За последнее столетие объединенные в профсоюзы трудящиеся не только в Америке, но и по всей Европе многим обязаны этому неутомимому человеку.

Возможность объединения трудящихся представляется сегодня почти неотъемлемым их правом. До Гомперса это было не так. Во времена потогонной системы труда рабочие были бесправными. Мужчины, женщины и дети трудились целыми днями и ночами по шесть-семь дней в неделю в нечеловеческих условиях и за мизерную плату. Многие из тех трудящихся были евреями, в своем большинстве беженцами от царских гонений в России и Польше, искавшими в Америке лучшую долю, но столкнувшимися с невзгодами, трудными условиями труда и вырождением.

Гомперс родился в Лондоне в 1850 г. у Соломона Гомперса и Сары, в девичестве Руд. В 1863 г. семья эмигрировала в Америку, где Соломон стал опытным изготовителем сигар. Сэмюэл последовал примеру отца, пройдя обучение в небольших сигарных компаниях. Сэмюэл женился на еврейке Софии Джулиан, также родившейся в Лондоне, но никогда не исповедывал иудаизм (разве что носил в пожилом возрасте шапочку кантора, чтобы скрыть лысину). Сначала культура этики, а затем синдикализм вытеснили его истоки веры.

После гражданской войны механические средства массового производства возобладали над искусством повертывания сигар вручную. Дешевый труд обеспечивали обитатели трущоб, в большинстве своем новые иммигранты из Богемии. Под угрозой потери средств к существованию на фоне общенациональной экономической депрессии 1880-х гг. квалифицированные изготовители сигар организовали профсоюз. Гомперс стал организатором местного союза и получил известность как талантливый оратор. Вскоре его избрали председателем местного союза. Из-за своей профсоюзной деятельности Гомперс потерял работу на несколько месяцев, и его семья перебивалась буквально подаяниями родственников. Жизнь профсоюзного активиста нельзя было назвать легкой.

Гомперс вскоре получил известность по всей стране. Он признавал, что профсоюз не может устоять перед передовыми методами производства или перед наплывом множества неквалифицированных рабочих. «Новый синдикализм» Гомперса признавал необходимость централизованного руководства забастовочным движением (вместо непродуманных и потому неэффективных стачек, которые так нравились табачникам), обеспечения безработных пособиями, координации местных выступлений с деятельностью общенационального профсоюзного руководства и освещения профсоюзной проблемы в газетах и журналах.

В связи с провалом усилий самого крупного национального объединения трудящихся – Ордена рыцарей труда в 1887 г. Гомперс основал Американскую федерацию труда. Тридцатисемилетнего Гомперса избрали первым председателем АФТ, и этот пост он занимал на протяжении тридцати восьми лет (за исключением одного год отдыха) до своей смерти. В первые дни существования АФТ Гомперс был ее единственным штатным работником. Он начал издавать газету АФТ, создал забастовочный фонд и собрал «под одним зонтиком» весьма отличные и порой конфликтующие между собой профсоюзные движения. Многие годы АФТ объединяла главным образом квалифицированных рабочих, занятых на мелких производствах. Гомперс отказывал в приеме иммигрантам и неквалифицированным рабочим. Он публично выступал против иммиграционной политики «открытых дверей» (такой позиции крупнейшие профсоюзы продолжали придерживаться в 1990-е гг., выступая против Зоны свободной торговли Северной Америки), высказывая особое негодование относительно иммигрантов из Китая. Сам будучи иммигрантом еще маленьким мальчиком, он предпочел пренебречь собственным прошлым.

Гомперс остается противоречивой фигурой в истории профсоюзного движения. Он основал первую крупную федерацию профсоюзов, преданную основополагающим принципам этого движения. Однако он считал первостепенными цели тред-юнионизма. Период между гражданской войной в США и Первой мировой войной ознаменовался злобной враждебностью к профсоюзному движению. Все, что вставало на его пути, следовало преодолевать любой ценой. Гомперс добивался уважения к профсоюзному движению, что было отнюдь не легко в эпоху крайне яростного анархизма, полного энергии социализма и распространенного радикализма. Возглавив Военный комитет труда во время Первой мировой войны и энергично выступив против «красного ужаса», последовавшего за русской революцией, Гомперс завоевал уважительное отношение к своей федерации. Он также активно продвигал первые законы о защите детского труда и о восьмичасовом рабочем дне и добился выплаты компенсаций рабочим, пострадавшим на производстве. Его недальновидность, проявившаяся в отказе в приеме полуквалифицированных и неквалифицированных рабочих в АФТ, была поправлена ее слиянием в 1955 г. с Конгрессом производственных профсоюзов (КПП), который объединял многие из вышеуказанных категорий рабочих.

Будучи неутомимым путешественником, глава АФТ проезжал по стране десятки тысяч миль в год, расхваливая достоинства тред-юнионизма. В одной такой поездке в Сан-Антонио в 1924 г. Гомперс умер, оставив будущее профсоюзного движения в руках в основном менее достойных руководителей.