Текст книги "Бен Гурион"

Автор книги: Майкл (Микаэль) Бар-Зохар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Не случайно, что в конце 1953 года Бен-Гурион стал поддаваться усталости, накопившейся за долгие годы. С момента провозглашения независимости пять лет назад серьезные опасности, угрожавшие самому существованию молодого государства, были устранены, необратимые решения о его нынешней и будущей структуре приняты. Первостепенная задача – массовая иммиграция и удваивание численности населения за четыре года – тоже была решена. В конце 1952 года поток иммигрантов пошел на убыль, и процесс интеграции больше не угрожал экономическому равновесию страны. Конфликты по поводу репараций отошли в прошлое. Вступило в силу законодательство об унификации армии, которая подверглась строгой структуризации. После того как Израиль вышел из состава неприсоединившихся стран и занял четкую прозападную позицию, определилась и его внешняя политика. Все попытки переговоров о мире с арабами терпели неудачу, и руководство смирилось с мыслью, что для обеспечения безопасности страны им еще долго придется рассчитывать только на военную силу. Героические годы возрождения Израиля подошли к концу.

Во всех этих событиях решающую роль сыграл Бен-Гурион, но частые кризисы на уровне министерств, болезненные разногласия внутри партии, ежедневные проблемы, вынуждавшие его пересиливать себя (ведь он любит четкие решения) в поисках компромисса и принимать полумеры, – все это не оправдало его надежд и подорвало силы. Когда в конце 1953 года секретарю кабинета Зееву Шарефу зададут вопрос, почему Бен-Гурион решил уйти в отставку, он ответит: «Пришел Мессия, собрал всех изгнанников израилевых, и одержал победу над всеми соседними народами, и завоевал землю Израиля… а потом был вынужден занять место в коалиции».

В этот период Бен-Гурион много ездил по стране, часто выезжал за границу и старался абстрагироваться от повседневных забот. В конце ноября 1950 года он взял трехнедельный отпуск и вместе с Исраэлем Галили и Иехошуа Ариэли решил посетить Грецию, Англию и Францию. В Лондоне ему удалось обмануть бдительность журналистов и скрыться в неизвестном направлении. Сразу же прошел слух, что он тайно встречался с представителями британского правительства и посланцами других государств. На самом деле он сбежал для того, чтобы спокойно поработать в библиотеках Оксфорда и Кембриджа. Последние дни отпуска он провел на Лазурном берегу, где позволил себе «маленькую глупость». Однажды он решил отправиться с друзьями в Монако, куда вела опасная и извилистая дорога. Незадолго до этого он решил научиться водить машину, что, по его убеждению, было признаком современности. Как любой начинающий водитель, он не скрывал зависти к спутникам, в полной мере овладевшими этим искусством. Вопреки уговорам друзей Старик сел за руль, и шикарный автомобиль, петляя, понесся к Монако. В последний момент сотрудники Бен-Гуриона сумели отправить за ним машину сопровождения, которая должна была очистить дорогу. Но в это время Галили и Ариэли, стоя на подножке и держась одной рукой за дверцу, делали отчаянные знаки идущему навстречу транспорту, прося съехать на обочину. Машину бросало из стороны в сторону, и казалось, что за рулем сидит пьяный. Наконец, разбив бока о скалистую стену, автомобиль остановился. Галили и Ариэли понадобилось немало времени, чтобы сдвинуть машину с места и завершить эту опасную прогулку.

Тем же вечером двое мужчин, решив, что после сильной эмоциональной встряски они имеют право как-то ее компенсировать, решают попытать счастья в казино Монте-Карло сразу же после того, как Старик уйдет восвояси. Но Бен-Гурион и не собирается идти спать. С невинным видом он продолжает беседу, отмечая про себя отчаянные взгляды, которыми обмениваются его спутники. Внезапно он хитро улыбается и говорит: «Собираетесь поиграть в казино? И, наверное, хотите выиграть? Давайте я покажу вам, как это делается!». Он садится между ними, вынимает из кармана ручку и лист бумаги и объясняет им свою уловку, позволяющую выиграть в рулетку. Изумленные Галили и Ариэли слушают его, раскрыв рты. Разработал ли он эту систему во время одной из своих бесчисленных поездок или когда несколько лет назад отдыхал один на Лазурном берегу? Старик уходит от ответа, но их удивление возрастет еще больше, когда, уже в казино, они обнаружат, что эта система работает!

Но ни поездки за границу, ни несколько дней отдыха в деревне, на Которые он иногда соглашается, не позволяют избавиться от усталости. Бен-Гурион делает вывод, что ему «надо на год-два оставить работу». Только ли усталость была тому причиной? Чтобы справиться со всеми стоящими перед ним трудностями, государству нужно создать широкое движение добровольцев, способных взвалить на свои плечи груз проблем, с решением которых государственным структурам не справиться: обживание пустынных зон, полная ассимиляция новых иммигрантов, уничтожение пропасти, разделяющей социальные классы. Бен-Гурион, несомненно, убеждается, что, сидя в своем министерском кабинете, не может возродить дух первопроходства и, похоже, приходит к выводу о необходимости подать личный пример, посвятив себя такого рода начинанию.

Мысль об этом медленно зреет в его мозгу. Неосознанно он начинает поиск задачи, которая позволила бы ему самому осуществить то, чего он требует от других. Она вырисовывается весной 1953 года, когда Бен-Гурион возвращается из Эйлата. В самом центре Негева он замечает несколько бараков и группу молодых людей, работающих неподалеку. Старик подходит к ним и спрашивает, что они делают; в ответ слышит, что молодые люди служили здесь во время войны за независимость и теперь решили создать на этом месте новый киббуц – Сде Бокер. Киббуц в самом сердце Негева, все начать с нуля! Какой вызов человеку, двадцать лет мечтавшему о Негеве!

Постепенно его решение крепнет: он выйдет из состава правительства и переедет в Сде Бокер. Однако прежде чем уйти в отставку, он хочет быть уверен, что оставляет своему преемнику государство, которому ничто не угрожает. Полагая, что арабы не попытаются взять реванш раньше 1956 года, он считает возможным на два года сложить с себя официальные полномочия и решает подготовить подробный план обороны на время своего отсутствия. 19 июля 1953 года он уходит в трехмесячный отпуск, который почти целиком посвятит осмотру воинских частей страны. Он хочет реорганизовать высшее командование, упрочить безопасность и укрепить вооруженные силы. 18 октября он завершает редактирование программы из восемнадцати пунктов.

Отдохнувший и удовлетворенный проделанной работой, Бен-Гурион намерен заняться практическими вопросами, касающимися лично его. В присутствии своего секретаря Ицхака Навона он измеряет площадь собственного кабинета; вооружившись ручкой, он набрасывает на бумаге прямоугольник, добавляет стороны и вручает рисунок Навону со словами: «Вот размеры. Скажите, чтобы барак был построен по этим размерам.

– Какой барак?

– В Сде Бокер. Я перееду туда».

Слух о его отъезде распространяется в считанные минуты. Враги ехидно усмехаются, сторонники подавлены и растеряны: как же без него? Разве можно представить Израиль без Бен-Гуриона? Но он остается глух к призывам коллег, сменяющих друг друга делегаций и издателей. 2 ноября он вручает президенту заявление об отставке, затем прощается с армией, своей партией и правительством. Отъезд назначен на 7 ноября; в этот день он выступает по радио с прощальной краткой речью, в которой цитирует псалом Давида (Псалом 130, стих 1):

«Господи! не надмевалось сердце мое, и не возносились очи мои, и я не входил в великое и для меня недосягаемое».

Глава 12
Сде Бокер

Прежде чем уехать в киббуц, который он присмотрел в Негеве, Бен-Гурион передает бразды правления выбранному партией преемнику – Моше Шарету. Их дружба началась еще в начале века, и Шарет всегда бесконечно восхищался Бен-Гурионом:

«Ваше уважение является для меня моральной основой, – писал он ему в 1937 году. – Для меня вы не только старший товарищ по работе, не только лидер движения, за которое я готов отдать жизнь. Для меня вы человек, нравственное превосходство которого я оценил еще в годы моей юности… Меня бросает в дрожь при мысли о том, что бы стало со мной, не окажись вы рядом и не поведи вы меня за собой. Я хочу, чтобы вы знали, кем вы являетесь для меня и кем, я надеюсь, останетесь на всю жизнь».

Однако сам Бен-Гурион с самого начала не питал к Шарету аналогичных чувств. Он писал Пауле:

«Этот человек не провидец… Иногда он теряется в сложных ситуациях, не способен решать вопросы, требующие большого интеллектуального и морального мужества. Но он знает свое дело, у него множество талантов… и я полагаю, он знает, что нуждается в поводыре».

Шарет – человек иной закалки, чем Бен-Гурион. Он не обладает такой же сильной индивидуальностью и решительным характером, как его кумир. У него более умеренные и осторожные взгляды, чем у его старшего товарища, который стремится все упростить. Он придает большое значение печатному слову и устной речи и проявляет себя любезным там, где Бен-Гурион суров и резок, он сдержан тогда, когда другой – экстремист. Шарет не пренебрегает дерзкой «практикой свершившегося факта» – основой сионистской философии Старика, – но и не приступает к ней с несгибаемостью фанатика. Одно из самых известных высказываний Бен-Гуриона и комментарий Шарета по этому поводу служат прекрасной иллюстрацией того, как по-разному они понимают проблемы. Однажды в 1950 году Старик сказал ему: «Наше будущее зависит не от того, что говорят гоим (неевреи), а от того, что делают евреи!». Характерная реакция Шарета: «Совершенно верно. Но то, что делают гоим, тоже очень важно!».

Именно различие в оценке «что скажут гоим» лежит в основе частых несогласий, которые в 50-х годах мало-помалу отравят их отношения. Шарета волнуют решения ООН, осуждающие политику Израиля, и он отстаивает точку зрения, согласно которой «без резолюций ООН мы бы никогда не создали государства». Бен-Гурион, со своей стороны, утверждает, что «израильское государство обязано своим существованием только израильскому народу и его армии».

Разногласия весьма значительны, и разделяющая их пропасть будет становиться все больше и больше. С одной стороны, человек с жестким характером, подавляющей индивидуальностью, лидер, обладающий необычайной притягательной силой. Перед ним и против него другой – более слабый, не обладающий железной волей и даром лидерства, лишенный пророческого видения – словом, не имеющий все тех качеств, которые позволили Бен-Гуриону подняться на вершину; перед своим старшим товарищем он испытывает мучительное чувство неполноценности. Что касается Старика, то решив в 1953 году удалиться от дел, он с неудовольствием узнает о назначении Шарета своим преемником, и отношения между ними портятся.

На время долгого отпуска, который Бен-Гурион взял перед уходом в отставку, Моше Шарет заменяет его на посту премьер-министра, а обязанности министра обороны временно исполняет Пинхас Лавон. О своем намерении «на два года» отойти от власти Старик сообщает другим министрам Рабочей партии Израиля только 5 октября. Шарет, хотя и сомневается в целесообразности этого демарша, присоединяется к своим коллегам, которые пытаются заставить Старика отказаться от принятого им решения. Он ничуть не сомневается, что в новой должности его ждут большие разочарования. Сперва его разочарует новый министр обороны, которого всячески продвигал Бен-Гурион; потом возникнут нелады от несходства характеров с новым начальником главного штаба Моше Данном. По правде говоря, эти проблемы начались еще в период временного исполнения им обязанностей премьер-министра.

12 октября 1953 года проникшим с территории Иордании террористам удается проскользнуть незамеченными в израильскую деревню и забросать гранатами жилой дом, в результате чего погибают женщина и двое ее детей. Известие об этом вызывает в Израиле значительный резонанс, и руководящие круги приходят к убеждению, что эту акцию иорданцев нельзя оставить без ответа. В этот день Бен-Гурион вместе с заместителем министра обороны Пинхасом Лавоном, начальником главного штаба Мордехаем Маклефом и командующим маневрами Моше Даяном находится с инспекционным визитом на Севере, где проходят большие военные учения. Узнав о покушении, все четверо проводят импровизированную конференцию рядом со своим «джипом». Бен-Гурион, который юридически находится в отпуске (обязанности министра обороны временно исполняет Лавон), не принимает участия в дискуссии и ограничивается тем, что слушает выступающих.

Лавон, Маклеф и Даян решают провести репрессивную операцию – самую крупную из всех, проводимых ранее. Для этой цели они выбирают иорданскую деревню Кибия, которая является базой и убежищем террористов. План заключается в том, чтобы направленное туда подразделение взорвало несколько деревенских домов. Для придания этой акции большего устрашения предусматривается уничтожить примерно 10–12 иорданцев.

Для руководства проведением операции Моше Даян немедленно отправляется в штаб-квартиру. С самого начала этот рейд в Иорданию задумывается как акция мести за убитых женщину и детей, а также с целью продемонстрировать иорданцам, что отныне Израиль намерен прибегнуть к возмездию. Из штаб-квартиры приказы передаются командованию, которое выделяет группу парашютистов во главе с молодым майором Ариэлем Шароном.

Никто не интересуется мнением Моше Шарета, временно исполняющего обязанности премьер-министра, и Лавон ограничивается лишь случайным упоминанием о намеченной операции. В тот момент Шарет не ставит перед собой какой-либо задачи, но на следующий день, охваченный сомнениями, вызывает к себе Лавона и сообщает ему, что возражает против подобной акции, на что тот парирует: «Бен-Гурион с вами не согласен». Шарет пишет Старику письмо с просьбой вернуться и занять свою должность, «поскольку я не буду председательствовать на следующем воскресном заседании».

Именно в тот момент, когда Шарет пишет письмо, парашютисты и бойцы 101-го отряда готовятся к операции. Время «Ч» назначено на 21.30. Около 100 человек, несущих на себе 600 килограммов взрывчатки, подходят к Кибии и начинают штурм, убивая при этом 12 иорданцев, преимущественно солдат. Охваченные паникой жители покидают свои дома и в поисках убежища бегут в соседние деревни. Никто не препятствует их уходу из обезлюдевшего и погруженного в темноту поселка. Тишину нарушает лишь монотонная заунывная восточная мелодия, доносящаяся из покинутого дома, хозяин которого в спешке забыл выключить радио. На этом музыкальном фоне внезапно раздается целая серия взрывов. Парашютисты не осматривают дома, подлежащие уничтожению – заложив взрывчатку, они тут же переходят в другой. В одном из домов офицер-подрывник уже поджег бикфордов шнур, как вдруг услышал детский плач. Схватив прятавшуюся в углу девочку, он чудом успевает вывести ее из заминированного дома и отправить в ближайшую деревню.

Выполняя приказ, десантники и не подозревают, что совершают массовое убийство. Десятки женщин, стариков и детей спрятались в погребах, на чердаках или просто под кроватью. Парализованные страхом, они молчали, и никто из солдат не заметил их присутствия. В течение трех часов взрывы следовали один за другим, затем 101-й отряд вернулся на израильскую территорию. Было разрушено сорок пять домов. Вернувшись с задания, Ариэль Шарон представляет командованию рапорт, в котором указано число человеческих жертв – 10–12 человек, как и планировалось. В ответ Даян пишет записку: «Вы единственный!».

Чудовищная правда становится известна на следующий день, когда иорданцы возвращаются в деревню. Семьдесят трупов, среди которых десятки женщин и детей, нашли последний приют под обломками своих жилищ. Эта жестокость ужасает весь мир и вызывает серьезную тревогу в израильской армии. Моше Шарет потрясен. Не зная, чью сторону принять, главный штаб решает отказаться от коммюнике. Правительство и Кнессет сталкиваются с небывалым размахом протеста международной общественности и возмущением, которое это преступление вызвало у населения и правящих кругов Израиля. Черчилль направляет Бен-Гуриону послание с выражением самого сурового осуждения. Кабинет министров в полной растерянности.

18 октября Бен-Гурион возвращается из отпуска и председательствует на заседании Совета министров. На вопрос, знал ли он о готовящемся рейде в Кибии, он с невинным видом отвечает: «Я был в отпуске, и никто не спрашивал моего мнения на этот счет. Но если бы меня об этом спросили, я бы ответил: «Действуйте!». – «Формально Бен-Гурион был прав, – вынужден прокомментировать его ответ Мордехай Маклеф. – В это время Старик действительно был в отпуске, и хотя никто не спрашивал у него совета, он, конечно, был в курсе». Бен-Гурион добавляет: «Все, что я знаю об этой операции, мне рассказал временно исполняющий обязанности министра обороны, а именно: акция была проведена самими жителями приграничных деревень». По настоянию Бен-Гуриона в этом же ключе было составлено и официальное коммюнике, в котором подчеркивалось, что поселенцы действовали по собственной инициативе. Текст коммюнике был опубликован в Израиле и передан за рубежом. В отличие от Моше Шарета, Бен-Гурион убежден, что армия ни в коем случае не должна брать на себя ответственность за случившееся. Впоследствии он признается, что солгал и попытается оправдаться весьма своеобразным способом:

«Вы читали «Отверженных» Виктора Гюго? В этой книге описывается побег узника из тюрьмы. Чтобы уйти от преследования, он прячется в помещении, где в этот момент находится монахиня. Входит полицейский и спрашивает ее: «Вы не видели здесь беглого каторжника?». «Нет», – отвечает монахиня, и полицейский, поверив ее словам, уходит, не обыскав помещения. Что касается монахини, то, солгав, она не взяла греха на душу, поскольку ложь ее была во спасение человеческой жизни. Такая ложь измеряется совсем другой мерой».

Он убежден, что в определенных обстоятельствах ложь оправдана интересами государства. Но Моше Шарет удивлен таким отношением: «Я сказал своей жене Ципоре, что если бы меня поставили перед микрофоном и заставили лгать народу Израиля и всему миру, я бы немедленно подал в отставку».

Трагедия, случившаяся в Кибии, приводит армию к собственным выводам, и военные заявляют, что согласны проводить репрессивные рейды только на военных объектах. Но самым тяжелым последствием этой операции является очевидная несогласованность действий высшего руководства страны. Исполняющий в тот момент обязанности премьер-министра Шарет был отстранен от участия в разработке операции временно исполняющим обязанности министра обороны Лавоном, который доложил ему об этом только после случившегося.

Возможно, все это дало Бен-Гуриону, тайно поддерживавшему Лавона, предощущение того, что вскоре произойдет, и позволило осознать опасность, которую повлекут за собой малодушие и безволие Шарета. Как бы то ни было, 2 ноября он предлагает Центральному комитету Рабочей партии Израиля рассмотреть кандидатуру Леви Эшколя на пост премьер-министра и оставить портфель министра обороны Пинхасу Лавону, давая понять всем и каждому, что не настолько высоко ценит Шарета, чтобы доверить ему пост главы правительства. Через несколько часов эта новость облетает Израиль, и теперь вся страна знает, что Старик против Моше Шарета. Однако Эшколь отказывается от предложенной должности, и приверженцы Шарета начинают отстаивать своего лидера. Оказавшись в довольно щекотливом положении, Рабочая партия Израиля назначает комиссию из трех человек, которые буквально пропускают сквозь сито все кандидатуры и наконец убеждают Бен-Гуриона поддержать кандидатуру министра иностранных дел. Оставшиеся кандидаты берут самоотвод. Единственным, кто стоит до конца, оказывается Пинхас Лавон.

14 декабря 1953 года Паула и Давид Бен-Гурион покидают свой дом. Представители секретариата, солдаты военной полиции и работники службы безопасности грузят в машины мебель, узлы и чемоданы, посуду и домашнюю утварь, папки с документами и, конечно, сотни книг. Целая армия друзей и журналистов провожают Бен-Гуриона в Сде Бокер. Но как, только они уходят, Бен-Гурион срывает с себя галстук, снимает черный костюм и облачается в зимний мундир из плотной грубой ткани. Эта смена одежды символизирует смену образа жизни. Новый член киббуца начинает свой первый рабочий день и по воле случая ему поручено развозить навоз – именно то, с чего он начинал в Петах-Тикве сорок лет назад.

Ежедневно на его имя приходят в Сде Бокер десятки писем со всего мира и ни одно не остается без ответа. Каждый день он принимает посетителей (званых и незваных): делегации, частные лица, государственные деятели, журналисты, молодежные группы, которые отнимают время, отведенное на чтение, написание статей и просто на личные дела. Удивительно, как в таких условиях он успевает выполнять свою работу в киббуце.

К работе в киббуце он относится очень серьезно и с большой ответственностью, выполняя все порученные ему дела наравне с любым другим членом общины, просит, чтобы к нему обращались «Давид», а не «Бен-Гурион». Бывшему премьер-министру нравится жизнь в киббуце. Каждый вечер он подходит к висящей в общей столовой доске объявлений, чтобы узнать, что ему поручено на завтра. Начав с унавоживания и обработки земли, он вскоре понимает, что эта работа ему не по силам. Тогда ему поручают стеречь овец и заниматься маленькой метеорологической станцией.

Его состояние здоровья улучшается, он прекрасно себя чувствует. Лицо и руки покрылись загаром, он полон энергии и жизненных сил. От бессонницы не осталось и следа… В письмах многие израильтяне просят его вернуться и вновь взять в свои руки бразды правления государством, но он отвечает, что счастлив работать на земле. Одному жителю Тель-Авива он написал:

«Я счастлив и доволен тем, что еще способен работать в пустыне Негев и помогать чудесным молодым людям, которые взялись за тяжелый и великий труд по превращению пустыни в сады Эдема. Участвовать в этом предприятии – большая честь для меня… Это значит, что я могу помочь в строительстве страны не только стоя во главе правительства».

Однако полностью порвать с прошлым он не может. В Сде Бокер хлынул поток высокопоставленных гостей – министров, высших военных чинов, руководителей высокого ранга, политических деятелей, – и все они приходят за советом по разным вопросам внутренней или международной политики. Одной из причин этих визитов – и, вероятно, главной – является недостаточный авторитет Моше Шарета. Отсутствие Бен-Гуриона сказывается все сильнее, тем более, что положение в приграничных областях становится все хуже и хуже. Участились рейды с территории Иордании, повлекшие за собой человеческие жертвы. Самым ужасным стало убийство в Негеве одиннадцати пассажиров автобуса. Первые дни осени отмечены серией террористических актов на египетской границе – месте самых кровавых столкновений.

Ухудшению политической ситуации в стране способствуют и разногласия среди руководства государством. Шарет и Лавон расходятся по принципиальным вопросам: премьер-министр отстаивает политику умеренности, а министр обороны возглавляет приверженцев активных действий. К этому присоединяется личное соперничество, и с каждым днем отношения между министрами портятся все больше. И хотя начальник главного штаба Моше Даян и генеральный инспектор министерства обороны Шимон Перес – последователи Бен-Гуриона и известные активисты – поддерживают Лавона в вопросах безопасности и внешней политики, их отношения с ним остаются весьма натянутыми. Вскоре конфликты между Данном, Пересом, Лавоном и Шаретом принимают угрожающие масштабы. Частично это объясняется отсутствием Бен-Гуриона, но совершенно очевидно, что личностные качества Пинхаса Лавона играют в этом немаловажную роль.

Похоже, Бен-Гурион удовлетворен назначением своего ставленника на пост министра обороны, но коллеги явно обеспокоены некоторыми чертами его характера. Сорокадевятилетний Лавон отличается чрезвычайным сарказмом и не щадит никого. Заносчивый эгоист, он открыто презирает других руководителей. Еще до своего назначения временно исполняющим обязанности министра обороны он серьезно осложнил жизнь Шарету, отказавшись признать его авторитет; он ни в чем с ним не советовался и не давал себе труда хотя бы сообщать о последствиях принятых им решений. Акция в Кибии является наглядным тому примером. Руководитель стенографического отдела кабинета Цви-Меймон так описывает эту ситуацию:

«Горько видеть Шарета, не способного контролировать действия своих коллег по кабинету, но еще более мучительно наблюдать Лавона, который делает его жизнь просто невыносимой. Присутствие министров не мешает этому «дьяволу» вести свои сатанинские словесные маневры… Ничто не оправдывает бесконечные язвительные замечания, которые он позволяет себе делать премьер-министру».

Руководителей Рабочей партии Израиля сменяет бывший начальник генерального штаба, который также предостерегает Бен-Гуриона против Лавона. Старик задает ему вопрос без обиняков: «Почему вы не хотите Лавона?». Маклеф отвечает, что тот «не знает, как обращаться с солдатами» и добавляет: «Это опасный человек… Однажды он сказал мне, что неплохо было бы посеять раздор между американцами и иорданцами, организовав акции саботажа в Аммане». Впоследствии Маклеф вспомнит об этом совете как о прелюдии к «делу Лавона».

Лавон сам ставит свое положение под угрозу. Из-за невероятного цинизма и высокомерия от него отворачиваются самые близкие друзья. В конце июля 1954 года напряженность в кабинете министров нарастает. Многие руководители Рабочей партии Израиля, среди которых Эшколь, Голда Меир и Залман Аран, приезжают в Сде Бокер, чтобы рассказать Старику об ухудшении отношений между Шаретом и Лавоном. Бен-Гурион делает в своем дневнике лаконичную запись: «Я посоветовал Эшколю честно и откровенно поговорить с Пинхасом. Эшколь пообещал». Но о своем послании Лавону, которое должен был передать Эшколь, он не упоминает. Зато Нехемия Аргов, один из самых близких его сотрудников, опишет это так: «Эшколь сказал П. Л. [Пинхасу Лавону], что, по мнению Б. Г. [Бен-Гуриона], он не станет премьер-министром, и Бен-Гурион сказал, что никогда не поддерживал его».

В самом деле, Бен-Гурион больше не поддерживает своего протеже. Он никогда не верил в Шарета и теперь разочаровался в своем ставленнике. Тем не менее они останутся в хороших отношениях, но летом 1954 года Бен-Гурион осознает, что его преемники были не на высоте и что назначение Лавона было серьезной ошибкой с его стороны.

Две основные группировки, каждая из которых отстаивает собственный интерес, начинают активную кампанию за возвращение Бен-Гуриона к власти. С одной стороны, это «молодые»: многие из его соратников (в том числе Нехемия Аргов и Ицхак Навон) и люди, занимавшие высокие государственные посты в бытность его на посту министра обороны (Шимон Перес, Тэдди Коллек, Иехошуа Ариэли и Моше Даян). Члены этой группировки то в одиночку, то группами приезжают в Сде Бокер в надежде убедить Старика вернуться. Приезжают и старые товарищи по Рабочей партии Израиля, что его весьма удивляет. Он пишет в дневнике: «Они приехали просить меня вернуться», а затем добавляет со свойственным ему пылом: «Я не вернусь… Я приехал в Сде Бокер и здесь останусь». То же самое он говорит Залману Арану и Голде Меир.

В конце 1954 года ситуация в Израиле усугубляется: сильнейший международный прессинг, стычки на границах, колебания в выборе дальнейшей политики, потеря доверия к правительству, конфликты среди политического и военного руководства. Хуже всего то, что это происходит накануне всеобщих выборов, а твердая линия до сих пор не выработана. В это время на политической сцене поднимается занавес, и первый акт «дела Лавона» начинается.

Лето 1954 года. После отчаянной закулисной борьбы Гамаль Абдель Насер становится полноправным хозяином Египта. Стремясь не выпустить страну из западного лагеря, Соединенные Штаты оказали сильное давление на Великобританию, вынудив ее отвести свои войска из Египта. Вероятно, это было обговорено Черчиллем и Эйзенхауэром на встрече, состоявшейся 25–29 июня в Вашингтоне (англо-египетское соглашение будет подписано в конце июля). Израильское руководство обеспокоено скорым выводом английских войск с территории Египта, поскольку полагает, что их присутствие в зоне Суэцкого канала могло бы противодействовать возможным авантюристичным тенденциям нового режима. Следствием ухода англичан из страны может также явиться немедленный рост наступательного потенциала Египта, который унаследует аэродромы, военные объекты, склады оружия и боеприпасов, расположенные вдоль берега канала.

Некоторые израильские руководители готовы на все, лишь бы уговорить Великобританию не выводить войска из зоны канала. Узнав, что англо-египетские переговоры подходят к концу, Лавон вместе со своим старым другом, руководителем армейских секретных служб Биньямином Джибли решают провести тайную операцию с целью их саботажа, надеясь таким образом отменить вывод британских войск или, по крайней мере, задержать его.

Свою разведывательную сеть в Египте израильские спецслужбы начали создавать давно. В 1951 году тайный агент Абрахам Дар прибыл в Каир с британским паспортом на имя Джона Дарлинга. Выдавая себя за бизнесмена, он сформировал группу из молодых евреев – членов молодежного сионистского движения, которую разбил на две команды, разместив одну в Каире, а другую в Александрии. Руководители команд получили приемо-передающие радиостанции, позволяющие напрямую работать с Израилем.

В 1954 году Абрахама Дара сменил другой агент, которого члены разведывательной сети знают как «Роберта». Обладатель немецкого паспорта на имя Пауля Франка, он также выдает себя за бизнесмена. Его настоящее имя – Аври Элад. Уроженец Вены, он служил в «Пальмахе», где получил звание майора (и был разжалован за ограбление рефрижератора). Завербованный спецслужбами в 1953 году, он был восстановлен в звании и направлен в Германию, где получил паспорт на вымышленное имя, под которым и прибыл в Египет. Следом за ним был послан другой израильский офицер, также имеющий немецкий паспорт на имя Макса Беннета, торговца протезами, в задачу которого не входил прямой контакт с агентурой.

Поскольку уход англичан из зоны Суэцкого канала неизбежен, израильские спецслужбы предлагают организовать серию террористических актов, направленных против посольств западных держав и относящихся к ним служб, таких как библиотеки, культурные центры или консульства. Они полагали, что долю ответственности за случившееся британское правительство возложит либо на сами египетские власти, либо на националистическое экстремистское движение «Братьев мусульман». И в том, и в другом случае покушения доказали бы слабость и неспособность режима поддерживать порядок, что подорвало бы веру в возможность выполнения им взятых на себя обязательств. Следовательно, Великобритания будет вынуждена пересмотреть свой план вывода войск или вообще отменить его.