Текст книги "Р26/5/пси и я (СИ)"

Автор книги: Майкл Коуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Птицы

Все это затеяла бабуля.

Может, потому что лето выдалось самым что ни на есть жарким на памяти старожилов, но только как-то днем она сбросила с себя все до последней нитки, старательно обвела красной краской глаза, нарумянила щеки, подбородок и шею, размалевала густо-черным тело, если не считать подмышек и внутренней стороны запястий, которые выкрасила белым, нацепила новый антигравитационный пояс, замахала руками и плавно вспорхнула на ближайшее дерево, оказавшееся дубом. Там нашла себе подходящий насест и удобно устроилась. И только тогда соизволила уведомить нас, что отныне является не кем иным, как рыжегрудой Птицей-Носорогом из самой Индии. Больше она ничего не сказала – по той веской причине, что носороги не относятся к разряду говорящих птиц.

– Спускайся вниз, бабуля, – позвала мать, – не то простудишься насмерть.

Вместо ответа бабуля вытянула шею и вперилась в горизонт.

– Она спятила, – постановил отец. – Просто спятила. Я всегда говорил, что она сумасшедшая. Сейчас же позвоню в психушку.

– Попробуй только!

Дело в том, что мама всегда принимала близко к сердцу очередные причуды бабули.

– Она скоро слетит оттуда, тем более что вечер уже на носу. Замерзнет и явится.

– Хотел бы я знать, зачем старой дуре в ее-то возрасте понадобилось антигравитационное устройство, – проворчал отец.

Департамент водоснабжения ограничил подачу воды, а синоптики предсказывали наводнения. Министерство энергетики предупреждало об истощении запасов. Департамент покоя объявил, что к ноябрю население должно сократиться на одну целую восемь десятых процента, иначе он ни за что не отвечает; труба пневмопочты буквально плевалась кучами бланков, заявок, налоговых форм и последних предупреждений. Опрятная Мышка сломалась, и в доме невыносимо воняло…

А теперь еще и это.

Неловко и унизительно. Бабуля на дереве – голая и в краске. Она упорно торчала там весь вечер, а ведь скоро должна заявиться моя подружка Пандора, и уж, разумеется, она не удержится от вопросов.

Глядя на бабулю, скорчившуюся, неуклюже балансирующую на толстой ветке, иногда хватающуюся за ствол, чтобы не упасть, и снова взмахивающую руками, дабы поддержать птичий имидж, каждый из нас ощущал тоскливо-сосущее чувство: уж больно одинокой она казалась. И выглядела неким ужасным мутантом, поскольку сходство с рыжегрудым носорогом было минимальным.

– Уговори ее спуститься, дедуля, – попросил отец.

– Проголодается и живо примчится, – отмахнулся тот.

Но он ошибся. Чуть позже бабуля грациозно взмыла в воздух, затем приземлилась на пустом участке, где росло древнее согнутое дерево, и принялась поедать нестерилизованные яблоки, да так, что сок потек по подбородку. Совершенно нелепое зрелище!

– Она отравится! – ахнула мать.

– Значит, она наконец сделала выбор, – заключил отец.

Он имел в виду брошюру «Ваш выбор», которую бабуля и дедуля ежемесячно получали из Департамента покоя. К брошюре прилагалась шестистраничная форма, на которой престарелые граждане должны были описывать все хорошее, что есть в их жизни, заодно с некоторыми мелкими неприятностями. В конце помещались два квадратика. В них представитель старшего поколения должен был отметить галочкой, что предпочитает: жизнь или покой. Если он выбирал второе или забывал заполнить форму, предполагалось, что ему пора на покой, и за ним присылали фургон.

Ну а пока живописный силуэт на бледной голубизне вечернего неба кружил над крышами, испуская резкие крики. Бабуля летела с распростертыми руками, сомкнув ноги, и всем пришлось невольно признать, что зрелище действительно красивое… вернее, было таким, пока за ней не увязалась стая скворцов.

Бедняга сбилась с пути, камнем полетела к земле, но опомнилась, выровнялась и бросилась к нам, перегнав скворцов. Однако вниз она не спустилась, а вместо этого поспешно плюхнулась на знакомый насест. Там она принялась охорашиваться и чистить перышки, перед тем как устроиться на ночь. Семейный Охранник, щелкавший насекомых крохотным лазером, на мгновение направил на нее свое оружие, но дальнейших действий не последовало.

К тому времени, когда пришла Пандора, мы уже сидели в доме. Девушка вбежала в комнату, нервно озираясь и жалуясь, что заметила на дереве огромного мутанта, который ее обкаркал.

– Это всего лишь рыжегрудая птица-носорог, – поспешно пояснила мать.

– Редкий гость в наших местах, – добавил отец.

– Ну почему она не захотела стать воробышком? – плакала мать.

– Или хотя бы кем-то менее заметным!

Сегодня у нее выдался тяжелый день. Маленький робот Опрятная Мышка все еще куксился за стеной, и матери пришлось самой убирать дом. Аляповато раскрашенная бабуля сверкала, словно факел, в лучах восходящего солнца.

Полный кошмар. И нет никакой возможности скрыть позор семьи. Под деревом собралась небольшая толпа, пытаясь хлебными крошками заманить бабулю вниз. Похоже, проведенная на ветке ночь ничуть на нее не подействовала; мало того, у нее остались силы приветствовать утро пронзительными воплями.

Дедуля схватился за антигравитационный пояс.

– Постараюсь стащить ее вниз. Дело зашло слишком далеко.

– Поосторожнее, – предупредил я. – Она тебя укусит.

– Не мели вздор, – буркнул дедуля, но все же зашел в мастерскую, откуда позже возник в чем мать родила и свежевыкрашенным. Мать в ужасе ахнула, заподозрив, что и дедуля вовлечен в заговор с целью окончательно дискредитировать семью.

– Не волнуйся, – успокоил я. – Он прав. Бабуля с большей вероятностью прислушается к себе подобному.

– Да что здесь творится? – возопила мать. – Неужели в этом доме не осталось ни одного нормального человека?

Дедуля грациозно взмыл вверх, завис над деревом и устроился рядом с бабулей. Несколько минут они о чем-то тихо беседовали. Он говорил, а она слушала, внимательно склонив голову набок. Потом издала тихое кулдыканье и припала к нему.

– Похоже, я тут задержусь, – крикнул нам дедуля. – На это уйдет больше времени, чем я ожидал.

– О, Господи, – вырвалось у матери.

– С меня хватит! – рявкнул отец. – Немедленно звоню в психушку!

Доктор Пратт, высокий представительный мужчина, с единого взгляда понял ситуацию.

– Скажите, а ваша матушка и раньше проявляла подобные симптомы? Я хочу сказать, она когда-нибудь воображала себя птицей?

– Не более, чем кто другой, – ответил отец. – Хотя бывали случаи, когда…

– Бабуля всегда была сама кротость, – поспешно вмешалась мать, принимаясь всхлипывать. – Тихая, покладистая, милая. И если кто из соседей попробует возразить, я немедленно напомню им о законах против клеветников! Нет, наверное, она просто хочет нас наказать.

Всегда твердила, что мы выкрасили дом в какие-то идиотские цвета. Говорила, что в таком виде он смотрится, как надутый павлин.

– Похотливый павлин, – поправил отец. – Похотливый. Это были ее точные слова.

– Павлин, вот как?! – задумчиво протянул доктор Пратт, явно воодушевленный упоминанием еще об одной птице. – Значит, вы считаете, что она решила отомстить. Она убеждена, что вы выставили на посмешище дом, в котором она живет, и теперь собирается сделать посмешищем вас.

– Что же, логично, – признал отец.

– Мадам! – окликнул доктор. Она глядела на нас сверху вниз крохотными пуговичными глазками, окаймленными красным.

– Ваши дочь и зять клятвенно пообещали мне перекрасить дом по вашему выбору, – начал он и следующие несколько минут продолжал разглагольствовать тихим утешительным тоном.

– Ну вот, это должно подействовать, – заявил он наконец, подхватывая с земли свою сумку. – Уложите ее в постель и держите подальше от ягод, семян и всего такого. Да, и не оставляйте без присмотра антигравитационные пояса.

– Но она так и не спустилась, – вмешался отец. – По-моему, старуха вряд ли вас поняла.

– В таком случае советую срубить дерево, – холодно бросил доктор Пратт, потеряв терпение. – Омерзительная старая эксгибиционистка, которую давно пора проучить. Мало ли, что ей взбредет в голову! Если каждый будет осуществлять свои разнузданные фантазии, что станет с обществом? Кстати, а что там делает этот пожилой джентльмен? Тоже протестует против покраски дома?

– Он сам выбирал колер. Просто решил вернуть жену.

Позже мы недоуменно уставились наверх. Парочка льнула друг к другу, занятая взаимным прихорашиванием. Толпа за воротами разбухла до сотни зевак.

Наутро бабуля и дедуля приветствовали рассвет какофонией кулдыканья и визгливых воплей.

Я слышал, как отец распахнул окно спальни и грозился разнести их в клочья, если они немедленно не окажутся внизу. Я слышал металлический щелчок, когда отец взвел свой двенадцатизарядник. Я слышал, как умоляюще взвизгнула мать. За стеной раздались приглушенный топот и шум схватки.

Жаль, что присутствие родителей в доме, или, как в нашем случае, за окном, вносит раздор в семейную жизнь детей.

Толпа собралась с самого рассвета, и вскоре стало ясно, что дедуля оставил все попытки уговорить бабулю, вернее, вообще оставил все попытки говорить. Наоборот, с горделивым видом восседал рядом со своей верной спутницей, дергая головой в разные стороны, выискивая в небе ястребов, щуря глаза и свысока оглядывая народ. Время от времени он внезапно вздрагивал, словно топорща перья.

Доктор Пратт прибыл в полдень, как раз перед появлением прессы.

– Классический случай возврата в младенческое состояние, – объявил он. – Иначе говоря, оба впали в детство. Все симптомы налицо: бесстыжая нагота, яркие цвета, отсутствие связной речи, любимая игрушка – в данном случае антигравитационный пояс. Я принес суррогатную игрушку, которая, по моему мнению, сможет разрешить все проблемы. Попытайтесь заманить их вниз вот этим.

Он вручил матери ярко-красную пластмассовую погремушку. Бабуля, устремив на нее взор пуговичных глазок, размяла плечи и, описав пологую дугу, устремилась к матери. Та испуганно отпрянула, но бабуля успела вцепиться в погремушку скрюченными костлявыми пальцами ноги, развернулась и снова вспорхнула на ветку. Прижавшись друг к другу, она и дедуля стали рассматривать игрушку. Мы, затаив дыхание, выжидали.

И тут бабуля саданула погремушкой о ветку, и бесформенные обломки посыпались на землю. Толпа зааплодировала. А мы только сейчас заметили микроавтобус «Ньюспокит» и репортеров с камерами. Доктор Пратт молниеносно преобразился: выпрямился, приосанился и, шагнув к представителям прессы, представился рыжей особе с микрофоном.

– Скажите, доктор Пратт, как вы рассматриваете этот феномен?

– Проявление птичьих повадок у престарелых людей до настоящего времени считалось предметом весьма малоизученным. До сих пор подобные вещи попросту игнорировались. Если не считать моей статьи, пока еще существующей в рукописной форме, вы напрасно будете искать в психиатрических архивах упоминание о синдроме Пратта.

– Но в чем же дело, доктор Пратт?

– Основная причина – страх, глубоко сидящий в каждом из нас. Боязнь признать, что в наших генах кроется нечто примитивное и атавистическое. Ибо что может быть примитивнее, чем птица – единственное убедительное напоминание об эпохе динозавров!

– Пожалуй, в ваших словах есть логика, доктор Пратт.

– Вы видите на этом дереве два жалких человеческих существа, которые вернулись в состояние, существовавшее задолго до того, как Человек сделал первые шаги по Земле, состояние, которое могло передаваться в виде крохотного закодированного послания сквозь миллионы и миллионы лет.

– Как по-вашему, доктор Пратт, сколько они будут пребывать в таком состоянии?

– До осени. Зимы в этих местах суровые, и если в них осталась хоть капля здравого смысла, при первых же заморозках они живо окажутся внизу.

– Что ж, спасибо, доктор…

Хриплые крики заглушили последние слова репортерши. В восточном небе, почти над самыми крышами, появились странные силуэты, слишком большие для птиц и слишком маленькие для спортивных самолетов. Собравшиеся в недоумении застыли, прежде чем поняли, кто это. Неизвестные развернулись над микроавтобусом прессы и с беспорядочными воплями ринулись к дереву, оказавшись подростками обоих полов, без одежды, выкрашенными черным полупрозрачным латексом. Всего девять человек.

В следующие дни выяснилось, что они считают себя воронами. Вороны то и дело взлетали, кружили над домом и садились на дуб и крышу нашего дома. При этом они не делали никаких попыток обидеть бабулю или дедулю. Наоборот, как мне показалось, вели себя со стариками весьма почтительно.

Похоже, бабуля отворила нечто вроде шлюза в человеческом подсознании, и все больше людей воспаряло в воздух. Изготовители антигравитационных поясов становились миллионерами буквально за одну ночь, а небеса превратились в расцвеченные причудливыми красками ковры с узором из крутящихся, делающих мертвую петлю, орущих фигур, размалеванных всеми цветами радуги. Пресса именовала их Птицами.

– Я рассматриваю это явление как протест против современного кодекса морали, – заявил доктор Пратт, который либо целыми днями торчал перед домом, либо направо-налево раздавал интервью. – Сколько лет общество подавляло людей, сколько лет их откровенные желания облекались в конформизм так же плотно, как их тела – в стесняющую одежду. И теперь люди почувствовали, что с них довольно, и не постеснялись это продемонстрировать. Не следует этому удивляться. Вполне понятные тенденции.

Просто любопытно, как быстро доктор из противника Птиц превратился в самого горячего их защитника. Теперь он выступал в роли пресс-агента бабули, которая сама стала культовой фигурой. Кроме того, доктор работал над своей ученой статьей «Происхождение и развитие птичьих повадок у людей».

Мы с Пандорой считали, что он состоит на жаловании у производителей антигравитационных поясов.

– Зато ужасно забавно находиться в центре событий, – заметила как-то она, когда Вороны устраивались на ночлег, а дуб потрескивал под тяжестью стаи Сизых Чаек, прилетевших, чтобы засвидетельствовать свое почтение бабуле.

– Теперь все узнают про наш город, и про твою семью тоже, – добавила Пандора, с гордой улыбкой беря меня за руку.

Кроме Чаек и Ворон были еще и Пеликаны, специализирующиеся на прыжках в море. Они ухитрялись отключать пояса в воздухе, а потом снова включать под водой, чтобы взмыть, подобно ракете «Поларис», из самой бездны. Правда, рыбу они ловили редко, зато часто подхватывали болезнь, названную «пеликаний мешок», и все из-за того, что имели привычку разрезать воду с большой скоростью и с открытым ртом.

Появились также и Вьюрки Дарвинова Древа, тайная секта, о существовании которой несколько недель никто не подозревал, поскольку они часами сидели в чаще леса с зажатыми в зубах кактусовыми иглами, которыми пытались извлечь насекомых из засохших деревьев. Мрачная, склонная к самоанализу компания. Да что говорить, тут были представлены почти все виды птиц. И поскольку в каждом культе есть свой вывих, на этот случай имелись Голуби. Они слетали на городские улицы и смешивались с пешеходами, спешившими по своим делам. В плечах и выше они выглядели как обычные люди, разве что чуть бледнее и с дурацкой привычкой дергать на ходу головами. А вот ниже… ничем не отличались от других Птиц, гордых своей наготой.

Первую открытую стычку между людьми и Птицами спровоцировали привычки последних устраиваться на ночлег. В администрацию посыпались жалобы на то, что Птицы не дают никому спать и гадят на крышах. Люди стали натягивать над домами и водосточными трубами электропровода, по которым пускали ток.

Месть Голубей свершилась одним ранним вечером, когда улицы заполнила гомонящая толпа. План был простым, наглядным и хорошо скоординированным. Потом люди уклончиво именовали его Великим Потопом, потому что событие было не из тех, которые можно открыто обсуждать в приличном обществе.

Количество сект все увеличивалось, и возможно, самой странной была группа, которая наотрез отказывалась пользоваться антигравитационными поясами. Время от времени мы мельком видели понурые фигуры, сидевшие на бетонных парапетах заброшенных шоссе. Обычно они проводили время, выискивая друг у друга паразитов. Они красили коричневой краской все тело, за исключением интимных частей – эти светились ослепительно-красным. Секта называла себя Гамадрилами. Наверное, эти типы чего-то недопоняли в грандиозном замысле.

И разумеется, как везде, где имеются большие скопления народа, неизбежно случались трагедии. Иногда престарелую Птицу хватал инфаркт прямо в воздухе, и тело уносило по ветру в голубые просторы. Отказавший во время полета пояс нередко становился причиной гибели владельца. Когда в округе начались первые заморозки, многие птицы из тех, что постарше, падали от холода со своих насестов. Бедняги мужественно играли свои роли до самого конца, и рассвет частенько заставал их в ритуальной позе «мертвой птицы»: на спине и с задранными к небу ногами.

– Все хорошее когда-нибудь кончается, – изрек доктор Пратт как-то вечером, когда с деревьев падали ржавые листья. День выдался довольно хлопотным, поскольку в наш двор одна за другой прибывали десятки стай, чтобы изъявить почтение бабуле. В воздухе было разлито чувство неизбежного финала, словно все события подходили к своему апогею, за которым следует спад.

– Нас ждет грандиозный спектакль, – заметил доктор репортеру.

– Ожидается такой слет Птиц, какого еще не знала страна. Бабуля обратится к собравшимся на Большой Слет.

– Скорее бы все это кончилось, – озабоченно вставила мать. – Не думаю, что бабуля сможет долго выдерживать такие морозы.

Я пошел пригласить Пандору на Большой Слет, но ее не было дома. Я уже хотел было вернуться, но заметил чудовищное существо, примостившееся на заборе позади дома. Ярко-зеленое, если не считать серых кругов вокруг глаз и ослепительно-желтых волос, оно, не мигая, уставилось на меня на манер рептилии.

Но это оказалась не рептилия, а Пандора.

– Кто этот хорошенький мальчик? – произнесла она.

На следующий день бабуля слетела с дуба, вцепилась в мамин шарф пальцами ног и дернула что было сил, объявив тем самым открытую войну отцов и детей.

– Отпусти, спятившая старая идиотка! – завопила мать. Но бабуля установила пояс на максимальную скорость и быстрым поворотом обмотал шарф вокруг щиколоток. Другой конец был обернут вокруг шеи матери и заправлен за воротник пальто. Мать, беспомощно болтая ногами, оторвалась от земли. Вопли немедленно перешли в сдавленные хрипы. Отец едва успел обхватить ее колени, и бабуля с разочарованным визгом обнаружила, что вновь снижается. Но тут дедуля, наблюдавший за происходящим с неподдельным интересом, взвился в небо и схватил бабулю за руки, объединив тем самым энергию двух поясов.

Ноги отца оторвались от земли. К этому времени мама трепыхалась между ними в позе повешенного: руки бессильно болтаются, голова свесилась набок, язык вывалился изо рта, лицо – багрово-фиолетовое. Уразумев, что дело плохо, я подпрыгнул и поймал щиколотки отца. Послышался короткий резкий треск рвущейся ткани, и мы беспомощной грудой рухнули на землю: мать сверху, я внизу, отец посредине. Бабуля и дедуля взлетели вместе с добычей на дуб и принялись рвать зубами свою половину шарфа. Отец размотал с шеи матери вторую половину. Мать еще дышала.

– Удивительно! – заметил доктор Пратт.

– Кровожадные монстры едва не задушили мою жену, а он называет это удивительным! – возмутился отец.

– Нет… взгляните на носорогов.

– Ну? Эти психи жрут шарф. Что тут удивительного?!

– Они его не едят! Если присмотреться, то можно заметить, что они его рвут. И подумать только: самка вплетает лохмотья между ветками! Классический пример витья гнезд.

Действие его слов было мгновенным и смертоубийственным. Отец подскочил, схватил доктора Пратта за горло и, принявшись трясти, как тряпичную куклу, возопил:

– Любой дурак знает, что птицы вьют гнезда только весной!

Разумеется, у отца просто расшатались нервы. На следующий день он извинился. Но к тому времени Птицы вили гнезда по всему городу. При этом использовалось такое разнообразие материалов, что во многих случаях на результаты их стараний было приятно посмотреть. Местная редакция «Ньюспокит» объявила конкурс на «Гнездо, где бы я был наиболее счастлив ворковать со своей подругой», но при этом относилась ко всему происходящему как к забавной шутке, хотя некоторые жители, которых насильно раздели прямо на улице, придерживались иного мнения. У Птиц ничего не пропадало даром. Их гнезда представляли собой поистине изощренные творения, созданные из всего, что можно было украсть: пальто, рубашек, брюк, бельевых веревок, галстуков, слуховых устройств и даже париков.

– Феномен гнездования имеет двойное значение, – вещал доктор Пратт собравшимся репортерам. – С одной стороны, мы наблюдаем желание имитировать инстинктивные модели поведения своих крылатых собратьев. С другой – имеются несомненные признаки… как бы это сказать… агрессии по отношению к земным созданиям. Птицы, на свой лад, конечно, пытаются сказать: присоединяйтесь к нам. Будьте естественными. Сбрасывайте одежды сами. Иначе мы сделаем это за вас.

– Не считаете ли вы, что они сексуально ущербны? – спросил репортер.

– Наоборот, сексуально раскрепощены.

Птицы доказали его правоту на следующий день, когда начали совокупляться по всему небу.

Это стало величайшей сенсацией со времени Великого Потопа. Извивающиеся фигуры заполнили небеса, и родителям пришлось запирать детей дома и задергивать шторы. Да и для любви выдался чудесный денек: солнце пригревало увлажненную потом плоть, жаркий не по сезону воздух звенел криками восторга.

Птицы реяли, взмывали в вышину, делали «свечки», гонялись друг за другом и, встречаясь, немедленно совокуплялись. Искусственно созданные барьеры видов были отброшены, и Орел сливался в экстазе с Зябликом, Малиновка – с Альбатросом.

– Совершенно очевидная визуальная притча, – заключил доктор Пратт. – То есть…

– Заткнись! – прошипела мать. – Заткнись, заткнись, заткнись!

– И все это затеяла одна полоумная старуха! – взревел отец. – Она совсем спятила. Совершенно полоумная, и давно пора это признать.

– Правда, чистая правда, – зарыдала мать. – Она помешанная, совершенно безумная, вот уже сколько лет! От старости совсем из ума выжила, и все же продолжает заполнять эту штуку из Департамента покоя, вместо того чтобы, как всякая порядочная старуха, спокойно дожидаться фургона!

– Зима наступает, – вмешался доктор Пратт, – и мы стали свидетелями символического сохранения видов. Только взгляните на эту милую молодую Крачку, ту, что над моей головой! Завтра Птицы, возможно, вернутся на землю, но в чревах самок надолго сохранятся воспоминания об этом великолепном сентябре!

– Она грязная старая идиотка! Сумасшедшая! Я сама видела, как она ела корни прямо из земли. А что, по-вашему, она сотворила со Сверхвежливым Официантом? Запрограммировала его на самые грубые ругательства и наполнила кухню самоклеющимися печеньями!

– Неужели?

И тут первая тень сомнения легла на лицо доктора Пратта. Лидер Птиц не в себе?

– А когда по визиофону позвонили из игрового шоу и задали чепуховый вопрос насчет того, какими искусствами владеет знаменитая старушенция, так вместо того, чтобы обеспечить семью на всю жизнь, она сделала такую мерзость, что и сказать неприлично, и все это пошло в эфир. Весь город смеялся над нами!

– Уверен, что у нее имеются веские психологические причины подобного поведения, – в отчаянии возразил доктор Пратт.

– Никаких! Просто тронулась! Ходит в город пешком, вместо того чтобы заполнить бланки автобусной компании! Мало того, она незаконно пробирается на поля министерства сельского хозяйства! Хотите знать, почему весь дом провонял? Она запрограммировала Охранника на уничтожение Опрятной Мыши!

– Но я думал… почему же вы мне раньше не сказали? Боже, как вспомню обо всем, что наговорил прессе! Если это выйдет наружу, моя репутация, все, ради чего я трудился, все…

От волнения у бедняги начал заплетаться язык.

– Почему вы мне не сказали? – обреченно повторил он.

– Черт побери, разве и без того неясно? – огрызнулся отец. – Стоит только взглянуть на нее!

– Но существует Движение… свободное, полное жизни и такое естественное. Такое…

– Просто очередной выверт, – перебил отец. – Очередной культ, основанный идиоткой и поощряемый шарлатаном. Не более и не менее… А прогноз на завтра – пять градусов ниже нуля, так что всей этой шайке не поздоровится. Лучше сманите их вниз, Пратт, иначе к утру на вашей совести будет несколько тысяч смертей.

Однако к вечеру Птицы спустились на землю по собственной воле. Словно почуяв конец бабьего лета и ожидавшие впереди морозные ночи, они покидали небо целыми стаями, направляясь к земле. К нам. Бабуля, лихорадочно взмахивая руками, уселась на дуб. За ней последовал дедуля. Они устроились рядышком на любимой ветке и тихо кулдыкали друг с другом. Появились Вороны, за ними Пеликаны. На дереве яблоку негде было упасть. Остальные разместились на крыше и корячились на водосточных трубах. Тем, кому не хватило места, достались заборы и столбы. Самым неудачливым пришлось плюхнуться прямо на землю. Сколько же их тут было! Они тучей покрыли соседние крыши и деревья, это было великое финальное собрание людей, которые пусть всего на несколько недель, но вышли из привычного круга событий. Все выглядели счастливыми, хотя и немного усталыми. И конечно, с наступлением сумерек они дрожали от холода. Сначала в округе стоял невыносимый шум – шелест, вопли, свист, писк, – но постепенно все утихомирились. Среди них была и Пандора, раскрашенная, но очень хорошенькая, только вот взгляд ее скользил мимо меня.

И все они по-прежнему оставались Птицами, играя свои роли до конца. Каждый смотрел на бабулю, ожидая чего-то, но бабуля продолжала молчать, смакуя каждое последнее мгновение.

Ощущение было такое, словно стоишь в центре гигантского амфитеатра, когда все головы повернуты к тебе, а пуговичные глазки так тебя и сверлят. Репортеры куда-то подевались: должно быть, не смогли пробиться сквозь толпу.

Наконец вперед выступил доктор Пратт. Несчастный пребывал в тисках уныния. И намеревался очиститься и возродиться духом.

– Глупцы! – возопил он. Стаи немедленно откликнулись щебетом, чириканьем и карканьем, но скоро все смолкло.

– История человечества знала немало вам подобных, – продолжал он, – ставших причинами бесчисленных несчастий, войн и трагедий! Идиоты ни на секунду не задумываются о том, знает ли их вождь, что делает. Они твердо уверены, что их бог безупречен во всем. Поэтому в мире и нашлось место лидерам вроде Чингисхана и Гитлера, которые манипулируют своими последователями, как марионетками, для достижения безумных целей. Вожди-параноики упиваются собственной властью. Совсем как эта бабуля. Да, именно бабуля! Она сумасшедшая. И это не просто утверждение, а диагноз. Ей давно пора на покой. Выжившая из ума и не отвечающая за себя и свои поступки, она давно превратилась в бремя для себя и государства. Но сумела на первых порах одурачить даже меня.

Он издал короткий горький смешок, чем-то напоминавший брачный призыв крачки.

– Мне казалось, что я вижу некую логику во всех ее поступках: такова иезуитски-хитрая природа ее безумия. Но недавно, просмотрев медицинскую карту бабули, я разоблачил ее и понял, кто она такая: умственно отсталая старуха с неуравновешенной психикой и отчетливо выраженными асоциальными тенденциями. Я мог бы привести длинный список ее проступков и мелких преступлений, но воздержусь от дальнейшего перечисления из сострадания к ее семье, которая и без того достаточно натерпелась… Я рекомендовал отправить ее на покой, и фургон уже на пути сюда. Нам лучше забыть всю эту гнусную историю. А теперь спускайтесь с деревьев, отмойтесь как следует и возвращайтесь в лоно своих семейств, под крыши родных домов.

Поникнув плечами, он отвернулся. Что-то во всем этом было приниженное, вернее, пристыженное, покаянное признание собственной глупости…

Но Птицы продолжали молча сидеть, ожидая приказа бабули. На протяжении всей речи доктора Пратта она тоже молчала, пристально уставясь в небо. Но наконец огляделась. Глаза сверкали, почти как у человека. Совсем непохоже на тупые пуговичные гляделки последних нескольких недель. И она вроде как улыбнулась сквозь краску, но не произнесла ни слова. Потом привела в действие пояс, взмахнула руками и взмыла в темнеющее небо.

И все Птицы последовали ее примеру.

Они наполнили небо, бесконечная процессия взлетающих силуэтов, и с ними была Пандора! Вела стаю бабуля. Дедуля тоже не отставал, а за ним летели Лысухи, Поморники и Ястребы, и вся многотысячная орава. Птицы сделали круг над городом, перекликаясь в сумерках. Потом вытянулись клином и свободные, как ветер, помчались прочь – постепенно уменьшающиеся темные пятнышки на бледно-голубом, словно яйцо лазоревки, вечернем небе.

– Куда, черт возьми, их несет? – завопил доктор Пратт, когда я выбрался из сарая, обнаженный и раскрашенный. Было немного холодно, но ничего, я скоро привыкну!

– На юг, – пояснил я.

– Какого дьявола?! Что им тут не нравится, пропади все пропадом?

– На юге тепло. Мы мигрируем.

С этими словами я включил пояс, поднялся в воздух и увидел, как дом отдаляется со страшной скоростью, так что постепенно остались только крохотные вспышки лазера Охранника, охотившегося за насекомыми. Небо опустело, на западе розовела тонкая полоска заката. Торопясь на юг, я заметил что-то вроде подмигивающей красной звезды и вскоре едва не врезался в блестящую филейную часть Гамадрила.