Текст книги "Р26/5/пси и я (СИ)"

Автор книги: Майкл Коуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Карамба

Корабль был небольшой – тесное временное пристанище. Двое стояли перед экраном внешнего обзора. На их лицах отражались противоположные эмоции. Серебристо-зеленая планета на экране медленно увеличивалась в размерах. Изредка картинку искажали непродолжительные помехи. Корабельное оборудование было далеко не новым, как и сам корабль, отработавший много лет, повидавший немало звезд.

То же самое можно было сказать и о Бэнкрофте. На приближающуюся планету он взирал с легкой скукой человека, не раз видавшего подобные картины вообще и данную планету в частности. Скотт же, напротив, жадно изучал изображение. Они вообще были очень разные. Бэнкрофт – коренастый и склонный к полноте; его лицо бороздили морщины и покрывали отметины, оставленные атмосферами различной степени враждебности. А Скотт, двадцатипятилетний подчиненный Бэнкрофта, – высокий, стройный, с по-юношески свежей кожей.

– Теперь уже недолго, – сказал Бэнкрофт. – Пока не приземлились, хочу предупредить. Ни в коем случае не раскрывай карамбианам цель своего визита. Я сочиню какое-нибудь объяснение, а ты только поддакивай.

– Почему? – удивился Скотт.

– Потому что у них иные взгляды на мир. А их вождь вбил себе в голову, что мы держим братьев наших меньших на положении рабов. Однажды он посетил Землю и какой-то кретин сводил его в зоопарк. Вождь очень расстроился.

– Понятно. Тогда, значит, я выбрался подразмять ноги?

– Отлично. Теперь, я думаю, мы предусмотрели все...

– Хорошо бы еще раз пройтись по всем пунктам. – Скотт всегда стремился выжать отовсюду максимум информации. Он никак не мог утолить свое любопытство. Но, сколько бы ни узнавал, все ему было мало.

Бэнкрофт устало вздохнул. Энтузиазм Скотта утомлял его. Как, впрочем, и сам Скотт – его сверкающие очки, узкое лицо с острым подбородком, его неиссякаемая энергия. Он не решался сказать об этом прямо, растолковать, что вот доживет Скотт до его, Бэнкрофта, лет и все планеты станут для него похожи одна на другую, да и на инопланетян он будет смотреть как на людей, а не как на любопытную форму жизни.

– О чем ты хочешь услышать?

– Обо всем. Об особенностях местности, о формах жизни, о климате и составе атмосферы. Обо всем. – Скотт достал из нагрудного кармана ручку, из бокового кармана – блокнот и занес первую над последним, демонстрируя готовность впитывать мудрость Бэнкрофта, квинтэссенцию многолетнего опыта. Скотт уважал чужой опыт, поскольку не имел своего. Он закончил колледж по профессии биоэколог и сейчас выполнял свое первое задание. От него требовалось разобраться в происходящем на Карамбе, планете хоть и второстепенной, но, тем не менее, полноправном члене Союза.

– Мне кажется, будет лучше, если ты увидишь все своими глазами, – осторожно предложил Бэнкрофт. – На тебя не будут давить чужие стереотипы, и ты сохранишь свежий взгляд на мир.

– Да, конечно, – горячо согласился Скотт, и Бэнкрофт немного расслабился. – Тогда расскажите о планете в общих чертах. Какова она?

Бэнкрофт снова вздохнул. Из-за Скотта он чувствовал себя стариком.

– Карамба – сравнительно молодая планета, – начал он, – единственная в своей системе. На ней много вулканов, поэтому почва имеет пористую структуру.

Скотт делал заметки.

– ... пористую структуру. Дальше.

– По всем признакам, на планете наступает что-то вроде ледникового периода. Возможно, меняется угол наклона ее оси. В обычных условиях это не приводит к катастрофе: живые существа просто мигрируют в более теплые регионы. Но на Карамбе всего один континент, и к тому же небольшой. Остальную часть планеты занимает океан. Иначе говоря, им здесь некуда бежать.

– Интересная проблема. – Скотт блеснул очками, ожидая продолжения.

– Я смотрю на это иначе, – резко возразил Бэнкрофт. – На мой взгляд, это трагедия. Лично мне карамбиане нравятся. Пусть и выглядят они необычно, но... у меня среди них друзья. Я много раз прилетал сюда за шуумом, и с ними приятно иметь дело. Они отличные ребята, ни разу не обманули, даже не попытались. Сейчас, когда добыча шуума упала, они извиняются, вместо того чтобы взвинчивать цены.

– Не очень-то по-деловому.

– Не очень. И я уважаю их за это. Всю жизнь я торгуюсь с упрямыми, сварливыми инопланетянами, и поездки на Карамбу для меня что-то вроде отдыха. Их вождя зовут Мор. Я его знаю уже двадцать лет. Нечасто встретишь столь деликатного человека.

– Человека! – фыркнул Скотт. – Вы как будто считаете себя одним из них. Скажите, они действительно выглядят как на этом фото? – Он показал фотографию, на которой была запечатлена группа карамбиан у груды шуума. Бэнкрофт в футболке и шортах выглядел среди них неуместно. Одной рукой он обнимал карамбианина, покрытого наростами больше других. Судя по фотографии, рост карамбиан достигал двух метров, а обхват – около метра. Они были похожи на покрытые сероватой кожей колонны, почти совершенно ровные, за исключением тонкого, свисающего щупальца, отходящего от тела на высоте двух третей роста. Ближе к верхушке колонны, сразу над маленьким круглым ртом, располагался единственный глаз. Венчало колонну воронкообразное подвижное ухо. Все вместе это выглядело как отпиленная слоновья нога с прилепленным сверху серовато-желтым цветком.

– Не обманывайся их внешностью, – заметил Бэнкрофт. – Они вполне разумные существа.

– Интересно, а как у них с сексом? – хихикнул Скотт, забывая про научный подход и вглядываясь в фотографию.

Карамбиане не имели видимых половых органов. Вопрос карамбианского секса служил предметом многочисленных дискуссий. Биологи с удовольствием дискутировали на эту тему, тем более что сами карамбиане проявляли сдержанность в данном вопросе. Биологи пришли к выводу, что процесс совокупления, скорее всего, доставляет карамбианам невероятное наслаждение и сопровождается острым чувством вины (последнее уже предположили психологи). Об этом были написаны серьезные работы, выдвигавшие самые необычные теории.

– Не знаю, – отрезал Бэнкрофт. – Не спрашивал. И тебе не советую. Помнится, на Фестивале Земли вождя Мора окружила толпа репортеров. Они не придумали ничего умнее, чем без конца повторять этот глупый вопрос. И если уж репортеры не выудили ничего, я сомневаюсь, что это удастся тебе. Также не спрашивай, откуда берется шуум. Это один из самых строго охраняемых секретов Вселенной.

– Ясно. – Скотт почувствовал легкое раздражение. – Должен заметить, вы не кажетесь любознательным человеком. Ваше отношение трудно назвать научным подходом.

– Я торговец, – коротко ответил Бэнкрофт.

– Вы упустили такую возможность! – Очки Скотта снова сверкнули. – Вы могли изучать планету, получая информацию, что называется, из первых рук. Монологист многое бы отдал за это!

– Монологист?

– Биолог, специализирующийся на жизненных формах типа карамбиан. То есть на моноподах. На одноруких, одноногих, одноглазых и так далее. Удивительные существа! Я прочитал о них все что нашел, когда узнал о назначении. А вы знаете, что лишь одна похожая раса из уже открытых...

– Пристегнись, Скотт. Мы приземляемся.

– А вот и они, – пробормотал Бэнкрофт, стоя у иллюминатора.

– Ничего себе! Они и правда удивительны! – Скотт протер рукавом стекло и прищурился, стараясь проникнуть взглядом сквозь постепенно оседающее облако серого вулканического пепла.

Метрах в двухстах поодаль неподвижно замерли серые монолитные фигуры. Пятеро карамбиан внимательно наблюдали за кораблем.

– Они подойдут ближе, как только осядет пыль и мы выйдем наружу, – пояснил Бэнкрофт. – Они бережно относятся к своему зрению. Из-за того что у них единственный глаз, они стараются не подвергать его риску. Например, никогда не выходят к океану, потому что вода в нем соленая и они боятся попадания брызг в глаз. Прибрежные районы здесь почти не заселены.

Воодушевленный Скотт обрушил на Бэнкрофта поток вопросов. Пока тот выкладывал все что знал о фобиях моноподов, пыль осела, и люди выбрались через люк на лестницу. Воздух мало чем отличался от земного, но Скотт принюхался и сморщился: в воздухе чувствовался запах серы.

Как только люди спустились к подножию лестницы, группа карамбиан начала подпрыгивать на месте, поднимая клубы пыли своими основаниями. Внезапно они тронулись с места и направились в сторону Скотта и Бэнкрофта. Передвигаясь прыжками, они напоминали ожившие кегли. Скотт усмехнулся: до чего же нелепое зрелище! Может, если бы карамбиане прыгали в унисон, в едином ритме, это выглядело бы не столь абсурдно?

Усмешка Скотта угасала по мере приближения туземцев: от их прыжков задрожала земля, сначала мелко, потом все сильнее. От этих огромных, увесистых существ исходило ощущение опасности. Их тонкие щупальца выглядели достаточно сильными, чтобы повалить человека на землю и потом раздавить широким основанием...

– Приветствую, друг Бэнкрофт, – прозвучал глубокий, низкий голос. Слова были произнесены на универсальном языке, но в странной манере: отрывисто, с четким разделением звуков, словно серия быстрых отрыжек.

– Привет, Мор, – ответил Бэнкрофт. – Очень рад тебя видеть. Это – Скотт. Он... э-э-э... сопровождает меня в поездке, чтобы поднабраться опыта.

– Приветствую, друг Скотт.

Скотт неуверенно протянул руку и тут же почувствовал, как ее крепко сжало кожистое щупальце. Он встретился взглядом с Мором и вздрогнул, когда огромный глаз ему подмигнул. Предположив, что это местная форма приветствия, Скотт поспешно подмигнул в ответ, чтобы не обидеть гигантского негуманоида, железной хваткой удерживающего его руку.

Бэнкрофт с усмешкой наблюдал за ними, понимая, что все дело в очках Скотта: они совершенно заворожили Мора. Старый вождь был очень впечатлителен.

Некоторое время они обменивались любезностями, после чего Мор представил людям остальных членов группы. Потом Бэнкрофт перешел к делу:

– Как твоя деревня, Мор? Процветает?

Брюшной насос Мора заметно пульсировал под серой кожей.

– Нет, друг Бэнкрофт. Дела становятся только хуже... Шуума все меньше. Мне очень жаль, но на этот раз мы предложим совсем немного.

– Не беспокойся, я дам хорошую цену... Если позволишь, мы задержимся у вас на пару деньков. Кораблю требуется мелкий ремонт, да и Скотт хочет поизучать вашу растительность... – Бэнкрофту совсем не хотелось обманывать моноподов, но он хорошо знал, как карамбиане относятся к предложениям о помощи. Казалось, они сознательно стараются не допустить, чтобы им помогали.

– Моя деревня – ваша деревня, – ответил Мор не задумываясь. – Добро пожаловать!

Скотт зачарованно наблюдал, как ускоряется брюшной насос монопода, мощными ударами отбивая такт под сморщенной кожей. Казалось, что там скрыт огромный поршень с ходом более полуметра. Поршень набрал обороты, Мор начал подпрыгивать, развернулся и поскакал по утоптанной тропинке в сторону деревни. Остальные последовали за ним.

Поначалу Скотт пытался идти по серой, пепельного цвета почве, но она оказалась такой пористой и мягкой, что при каждом шаге он проваливался по щиколотки в землю. Наконец он отказался от своей идеи и пошел вслед за Бэнкрофтом по узкой твердой тропинке, утоптанной почти на полметра ниже уровня земли бесчисленными проходами моноподов.

– Может, лучше устроить опорную базу на корабле? – шепотом спросил Скотт у Бэнкрофта. Они шагали позади Мора и его свиты – колонны прыгающих, сотрясающих землю монолитов.

– Нет, – тихо ответил Бэнкрофт через плечо. – Это невежливо. Деревня вполне сносное место. Специально для меня они там держат хижину. Нельзя пренебрегать их гостеприимством.

– Понятно. – Скотт с тоской оглянулся на чистый и сверкающий под полуденным солнцем корабль. Потом неприязненно посмотрел на деревню – кучку темных безликих куполов прямо по курсу. Сравнение порождало депрессию. Скотт с трудом допускал, что в деревне есть водопровод и горячая вода. И, самое главное, каковы здешние уборные?

– Вот мы и пришли. – Бэнкрофт откинул закрывающую вход завесу из сухого растительного материала. – Это наш дом.

Скотт коротко взглянул на Бэнкрофта, пытаясь уловить сарказм.

– Это?

Изнутри дом представлял собой одно круглое помещение, сходящееся куполом вверх. Полом служил неравномерно утоптанный слой вулканического пепла. Окон не было вообще. У стены напротив входа разрослась небольшая колония серых сферических грибов. На полу валялась куча невыделанных шкур. Бэнкрофт наклонился и разделил их на две части.

– Ты только посмотри, Скотт, какая роскошь! Может, ты не отдаешь себе отчет, но твоя постель стоит приблизительно два миллиона юникредиток.

– Невероятно! – Скотт поднял одну из шкур и подошел к входу. – Боже правый! – пробормотал он в изумлении. В его руках была идеальная невыделанная шуум.

Вечером они сидели на корточках в хижине Мора, а вокруг них возвышались вождь и четверо старейшин. Все пили курм, сильнодействующий дистиллят, который деревенские гнали из хлыст-дерева с помощью аппарата, завезенного Бэнкрофтом несколько лет назад. Познакомив простаков с алкоголем, Бэнкрофт не испытывал угрызений совести, и на то были свои причины.

– То есть вы снабдили их самогонным аппаратом? – раздраженно спросил Скотт, опуская кружку. – Но это же низко! Вы же знаете законы Союза. Нет ничего позорнее, чем спаивать невинных живо... э-э-э, невинные формы жизни. Ради всего святого, для чего вы это сделали?

– Мне нравится считать себя знатоком местных напитков. Особенно напитков собственной рецептуры, – беспечно ответил Бэнкрофт с обезоруживающей улыбкой, главным предназначением которой было вызвать раздражение, – и это удалось. – Мне надоел наш корабельный джин, а в этом напитке есть нечто такое, из-за я стремлюсь вернуться сюда.

– Просто свинство. Я вынужден доложить об этом.

– Полегче, Скотт. Я же пошутил. На самом деле карамбиане пьют, только когда я здесь, и к тому же малыми дозами. Им не нравится иметь дело с хлыст-деревом, у которого встречаются экземпляры с раздвоенным стеблем вместо привычного одного. Это кажется неестественным в мире, где вся жизнь основана на числе один. Они думают, что это проявление зла. Им понадобилась уйма времени, чтобы свыкнуться с моей двуногостью.

Греховный курм отлично согревал, и Скотт слегка оттаял.

– Надеюсь, вы правы, Бэнкрофт. Чертовски надеюсь. Ей-богу, если б я решил, что вы спаиваете этих уродцев... – Он с тревогой взглянул на огромные фигуры.

– Вообще-то карамбиане по своей природе склонны к воздержанию. Они предпочитают сохранять ясную голову.

– Это всего лишь слова. – Скотт сделал еще глоток. Определенно, в напитке что-то есть...

Он решил отложить вопрос до лучших времен и приберечь как козырной туз. Если у него возникнут разногласия с Бэнкрофтом, он всегда сможет использовать этот козырь. Скотт мысленно улыбнулся, подумав, что Бэнкрофт теперь у него на крючке.

– А все же неплохая штука этот курм, – заметил он после долгого молчания.

Но Бэнкрофт сосредоточенно слушал Мора, который рассказывал о бедах, постигших деревню и всю расу моноподов.

– Зимы становятся все холоднее, и лето уже не такое теплое, как раньше. Добыча шуум падает. С каждым годом на продажу выделяется все меньше и меньше... а в деревне все больше пустых хижин. У нас накопилось много денег, но что толку в богатстве, если твой собственный дом становится тебе враждебен?

– Это все, что вы заготовили со времени моего последнего приезда? – Бэнкрофт указал на ворох шкур в центре помещения.

– Все, и еще шесть шкур в твоей хижине. Итого пятнадцать. И к тому же не лучшего качества.

Бэнкрофт печально улыбнулся:

– Ты не должен так говорить, Мор. Так не говорят хорошие коммерсанты. Мне шуум кажется вполне нормальным. Скотт, взгляни-ка. Редкое зрелище – шуум в первозданном виде.

Скотт протянул руку и осторожно вытащил из кучи одну шкуру. Он положил ее к себе на колени и попытался сфокусировать непослушные глаза. Грязноватая шкура ничем не отличалась от тех, что лежали в их хижине: необработанная, она была не такой привлекательной, как красивые пушисто-кожаные пальто, столь ценимые женщинами Земли. Основа меха была в порядке: мягкая кожа с невероятно тонкой текстурой. Но сам короткий мех, состоящий из тонких шерстинок, был матовый и темный, и шкура в целом, казалось, требовала основательной чистки. Скотт отбросил шкуру обратно в кучу и вытер руки о штаны.

– Просто удивительно, какие чудеса творит выделка, – заметил он. Слова прозвучали не слишком вежливо.

Подкрался вечер, зажглись лампы. Воздух в куполообразной хижине стал горячим и густым. Курма было выпито достаточно. Наконец Бэнкрофт поднялся на ноги и помог встать Скотту. Вместе они вывалились на ледяной, колючий ветер, оставив карамбиан дремать в хижине. Моноподы спали стоя, прикрыв веком единственный глаз.

– Ну что ж, – сказал Бэнкрофт после завтрака, – пора показать тебе, что тут к чему.

Настроение у Бэнкрофта было слегка садистское. Он отметил, что на этот раз взял над Скоттом верх. Тот сидел на полу, обхватив голову руками, и явно не желал ничего, кроме как забыться, зарывшись обратно в шкуры шуум. Сам же Бэнкрофт, привычный к курму, чувствовал избыток энергии. Больше такого шанса могло и не представиться, поэтому Бэнкрофт намеревался выжать из ситуации максимум возможного.

Опираясь о шершавую стену, Скотт с кряхтением поднялся, вслед за Бэнкрофтом вышел из хижины и зажмурился от яркого света. Десять минут спустя они уже шагали по ноздреватой почве, похожей на толченую пемзу, выбеленную свирепым солнцем. На небе цвета синего металлика не было ни облачка, но разреженный воздух тем не менее оставался прохладен.

– Здесь когда-нибудь идет дождь? – поинтересовался Скотт.

– Только на Великой равнине Ко. Она впереди в пятнадцати километрах, за хлыст-рощей. Ветер здесь дует только со стороны океана и только в глубь материка. Великая равнина лежит в центре континента, и воздух поднимается над ней в течение всего дня, привлекая влажные массы с океана. Ночью влага конденсируется и выпадает. Если верить местным, дождь идет на равнине каждую ночь.

– Откуда берут воду в деревне?

– Из колодцев. Ни рек, ни водоемов здесь нет. Грунт слишком пористый.

Головная боль немного утихла. Скотт нацепил солнцезащитные очки и, щурясь, оглядел залитый солнцем невыразительный ландшафт. Одна сухая земля повсюду, насколько хватало глаз. И лишь утоптанная тропа, по которой они шли, вносила разнообразие в унылый пейзаж. Прямая, словно стрела, она убегала туда, где бриллиантовая дымка отмечала начало хлыст-рощи. Иных признаков растительности не наблюдалось, и мертвый воздух пах серой.

– Что это? – спросил Скотт. Навстречу людям по тропе двигалась большая серая фигура. За ней клубилось облако пыли.

– Ах да. Вот и вторая из твоих любопытных форм жизни, Скотт. Гигантский гастропод, если я прав, в сопровождении карамбианина.

Скотт молча проглотил покровительственный тон Бэнкрофта, ради того чтобы получить больше информации.

– Гастроподы – земноводные семейства улиток, – продолжал Бэнкрофт. – Достигнув зрелости, мигрируют в глубь континента. Это очень удобно для карамбиан, которые приспособили их для перевозки грузов. И ходят слухи, что именно гастроподы являются источником шуума. Однажды Мор проговорился, что мехом выстлана внутренняя поверхность их раковин. Хочешь верь, хочешь нет. Лично я считаю это сознательной дезинформацией.

Существо подошло ближе, и Скотт разглядел, что оно и вправду напоминает огромную серую улитку пятиметровой длины – она передвигалась при помощи энергичных волнообразных движений. Вокруг гигантской раковины была повязана толстая веревка, конец которой спускался к четырехколесной повозке, груженной зелеными побегами и грибами белого цвета. Посреди этой груды, покачиваясь в такт колыхающейся повозке, стоял карамбианин и, судя по всему, дремал.

Из закругленного передка гастропода торчала антенна, заканчивающаяся сферическим глазом. Словно стрела, она была нацелена в небо. Животное ползло по тропе, ориентируясь частью по памяти, частью на ощупь.

Пока Скотт размышлял, стоит ли сойти с тропы, чтобы оставить громыхающей повозке как можно больше места, антенна гастропода резко наклонилась вперед и завибрировала. Обнаружив впереди помеху, гастропод явно испугался. Шарахнувшись в сторону, он сполз с тропы, пропахал мягкую почву и зарылся в нее, подняв облако пыли. Несколько мгновений повозка по инерции катилась навстречу Бэнкрофту и Скотту, пока натянувшаяся веревка не дернула ее вбок. Повозка свернула, и передние колеса въехали на резко повышающийся край тропы. Карамбианин вывалился из своего гнезда и грохнулся на тропу, да так, что вздрогнула земля. Теперь он лежал ничком, звеня от ужаса и слабо шевеля щупальцем.

– Нужно поднять его как можно скорее! – взволнованно крикнул Бэнкрофт.

Они бросились к беспомощной фигуре. Брюшной насос карамбианина судорожно трепетал – его работе мешала утоптанная почва тропы. Карамбианин дышал неглубоко и прерывисто.

– Постарайся держать тело ровно, друг! – приказал Бэнкрофт.

Карамбианину хватило сознания понять и выполнить приказ. Бэнкрофт и Скотт просунули руки под верхнюю часть туловища. Вес был немаленький, но на счет «раз-два» они сумели приподнять верхнюю часть монопода, пронести ее, двигаясь по кругу, к повозке и, приподняв, забросить на край. Монопод некоторое время не двигался, оставаясь под углом сорок пять градусов. Его насос жадно закачивал воздух и восстанавливал кровообращение.

– Готов? – наконец спросил Бэнкрофт, заботливо всматриваясь в глаз существа.

Получив слабое подтверждение, Бэнкрофт забрался под монопода, уперся спиной в толстое жесткое тело и с кряхтением отжал его в вертикальное положение. Поначалу карамбианин раскачивался из стороны в сторону, так что Скотт чуть не бросился ему на помощь. Но потом стойка монопода стала более уверенной, и работа насоса стабилизировалась.

– Благодарю тебя, друг Бэнкрофт. И тебя, друг Скотт. Большое спасибо вам обоим.

– Не за что, – пробормотал Скотт. – В самом деле это моя вина: вовремя не освободил дорогу. – Против воли он почувствовал вдруг симпатию к моноподу, такому сильному в обычных условиях и такому беспомощному в ситуации, которую человек разрешил бы в одно мгновение. Скотт стряхнул с бока карамбианина прилипшую пыль и кусочки земли.

Бэнкрофт посмотрел на Скотта с удивлением.

– Думаю, теперь с ним все будет хорошо, – сказал он, когда они продолжили путь по тропе. – Они не такие уж и пугающие, когда узнаешь их поближе, верно? – Он улыбнулся самому себе, отряхивая куртку от пыли. Сзади донеслась серия глухих ударов – оживший карамбианин тяжело попрыгал к задней части повозки, вскочил на нее и занял прежнее положение среди груза.

– Теперь понимаешь, почему они так осторожничают с курмом? – спросил Бэнкрофт. – Способность сохранять равновесие – для них вопрос жизни и смерти. Как только они падают, насос практически перестает функционировать. Поток крови замедляется и дыхание затрудняется так, что они не могут даже позвать на помощь.

– Странно, что такая уязвимая форма жизни смогла сохраниться, – заметил Скотт.

– Нет конкуренции, вот и выжили. Другие способные передвигаться существа из тех, что я здесь видел, – гастроподы и моноптеры, вряд ли могли стать эволюционными конкурентами. Первые уж больно неповоротливы, а вторые размером не вышли.

– Сегодня утром я поймал моноптера, – сообщил Скотт. – В хижине. Удивительное насекомое. Вы когда-нибудь рассматривали их вблизи?

– Это они рассматривали меня вблизи. В прошлый приезд я уснул, не намазавшись мазью. Проснулся посреди ночи – один из них сидит у меня на руке. Воткнул длинный яйцеклад и откладывал в меня бог знает что. Никогда не забывай про мазь, Скотт.

– Это не яйцеклад, – объяснил Скотт. – Хоботок моноптеров предназначен для всасывания, а не откладывания.

– Вот оно что. – Бэнкрофту очень не понравилось, что его поучает неопытный мальчишка. – Он выходил из нижней части тела насекомого, вот я и решил, что это яйцеклад.

– Нет, он сосал вашу кровь, – поморщился Скотт. – Кстати, анатомически он очень похож на моноподов. В его теле тоже есть насос, который отвечает за процесс всасывания крови, циркуляцию внутренней жидкости и дыхание. Только у него нет щупальца, зато есть цепообразный пропеллер, которым он вертит над собой. Я вскрыл его, и он оказался полон крови. Ваша это кровь или его собственная, без анализа сказать не могу.

Бэнкрофт промолчал. Его искренне изумляло, что кто-то может испытывать энтузиазм, препарируя восьмисантиметрового моноптера ранним утром, и к тому же с похмелья.

– А это что такое?! – ворвался в его мысли восторженный возглас Скотта. Молодой биоэколог, упав на колени и скинув рюкзак, торопливо доставал ящички для образцов. Из рыхлой почвы вокруг торчало множество мелких грибообразных объектов белого цвета. Скотт торопливо вырыл совочком несколько дымящих грибов и осторожно разложил по ящичкам.

– Закончил? – скучающе поинтересовался Бэнкрофт, поднимая ботинком клубы вулканического пепла.

– Подождите... а это что вон там? – Скотт прошел по скрипящему грунту туда, где росла целая группа больших грибов – шарообразные головки чуть крупнее теннисного мяча на тонкой ножке. Скотт сорвал несколько штук и положил в рюкзак.

На второй день Бэнкрофта разбудил холодный свет, струящийся сквозь бахрому входного занавеса. Он сел и увидел, что постель Скотта пуста. Усмехнувшись, Бэнкрофт живо представил напарника, жадно отбирающего очередную порцию образцов, будучи не в силах подождать до завтрака.

Накануне произошло неожиданное событие: маленькие дымящие грибочки Скотта превратились в вертящихся моноптеров и, к удивлению биоэколога, сожрали все те грибы, что были крупнее. А ведь Скотт считал, что имеет дело с немобилыюй формой жизни.

Бэнкрофт потянулся, встал, зевнул и отодвинул занавеску. Начинался еще один типичный карамбианский день: небо холодного стального цвета, солнце только-только начинало прогревать воздух.

Как только Бэнкрофт появился в проеме, вход накрыла большая тень. Он выглянул и увидел Мора – тот прыгал в его сторону по утоптанной площади, вокруг которой располагались хижины.

– Доброе утро, Мор. Пришел позавтракать со мной? Вот только дождемся Скотта.

– Он еще долго не вернется, – ответил монопод, и что-то в его тоне насторожило Бэнкрофта.

– Что случилось?

– Точно не знаю. – Мор неопределенно махнул щупальцем. – Но в деревню только что вернулся один из старейшин. Он ходил на Великую равнину Ко и на обратном пути повстречал Скотта. Тот двигался в сторону хлыст-рощи.

– Собирал образцы?

– Ничего он не собирал, друг Бэнкрофт. Он уже прошел поле дымящих грибов, следуя тропой пилигримов. Тропа ведет через хлыст-рощу к священным захоронениям Великой равнины.

– О боже! Прости меня, Мор.

– Ты рассказал ему о священных захоронениях, друг Бэнкрофт?

– Да, рассказал. Вчера после обеда он отправился собирать образцы. Перед уходом я предупредил, чтобы он не приближался к хлыст-деревьям. Он спросил, почему, и мне пришлось рассказать о том, что равнина – запретное место. – Бэнкрофт на секунду задумался. – Ты не допускаешь, что он просто возьмет образцы хлыст-дерева и вернется?

– Не допускаю, – твердо сказал Мор. Его глаз немигающе уставился на человека, а слуховой рожок оскорбленно замер. – Вы можете обманывать друг друга, но не меня. Я наблюдал за твоим коллегой Скоттом. Скажу: он любознательный, но импульсивный юноша. Его исследования не дали результата, и он не может с этим смириться. С твоих слов, он прилетел якобы исследовать нашу растительность. Я в это тоже не верю. Я думаю, он прилетел, чтобы исследовать нас самих.

Мор сделал короткую паузу. Его насос колотился так сильно, что кожа покрылась рябью. Но когда он продолжил, его голос звучал мягче.

– Ты мне нравишься, Бэнкрофт. Ты с нами честен. Но мне не нравится ваша раса. Мне не нравится, как ваша раса обращается с меньшими братьями. Я не хочу, чтобы карамбиане оказались в таком же положении.

– Мор! – Страстная речь монопода вывела Бэнкрофта из привычного равновесия. – Что ты такое говоришь? Ради всего святого, остановись! – Его взгляд был прикован к гипнотическому колебанию насоса: старый карамбианин явно вредил себе, так сильно нервничая. – Никто не собирается порабощать вас. Мы этим не занимаемся.

– Но я бывал на Земле, если ты помнишь. Что скажешь насчет вашего крупного рогатого скота и овец?

– А ты что скажешь насчет ваших гастроподов? – Бэнкрофт внезапно почувствовал себя уязвленным.

– Это другое дело! – безо всякой логики заявил Мор. – Во всяком случае, мы не сажаем гастроподов в клетки, не держим в зоопарках и уж тем более не едим. Они вольны приходить и уходить, когда им вздумается.

– Но что именно тебя пугает? – подумав немного, спросил Бэнкрофт. – Ради чего нам вас порабощать?

Мор моргнул. Он слишком увлекся и наговорил лишнего.

– Только карамбиане знают, как добывать шуум, – сказал он. Его голос зазвучал прерывисто. Насос заметно ускорился, и монопода начало подергивать. – Иди... и... забери... своего... друга! – Он резко дернулся, развернулся и поскакал прочь по иссохшему серому фунту.

Тропа через хлыст-рощу была хорошо утоптана. Топкие зеленые стволы поднимались из неплодородной почвы, на которой больше ничего не росло, и уходили в небо метров на пятнадцать, утончаясь к вершине. Шагая по тропе, Бэнкрофт дивился сказочному виду вокруг. Свет, пробиваясь сквозь скопление гладких стволов, приобретал жуткий изумрудный оттенок, а сами стволы казались полупрозрачными и расплывчатыми, как заросли водорослей, плавно колеблющихся в подводном течении.

Выбравшись наконец на яркий дневной свет, Бэнкрофт замер в нерешительности. Тропа разветвлялась на несколько менее утоптанных тропинок, они разбегались во все стороны по безликому, серебристо-серому простору Великой равнины Ко. Трудно представить, какую тропинку мог выбрать Скотт.

Изучая разнообразие тропинок и круглые следы моноподов на них, Бэнкрофт наткнулся на отпечатки ботинок. Глубокие следы на пористом грунте прослеживались на протяжении нескольких метров, а потом терялись в общей путанице главной тропы, по которой, судя по отпечаткам, передвигались и запряженные в повозки гастроподы, и карамбиане. Бэнкрофт зашагал дальше по пыльной, припорошенной пеплом тропе, всматриваясь в серебристо-синий горизонт.

Через три километра он подошел к группе высоких объектов жемчужного цвета, расположенных более-менее по кругу. Зрелище вызвало внезапный приступ ностальгии по разрушенному на Земле Стоунхенджу. Сходство подчеркивала фигура Скотта у ближайшей колонны: он стоял на коленях и локтях, как будто в молитвенной позе. На мгновение Бэнкрофт растерялся, с недоумением глядя на эту сцену, потом торопливо зашагал вперед.